В. В. Виноградов Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков издание третье допущено Министерством высшего и среднего специального образования СССР в качестве учебник

Вид материала

Учебник

Содержание Культуры художественного слова Я бич рабов коих земных, Я царь В. В.), как дружба наша В немом кладбище I, xxxii)

Подобный материал:

• Г. Г. Почепцов Теоретическая грамматика современного английского языка Допущено Министерством, 6142.76kb.
• В. Г. Атаманюк л. Г. Ширшев н. И. Акимов гражданская оборона под ред. Д. И. Михаилика, 5139.16kb.
• A. A. Sankin a course in modern english lexicology second edition revised and Enlarged, 3317.48kb.
• Автоматизация, 5864.91kb.
• А. М. Дымков расчет и конструирование трансформаторов допущено Министерством высшего, 3708.79kb.
• В. И. Кузищина издание третье, переработанное и дополненное рекомендовано Министерством, 5438.98kb.
• Н. Ф. Колесницкого Допущено Министерством просвещения СССР в качестве учебник, 9117.6kb.
• А. Б. Долгопольский пособие по устному переводу с испанского языка для институтов, 1733.75kb.
• В. К. Чернышева, Э. Я. Левина, Г. Г. Джанполадян,, 563.03kb.
• В. И. Королева Москва Магистр 2007 Допущено Министерством образования Российской Федерации, 4142.55kb.

и вновь Мазепа ведает любовь.

Или:

И крылья, легкие как сон, За белыми плечьми сияли.

( Демон)¹ Ср. у Пушкина в «Пророке»:

Перстами легкими как сон...²

У Лермонтова в «Кавказском пленнике» (1828):

Но роковой ударил час.-. Кладет на сердце тнхо руку...

Раздался выстрел — и как раз Так медленно по скату гор,

Мой пленник падает. Не муку, На солнце искрами блистая,

Но смерть изображает взор; Спадает глыба снеговая.

Ср. у Пушкина в «Евгении Онегине»:

На грудь кладет тихонько руку И падает. Туманный взор Изображает смерть, не муку. Так медленно по скату гор, На солнце искрами блистая, Спадает глыба снеговая ³.

(6, XXXI)

Ср. у Лермонтова в «Измаил-Бее» (1832) более самостоятельное применение и видоизменение того же пушкинского образа:

Лезгинец, слыша голос брани, Так летом глыба снеговая,

Готовит стрелы и кинжал; Цветами радуги блистая,

Скопилась месть нх роковая Висит, прохладу обещая,

В тиши над дремлющим врагом: Над беззаботным табуном...

a. ix)

В области синтаксиса Лермонтов также продолжает развивать и углублять пушкинские традиции как в построении сжатой фразы, так

¹ Лермонтов М. Ю. Поли. собр. соч. СПб., 1910, т. 2, с. 397, 41 Г".

² Ср.: Семгнов Л. П. М. Ю. Лермонтов. Статьи и заметки. М., 1915, с. 96
« 250.

³ См.'. Нейман Б. В. Вчияцие Пушкина в тцочестве Лермонтова, с. 37—38»

— 297 —

и в приемах соединения предложений. Экспрессивные значения н от­тенки союзов в языке Лермонтова еще более осложняются. Так, ха­рактерное для пушкинского стиля присоединительное употребление союза и в языке Лермонтова поражает разнообразием функций. На­пример, в «Демоне»:

Всегда жалеть н не желать,

Все знать, все чувствовать, все видеть,

Стараться все возненавидеть

И все на свете презирать!..

Комментируя вти стихи, Эйхенбаум писал: «Есть ли это и в пос­ледней строке простой соединительный союз, так что слово «старать­ся» одинаково управляет обоими инфинитивами, или оно имеет про­тивительный смысл («и между тем») и тем самым слово «презирать» не подчинено слову «стараться», а стоит на одном с ним уровне? На­чальная антитеза, где и имеет именно такой противительный смысл, требует, по всему ритмико-синтаксическому характеру этого отрывка, своего интонационного повтора. Вопрос решается тем, что в «Вади­ме» мы находим подобную же формулу, смысл которой прояснен. «Я желал возненавидеть человечество, и поневоле стал презирать его»¹.

Не подлежит сомнению, что даже ранний язык Лермонтова — при всей его романтической пестроте — сдерживался в границах лексиче­ской ясности и живой доступности влияниям пушкинского стиля.

Так, уже в языке ранних стихотворений Лермонтова обнаружива­ется стремление к освобождению от фразеологической расплывчатос­ти и неопределенности романтического стиля, стремление к сжатости и четкости поэтического выражения. Любопытны такие стилистиче­ские поправки Лермонтова. Например, в стихотворении «Силуэт» (1830) первоначально были такие строки:

Есть у меня твой силуэт: На память я его чертил, И мнится, этот черный цвет — Родня с моей душою был.

В окончательном тексте эти образы сжались в две прозрачные строки:

Есть у меня твой силуэт. Мне мил его печальный свет

В юношеской поэме «Аул Бастунджи» риант:

Тонкими ветвями Чуть ветер шелестел и парил зной, И тени листьев пестрыми рядами Играли на челе ее.

¹ Эйхенбаум Б. М. Лермонтов как историко-литературная проблема.— В кн.: Атеней. Л., 1924, 1—2, с. 107: ср. также кн.: Эйхенбаум Б. М. Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки. Л., 1924, с. 99.

— 298 —

В обработанном тексте эпитеты обострены, и образы углублены, все лишнее отброшено:

Шаткими ветвями

Шумел под ними ветер полевой,

И тени листьев темными рядами

Бродили по лицу ее '.

Вместе с тем Лермонтов, подчиняясь влиянию пушкинской рефор­мы, все теснее сближает разные жанровые формы своего стиля с жи­вой разговорной речью, с языком народной поэзии, с стилями народ­ной старины. Самый лермонтовский путь преодоления романтизма рост реалистических тенденций в языке Лермонтова, приемы синтеза романтических и реалистических форм выражения и изображения на­поминают историческую эволюцию пушкинского языка.

Стихотворный язык Лермонтова во второй период его творчества (с 1836 г.), под несомненным влиянием пушкинского языка, достига­ет необыкновенной простоты, живости и естественной непринужден­ности разговорной речи. Например:

...на шинели, Бродили страшно, он шептал...

