В. В. Виноградов Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков издание третье допущено Министерством высшего и среднего специального образования СССР в качестве учебник

Вид материала

Учебник

Содержание Приказная строка Бестужев-Мар.шнский А. А. На линии!..в окурате!.. Литературной речи в басенном языке Бестужев-Марлинский А. А. Отнес полчерепа медведю топором. (Крестьянин и работник) Да лих схватился он не с олухом-детиной. Пошли у бедняков дела другой статьей.

Подобный материал:

• Г. Г. Почепцов Теоретическая грамматика современного английского языка Допущено Министерством, 6142.76kb.
• В. Г. Атаманюк л. Г. Ширшев н. И. Акимов гражданская оборона под ред. Д. И. Михаилика, 5139.16kb.
• A. A. Sankin a course in modern english lexicology second edition revised and Enlarged, 3317.48kb.
• Автоматизация, 5864.91kb.
• А. М. Дымков расчет и конструирование трансформаторов допущено Министерством высшего, 3708.79kb.
• В. И. Кузищина издание третье, переработанное и дополненное рекомендовано Министерством, 5438.98kb.
• Н. Ф. Колесницкого Допущено Министерством просвещения СССР в качестве учебник, 9117.6kb.
• А. Б. Долгопольский пособие по устному переводу с испанского языка для институтов, 1733.75kb.
• В. К. Чернышева, Э. Я. Левина, Г. Г. Джанполадян,, 563.03kb.
• В. И. Королева Москва Магистр 2007 Допущено Министерством образования Российской Федерации, 4142.55kb.

с. 429.

⁵ СПб., 1789—1794. В скобках указаны тома и страницы этого издания.

— 232 —

которых сливались с разговорной речью высших классов, другие — с говорами мещанского и крестьянского языка. Те же свойства просто­речия выступают и в лексическом составе. Например, в «Словаре Академии Российской» (1805—1822)' к просторечию отнесены такие слова и выражения, которые для нас являются уже элементами об­щелитературного языка, иногда с оттенком разговорности: пороть (в значении больно наказывать — пороть лозами) (5, 8); поставить на своем (5, 48); постоять за себя (5, 49); потчевать (переносно: его потчевали хорошим местом, но он предпочитает всему спокойствие) (5, 89); потягивать (попивать: потягивать пивцо, винцо, 5, 92); поч­та (в значении почтовый двор, где письма и посылки отправляются и получаются: отнести письмо, посылку на почту, 5, 112); набить карман (нажиться, обогатиться, 3, 76); клоктать (о больных, кото­рые охают, 3, 172); из кожи лезть (3, 210); копаться (непроворно что-нибудь делать, 3, 289); браниться (вместо бранить, ср. выбра­ниться, 1, 303); да (в значении но, же: я бы поехал, да не велят, 2, 2); досужий (досужий человек, 2, 214); горожанин; вздор; быт (сос­тояние, род жизни); богач; раздумье; раздобреть; скряга; талант (дарование) и мн. др. под.

Вместе с тем понятие просторечия как будто является родовым по отношению к разновидностям простой речи, обозначаемым выра­жениями: низкое просторечие, низкий слог, низкое слово, простое употребление, простое наречие и т. п. ² Во всяком случае, стилистический диапазон просторечия очень широк. Вот примеры из «Словаря Академии Российской» XVIII в.

Приказная строка — говорится в низком просторечии и значит то же, что ябедник, крючкотворец (3, 378). Уходить — в низком просто­речии относительно к вещам значит — промотать: ему ничего нельзя дать, он тотчас же уходит (3, 280). Хапаю — глагол, в низком слоге употребляемый и значащий: хватаю, беру (6, 501—502). Хабар — слово низкое, означающее прибыль, прибыток, барыш (6, 499). Мас­теровит — в просторечии: довольно искусный (4, 54). Огласка — в просторечии: извещение многих о деле, которое таилось, крылось (2, 78). Пай — в просторечии иногда берется за счастье, удачу (3, 1385). Причина — в просторечии иногда означает неприятное или вредное приключение (6, 769—770). Дар божий — в просторечии на­зывается хлеб (2, 465). Густ — в просторечии значит: достаточен, богат (2, 440). Наблошняюсь — в просторечии: навыкаю, перенимаю, проворным, ухватливым делаюсь: «живучи по людям, довольно на-блошнился» (1, 229). Взвариваю — в просторечии: прытко иду, шиб­ко бегу, весьма скоро еду, мчусь: «как она на гору взваривает» (1, 497). Ономедни, ономеднись, ономеднясъ» (2, 584). Прижать к ног­тю — в просторечии: притаить, присвоить себе принадлежащее друго­му (4, 548—549) и т. п.

