Международные отношения: социологические подходы / рук авт колл проф. П. А. Цыганков. – М.: Гардарика, 1998, 352 с. ОглавЛЕние
| Вид материала | Документы |
СодержаниеГосударственно-центричный подход Теория систем |
- Из книги: Международные отношения: социологические подходы / под Ред. П. А. Цыганкова., 586.23kb.
- Внешняя торговля России на рубеже веков / Рук авт колл и общ ред. С. И. долгов. М.:, 2277.3kb.
- Автор П. А. Цыганков, доктор философских наук, профессор. Цыганков П. А. Ц 96 Международные, 4662.38kb.
- В. М. Юрьев Непроизводственная сфера в современном социокультурном и экономическом, 4353.42kb.
- Задачи дисциплины: дать студентам представление о международном опыте молодежной политики, 168.37kb.
- Программа дисциплины «История и методология исследований международных отношений, 507.17kb.
- Программа курса «Международная торговля услугами», 170.24kb.
- Программа курса «Экономика и политика стран Латинской Америки» для направления 030700., 304.35kb.
- I тема I. Международные отношения и международное право, 319.7kb.
- Программа наименование дисциплины: Международные экономические отношения Рекомендуется, 141.64kb.
_____________________________________________________________
Четыре социологии международной политики
Александр Вендт
С недавних пор в трудах ученых стало обычным рассматривать международную политику как созданную в обществе. Заимствуя разнообразные теоретические традиции - критическую, дискурсионную, феминистическую теории, объясняющую социальную науку, неомарксизм, постмодернизм, теорию структур, символический интеракционизм и другие, растущее число исследователей Международных отношений (МО)31 принимает два основных утверждения “конструктивистской” общественной теории, выдавая их за свои собственные: 1) в основе общения людей (здесь: международной политики) лежат, в первую очередь, общественные, а не материальные причины; 2) индивидуальность акторов (здесь: в основном, государств) и их интересы являются следствием, прежде всего, определенных общественных причин, а не даны природой. Первое утверждение “идеалистично”, поскольку общественный характер является производной от убеждений и ожиданий, что противоречит “материалистическому” взгляду, согласно которому биология, технология или окружающая среда определяют общественные формы. Второе же, конструкционное утверждение “холистично”, так как оно придает особое значение образовавшимся в структурах системы силам в формировании индивидуальности акторов, что идет вразрез с “индивидуалистической” позицией, которая считает, что структуры могут быть уменьшены до размеров индивидов, появившихся на свет до них. (Все эти термины я объясню ниже).
В данной главе делается акцент на конструктивистской версии социальной теории и используется ее развитие в Идеалистической теории международной политики32. Для конструктивизма, умеренной формы которого я придерживаюсь, международная система не относится к числу простых, как по общественному, так и по конструкционному показателю. С одной стороны, хотя внутренняя политика проводится в жизнь на основе норм и законов, международная политика строится на основе интересов и принуждений. Разумеется, существуют международное право и международные институты, но возможности этой надстройки противостоять материальным основам силы и интереса выглядят ограниченными. Поэтому, кажется, можно предположить, что международная система не является чересчур “общественной” сферой, осуществляя в этой области интуитивную поддержку “материализму”. А с другой стороны, хотя зависимость индивидов от общества позволяет предположить, что личности индивидов созданы обществом на основе непротиворечия, государства, являющиеся основными акторами в международной политике, намного более автономны от системы, элементами которой они являются. Внешняя политика часто определяется, в первую очередь, внутренней политикой, т.е. аналогом личности индивида, а не международной системой (обществом). Некоторые государства, такие, как Албания и Бирма, взаимодействовали с другими настолько мало, что их стали называть “аутистичными”, т.е. потерявшими связь с реальностью (Buzan, 1993, p. 341). Поэтому, можно предположить, что международная система не производит капитального “построения” индивидуальности государств и их интересов, осуществляя интуитивную поддержку индивидуализма в этой области (с допущением, что государства и есть “индивиды”). Основной проблемой здесь становится невысокая плотность, или насыщенность общественной структуры международной системы, что снижает возможности конструктивистского теоретизирования.
