Международные отношения: социологические подходы / рук авт колл проф. П. А. Цыганков. – М.: Гардарика, 1998, 352 с. ОглавЛЕние
Вид материала | Документы |
СодержаниеСоциология международных отношений |
- Из книги: Международные отношения: социологические подходы / под Ред. П. А. Цыганкова., 586.23kb.
- Внешняя торговля России на рубеже веков / Рук авт колл и общ ред. С. И. долгов. М.:, 2277.3kb.
- Автор П. А. Цыганков, доктор философских наук, профессор. Цыганков П. А. Ц 96 Международные, 4662.38kb.
- В. М. Юрьев Непроизводственная сфера в современном социокультурном и экономическом, 4353.42kb.
- Задачи дисциплины: дать студентам представление о международном опыте молодежной политики, 168.37kb.
- Программа дисциплины «История и методология исследований международных отношений, 507.17kb.
- Программа курса «Международная торговля услугами», 170.24kb.
- Программа курса «Экономика и политика стран Латинской Америки» для направления 030700., 304.35kb.
- I тема I. Международные отношения и международное право, 319.7kb.
- Программа наименование дисциплины: Международные экономические отношения Рекомендуется, 141.64kb.
Социология международных отношений:
пределы и возможности
“Современная мировая политика - это не сплошная паутина, а гобелен разнообразных взаимоотношений, в таком мире одна модель не может объяснить всю ситуацию”, - пишут Р. Кеохейн и Дж. Най (Nye and Keohane, 1977, p.12). Действительно, противоречивость и неоднозначный характер наблюдаемых в современном мире глобальных перемен с особой очевидностью высвечивает недостатки, присущие всякой теории. Это тем более верно, что всякая теория, по определению, имплицитно содержит в себе претензию на самодостаточность. Как показывает Ж.-Ж.Рош, всякой теории присущи такие недостатки, как консерватизм, тенденция к редукционизму, а также гегемонизму. Консерватизм, - поскольку теория, как система непротиворечивых знаний, являясь результатом сложных и длительных усилий по обобщению множества аналитических исследований, естественно, стремится к сохранению накопленного, защищая его от проникновения чуждых ей концептов и выводов. Редукционизм, - ибо всякая теория строится на фундаменте, который состоит из одной или нескольких посылок аксиоматического характера. Гегемонизм, - потому что всякая теория основана на презумпции рационального. В этой связи любое явление, которое не вписывается органично в ее объяснительные рамки, объявляется иррациональным и рассматривается в качестве маргинального, не влияющего на общие выводы, а то и подлежащего устранению. В конечном итоге, всякой теории, по указанным причинам, угрожает опасность вырождения в теогонию (Roche, 1994, pp.34-46).
а/ Проблематика МО в свете предмета социологии
Стремление избежать отмеченных недостатков заставило ряд исследователей (в основном европейских - таких, как Р. Арон, Й.Галтунг, М. Мерль, Н. Элиас, Б. Бади и М.-К. Смуц, и др.) обратиться к социологии международных отношений, трактуемой как свободная от односторонних теоретических предпочтений и потому открывающая более плодотворные пути к критическому преодолению соперничества существующих теорий, с одной стороны, и к сохранению и использованию накопленного в их рамках и выдержавшего проверку временем знания, - с другой.
Несмотря на то, что первые попытки социологического подхода к анализу международных отношений относятся уже к концу 1940-х - началу 1950-х гг., - т.е. по сути к первым шагам конституирования науки международных отношений как относительно самостоятельной дисциплины (подробнее об этом см.: Цыганков, 1992, с. 7-8), - длительное время “социология международных отношений” рассматривалась представителями обеих дисциплин как не совсем удачное словосочетание, в лучшем случае - как экзотическая субдисциплина, не имеющая собственного сколь-либо определенного эпистемологического статуса. Социология и МО развивались как бы параллельно, игнорируя друг друга: социология использовалась “для внутреннего употребления”- для анализа общественных отношений, ограниченных рамками государственного суверенитета, а МО рассматривались как “асоциальные” - в том смысле, что они избегали анализировать гражданское общество, занимаясь исключительно межгосударственными отношениями. Как констатирует Йел Фергюсон в первой главе этой книги, для социологии существовали только национальные общества-государства, за пределами которых общества, а, следовательно и объекта социологии, как бы не существовало.