В скобках указаны тома и страницы этого издания. ² См.: Сухомлинов М. И. История Российской академии. СПб., 1888, вып. 8, с 93.

— 233 —

Иногда просторечие сливается с крестьянским языком. Например, к просторечию отнесены слова и выражения: балы (балясы) подпу-щать, негод (неурожай), глот (обидчик, притеснитель), отклика и т. п. Выражение: «навязаться кому на шею» (1, 1115) считается просторечным, а «навязать кому на шею» (1, 1115) названо просто­народным. Слово «разбодряться» (1, 263—264) включено в просто­речие, а «прибодряться» (1, 263) —в простонародный язык. Но не­редко среди значений одного и того же слова проводится дифферен­циация просторечного и простонародного. Например. Варганю — в просторечии употребляется в 3-м лице и значит кипит с шумом: «вода в котле заварганила», в простонародном употреблении значит: немножко на каком орудии играю (1, 493). Отбиваю—в просторе­чии берется иногда вместо увечу: «отбить руки и ноги»; простона­родно: отлучаю, отдаляю, отчуждаю; «отбить купца»: «он умел от­бить от меня многих моих знакомых» (1, 137). «Наваливаюсь» — в просторечии — нападаю, притесняю кого: «на него всем миром на-валилися»; простонародно: во множестве, кучею, толпою, вхожу: «в избу навалились мужики» (1, 472)'.

Таким образом, просторечие включает в себя не только разговор­но-фамильярные стили интеллигенции, но и бытовой язык разных.со­циальных групп города, поместья, иногда даже деревни. Любопытны, например, такие стилистические оценки в рецензии С. Т. Аксакова, на перевод «Федры» (Вестник Европы, 1824, № 1): «Ось с скрыпом хряснула... Хряснула самое низкое слово... Рухнула, мне кажется, не­прилично сказать о колеснице. Рухнула башня, стена — дело другое. Слово сие у нас еще не облагородствовано употреблением его в высо­ких родах сочинений»².

Интересный материал для изучения социальных дроблений просто­речия можно извлечь из критических разборов языка и стиля лите­ратурных произведений представителями разных общественных групп. Например, Булгарин порицал в языке романа. Загоскина «Юрий Милославский» «грубые», «простонародные», «противные вкусу» выражения: гости порядком подгуляли; шибко дерутся, со­бачьи дети; и этого-то, собачий сын, нг умел сделать и т. п.³

Между тем А. С. Пушкину претила не простонародность стиля «Юрия Милославского», а зараженность этого романа «языком дур­ного общества», т. е. речью городской полуинтеллигенции, вульгар­ной книжностью бывалых людей из полуобразованных слоев купе­чества, чиновничества и городского мещанства. «Выражения охотить­ся вместо ехать на охоту, пользовать вместо лечить... не простонарод­ные, как видно полагает автор, но просто принадлежат языку дурно­го'общества»⁴.

Для понимания социальных основ этого претенциозного языка дурного общества любопытны материалы очерка А. А. Бестужева-

¹ Сухомлинов М. И. История Российской академии, вып. 8, с. 88.

² Аксаков С. Т. Поли. собр. соч. СПб., 1886, т. 4, с. 375.

³ Северная пчела, 1830, № 39.