Спиною к дереву, лежал «Спасите, братцы!—Тащат в горы.

Их капитан. Он умирал; Постойте — ранен генерал...

В груди его едва чернели Не слышат...» Долго он стонал,

Две ранки; кровь его чуть-чуть Но все слабей и понемногу

Сочилась. Но высоко грудь Затих и душу отдал богу...

И трудно подымалась, взоры /а \

'' ^н [Л к вам пишу)

Таким образом, пушкинский стиль является для языка Лермонто­ва не только основной направляющей стихиен, но и главной цементи­рующей массой. Лишь с помощью пушкинской системы выражения Лермонтову удалось произвести синтез разнообразных и в то же время наиболее ценных достижений романтической культуры худо­жественного слова и создать на основе этого синтеза оригинальный стиль эмоциональной исповеди — в сфере лирики и драмы и глубо­кий стиль психологического реализма — в области как стихового, так и прозаического повествования.

§ 2. ПРОБЛЕМА СИНТЕЗА РОМАНТИЧЕСКОЙ

КУЛЬТУРЫ ХУДОЖЕСТВЕННОГО СЛОВА

В РАННЕМ ЯЗЫКЕ ЛЕРМОНТОВА

Стремление к широкому охвату и синтезу самых разнообразных стилей художественной литературы и к их новому, оригинальному сплавливанию чрезвычайно ярко обнаруживается уже в раннем язы­ке Лермонтова. Современная поэту критика не раз отмечала этот «необыкновенный протеизм» лермонтовского таланта. С. П. Шевырев писал: «Вам слышатся попеременно звуки то Жуковского, то Пушки­на, то Кирши Данилова, то Бенедиктова; примечается не только в

¹ См.: Родзевич С. И. К вопросу о процессе творчества М. Ю. Лермонто­ва.— Оттиск из «Филологических записок», 1916, вып. 2—3.

— 299 —

звуках, но и во всем форма их созданий; иногда мелькают обороты Баратынского, Дениса Давыдова иногда видна манера поэтов иност­ранных»¹. В. К. Кюхельбекер так характеризовал стиль Лермонтова в своем «Дневнике»: «В нем найдутся отголоски и Шекспиру, и Шиллеру, н Байрону, н Пушкину, и Кюхельбекеру... Но и в самых подражаниях у него есть что-то свое, хотя бы только то, что он са­мые разнородные стихи умеет спаять в стройное целое, а это не без­делица»².

Исследователи отметили отголоски и отражения языка Ломоносо­ва, Капниста, Дмитриева*¹, Батюшкова, Жуковского, Козлова, Бес-тужева-Марлинского*², Дельвига, Баратынского, Подолинского, Одо­евского, Полежаева и других поэтов в стиле Лермонтова. Юный Лер­монтов нередко создает своеобразный сплав из чужнх стихов³.

Еще С. П. Шевырев указывал на совпадения между языком Лер­монтова и Жуковского⁴.

Например, у Лермонтова в «Мцыри»:

То трепетал, то снова гас: На небесах, в полночный час, Так гаснет яркая звезда!

Ср. в «Шильонском узнике» Жуковского:

...Увы! он гас,

Как радуга, пленяя нас,

Прекрасно гаснет в небесах..

Илн:

Он гас, столь кротко-молчалив, Столь безнадежно-терпелив, Столь грустно-томен.

Ср. то же фразовое построение у Лермонтова в «Мцыри»:

Грузинки голос молодой Так безыскусственно живой, Так сладко вольный...

Круг таких соответствий особенно широк в ранних стихах Лер­монтова.

Например, у Лермонтова в «Черкесах»:

Лишь ветра тихнм дуновеньем Сорван, листок летнт, блестит, Смущая тншнну паденьем.

Ср. у Жуковского в «Славянке»:

Лишь сорван ветерка минутным дуновеньем, На сумраке листок трепещущий блестит, Смущая тишину паденьем.

¹ Шевырев С. П. Стихотворения Лермонтова, с. 525—540; ср. сб.: Русская
критическая литература в произведениях М. Ю. Лермонтова/Под ред. В. А. Зе­
линского. М„ 1904, ч. 1, с. 192.

² Кюхельбекер В. К. Дневник. Л., 1929, с. 292.

⁸ См.: Эйхенбаум Б. М. Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки, с. 24—30 и слел.

⁴ Су..: Шевырев С. П. Стихотворения Лермонтова, с. 527,

— 300 —

У Лермонтова в «Корсаре»:

Перебежавши через ров, Пошел я тихо по кладбищу, Душе моей давало пищу Спокойствие немых гробов.

У Жуковского в стихотворении «Эльвина и Эдвин»:

Задумчивый, он часто по кладбищу При склоне дия ходил среди крестов; Его тоске давало пищу Спокойствие гробов '.

Не менее рельефны и многочисленны заимствования у юного Лермонтова из языка И. И. Козлова.

Например, у Лермонтова в «Кавказском пленнике»:

Потом чрез вал она крутой Домой пошла тропою мшистой, И скрылась вдруг в дали тенистой, Как некий призрак гробовой.

и у И. И. Козлова в поэме «Княгиня Наталья Борисовна Долгору­кая»:

И меж кустов тропинкой мшистой Оиа пошла к горе крутой, И скрылась вдруг в дали тенистой, Как некий призрак гробовой.

У Лермонтова в «Корсаре»:

Как бы сражался с судьбою, Мятежной ярости полна, Душа, терзанью предана, Живет утратою самою.

Ср. у Козлова в той же поэме: «Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая»:

Мятежной горести полна, Как бы сражался с судьбою, Душа терзанью предана Живет утратою самою.

Ср. у Лермонтова в «Корсаре»:

Чтоб турок сабля роковая Пресекла горестный удел.

и у Козлова в «Чернеце»:

Когда минута роковая Пресекла горестный удел⁴.

Но характерно, что, сплавляя свои произведения из чужих обра­зов, фраз и оборотов, Лермонтов отбрасывает архаические слова и

¹ См.: Нейман Б. В. Лермонтов и Жуковский.— Русский библиофил, 1914, № 6.