Эту сложность отражает основное направление в современном исследовании МО. Кеннет Уолтц в своей книге “Теория международной политики”(Waltz, 1979) совместил микроэкономическую интерпретацию международной системы (индивидуализм ) с классическим реалистским упором на силу и интересы (материализм) и получил, таким образом, ”неореализм“, который сегодня, несмотря на все споры, общепринят в структурной теории МО. Это породило частично конкурирующую с неореализмом теорию - неолиберализм, наиболее полно сформулированную Робертом Кеохейном в его книге “После гегемонии” (Keohan, 1984). Неолиберализм, вобравший в себя много положений неореализма, расходится с ним в оценке роли международных институтов, считая, что они способны снивелировать эффект силы и интереса в достаточной степени для того, чтобы содействовать сотрудничеству между государствами. Проводя аналогии со структурным марксизмом, можно сказать, что Кеохейн доказывал “относительную самостоятельность” международной надстройки от анализа базиса, анализ которого был сделан Уолтцем. Неореалисты и неолибералисты продолжают занимать промежуточное положение в данной отрасли знаний, общность их взглядов способствует прогрессу в их диалоге. Однако, подобный диалог стал достаточно узким, и временами кажется, что он сводится к обсуждению той частоты, с которой государства стремятся к относительным выгодам по сравнению с абсолютными (особенно см. Baldwin, ed., 1993).
Несмотря на интуитивную правдоподобность предположений материализма и индивидуализма о мировой политике, существует длительная традиция конструктивистского теоретизирования по данному предмету. Сначала были такие философы, как Руссо, Кант и Гегель, каждый из которых в разной степени и виде обладал конструктивистской чувствительностью. Идеалисты межвоенных лет, достаточно сильно оболганные, также вписываются в эту традицию; название своей системы доводов я почерпнул именно из их взглядов. В более близкие нам годы (Deutsch, 1963) Карл Дойч считал, что основой любой системы являются “средства коммуникации”, и он стал основным теоретиком международного сообщества. Хедли Бул (Bull, 1977), принадлежавший к английской школе, утверждал,что международная система - это “общество” с общими нормами. Эрнст Хаас (Haas, 1983) доказывал, что знание - краеугольный камень общественной жизни, и он стал основоположником теории региональной интеграции. Сегодня отражение идей вышеупомянутого и иного происхождения ясно видно в трех основных направлениях конструктивистской теории МО:
-модернистском (связывается с именем Джона Рагги (Ruggie, 1983a; b) и Фридриха Кратоквила (Kratochwil, 1989);
- постмодернистском (Ричард Эшли (Ashley, 1987) и Р. Би. Джей. Уолкер (Walker, 1989).
-феминистском (Спайк Петерсон (Peterson, ed. 1992 ) и Энн Тикнер (Tickner, 1993).
Различия между этими направлениями и внутри них значительны, но все они сходятся во мнении, что неореалистский неолиберализм неполностью подготовлен к существованию в обществе в том смысле, что он уделяет недостаточно внимания тем методам, которыми международное общество создает акторов мировой политики (ср.: Wrong, 1961). Появление этой конструктивистской литературы дало начало трехсторонним дебатам с неореалистами и с неолибералами (напр., Mearsheimer, 1994-95, Keohan and Martin , 1995; Wendt, 1995 ). С 1966 г., когда Мартин Уайт мог спросить: ”Почему не существует международной теории?”, мы прошли длинный путь.