Мартин Шоу с полным основанием подчеркивает теоретическую парадоксальность подобного положения, когда социология принимала в расчет только дискретные общества, - хотя каждое конкретное общество формировалось в процессе миграций, дифференциаций и взаимных контактов с другими обществами, и существование изолированных обществ представляет собой историческое исключение, - и когда МО на этой основе содержали допущение об автономности межгосударственных отношений от социальных взаимодействий и о возможности, исходя из этого, исследовать первые вне (или до) последних (Shaw, 1994, p.5-6). В этом проявлялась безусловная слабость не только МО, но и социологии, ибо во-первых, международные отношения представляют собой сферу общественных отношений, - хотя и своеобразную, со своей нередуцируемой спецификой, - а во-вторых, как показано на страницах этой книги, одна из все более очевидных тенденций их эволюции состоит в их возрастающей социализации, или, иначе говоря, в относительном падении удельного веса государств в многообразных обменах между людьми.
Одна из общих черт МО и социологии состоит в их, соответственно, большей или меньшей неуверенности в предмете и объекте своей дисциплины (для МО это дополняется явно выраженной неуверенностью в своем эпистемологическом статусе). Несмотря на категорические заявления отцов-основателей (например, соответственно, О. Конта и Г. Моргентау) в рациональности и научной строгости социологии и МО, как первая, так и вторая периодически возвращаются к дискуссиям на эту тему. Так, С.Л. Франк еще в 1909 г., в связи с появлением “Социологии” Г.Зиммеля, обратил внимание на “вопрос о сущности и задачах этой спорной, можно сказать, загадочной дисциплины, имя которой имеет почти столетнюю давность, но которую и доселе вряд ли можно признать существующей” (цит. по: Добреньков В., 1997, с. 126). В свою очередь, П.А.Сорокин в 1913 г., характеризуя попытки определения объекта социологии, констатирует, “что пока в данном вопросе социологи не достигли еще полного согласия, а тем самым пока еще неясной остается и сама концепция социологии” (цит. по: Добреньков В., 1997, с. 60). В какой-то мере такое положение применимо и к современному состоянию социологии : не случайно, например, В.Ядов говорит о несогласованности общесоциологического знания с развитием частносоциологических теорий среднего уровня (Ядов, 1990), а Г. Осипов - о дихотомии макросоциологической и микросоциологической парадигм (Осипов Г., 1990). Наиболее радикально настроенные в этом отношении исследователи склонны даже вовсе отрицать существование общесоциологической теории как таковой: общей социологии, утверждает Ж.-П. Дерриенник, не существует, т.к. все множество социальных событий не может быть изучено, во-первых, в силу своей бесконечности, а во-вторых, в силу неопределенности самого термина “социальное отношение” (Derriennic, 1977, p.13). Думается, однако, что это преувеличение7. Несмотря на значительный разброс позиций, определенный консенсус по вопросу о существовании и предмете общесоциологической теории в научном сообществе все же имеется.
Суммируя высказанные точки зрения относительно предмета социологии в аспекте рассматриваемой проблемы (эпистемологического статуса социологии международных отношений), можно выделить несколько важных положений. Во-первых, как подчеркивал С.Л. Франк, социология выступает как “обобщающая социальная наука”, основанная “на выделении особого, логически самостоятельного момента, ускользающего от внимания специальных общественных дисциплин”, которой присущи “фактическая независимость и внутренняя закономерность” (цит. по: Добреньков (ред.), 1997, с. 128). С этим вполне согласен и Ф. Гиддингс, по мнению которого социология “... может быть определена как наука социальных элементов и общих принципов... Кроме того, социология есть наука обобщающая и координирующая...” В свою очередь, Г. Зиммель в этом отношении еще категоричнее: “Социология - теория познания частных социальных наук” (цит. по: Козлова и др. (сост.). 1993, сс. 7-8; 3).
Во-вторых, объектом социологии, по общему мнению, выступают общественные формы социальных явлений (Франк), их взаимодействие (Сорокин), социальные явления (Гиддингс), социальные системы (Парсонс). Обобщая эти позиции, С. Фролов определяет социологию как науку, изучающую “структуры общества, их элементы и условия существования, а также социальные процессы, протекающие в этих структурах” (Фролов, 1994, с.15).