Ср., например: Нейман Б. В. Отражение поэзии Козлова в творчестве Лер­монтова. Пг., 1914; Семенов Л. Г. Лермонтов и Л. Толстой. М., 1914.

— 301 —

выражения или заменяет их живыми, разговорными. Например, в композицию своих «Черкесов» Лермонтов включил (с небольшими изменениями) отрывок из стихотворения И. И. Дмитриева «Осво­бождение Москвы» (напечатанного в 1803—1805 гг., написанного в 1795 г.)¹. Однако Лермонтов производит характерные стилистические замены.

Например, у Дмитриева:

Вдруг стогны ратными сперлись;

у Лермонтова:

Ворота крепости сперлись.

у Дмитриева:

И се—зрю зарево кругом;

у Лермонтова:

И видно зарево кругом;

у Дмитриева:

Отовсюду треск и громы внемлю, Глушащи скрежет, стон и вой;

у Лермонтова:

Повсюду слышен стон и вой.

Точно так же в «Корсаре», заимствовав несколько стихов из оды Ломоносова «На пресветлый праздник восшествия на престол Елиза­веты Петровны» (1746), Лермонтов заменяет:

Земля стенала от зыбей.

на:

Земля стонала от зыбей *.

Художественная задача — создать оригинальный эмоциональный сплав из соединения самых разнообразных выражений, образов и оборотов как русской, так и западноевропейской поэзии (преимуще­ственно романтической), наполнить новый стиль глубоким идейным содержанием и экспрессивной выразительностью, придать ему не­обыкновенную силу и остроту красноречия и в то же время нацио­нальной русской характерности — эта задача несколько сближает язык юного Лермонтова с языком Марлинского^s.

В сущности, к такому же сплаву самых разнородных образов, обо­ротов и фраз по принципу романтической свободы стремился А. А. Бестужев-Марлинский, несомненно, имевший влияние на язык и стиль молодого Лермонтова.

¹ См.: Нейман Б. В. К вопросу об источниках поэзии Лермонтова. — ЖМНП,
1917, № 3-4.

² См.: Фишер В. М. Из юбилейной литературы о Лермонтове. — Голос ми­
нувшего, 1914, № 10.

³ См.: Семенов Л. П. К вопросу о влиянии Марлииского на Лермонтова.—
ФЗ, 1914, вып. 5—6.

— 302 —

В 1835 г. Марлинский в письме к братьям так характеризовал метод своей работы над языком: «Не у одних французов, я занимаю у всех европейцев обороты, формы речи, поговорки, присловия. Да, я хочу обновить, разнообразить русский язык, и для того беру мое золото обеими руками из горы и из грязи, отовсюду, где встречу, где поймаю его. Что за ложная мысль еще гнездится во многих, будто есть на свете галлицизмы, германизмы, чертизмы? Не было и нет их!.. Однажды и навсегда — я с умыслом, а не по ошибке гну язык на разные лады, беру готовое, если есть, у иностранцев, вымышляю, если нет; изменяю падежи для оттенков действия или изощрения сло­ва... В любом авторе я найду сто мест, взятых целиком у других; другой может найти столько же; а это не мешает им быть оригиналь­ными, потому что они иначе смотрели на вещи»¹.

Влияние Бестужева-Марлинского сказывается у Лермонтова в стремлении к декламационной патетике, к эффектным и изысканным образам и сравнениям, к эмоциональной риторике.

Так. в языке ранних лермонтовских драм, например в языке «Ис­панцев» или «Menschen und Leidenschaften», легко найти напыщенно-риторические образы в духе Марлинского. Ср.: «Ревность в грудь ее, как червь, закралась»; «Вот вы услышите! Горою встанет волос ваш; не слезы — камни уроните из глаз вы»; «Меня ты не обманешь, кро­кодил!»; «О, не срывай покрывала с души, где весь ад, все бешенст­во страстей» и т. п.²

Стремясь к объединению, сплаву самого разнообразного материа­ла, Лермонтов отовсюду заимствует яркие, изысканные сравнения³.

«Юношеские стихи его, — пишет Б. М. Эйхенбаум, — переполнены сравнениями, которые иногда накопляются целым роем. Сравнения эти обнаруживают потребность в «красноречии» (в противополож­ность Пушкину). Например:

На нем пещера есть одна — Жилище змей — хладна, темна, Как ум, обманутый мечтами, Как жизиь, которой цели нет, Как недосказанный очами Убийцы хитрого привет.

(Ангел Смерти, I)

Вместе с тем Лермонтов — не без влияния Марлинского, с одной стороны, и Вяземского и Баратынского, с другой,— обнаруживает не­обыкновенную силу красноречия и изобретательности в образовании острых и внушительных афоризмов, в создании выразительных и метких формул, которые нередко и являются ударными местами сти­хотворения. Например:

Ср.: Эйхенбаум Б. М. Лермонтов как историко-литературная проблема, с. 96.

Ср.: Дюшен Э. Поэзия М. Ю. Лермонтова в ее отношении к русской и западноевропейской литературам. Пер. с франц. яз. Казань, 1914, с. 7—8.

См.: Эйхенбаум Б. М. Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки,

— 303 -

И целый мир возненавидел, Чтобы тебя любить сильней.

Он тень твоя, но я люблю,

Как тень блаженства, тень твою.

Безумцы! Не могли понять,

Что легче плакать, чем страдать

Без всяких признаков страданья!

И сиом никак не может быть

Все, в чем хоть нскра есть страданья!

Когда я свои презираю мученья, Что мне до страданий чужих?

Чья душа слишком пылко любила, Чтобы мог его мир полюбить.

Расстаться казалось нам трудно, Но встретиться было б трудней!

А он, мятежный, просит бури, Как будто в бурях есть покой. Посредством скрещения и сцепления устоявшихся романтических формул Лермонтов образует новые фразовые единства и цепи. На­пример, у Жуковского не раз встречается образ, заимствованный из французской лирики,— образ «гостя на пиру земном или на жизнен­ном пиру»:

Когда мы гости молодые

У милой жизни иа пиру

Из полной чаши радость пили

(К Воейкову. 1814)

В «Шильонском узнике»:

Без места на пиру земиом Я был бы лишний гость иа нем.