⁴ Литературная газета, 1830, т. 1, № 5, с. 38*',

— 234 -

Марлинского «Новый русский язык»¹. «Всякое звание, — пишет А. А. Бестужев-Марлинский,— имеет у нас свое наречие. В большом кругу подделываются под jargon de Paris. У помещиков всему своя кличка. Судьи не бросили еще понеже и поелику. У журналистов во­ровская латинь. У романтиков особый словарь туманных выражений; даже у писарей и солдат свой праздничный язык. В каждом классе, в каждом звании отличная тарабарщина: никто сразу не поймет дру­гого, в этом-то вся претензия, чтоб, не думавши, заставить думать²; но купчики, пуще всего купчики, любят говорить свысока, то-есть сбирать кучу слов без связи и смыслу. Вот образчик».

И далее изображается разговор автора с двумя купцами в трак­тире на станции.— «Позвольте попросить позволения узнать, с кем то-есть имеем осчастливленную честь говорить-с»,— «Я не говорю с вами».— «Так-с, все конечно-с, дело дорожное-с. Я ведь, впрочем, не для ради чего иного прочего, а так из кампанства, хотел только, ут­рудив побеспокоя вас, попросить соблаговоления, чтобы нашему чай­нику возыметь соединяемое купносообщение с этим самоваром-с. По­просту, так сказать-с, малую толику водицы-с».— Сначала я думал, что это мистификация, потом мне стало смешно; потом и совестно, что я так небрежно отвечал этому сплетателю глупостей... Мало-по­малу у нас завелся уж и политический разговорец. Старший купчик, поглаживая свою подстриженную бородку, смотрит на лубочный портрет Кульнева.

— «Вот, батюшка, была в двенадцатом-то году кампания, так уж — кампания-с! Уж много сказать, что богатель. Французские все армии, да и войски уничтожительно истреблены-с двунадесятью язык, и по делам супостату-с. Вся антирель теперь в Москве лежит: пушек-с — как моркови. Возвольте, к слову стало, узнать-с, досто-хвальный и знаменитый генерал Кульнев в конном или в кавалериц-ком полку служительство производить быть имел?» — «Он служил в гусарах».— «Так-с (обращается к товарищу). А ты, спорил, что в кавалерии (ко мне). Ученье свет, неученье тьма-с. С нашим удоволь­ствием благодарение приносим, что изволили объяснить-с. А этот храбрый генерал-майор Кульнев-с и в чины происходить к повыше­нию производство в том же полку благоволил-с?» — «Помнится, в одном и том же».— «По всему видно, что герой-с. А он на поле чес­ти или на поле брани живот за отечество положить удостоен-с?» — «Он был смертельно ранен на поле сражения».— «А вот этот прос­тяк говорит, что на поле брани-с».— «Мне кажется, это все равно».— «Так-с. Справедливо изволите иметь таковое умственное рассуждение

¹ Предварительно описан диалог между купцами за игрой на биллиарде:
«и... купец помоложе (бьет): Ах, дал скользея. 42 и 10! Купец поста­
рее: ... Не в ударе, брат, ие в ударе (бьет). Ась, каково! — Да еще верхним
подходцем. 45 и 10! Купец помоложе: Вам можно отчаиваться и на уда­
лую, партия в дороге-с. Вот и мы накатцем доехали».

² Ср.: Погодин М. П. Письмо о русских романах (журнал «Северная лира»,
1827, с. 263): «Ка кое различие у нас в званиях! У каждого есть свой язык, свой
Дух... Одним языком говорит у час священник, другим — купец, третьим — поме­
щик, четвертым — крестьянин».

- 235 -

в мыслях-с. Я и сам, то-есть, по своей комплекции, думаю, что он наверно был славно знаменит-с»¹.

На почве этой своеобразной «вульгарной» книжности вырастало у полуинтеллигенции презрение к «простонародному», «мужицкому языку»².