В-третьих, наиболее общим объектом социологии выступает общество, рассматриваемое как самодостаточная система (Парсонс), которой присуща определенная организация (Гиддингс). Стремясь подчеркнуть, что оно представляет собою “нечто большее, чем простая сумма гетерогенных явлений”, некоторые предпочитают использовать термин “сообщество”. По Ф. Знанецкому, “сообщество” отличает то, что включенные в него люди осознают свою общность, проявляют готовность к взаимодействию для пользы общей цивилизации, формируя тем самым социальную связь. Последняя “проявляется в таких знакомых всем явлениях, как общественное мнение, коллективный контроль над лицами и группами со стороны социальной среды, развитие новых идеалов и попытки их реализации вне организованного группового действия” (цит по: Добреньков В. (ред.), 1996, сс.64, 65). “Общество должно составлять социетальное сообщество, которое имеет адекватный уровень интеграции, или солидарности, и отличительный статус членства”, - пишет, в свою очередь, Т. Парсонс (там же, с.509).
Наконец, так же мало изменилась и структура социологического знания. Ф. Знанецкий, различая социологию как общую теорию и частную науку, считал, что его содержание составляют подразделения, изучающие социальные действия, социальные отношения,социальные персонажи (или социальные личности) и социальные группы. Их объединяет то, что все они представляют собой социальные системы (см.: “Исходные данные социологии”// Добреньков (ред.). 1996, сс.60-75). Примерно в такой тематике варьируется и структура современных учебных курсов по социологии (см., например: Фролов, 1994). Вполне объяснимым является и то, что значительную часть в них занимает описание методов, методик и техник социологического анализа (иногда эта часть занимает даже неоправданно большое место - до такой степени, что возникает впечатление подмены социологической науки проведением опросов, изучением общественного мнения и т.п, что вызывает справедливую тревогу и протест ее представителей: см. там же, с.3).
Естественно ожидать, что свойственное социологической науке понимание своего объекта и предмета, ее структуры и основной проблематики так или иначе проявит себя и в применении к рассмотрению такой области общественных отношений, как сфера международной жизни.
Такая корреляция во многом касается и проблематики МО. Если рассмотреть ее с позиций взгляда на структуру социологического знания, предложенного Ф.Знанецким, то мы увидим, что в рамках МО активно разрабатывается проблематика всех указанных им разделов общей социологии.
Характерной чертой МО является то значение, которое придается здесь проблематике социального действия. Более того, по убеждению Ж.-П. Дерриенника, социология международных отношений только и может быть социологией действия: она должна исходить из того, что наиболее существенной характеристикой фактов (вещей, событий) является их наделенность значением (что связано с правилами интерпретации) и ценностью (связанной с критериями оценки). В свою очередь, то и другое зависит от информации, и влияет на решение. Понятие решения, - содержанием которого выступает выбор между множеством возможных событий, осуществляемый в зависимости от существующего состояния информации и особых критериев оценки, - рассматривается как центральное для акционалистской социологии международных отношений (см. Derriennic, 1977, pp. 15-19). Вопросы, связанные с социальным действием в применении к межгосударственным отношениям являются основополагающими для реалистической парадигмы МО, хотя причиной действий здесь считается не выбор и решение людей, наделенных властью, а имеющий объективные основания национальный интерес. В целом же, ни одна из конкурирующих теорий МО не склонна игнорировать проблему международных процессов, выступающих результатом социальных действий и социальных отношений.