У Пушкина в «Послании к кн. А. М. Горчакову» (181,7):

... иа жизненном пиру Один с тоской явлюсь я, гость угрюмый, Явлюсь иа час и одинок умру '.

Ср. у А. Одоевского в «Элегии» (1830):

Как званый гость или случайный, Пришел он в этот чуждый мир.

Вместе с тем у Полежаева встречается для обозначения того же представления другой образ: «член ненужный бытия».

И член ненужный бытия, Не оскверню собой природы.

(Живой мертвец)

'Ср. у Жильбера в "Ode imitee de plusieurs psaumes": Au banquet de la vie, infortune convive, J'apparus un jour, et je meurs: Je meurs, et sur ma lombe, ou Ientement j'arrive, Nu! ne viendra verser des pleurs.

— 304 —

Ср. у него же в «Человеке» (из Ламартина):

Несчастный, страждующий и смертными презренный, Я буду жалкий член живого бытия '.

Лермонтов, смешав оба образа, создает гибридную формулу:

Ненужный член в пиру людском, Младая ветвь иа пне сухом; В ней соку нет, хоть зелена,— Дочь смерти — смерть ей суждена!

(Стансы, 1831)

Таким образом, Лермонтов производит не только оригинальный отбор стилистических средств, выработанных русской и западно-ев­ропейской поэзией, не только осуществляет своеобразный синтез ро­мантической культуры художественного слова, но и создает новые формы литературного выражения, продолжает начатое Пушкиным дело образования национального русского языка, с одной стороны, подготовляя путь для гражданской патетики Некрасова, а с другой стороны, расчищая заросли романтизма и углубляя семантическую систему русского литературного языка, приспособляя ее к новому стилю психологического реализма.

Уже в юные годы Лермонтов накопляет целый арсенал художест­венных средств: образов, метафор, фразеологических оборотов, поэ­тических афоризмов, сравнений, рифм, которые не находят себе проч­ного места в неустойчивых сплавах 1828—1832 гг., будучи переплав­ляемы из формы в форму: «Всем этим сокровищам зрелое мастерст­во последних лет найдет окончательное применение, поставив их так крепко на место, что они будут казаться неотрывными от пего»².

В этот период упорной подготовительной работы над языком и стилем, в период художественных заготовок и сложных эксперимен­тов Лермонтов создает необыкновенное разнообразие стихотворных ритмов и метров, синтаксических ходов, рифменных созвучий³, стро­фических вариаций. Он обогащает и опережает стиховую культуру пушкинской эпохи, обращаясь как к западно-европейским литератур­ным, так и к русским народно-поэтическим образцам. Такие стихо­творения. как «Атаман» (1831), «Воля» (1831), «Песня» (1830), «Желтый лист о стебель бьется», своей ритмической и метрической новизной и сложностью выдают громадную самостоятельную работу юного поэта над русским стихом. В это же время Лермонтов, стре­мительно переходя от одного жанра к другому и испытывая самые разнообразные их типы, ломает перегородки между традиционными «родами» и «видами» поэзии, как бы продолжая реформаторскую деятельность Пушкина в новом направлении.

¹ См.: Эйхенбаум Б. М. Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки,

с 54—55.

² Дурылин С. Н. Как работал Лермонтов. М., 1934, с. 23; Эйхенбаум Б. М.
Мелодика русского лирического стиха. Пг., 1922; Фишер В. М. Поэтика Лер-
монтова.— В кн.: Веиок М. Ю. Лермонтову. М.— Пг., 1914, и мн. др.

См.: Жинкин Н. М. Рифма и ее композиционная роль в поэме Лермонтовд "Демон» (с приложением словаря рифм).— Юбилейный зб1риик на пошану акал А- I. Багал1эв;. Киев. 1927, ч. 1—3.

¹1 —1081 _ 305 —

§ 3. ПРОБЛЕМА ОБРАЗОВАНИЯ НОВОГО, «ОРАТОРСКОГО» СТИЛЯ В ЯЗЫКЕ ЛЕРМОНТОВА

Лермонтов стремится приспособить русский литературный язык к выражению сложных психических коллизий и раздумий сильной рефлектирующей личности ', к передаче ее внутренней исповеди, ее политического протеста и ее общественных стремлений и идеалов, сложных мотивов ее недовольства и ее борьбы с современным обще­ством. Он стремится вложить в запас литературной фразеологии, в систему форм синтаксического построения, средств стиховой органи­зации, в арсенал риторических приемов, вообще в национальную культуру художественного слова более современную конкретно-быто­вую содержательность, усилить идейную насыщенность стиля и эмо­циональное разнообразие. Для достижения этой цели Лермонтов с начала 30-х годов работает над созданием внушительного и действен­ного ораторского стиля, свободного от литературных архаизмов.

От ранних опытов в романтическом роде Лермонтов прокладывает путь к созданию широкого ораторского стиля с яркой эмоциональной патетикой, с глубокими и отточенными афоризмами, с красочными и выразительными эпитетами, с громкой декламационной интонацией, с вопросами и с восклицаниями, с острыми экспрессивными эффекта­ми, с своеобразным эмоциональным синтаксисом.

Например, и «Умирающем гладиаторе» (1836):

А он — пронзенный в грудь — безмолвно он лежит, Во прахе и крови скользят его колена...

Что знатным и толпе сраженный гладиатор? Он презрен и забыт... освистанный актер.

Напрасно — жалкий раб,— он пал, как зверь лесной, Бесчувственной толпы минутною забавой...

Ярким образцом лермонтовского ораторского стиля и декламаци­онного стиха является стихотворение на смерть Пушкина «Смерть Поэта» (1837). «Перед нами страстная речь оратора: речевые перио­ды, сменяя друг друга, образуют целую скалу голосовых тембров от скорбного до гневного, полного угрозы, а в промежутках между этими периодами являются патетические повторения, восклицания и вопро­сы, за которыми чувствуется эмоциональная жестикуляция... Как и в «Умирающем гладиаторе», ораторская интонация с особенной энер­гией падает на эпитеты, которые благодаря этому выступают на пер­вый план и скопляются в целые группы»².