Язык «дурного общества», речь городской полуинтеллигенции в лексикографической традиции не выделялась из общих категорий просторечия и простонародного языка. Например, предел (в значе­нии: участь, жребий, судьбина счастливая или злополучная) (5, 204), преестественный (5, 206) добродетель (в значении благодеяние) (2, 100) и др. под. отнесены в «Словаре академии Российской» (1805— 1822) к «просторечию»; слова: кляуза, крючкотвор, крючкотворец, кознодей и т. п. названы «простонародными». Элементы литератур­но-книжной речи, выходившие из употребления в языке образован­ного общества, еще долго бытовали в среде этой полуинтеллигенции, которая обычно черпала свои словесные средства не только из «про­стонародного» крестьянского источника, но и из культуры архаиче­ских традиций и даже из отслоений западноевропейской письменнос­ти. Торжественная устная и письменная речь грамотных купцов, мещан, дворовых вообще была склонна к своеобразной книжно-вуль­гарной риторике, иногда с церковным или канцелярским налетом, и

¹ Бестужев-Мар.шнский А. А. Поли. собр. соч. СПб., 1840, ч. 12, с. 69—
72; Ср. у А. С. Шишкова в «Рассуждении о старом и новом слоге российского
языка»: «Обветшалые иностранные слова,— как например, авантажиться, мане­
риться, компанию водить, куры строить, камедь играть и пр., изгнаны уже из
большого света и переселились к купцам и купчихам» (Примечание, с. 22—23).
Ср. позднее у Мельникова-Печерского в рассказе «О том, какие были последние
приготовления у Елпидифора Перфильевича» (Мельников-Печорский П. И. Поли.
собр. соч. СПб., 1909, т. 6, с. 167): «А жену называют у нас фамилиею так, ра­
ди деликатства; знаете, сказать жена — по-мужицки будет, сожительница — по-
купечески, а супруга — слишком высоко, куда уж нам, михрюткам этаким, супруг
иметь? Так вот и зовется фамнлиею — это, знаете, по-модному».

² Ср. у Мельникова-Печерского наставления маклера Алексею Лохматому
(купцу из крестьян): «Да вот что еще, Алексей Трнфоныч. Вам бы и речь-то
маленько поизменить, чтоб от вас деревней-то не больно припахивало,— с добро­
душной улыбкой сказал маклер.— А то вот вы все на «о» говорите — праздному
человеку аль какому гулящему это и на руку... Тотчас зачнут судачить, да пере­
смеивать... Вам бы модных словец поучить, чтобы разговаривать политичнее...
Учиться надо... Наука не больно хитрая... В трактиры почаще ходите, в те, куда
хорошие купцы собираются, слушайте, как они меж собой разговаривают, да по­
маленьку и перенимайте... А еще лучше в коммерческий клуб ходите» (Мельни-
ков'Печерский П. И. В лесах. Ч. 3. — В кн.: Поли. собр. соч. СПб., 1909,
т. 3, с. 210). После стилистических уроков Алексей Лохматый так ведет
разговор с Колышкиным: «По тому самому, Сергей Андреич, что так как я те­
перь будучи при таких, значит, обстоятельствах, что совсем на другую линию вы­
шел, по тому самому должен быть по всему в окурате...» Расхохотался Колышкин
пуще прежнего» — А говорить-то не по-людски у кого научился?.. На линии!..
в окурате!.. У какого плута таких слов нахватал?...» — «По образованности, зна­
чит,— нзо всех снл тараща кверху брози, сказал Алексей.— По тому самому,
Сергей Андреевич, что так как ноничи я собственным своим пароходом орудую,
так н должно мне говорить политнчнсе, чтобы как есть быть человеком полиро­
ванным» (там же, с. 215).

— 236 —

чуждалась «низких» простонародных слов, хотя и не могла от них освободиться, и допускала постоянные комические срывы из книжно­го языка в вульгарное просторечие и областные диалектизмы. Язык этой мещанской литературы менялся в своем составе, подвергаясь сложным и разносторонним влияниям фольклора и книжности. Но общие его особенности до 20-х годов XIX в. еще не подвергались ко­ренной ломке. Ср., например, в стихотворении дворового человека Матвея Комарова (1771), осуждавшего слог, каким «обыкновенно подлые люди рассказывают сказки»:

Желал бы я невеждов тех спросить,

Кои худо от добра не могут отличить '.

В его повести о Ваньке Каине: «велел он его с воза стащить..., а имеющуюся на возу солому, высекши, из носящего всегда с собою ог­нива, огонь зажечь»².