Конструктивистское направление получило импульс для развития после окончания “ холодной войны”, заставшего исследователей МО по разные стороны баррикад врасплох и бросившего ортодоксальность на произвол судьбы. Однако, это направление отражает изменения в общественной теории и гуманитарных науках. Частично по этой причине исследователи МО с позиций конструктивизма медлили с разработкой системной программы эмпирического исследования (Keohane, 1988). Положение вещей меняется33, но до тех пор, пока не будет заложена важная эмпирическая основа, конструктивистская теория МО будет больше относиться к нашим надеждам, нежели достижениям. Я не буду непосредственно вносить свой вклад в усилия по ее созданию, а сконцентрируюсь вместо этого на некоторых теоретических вопросах, которые препятствуют ее развитию, а именно :
- неразбериха в том , что такое конструктивизм;
- чем он отличается от конкурирующих теорий;
- что он значит для международной политики .
Я исследую эти вопросы на двух уровнях. Первый уровень - общественная теория или использование метода анализа. Общественная теория занимается фундаментальными допущениями общественного исследования : природой агентов и их отношениями с общественной структурой; ролью материальных сил и сил, способных к формированию и восприятию идей в общественной жизни; правильной формой общественного объяснения и т.д.... Эти дебаты не обладают спецификой в зависимости от области знаний и как таковые не определяют наше мышление о мировой политике, однако они структурируют вопросы, которые мы задаем, и ответы, к которым приходим. Отношение исследователей МО к данным вопросам остается двойственным. Проблемам, связанным с аналитикой в МО, в недавнем прошлом уделялось больше внимания, чем остальным направлениям политической науки, и это способствовало возникновению здорового методологического плюрализма (Лапид, 1989). Однако также существует и неудовлетворенность тем уровнем абстрагирования, который присутствует в дебатах, поэтому, появились призывы просто продолжать эмпирическое исследование. МО -это МО, а не общественная теория. В определенный момент исследователям МО надо закончить разговоры об эпистемологии и начать объяснять окружающий нас мир.
Однако существует один веский резон для того, чтобы задуматься об общественной теории: без нее мы не можем объяснить мир. В отличие от собак и кошек, международная политика не может исходить непосредственно из ощущений. Невозможно разглядеть государство или государственую систему без теории, выдвигающей спорные онтологические предположения о том, что же представляют из себя эти вещи. Неореалисты определяют структуру международной системы как распределение материальных возможностей, неолибералы - как совокупность возможностей, интересов и институтов, конструктивисты - как общие идеи. В длительной перспективе эмпирические наблюдения могут помочь нам выбрать наилучшее из определений, но наблюдение за вещами, не поддающимися наблюдению, всегда требует теоретических обоснований, а это создает неизбежный разрыв между эмпирическими открытиями и теоретическими умозаключениями ( философы именуют этот разрыв “недостаточным подкреплением теории” исходными данными ). В этих условиях эмпирические вопросы тесно переплетутся с онтологическими и гносеологическими, аналогично тому, как на вопросы “что это ?” и “как это изучать ?” надо ответить себе до того, как задаться вопросом “что вызывает что ?”. Возможно, мы могли бы не принимать эти вопросы в расчет, если бы нам удалось прийти к единым ответам на них, как кажется, это смогли сделать экономисты (см.: Гласса и Джонса, 1988), но нам это не удается. Рациональный выбор теоретической работы, которая доминирует в основном направлении исследования МО, является, например, лишь одним из нескольких социологических подходов к международной политике, каждый из которых заявляет о наличии у него важных сторонников. Кто-то в подобном плюрализме увидит показатель дисциплинарной незрелости, кто-то — меру увеличения сложности данной отрасли знаний.