Лермонтов придает лирическому стилю необыкновенную эмоцио­нальную силу и ораторское напряжение, превращая лирику в патети­ческую исповедь. Отсюда — многие своеобразия лермонтовского язы-

¹ Ср. у В. Г. Белинского в статье о «Герое нашего времени»: «Это переход­
ное состояние духа, в котором для человека все старое разрушено, а нового еще
нет, и в котором человек есть только возможность чего-то действительного в бу­
дущем... Тут-то возникает в нем то... что на языке философии называется реф-
лекснею» (Отечественные записки, 1840, т. 11, № 6—7, с. 25).

² Эйхенбаум Б. М. Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки, с. 107,

— 306 -

ка. В. Плаксин в 1848 г. писал применительно к стилю Лермонтова: лКогда страсть управляет движением поэтических сил, то неполнота, несвязность создания и повторение образов и картин бывает необхо­димым следствием» (Северное обозрение, 1848, № 3). «Семантическая основа слов и словесных сочетаний начинает тускнеть — зато небыва­лым блеском начинает сверкать декламационная (звуковая и эмоцио­нальная) их окраска»¹, например в монологе Демона:

Я бич рабов коих земных,

Я царь познанья и свободы,

Я враг небес, я зло природы...

В этом ораторском стиле Лермонтова главная экспрессивная роль поручена эпитетам. «Если вынуть эпитеты, то получаются иногда со­четания слов, вызывающие недоумение: «с насмешкой сомнений». Ср. в стихотворении Лермонтова «Последнее новоселье»:

Ты жалок потому, что вера, слава, гений, Все, все великое, священное земли С насмешкой глупою ребяческих сомнений Тобой растоптано в пыли.

Характерна синтаксическая и семантическая схема особенно вы­разительных стихов Лермонтова, в которых на эпитеты падают смыс­ловые акценты:

Отравлены его последние мгновенья Коварным шепотом насмешливых иевежд, И умер он — с напрасной жаждой мщенья, С досадой тайною обманутых надежд.

■ (Смерть Поэта):

И прах наш, с строгостью судьи и гражданина, Потомок оскорбит презрительным стихом, Насмешкой горькою обманутого сына Над промотавшимся отцом.

(Дума)

Ср. «Бесчувственной толпы минутного забавой» («Умирающий гладиатор»); «Насмешливых льстецов несбыточные сны» (там же) и др. под.

Вместе с тем в языке Лермонтова укрепляется целый ряд других экспрессивных конструкций, придающих речи острое лирическое вол­нение и патетическое напряжение. Например, мотив лишенности, об­реченности, обездоленности связан с своеобразным тяготением к час­тому употреблению предлога без в анафорической цепи однородных членов. Ср. «Без дружбы, без надежд, без сил»; «Без дум, без чувств, среди долин»; «Без дум, без трепета, без слез»; «Почти без чувств, без дум, без сил»; «Едва дыша, без слез, без дум, без слов» и др.

Б. М. Эйхенбаум предполагает, что в этом отношении Лермонтов опирался на стилистический опыт Жуковского и Козлова, в языке ко-

¹ Эйхенбаум Б. М. Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки, с. 97.

² Там же, с. 113.

11»

— 307 -

торых эти синтаксические конструкции приобрели большую эмоцио­нальную силу '.

В ораторском строе речи обостренная сила эмоционального воз­действия, стремительный поток внушительных образов нередко раз­рушают логическую ясность метафор и сравнений. Вещественные, конкретные значения слов вступают в конфликт с их выразительными оттенками, с их способностью экспрессивного внушения. Обнаружи­ваются противоречия предметных значений в единстве спаянной фра­зеологической цели. Например:

Я знал одной лишь думы власть, Одну — ио пламенную страсть: Она, как червь, во мне жила, Изгрызла душу и сожгла.

(Миыри)

Потускнение семантических оттенков возмещается яркой эмоцио­нальной расцветкой выражений. Наиболее экспрессивные и значи­тельные образы нередко в языке Лермонтова передвигаются из одно­го контекста в другой — иногда очень далекий по прямому значению окружающих слов.

Например, в «Сашке» употреблен образ — эпиграфы неведомых творений — к надписям на стенах старого дома:

Как надписи надгробные, оне

Рисуются узором по степе —

Следы давно погибших чувств и мнений,

Эпиграфы неведомых творении.

И тот же образ, то же выражение применены к отрывкам разго­воров и в «Сказке для детей» — при описании бала:

Улыбки, лица лгали так искусно,

Что даже мне чуть-чуть не стало грустно.

Прислушаться хотел я — но едва

Ловил мой слух летучие слова,

Отрывки безымянных чувств и мнений —

Эпиграфы неведомых творений!..

Б. М. Эйхенбаум очень тонко охарактеризовал «ораторскую», декламационную стихию в стиле Лермонтова и связанные с своеоб­разиями эмоциональной риторики особенности словоупотребления в раннем языке Лермонтова. Яркий блеск лирических формул, их эк­спрессивная сила, как бы гипнотизирующая слушателя (читателя) своею эмоциональностью, иногда вырастают в ущерб простоте и точ­ности. Например, «начальная формула «Демона», сложившаяся у Лермонтова с самого первого очерка и дошедшая неизменной до по­следнего,— «Печальный демон, дух изгнанья» — вызывает недоуме­ние, если задержать на ней свое внимание. Из пушкинского—«дух отрицанья, дух сомненья» — выражения, совершенно понятного и нор­мального для русского языка, возникает по аналогии нечто странное

¹ См.: Эйхенбаум Б. М. Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки, с. 60.

— 308 —

и непонятное: «дух изгнанья» — что это, дух изгнанный или дух из­гоняющий? Путь к такому сочетанию проложен Подолинским: его выражение «мрачный дух уединенья» (поэма «Див и Пери») стоит на границе между Пушкиным и Лермонтовым»¹. Ср. у Лермонтова в «Ауле Бастунджи»:

Как дух изгнанья, быстро ои исчез За пеленой волнистого тумана.