Касаясь проблематики социальных отношений более конкретно, можно сказать, что многообразие имеющихся в МО подходов и парадигм не мешает тому, что проблема прав и обязанностей, моральных норм и “нравственнных данных” является здесь одной из центральных. Так, например, половина из шести принципов политического реализма посвящена попыткам разрешения дихотомии этики ответственности и этики убеждения (см. Morgenthau H., 1978, pp.). Не меньшее место указанная проблема занимает и в либеральной парадигме, традиции которой восходят к философии стоиков и библейским постулатам о единстве человеческого рода, взглядам средневекового теолога Ф. де Витория и выдающегося мыслителя XVIII в. И. Канта, полагавших, что стабильный международный порядок может быть построен и сохранен лишь с учетом универсальных моральных принципов и базирующихся на них правовых норм. Она стала предметом дискуссии между коммунитарными и космополитическими теориями международных отношений: первые утверждают, что политические единицы являются носителями прав и обязанностей в международном обществе, тогда как с точки зрения вторых моральные аргументы должны основывааться не на сообществах, а либо на природе человека в целом (на “человечности”), либо на индивидах (см. об этом: Smith, 1995, p.). На ней построен и так называемый деонтологический подход, провозглашающий основной сферой проявления и высшим критерием действенности индивидуальной морали в международных отношениях сферу прав человека (см. об этом: Girard (dir.), 1994, pp. 36-38). В нашей книге она является предметом специального анализа в первой и особенно в седьмой главах.
Относительно проблематики социальных персонажей можно сказать, не только то, что без ее рассмотрения не обходится ни одна сколь-либо серьезная попытка систематизировать теоретические взгляды на существо международных отношений, но и то, что она закономерно становится основной в споре между государство-центристскими и транснационалистскими теориями, - споре, свидетельствующем о правомерности социологического подхода к анализу новых явлений в международных отношениях (см. об этом: Badie et Smouts, 1992). Данной проблеме уделяется значительное внимание в первой, четвертой, девятой и одинадцатой главах.
Наконец, теория социальных групп так же необходима в МО для исследования международных взаимодествий. Й.Галтунг приводит четыре довода в пользу ее использования для изучения как “конкретных”, так и “абстрактных” взаимодействий в сфере международных отношений. Во-первых, ограниченное число государств и сравнительно низкий уровень организации системы международных отношений оправдывает применение терминов, соответственно, “малые” и “группы”. При этом малые группы и международные системы могут рассматриваться как изоморфные, с явными соответствиями (индивид - нация; межличностное взаимодействие - межнациональное взаимодействие). Во-вторых, теория малых групп представляет собою теорию взаимодействия в наиболее очевидной, освобожденной от всех коннотаций, форме. Для макросоциологии - это то же, что камерная музыка для симфонического оркестра. В-третьих, теория групп, опирающаяся на здравый смысл, лабараторный экмперимент, исследовательскин отчеты и т.п., достаточно хорошо разработана, и поэтому ее применение способно дать вполне достоверные результаты. Наконец, в четвертых, эта теория имеет не только прочно укоренившиеся концепции, но и относительно высокий уровень их теоретической интеграции. Это означает, что однажды установленные и укоренившиеся соответствия, будут разнообразными в том смысле, что они затронут отношения между элементами (см.: Galtung, 1968, pp.277-278). Использование теории социальных групп, под которыми понимаются свободно сформировавшиеся объединения, члены которых при определенных условиях равноправия стремятся быть похожими друг на друга, разделяя общие нормы и ценности, позволяет Галтунгу сформулировать несколько выводов, касающихся внутренних процессов в международных группах, правил поведения их членов, взаимоотношений между лидерами и маргиналами и компонентов взаимодействия (там же, сс.284-293). Одним из наиболее значимых выводов, ставшим несомненным достоянием МО, явился вывод о зависимости между рангом и взаимодействием в межгосударственных отношениях, согласно которому, например, отчуждение и агрессия могут являться следствием рангового несоответствия (там же, сс.287-288).
Таким образом, между социологическим знанием и МО имеется значительная корреляция, выводы социологии широко используются в исследовании международных отношений, и имеются определенные основания говорить о формировании такой субдисциплины как социология международных отношений. Однако, ее специфика состоит не столько в проблематике, или даже в ее содержании, сколько в подходе к исследованию этой сложной реальности. И следует сказать, что относительно особенностей такого подхода единства позиций среди его стронников не наблюдается.
б/ Социология международных отношений: конкурирующие позиции
По существу, с самых первых работ, так или иначе относящихся к социологии международных отношений, наблюдается несопадение высказываемых в них взглядов. Конкурирующие позиции выдвигаются по всему спектру проблем: от понимания предмета этой дисциплины и ее соотношения с другими дисциплинами, изучающими тот же объект, до терминологических предпочтений, - имеющих, впрочем, далеко не маловажное значение, - и расхождений в содержании “национальных школ” социологии международных отношений.