«О, боги, сказал милорд, какое это похабство!» (Повесть о при­ключении английского милорда Георга. Ч. 3, с. 47) и др. под.*³

В сочинении Александра Орлова «Встреча чумы с холерою... Мос­ковская повесть» (М., 1830) ³ встречается подобное же сочетание ар­хаической книжности с вульгарным просторечием: «гении медицины не могут утвердительно сказать, что ты есь» (5); «отвещай же ты. высокобезобразная, не съешь ли ты нас с Кручининым?» (10); «то­чит пену клубом изо рту» (18); и т. п. В книге Ив. Гурьянова «Слу­хи о моровом поветрии в Персии или дружеская беседа по сему слу­чаю провинциального секретаря Евстигнея Анкудиновича Загребали-на с его сожительницею и отставным майором Прямодушиным» (М., 1830): «ввернешь словечко такое, чтоб был насущный хлебец» (22); «сделанное добро само по себе неоцененная награда» (30); «благода­рен за неоставление» (26); (надзиратель) «первое облегчение им де­лает высасыванием или, лучше сказать, облегчением их от излишних крох» (28); «болезни требуют продолжительного пользования» (50); «око правительства на неусыпной страже охраняет наше благополу­чие» (37); «рассказы болтуньев и болтунов» (40); «блистала (у За-гребалина) на глазах слеза—драгоценный перл чувствительности» (46) и т. п.

Эти устные и книжные стили «мещанского» языка были очень разнообразны. Они считались лежащими за пределами «изящной словесности» в художественной культуре XVIII в. и до начала XIX в. оставались на периферии литературного языка. Лишь в пер­вой трети XIX в. они глубоко внедряются в систему литературной речи и ее трансформируют, вступая в синтез и столкновение с гос­подствующими стилями литературы (см. гл. IX).

Шкловский В Б. Матвей Комаров, житель города Москвы. Л., 1929, с. 23, Там же, с. 72, а также в издании повести 1779 г., с. 24*², В скобках указаны страницы этого издания.

— 237 —

§ 9. ПРОСТОРЕЧИЕ КАК ОСНОВА

ЛИТЕРАТУРНОЙ РЕЧИ В БАСЕННОМ ЯЗЫКЕ

И. А. КРЫЛОВА

Живая устная разговорная речь в разных ее социальных пластах и стилях басенным языком Крылова в начале XIX в. была возведе­на на степень основной базы общерусского национального языка. В. Г. Белинский чрезвычайно ярко характеризовал «народность» крыловских басен, находя в них выражение целой стороны русского национального духа: «В них вся житейская мудрость, плод практиче­ской опытности и своей собственной, и завешанной отцами из рода в род. И все это выражено в таких оригинально-русских, непереда­ваемых ни на какой язык в мире образах и оборотах; все это пред­ставляет собой такое неисчерпаемое богатство идиомов, русизмов, со­ставляющих народную физиономию языка, его оригинальные средства и самобытное, самородное богатство,—-что сам Пушкин не полон без Крылова в этом отношении»'. Широкий влив просторечия в литера­туру создавал условия для образования единого самобытного нацио­нально-литературного языка, доступного широким массам ².

А. А. Бестужев-Марлинский видел в языке И. А. Крылова идеал народного стиля: «Невозможно дать... большей народности языку»³. В начале XIX в. «один только самобытный, неподражаемый Крылов обновлял повременно и ум и язык русский, во всей их народности. Только у него были они свежи собственным румянцем, удалы собст­венными силами. Он первый показал нам их без пыли древности, без французской фольги, без немецкого венка из незабудок. Мужички его — природные русские мужички; зверьки его с неподкрашенной остью. Счастливцы мы: Крылов и XIX в. были нашими крестными отцами! Первый — научил нас говорить по-русски, второй мыслить по-европейски»⁴.