(/, XLII)

Этот экспрессивный подбор выражений и образов, иногда приво­дивший к неточности, предметной противоречивости или логической неоправданности словесных сцеплений, вызывал отрицательную оцен­ку у старших современников Лермонтова, воспитанных на пушкин­ском стиле. Например, барон Розен так критиковал язык Лермонто­ва, его образы в «Ветке Палестины»:

Стоишь ты, ветвь Ерусалима, Святыни верный часовой!

«Не говоря уже о том, как неверно это уподобление, потому что часовой уже по названию означает стража, сменяемого в короткое время, и, при всей важности в военном смысле, как-то не согласуется с кроткою святостью, придаваемою ветви Ерусалима».

В пьесе «Ребенку» вдруг «мы озадачены странным вопросом ре­бенку: «Слеза моя ланит твоих не обожгла-лъ?» Розен видел «пу­стую, надутую метафору» в таких строках стихотворения «Памяти А. И. Одоевского»:

Покрытое землей чужих полей,

Пусть тихо спит оно (сердце друга — В. В.),

как дружба наша В немом кладбище памяти моей!

«Говорят: на кладбище, а не в кладбище! Но что за кладбище памяти? Кладбище сердца можно бы допустить, потому что, в пере­носном смысле, можно схоронить друга в своем сердце. Но память есть некая область бессмертия, тихой светлой жизни, среди тревож­ной смертности: там для нас живы наши умершие други! Она ни в каком случае не может быть кладбищем] Если мы забываем кого, то это значит, что он выбыл из нашей памяти».

О стихах:

О, как мне хочется смутить веселость их,

И дерзко бросить им в глаза железный стих,

Облитый горечью и злостью!..

Розен писал: «...Железный стих, облитый чем бы то ии было, есть неудачное выражение. Представьте себе злость в виде жидкости: бу­дет желчь! и теперь эта желчь, текущая по железной полосе стиха,— право, не хорошо! Но без этой влаги, очень хорош сам по себе зке-

¹ Эйхенбаум Б. М. Лермонтов как историко-литературная проблема, с, 106.

— 309 -

лезный стих»¹. Любопытно, что даже Белинский отмечал в стиле не­которых стихотворений Лермонтова не свойственный Пушкину недо­статок: «Это иногда неясность образов и неточность в выражении». Например: «Покрытый ржавчиной презренья» («Поэт», 1838). Одна­ко наблюдения над эволюцией лермонтовского языка и стиля показы­вают, что Лермонтов стремится к достижению все большей сжатости, емкости, точности выражения. Например, в стихах на смерть Пушки­на («Смерть Поэта») был вычеркнут шаблонно-одический стих «И плачет сирая Россия». Пушкин был сначала назван «добычей рев­ности и злобы гордеца»: «...можно было подумать, что Дантес ревно­вал Пушкина; Лермонтов добивался точности: добыча ревности не­мой», но и это не удовлетворило его, и «ревность» стала «глухой»'. Этот своеобразный стиль лирического выражения, богатый анти­тезами, эмоциональными повторениями, перебоями вопросительных и восклицательных интонаций, насыщенный острыми афоризмами и красочными образами, получает свое ритмико-синтаксическое разно­образие от смены и смещения литературно-книжных и разговорных форм речи. Прозаизмы бытовой аффективной речи все глубже и шире внедряются в строй литературного языка, обрастая новыми образны­ми и отвлеченными значениями. Язык Лермонтова обнаруживает большую свободу от традиций старых литературных стилей, связан­ных с церковной книжностью,—даже но сравнению с языком Пушкина.

§ 4. СОЦИАЛЬНО-ДИАЛЕКТОЛОГИЧЕСКИЙ СОСТАВ ЯЗЫКА ЛЕРМОНТОВА

Лермонтовский язык пережил сложную эволюцию: от языка юно­шеских опытов Лермонтова до языка «Тамбовской казначейши», «Сашки», «Сказки для детей» или стихотворений «Бородино», «Да­ры Терека», «Спор», «Морская царевна» и др. — дистанция огромно­го размера. Однако уже в языке ранних произведений Лермонтова бросается в глаза усыхание⁴, убыль церковнославянской стихии. Лер­монтов делает дальнейший шаг за Пушкиным по пути освобождения русского языка от пережитков старой церковнокнижной традиции. Даже в ранних стихотворениях Лермонтова гораздо меньше архаиз­мов церковнославянского типа ьроде:

Повсюду смерть и ужас мещст...

(Черкесы);

Когда чума от смрадных, мертвых тел Начнет бродить среди печальных сел...

(Предсказание, 1830);

¹ Розен Е. Ф. О стихотворениях Лермонтова, с. 12.

² Дурылин С. Н. Как работал Лермонтов, с. 51; см. варианты чернового
автографа в «Полном собрании сочинений» М. Ю. Лермонтова, М.—Л., 1936,
т. 2, с. 172—173.

— 310 —

Смотрите, враны на дубах Вострепенулисъ, улетели...

(Кавказский пленник);

Чего бы то ни было земного Я не соделаюсь рабом...

(К ***, 1830);

Так зря спасителя мученья, Невинный плакал херувим

(Стансы, 1828)

И ДР-

Точно так же нечленные (или, по терминологии той эпохи, «усе­ченные») формы имен прилагательных и причастий, еще нередкие в стихотворениях Лермонтова 1828—1830 гг. (например, «поникши ели» — «Осень», 1828; «дружески обеты» — «Песня», 1829; «в ста­ринны годы» — «Незабудка», 1830 и т. п.), постепенно сокращаются и вымирают.

Вообще в стиле Лермонтова формы живого русского языка реши­тельно вытесняют устарелые церковнославянизмы даже из высоких жанров стихотворной речи.