Уже в одной из первых крупных работ, специально посвященных социологии международных отношений (Aron, 1962), Р. Арон говорит о ее специфичности - в том смысле, что она должна рассматривать межгосударственные взаимодействия “развивающиеся под сенью войны”. В своем докладе на заседании Французского социологического общества, посвященном социологии международных отношений, он настаивает на бессмысленности поисков в специфической сфере международных отношений эквивалентов привычных для социологов понятий социальных ожиданий, социальных ролей и ценностей (Aron, 1963, p.308). Подобная позиция характерна для его последователей и сегодня. С другой стороны, как во Франции, так и в других странах все большее распространение получает иной взгляд, согласно которому особенность социологии международных отношений состоит именно в упадке роли государства, как центрального персонажа международной сцены, и в массовом выходе на нее негосударственных акторов - профессиональных ассоциаций и частных групп, транснациональных корпораций и социальных движений, религиозных объединений и международной мафии, межнациональных сообществ и противоборствующих цивилизаций, иммигрантов и предпринимателей, преступных “авторитетов” и беженцев и т.п. (см., например, Merle, 1972; Keohane and Nye, 1977; Rosenau, 1990; Badie et Smouts, 1992).Указанное расхожение говорит, в частности, о том, что социологии международных отношений не удалось интегрировать и примирить друг с другом достижения противоборствующих парадигм - соответственно, политического реализма и транснационализма8. Не удалось ей избежать и присоединения к той или иной из социологических школ, - т.е. собственного раскола по принципу предпочтения, отдаваемого одной из известных теоретических традиций: например, традиции М.Вебера или Э.Дюркгейма (см. об этом: Цыганков, 1996, сс. 33-40).
Расхождения существуют также в оценке статуса и функций социологии международных отношений. С одной стороны, она рассматривается не более, как метод(ы), назначение которого - установление детерминант и закономерностей, действующих в данной сфере. С этой точки зрения, она обречена на существование между событием и теорией, оставаясь в пределах лишь микросоциологической парадигмы, устанавливающей корреляции, и, следовательно, лишена какой-либо возможности опереться на автономную теорию, способную удовлетворить попперовским требованиям фальсификации (точка зрения Арона). Международные отношения должны изучаться с точки зрения трех подходов, - утверждает Ж.Унцингер, - теории, социологии и истории. Теория задается вопросом о природе и фундаментальных основах международного общества, социлогия - о его закономерностях, а история - о его трансформациях и ходе международной жизни (Huntzinger, 1987, p.18). Но, с другой стороны, утверждается, что социология международных отношений вполне имеет право претендовать на статус “субститута теории, которая невозможна” (позиция транснационалистов) (см. об этом: Roche, 1994, p.39). С одной стороны, заявляется, что объетом изучения социологии международных отношений должны являться социальные факты, поэтому первое методологическое требование, предъявляемое к ней, состоит в том, чтобы избавить ее от предпочтений и предрассудков, - способных произвольно ограничить или исказить анализ, - и вернуться “назад к Дюркгейму”, т.е. к базовым данным социологического метода. Но с другой стороны, заявляется необходимость некоторого отхода назад, позволяющего уловить насколько можно больше объект исследования в его целостности, и с этой точки зрения речь идет о необходимости разработки социологии власти в международном масштабе, набросок которой был дан, например, в книге Б. Бади и М.-К. Смуц (см. об этом: Constantin, 1994, p.63-64 ).