Вполне созвучен отзыв Ф. Булгарина (Литературный листки, 1824, № 2), доказывавшего, что язык Крылова «есть, так сказать, возвышенное, простонародное наречие. Это — русский ум, народный русский язык». Н. И. Надеждин в тридцатых годах заявлял, что Крылов возвел простонародный язык на высшую ступень литератур­ного достоинства (Телескоп, 1836, № 1 и 2, статья «Европеизм и народность»). «Крылов вывел басню на площадь» — таково было хо-.дячее определение демократического стиля баснописца у современ­ников.

¹ Отечественные записки, 1840, т. 10, отд. 6, с. 5*'.

² Ср. статью В. Гофмана «Басенный язык Крылова».— В кн.: Крылов И. А.
Поли. собр. стихотворений. Л., 1935, т. 1. К сожалению, грамматический анализ
басенного языка Крылова в этой статье совершенно неудовлетворителен.

³ Бестужев-Марлинский А. А. Взгляд на старую и новую словесность в Рос­
сии.— В кн.: Бестужев-Марлинский А. А. Поли. собр. соч. СПб., 1840, ч. 11,
с. 205.

⁴ Бестужев-Мсолинский А. А. О романе Н. Полевого «Клятва пои гообе
господнем».— В кн.: Бесгужев-Марлинский А. А. Поли. собр. соч. СПб., 1840,
ч. 11, с. 283.

⁵ Ср.: Русская старнна, 1893, июль, с. 77.

— 238 —

Крылов ускоряет в системе литературных стилей три процесса пе­ремещений.

1) Он открывает широкую дорогу в литературу для простонарод­ного языка, для говоров городского просторечия, лишенных яркой профессиональной окраски, для разговорного чиновничьего диалекта как официального, так и фамильярно-бытового вообще, для разных стилей народной поэзии и диалектов живой народной речи. В этом направлении литературная деятельность Крылова (правда, ограни­ченная сферой басни), нарушая господствующие тенденции и нормы книжно-аристократической культуры литературного слова (ср. оцен­ку языка Крылова у А. Е. Измайлова, Жуковского, кн. Вяземского, Блудова и др.), отвечала потребностям и задачам глубокой национа­лизации и демократизации литературного языка. Стиль Крылова воспринимается как свободный поток национального просторечия, пробившийся широкой струей из недр народного самосознания, из глубин «духа русского народа».

Например:

Отнес полчерепа медведю топором.

(Крестьянин и работник)

Коль в доме станут воровать,

А нет прилики вору, То берегись клепать Или наказывать всех сплошь и без разбору.

(Хозяин и мыши)

Мужнк ретивый был работник, И дюж и свеж на взгляд.

(Огородник и философ)

Гуторя слуги вздор, плетутся вслед шажком.

(Муха и дорожные)

Разбойник мужика, как липку, ободрал.

(Крестьянин и разбойник)

Нет угомона на старуху.

(Госпожа и две служанки)

Куда людей на свете много есть, Которые везде хотят себя приплесть.

(Муха и дорожные)

Бедняжка — нищенький под оконьем таскался. (Фортуна и нищий)

Построить вздумал Лев большой курятный двор И так его ухитить и уладить, Чтобы воров совсем отвадить.

(Лиса- строитель)

— 239 —

Барыш на всем большой он слупит, Забыл совсем, что есть наклад.

(Фортуна в гостях)

Мальчишка, думая поймать угря, Схватил змею и, воззрившись, от страха Стал бледен, как его рубаха.

(Мальчик и змея)

Узнав про то, булыжник развозился.

(Булыжник и алмаз)

От стужи малого прошибли слезы.

(Мот и ласточка)

Завистливый Паук,.. Задумал на продажу ткать, Купца затеял подорвать...

(Паук и пчела)

Поутру, чуть лишь я глаза продрал.

(Бритва)

А там сосед, в овсе услыша звук звонка, Ослу колом ворочает бока.

(Осел)

И на извозчика бросается с дубиной, Да лих схватился он не с олухом-детиной. Извощнк — малый удалой Злодея встретил мостовиной.

(Разбойник и извощик)

И ты б там слез не обобрался.

(Вельможа)

Ср. чиновничьи выражения:

Ту подать доправлять Пустились сами.

(Водолазы)

Пошли у бедняков дела другой статьей.

(Фортуна в гостях)