Общественные теории не являются теориями международной политики. Размышления об индивидуализме, материализме и их альтернативах могут в конечном счете помочь лучше объяснить международную политику, но их вклад будет косвенным. В то же время непосредственная роль в объяснении международной политики принадлежит второму уровню - уровню самостоятельной теории, на котором эта работа и оперирует. Самостоятельное теоретизирование обладает спецификой в зависимости от области знаний, в которой оно используется. Оно подразумевает выбор системы (семья, работа, международная система), определение того, каковы в этой системе акторы и как они устроены, и после этого, на базе этих данных, разрабатываются утверждения об их (акторов) поведении. Самостоятельная теория получает информацию из общественной теории, но в то же время первая теория не может быть выражена последней. В работе мною сделаны наброски идеалистической теории международной политики. Отправная точка этой теории - ударение Уолтца, сделанное им на государство и относительную автономию международной политики и направившее дискуссию в русла, которые кому-то могут быть не по душе. Я прихожу к выводам, отличным от выводов Уолтца, частично из-за наших различных онтологических убеждений. Он считает, что первичность материальной мощи и устойчивость национальных интересов неизбежно придают международной анархии аморальность, которую можно преодолеть только при помощи всемирного органа управления. Я же полагаю, что первичность идей и уступчивость в интересах означает, что “анархия - это то, что государства делают из нее” (Wendt, 1992).
Системный подход к межгосударственным отношениям
Государственно-центричный подход
Основная проблема порядка в общественной жизни заключается в регулировании физического насилия. В чем заключается сущность технологии насилия, кто контролирует его, как оно влияет на изменения остальных общественных отношений? Нельзя сказать, что остальные отношения в обществе могут быть сведены к структуре насилия в обществе. Нельзя также сказать и то, что структура насилия - самая серьезная забота общества; эта структура может и не создавать каких-либо проблем, а реальные трудности могут лежать в сфере окружающей среды, экономики, прав человека. С уверенностью, можно сказать только то, что все остальные общественные отношения могут существовать в тех формах, в которых они существуют, и разные иные вопросы могут приобретать значимость только при условии их совместимости с “силами” и, особенно, “отношениями разрушения” (Deudney,1996). Если люди нацелены на то, чтобы убить друг друга, то они не будут сотрудничать по вопросам торговли и прав человека. Власть может существовать где угодно (Foucault, 1979), формы ее могут быть различными в зависимости от важности, но основа - это власть организованного насилия. Наиважнейшая проблема политики — как она распределяется и регулируется. Данный вопрос является также одним из аспектов в сфере МО.
Ученые, критикующие теорию МО, в которой центральное место занимает государство, могут заявить, что свойственная ей степень проникновения в суть явления достаточно консервативна и годится лишь для решения возникающих проблем, а не для радикальных перемен (Cox,1986; сравни: Fay,1975). Я в этом не уверен. Может быть, неореализм и не способен объяснить структурные изменения, но можно себе представить, критические теории о центральной роли государства, которым это по плечу. Моя цель - создать такую теорию. Во избежание теоретизирования по вопросу о центральной роли государства настроенным критически исследователям МО приходится соглашаться с определенной правильностью неореализма по вопросам международной политики, что мне кажется ошибочным. С другой стороны, знание всегда представляет большую ценность для каких-то одних целей и меньшую для каких-то других, а поэтому, исходя из анализа государств и организованного насилия, негосударственным акторам, заинтересованным в торговле и правах человека, предоставляется сравнительно мало возможностей для деятельности. В своей работе я указываю, что теория, базирующаяся на убеждениях о центральной роли государства, может вырабатывать такую способность проникать в суть явления, которая может помочь развитию международной системы от главенства закона джунглей до состояния верховенства права. В то же время это- всего лишь один из элементов глобальной повестки дня в сфере мировой политики.
Теория систем
Все разновидности теории системности государств утверждают, что государства - это акторы, обладающие в той или иной степени человеческими качествами: материальным телом, намерениями, рационализмом, интересами и т.д.