Гораздо большую роль играла в структуре лермонтовского языка западноевропейская стихия. Семантические формы западноевропей­ской поэзии являются конструктивным центром стиля ранних стихо­творений Лермонтова (до 1836 г.). Сохраняя большое значение в системе многих жанров лермонтовского стиля, западноевропейские (преимущественно французские) элементы постепенно приобретают яркий национальный русский колорит и органически сливаются с жи­вой русской стихией лермонтовского языка. Те конструктивные фор­мы французского языка, которые оказывались в противоречии с осо­бенностями и свойствами живой русской речи, постепенно исчезали из языка Лермонтова. Французская стихия русского литературного язы­ка, укоренившаяся с конца XVIII в., у Лермонтова широко пред­ставлена в лексике, фразеологии и синтаксисе, например: «я взял свои меры» (IV, 291'); «сделайте мне дружбу» (IV, 270); «он добр для (pour) меня» (IV, 20); «ты не должна иметь тайны для жениха» (III, 196); «я могу через одно пожатье руки превратить тебя в труп» (Ш, 132); «в первой моей молодости» (IV, 273); «я ее нашел заму­жем» (III. 332); «я не имел в то время жажды» (I, 159); «всадники поминутно находились принужденными оставлять» (IV, 37); «на по­стели смерти» (III, 178); «кончить жизнь на соломе» (IV, 9); «как вы нынче в своем здоровье» (III, 338); «вещи делают впечатление на сердце» (III, 168): «ощупать свои способности и честь»; ср. фран­цузское tater (III, 213); «готов на вашу службу» (III, 142, 191)

¹ В скобках заключаются ссылки на тома и страницы «Полного собрания сочинений» М. Ю. Лермонтова. СПб., 1910—1913, т. 1—4; ср. также: Абрамо­вич Д. И. О языке Лермонтова. В кн.: Лермонтов М. Ю. Поли. собр. соч. СПб., 1913, т. 5.

— 311 —

и мн. др. Ср.^: «подойдя к одному из отверстий, Юрию показалось» (IV, 77); «окинув взором комнату и все, в ней находящееся, ему ста­ло как-то неловко» (IV, 138):

Приметив юной девы грудь Судьбой случайной как-нибудь, Иль взор, исполненный огнем,— Недвижно сердце было в нем.

(I. 162)

и др. под.

Ср. употребление заимствованных слов вроде: «индижестия» (IV, 335); «куртизанить» (III, 176); «кокетиться» (III, 126); «поменажи-руй» (III, 136); «фанфарон порока» (III, 346) и др.

Однако и в кругу грамматических и лексических отражений за­падноевропейских языков Лермонтов не выступает далеко за преде­лы тех норм литературной речи, которые были укреплены пушкин­ской реформой '. Грамматические формы, противные «духу русского языка», решительно избегаются. Но Лермонтов, так же как и Пуш­кин, стремился к обогащению семантической системы русского языка образами, понятиями и фразеологическими сочетаниями, выработан­ными западноевропейской поэзией.

Французские исследователи Мельхиор де-Вогюэ², Дюшен³ отме­тили отражения в лермонтовском языке образов и фразеологии Ша­тобриана, Виктора Гюго, О. Барбье, Альфреда де-Виньи, Альфреда де-Мюссе и др.

Например, дважды повторенный Лермонтовым афоризм:

Так храм оставленный — все храм, Кумир поверженный — все бог!

(Я не люблю тебя, 1830);

ср. стихотворение «Расстались мы; но твой портрет» (1837) восходит к следующей фразе Шатобриана: «Есть алтари, подобные алтарю чести, которые, и заброшенные, требуют жертвы: бог не уничтожил­ся оттого, что храм его пуст».

Ср. у Ламартина в «Le solitaire»:

Ainsi plus le temple est vide, Plus ['echo sacre retentit⁴.

Или у Лермонтова в «Измаил-Бее» — о коне:

¹ Ср. у Лермонтова такие выражения, как пустынная душа (II, 208); пус­
тынное лобзанье (I, 84): пламенник войны (I, 214); проколет грудь раскаяния
нож («К***», 1829); язвою упрека («Наполеон», 1829); дух раскаянья («Чер­
кешенка», 1829); удушить голос природы (III, 178); являть остатки прежней
красоты; являют бледные черты (II, 396, 410); театр являет сад (III, 16); па­
мять являет ужасные тени (I, 269) и др. под.

² См.: Le Roman russe. Paris, 1866, chap. X.

³ См.: Michel Yourievitch Lermontov. Sa vie et ses oevres, 1910.

⁴ Ср. также очень известное сравнение с крокодилом в глубине колодца,
встречающееся у Лермонтова в разных контекстах в «Вадиме» н в «Киягиие Ли­
товской» и восходящее к «Атала» Шатобриана.

- 312 -

Твой конь прекрасен; не страшна

Ему утесов крутизна,

Хоть вырос ои в краю далеком;

В нем дикость гордая видна,

И лоснится его спина,

Как камень, сглаженный потоком..,

(I, XXXII)

Ср. у. Виктора Гюго в «Прощании аравитянки»:

Ses pieds fouillent le sol, sa croupe est belle a voir: Ferme, ronde et luisante, ainsi que un rocher noir Que polit une onde rapide.

(«Его копыта взрывают землю, его круп прекрасен: сильный, круг­лый и лоснящийся, как черный утес, который обтачивает быстрая волна».)

Но, обогащая русский литературный язык понятиями и художе­ственными образами, выработанными современной поэту западноевро­пейской культурой, Лермонтов в то же время освобождает литератур­ные стили от мифологических образов и выражений классицизма, характерных для стародворянской литературы. В ранних стихотворе­ниях Лермонтова еще встречаются в небольшом количестве такие фразы, как: «И Вакха милые дары» («Война», 1829); «болезнь и пар­ка мчались надо мною» («Письмо», 1829):

И влагу дремлющих валов

С могилой тихою Днана осребрила.

(Наполеон, 1829)

и т. п., но вскоре они почти совершенно исчезают.

Таким образом, Лермонтов окончательно порывает связи с лите­ратурным языком XVIII в.

Понятно, что поток живой русской разговорной речи широко вры­вается в стиль Лермонтова с самого начала 30-х годов. Необыкновен­но рельефно выступают уже в раннем языке Лермонтова особенности бытового просторечия — словарные, морфологические; употребитель­ны даже такие, например, формы просторечия, которые обычно ис­ключались в 30—40-е годы из грамматической системы литературно-книжного языка, как род. пад. на -ов у имен существительных ср. и жен. р.: стадов (I, 16); толпа мадамов (V, 125); им. пад. мн. ч. ср. р. на -ы: сердцы, колъцы, вины, янамены, леты, румяны, паникади.гы, и т. п.; формы род. пад. на -мя от существительных имя, время, пла­мя: «не знал другого нмя» (II, 153); «не имел ии время, ни охоты» (I, 296); частые формы деепричастий на -чи: пируючи, сбегаючи, скрываючи и мн. др. под.