Это спорное утверждение. Многие ученые пытаются усмотреть в сущности государственных акторов материализацию или антропоморфизацию того, что на самом деле является структурами или институтами, не обладающими физическими свойствами (см: Ferguson and Mansbach, 1991:370). Они считают, что государственный фактор- это, по большому счету, полезный вымысел или метафора. Я же отстаиваю ту точку зрения, что государства - это реальные агенты. Обычно те, кто принимают решения, изъясняются в таких терминах, как национальные “интересы”, “необходимости”, “ответственность”, “угрозы” и т.д. И именно при помощи таких антропоморфных рассуждений государства определяют самих себя и друг друга в качестве агентов. Международная политика в том виде, в каком мы ее знаем сегодня, была ба невозможна без атрибутов корпоративного посредничества, это признается международным правом, предоставляющим государствам законную”индивидуальность”. Однако, эта “индивидуальность” зависит от человеческого фактора, и то, как она возникает из недр государственной структуры, — важная проблема, до сих пор отрицаемая исследователями МО. Государства — это акторы. Напрашивается вопрос, а чем же объясняется поведение государств?
Сфера государственного поведения, в которой заинтересованы исследователи МО, — внешняя, а не внутренняя политика. Первый вопрос заключается в том, на каком аналитическом уровне надо искать причины поведения государств? Уровни размышления являются общепринятыми в науке и отражают многослойность реальности. Социология, психология, химия, физика- до тех пор, пока эти направления описывают причинные механизмы, которые не могут быть сведены к предшествующему уровню, имеет смысл относится к ним как к четким. Подобное положение вещей существует и внутри МО (для фундаментального ознакомления с вопросом см. Onuf, 1995). Уолц (Waltz, 1959) в своем классическом труде выделил три уровя или “образа” изучениея международной политики: уровень индивидов, внутренней политики и международной системы. Для теории все три из них важны и поэтому включены в нее, а на практике исследователи МО тяготеют к тому или другому уровню, что становится возможным ввиду относительной самостоятельности каждого из них.
Я принимаю за основу “третий” системный уровень. Это не означает, что индивиды или внутренняя политика не важны, напротив, с учетом невысокой “плотности” международной системы, они могут пролить на мировую политику больше света, чем “третий” уровень. В то же время, как таковые, первые два уровня относятся к государствам как к явлениям, оторванным от международной реальности, действующим в строго внутренних целях, не связанных друг с другом. Третий уровень выдвигает предположение, что действия государств зависят, помимо прочего, и от структуры взаимоотношений с другими государствами. Первый и второй уровни влияют на третий так же, как и факторы, составляющие уровень, влияют на логику структуры системы уровня, но это отлично от теоретизирования просто на первом или втором уровнях. Раз уж у международной системы имеется структура, то нам необходим системный подход для ее изучения. Естественно, что это предполагает возможность разделения уровней системного анализа внутренней и внешней политики. Кто-то может и не согласиться, считая, что международная взаимозависимость все более делает внутреннюю политику вопросом внешней, и наоборот (Hanrieder,1978) или что связь между политикой внутренней и внешней - это вопрос общественного конструирования, в котором надо искать проблемы, а не принимать его так, как оно есть (Campbell, 1990). Для исследователей с такими убеждениями размышление на различных уровнях - это проблема в теории МО, а не ее решение.
Существует по меньшей мере два ответа на подобный критицизм. Один заключается в оспаривании эмпирических основ того, что международная взаимозависимость не увеличивается (Уолтц, 1979, p. 129-160: Thomson and Krasner,1989) и что плотность взаимодействия остается значительно выше внутри государств,чем между ними. В этом случае можно продолжать говорить о внутригосударственной и внутрисистемной политике как о двух четких сферах. Это отнюдь не является сильной защитой для третьего уровня анализа, поскольку ожидаемый рост взаимозависимости в будущем сделает системное теоретизирование бесполезным. Более того, поскольку предполагается, что в рамках системы существует низкая плотность взаимодействия, весь парадокс состоит в том, что, согласно этому варианту ответа, системные факторы могут и не быть важными по отношению, в первую очередь, к факторам, из которых состоит уровень.