Лермонтов вовлекает в систему литературного языка главным об­разом общегородское просторечие и общенародные формы крестьян­ского языка. В этом направлении он является непосредственным пре­емником и продолжателем пушкинской демократической реформы литературной речи. Так же как и Пушкин, Лермонтов ориентируется на общенациональный фонд живой разговорной речи и чуждается областных диалектизмов.

- 313 —

Из профессионально-жаргонной лексики он пользуется только нгрецкими, картежными («рутеркой понтирнуть со славой»; «семпе-лями плохо»; «надо гнуть»; «карта соника была убита» и др.; ср. лек­сику «Пиковой дамы» Пушкина) и военными (в том числе и кавале­рийскими) выражениями («не тянул он ногу в пятку», «кобылу се­рую собрав» и др.)¹, словарем охотничьего (например, «соследить зверя», «пропорскать» ■—«Вадим» и др.) и живописного диалекта (например: «луговина, обведенная лесом, как волшебным очерком» — IV, 58; «вокруг нее был какой-то волшебный очерк»—III, 331 и др. под.).

§ 5. ЯЗЫК ЛЕРМОНТОВА И НАРОДНАЯ ПОЭЗИЯ

Лермонтов очень рано понял (конечно, не без влияния поэзии Пушкина), каким животворным источником для русской литературы является народная поэзия. В 1830 г. он заносит в свою ученическую тетрадь такую заметку: «Если захочу вдаться в поэзию народную, то, верно, нигде больше не буду ее искать, как в русских песнях. Как ;::алко, что у меня была мамушкой немка, а не русская, — я не слы­хал сказок народных: в них, верно, больше поэзии, чем во всей фран­цузской словесности»². Однако в самых ранних произведениях Лер­монтова, близких по сюжету к темам народной поэзии (например, «Преступник», 1829, «Атаман», 1831), влияние народного языка не­заметно. Но в романтической повести «Вадим», в которой речь персо­нажей, особенно из простого народа, носит яркий отпечаток бытового реализма, широко воспроизводя особенности просторечия и просто­народного языка, — чувствуется дыхание стиля народных преданий и разбойничьих песен. Например, слова нищей старухи Вадиму¹ «Чтобы тебе ходить — спотыкаться, пить — захлебнуться» напоминает форму­лу пожелания, с которым молодая жена в народной песне обращается к постылому мужу или свекру.

Таким образом, даже в первый период литературной деятельности Лермонтова ощутителен интерес поэта к народному языку и народ­ной поэзии. «Он мог знать народные песни как непосредственно из уст народа, так и из песенников, народный репертуар которых в гро­мадном большинстве примыкал к известному сборнику Чулкова-Но-викова, из сборника Кирши Данилова, из журналов. Чаще всего в это время Лермонтов обращается к разбойничьим преданиям и пес­ням»³.

Лермонтов высоко ценил самобытность русской культуры и рус­ского языка. Он часто говорил А. А. Краевскому: «Мы должны жить своею самобытною жизнию и внести свое самобытное в обще-

¹ Ср. в черновой рукописи «Княжны Мери»: «Это новое страдание, говоря
военным слогом, сделало во мне счастливую диверсию».

² Лермонтов М. Ю. Поли. собр. соч. СПб., 1913, т. 4, с. 350—351; ср. в
планах Лермонтова неоднократное упоминание о народной песне про татарское
иго н запись «Что за пыль пылит».

³ Мендельсон Н. М. Народные мотивы в поэзии Лермонтова. — В кн.: Ве-
i:ok М. Ю. Лермонтову. М.—Пг., 1914, с. 175.

- 314 -

человеческое. Зачем нам все тянуться за Европою и за француз­ским?»' Понятно, что эта любовь к родине и родному народу сочета­лась у Лермонтова с тщательным, любовным изучением националь­ной старины и народной поэзии. Наиболее ярко это глубокое проникновение Лермонтова в дух народной поэзии сказалось в языке и стиле «Песни про купца Калашникова», в которой отразились поэ­тические приемы старины, разбойничьих и бытовых песен.

В языке «Песни про купца Калашникова» с необыкновенной глу­биной и художественной силой воссоздан стиль народной старины. Уже фамилия Калашников ведет к образу бойца из народных песен о Мастрюке. Например:

У нас есть бойцы, Удалые молодцы, Оии люди Калашниковы, Оии дети Заложниковы².

Достаточно привести несколько фразовых параллелей. У Лермонтова:

Не шутку шутить, не людей смешить К тебе вышел я теперь, басурманский сын, Вышел я на страшный бой, на последний бой!

Ср. в старине (из сборника П. Киреевского, VI, 185):

Ох ты гой есн, крестьянский сыи! Выходи скорей на борьбу со мной, На борьбу со мной последнюю, Что последнюю драку смертную.

Даже такая мелкая подробность, что Калашников «боевые рука­вицы натягивает», находит соответствие в старинах о Мастрюке. На­пример, в одной калужской песне говорится об удалых молодцах Ка­лашниковых, что они

...По торгу похаживают, Рукавицы натягивают³.

Но в языке «Песни про купца Калашникова» нет чисто механиче­ского соединения разноцветных лоскутков, выхваченных там и сям из народных песен. Эта песня представляет собой самобытное отра­жение и воспроизведение гениальным поэтом стиля народной поэзии, ее мотивов, образов и экспрессивных красок, типичных приемов пе­сенного народного творчества (ее эпически-детальных описаний, ее игры синонимов, тавтологий, отрицательных сравнений, ретардаций и пр.). В. Г. Белинский писал об этом произведении: «Поэтическою душою своею Лермонтов умел так хорошо понять, так чудно уловить и дух и форму, и язык народной русской поэзии, что, читая «Песню» его, невольно увлекаешься ею как произведением живым, исполнен-

¹ Цит. по: Висковатов П. А. М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество. М.,
1891, с. 168.

² См.: Мендельсон Н. М. Народные мотивы в поэзии Лермонтова, с. 184.

³ См. там же, с. 188. ' . ■ "

—