Юридические основы требуют более серьезного подхода. Вне зависимости от той степени, в которой взаимозависимость размывает фактические границы между внутренней и внешней политикой, в современной международной системе политическая власть формально выражена в двух видах: вертикальном внутри государств (иерархия) и горизонтальном между государствами (анархия) (Waltz, 1979). Частично это следует из природы государств, а частично из суверенитета как международного института, в рамках которого государства признают друг друга носителями эксклюзивной политической власти внутри ограниченной территории (Ruggie, 1983a). До тех пор, пока глобальное политическое пространство организовано подобным образом ( а ситуация начинает меняться с развитием авторитетных международных режимов в защиту капитализма и прав человека), государства друг к другу будут относиться иначе, чем к своим собственным обществам. Внутри страны государство связано объемной структурой правил, которые держат его власть подотчетной обществу. За пределами своей территории государство связано другим набором правил, а именно логикой, или, как я утверждаю,”логиками” анархии.
Основная проблема, связанная с определением системного подхода, — возможность институциональной дифференциации внутри международной системы между политической, экономической и другими функциональными суб-системами. Государства - это ядро любой межнациональной системы, поскольку они составляют те четкие объединения, без которых такая система не может существовать по определению. В недифференцированных международных системах логика межгосударственных отношений - единственная логика, что исторически стало преобладающей модальностью в мировой политике(ср. Chase-Dunn, 1981). В таких “мирах” до сих пор могут существовать “сектора” экономического, политического и военного взаимодействия (Buzan, Jones and Luttle, 1993), но до тех пор, пока они институционально друг от друга не отличаются, они не смогут основать определенные логики анархичного взаимодействия. Государства, например, взаимодействуют в области экономических вопросов уже в течение многих веков, но, как правило, это происходит посредством торговой политики, отражающей логику межгосударственного военного соперничества. Однако, в течение последних двухсот лет и, особенно, с начала Второй Мировой войны международная система испытала существенную институциональную дифференциацию, сначала в экономической и политической сферах, а позже и в появляющейся сфере глобального гражданского общества. Возможно, что основной причиной данных изменений стало распространение капитализма, который, в отличие от других способов производства, основывается на институциональном разделении на сферы общественной жизни (Wood, 1981; Waltzer, 1984). Подобный перенос структуры на глобальный уровень еще далек от той ситуации, когда его можно будет назвать полным, однако он уже трансформирует природу международной политики. Это не опровергает системного теоретизирования, которому до тех пор, пока государства конституционально разделены, принадлежит особая роль, но это также не означает и того, что сущность международной системы неизменна.
В целом, с позиций системного подхода изучение государств возможно и при их относительной автономии от других единиц и уровней анализа мировой политики. Невозможно одновременно изучать все на свете, и существуют веские причины, скрытые в природе государств, для выделения межгосударственной системы в качестве самостоятельного объекта исследования. Тем не менее, многие критикуют такой подход ( например, Ashley, 1988; Ferguson and Mansbach, 1991; Rosenberg, 1994). Направления и аргументы этой критики различны, но их объединяет общее заблуждение относительно места государства в международной жизни. Иногда, например, реализм отождествляется с третьим “образом”, следствием которого он на самом деле не является. В других случаях утверждается, что нам не под силу изучать государства и образуемые ими системы, поскольку они ( государства) не являются реальными и определенными феноменами. Думается, что подобные эмпирические утверждения далеки от действительности. Поэтому нет смысла критиковать системный подход к межгосударственным отношениям за то, что он отводит центральную роль государствам, как не имеет смысла критиковать теорию о лесе за то, что основное место в ней уделено деревьям. В конце концов, если критика сводится к тому, что МО в прошлом нередко отрицали существование негосударственных акторов и несистемных уровней анализа и что поэтому данная область знания должна быть расширена за рамки третьего уровня, то я полностью с этим согласен, но это не аргумент против системной теории. Существует множество важных феноменов в области мировой политики, которые не могут быть объяснены при помощи такого рода теоретизирования, но это не означает, что надо игнорировать явления, котрые не поддаются объяснению .