Кроме того, социология международных отношений понимается по-разному, например, американской и европейской традициями МО. Для американской традиции характерно прежде всего инструментальное, прикладное понимание социологии международных отношений (хотя эта дициплина развивается здесь как заимствованная из европейских разработок), ориентированное к тому же на сохранение статуса МО как политической науки. Первостепенное значение здесь придается поискам каузальных связей, а описание и интерпретация находятся в оппозиции, хотя уже и не подвергаются остракизму9. Европейская традиция, выраженная прежде всего в английской и французской школах, обращает основное внимание на теоретическую сторону проблемы, здесь наблюдается стремление соблюдать баланс позитивизма и пост-позитивизма. Существуют различия также между английской и французской традициями: если для первой с самого начала был свойствен подход с позиций международного общества, которое прошло длительный путь от “семьи европейских христианских наций” через “клуб цивилизованных государств” к нынешнему состоянию многокультурного сообщества, убежденного, - несмотря на то, что оно остается достаточно сильно дифференцированным, - в существовании ряда совместных интересов и глобальных угроз (см. Bull, 1984, p.87), то вторую больше интересуют “внутренние” процессы этого общества, все меньше отличающиеся, по их мнению, от “внутренних” процессов “национальных обществ” (Badie et Smouts, 1992). При этом, если посмотреть внимательно, то можно легко убедиться, что представители “американской” традиции (это не обязательно американцы) предпочитают говорить о международной (мировой) политике, а не о международных (мировых) отношениях, стремясь избежать нередко наблюдающегося, по их мнению, в европейских исследованиях “отклонения”, которое состоит в растворении (под названием социологии международных отношений) специфики политического в социальном (и даже в социально-экономическом или культурном контексте) и, с другой стороны, в размывании специфики международного путем отождествления ее с внутриполитическими процессами. Не отрицая значения взаимосвязи между “внутренним” и “внешним”, между политическим и социо-экономико-культурным, так же как соглашаясь с важностью социальных наук для политического анализа, эти ученые идентифицируют себя прежде всего как политологов - международников, подчеркивая первостепенность именно такой самоидентификации своего профессионально-интеллектуального статуса.
Таким образом, если даже ограничиться уже приведенными расхожденями (а в действительности их больше), то можно сделать вывод о том, что эта субдисциплина явно не справилась с теми задачами, которые ставились перед нею “отцами-основателями”: указанные расхождения, по меньшей мере, накладывают ограничения. И все же, можно утверждать, что такие расхождения не исключают заложенных в ней возможностей и преимуществ.
в/ Возможности социологии международных отношений
Прежде всего следует отметить, что вышеуказанные расхождения не следует абсолютизировать. Возможности примирения позиций существовали с самого начала. Так, например, Р.Арон, на первый взгляд совершенно категоричен в том, что касается характера международных отношений: “...современные социологи, находясь под влиянием американской школы, занимаются, главным образом, гражданским состоянием и совсем мало - тем, что представляет собой его отрицание... Поэтому многие социологи современной школы, рассматривая международные отношения, немедленно пытаются найти в них эквивалент социальной системы, социального консенсуса и социальных ролей - всех привычных им понятий, - не всегда осознавая, что оригинальность международных отношений состоит именно в том, что они не представляют собой социальную систему в том смысле, в какой ею является гражданское состояние” (Aron, 1963, p. 308). В то же время, отрицая возможность существования единой международной системы, общей цивилизации (ибо этому мешает “плюрализм суверенитетов”) и призывая рассматривать международные отношения как не гражданское, а как, прежде всего, “естественное состояние”, он допускал, что даже в этом состоянии они представляют собой такой род социальных отношений, в которых существует “чрезвычайное многообразие игровых, конвенциональных, религиозных и других... неписанных правил, более или менее соблюдаемых ценностей” (там же, р. 312). Он признает, что существует по крайней мере два важнейших элемента консенсуса: во-первых, обладатели ужасного оружия сознают, что его применение было бы безумием; во-вторых, за исключением нескольких крайних случаев, все народы придерживаются более или менее сходных ценностей, хотя и с различной степенью убежденности и лицемерия (там же, рр. 311-314).
Последователи Арона идут еще дальше в этом направлении: например, Ж.Унцингер, как уже показано выше, вовсе не отрицает существования единой международной системы, считая, что именно анализом ее структур и призвана заниматься социология международных отношений (Huntzinger, 1987, p.112).
С другой стороны, для английской школы МО наиболее характерным всегда был анализ международной системы как относительно целостного “общества”, в котором господствуют единые нормы поведения его членов - государств. В своей наиболее значительной работе - “Анархическое общество: изучение порядка в мировой политике” Хедли Булл (см. Bull, 1977) высказывает взгляды, близкие, с одной стороны, политическому реализму, а с другой - получившему распространение в 90-e годы так назывемому конструктивистскому направлению в науке о международных отношениях, но не совпадающие, однако, ни с тем ни с другим (подробнее об этом см.: Ken Booth and Steve Smith,eds., 1995, р. 28).
Как уже говорилось, теория международного общества имеет давние традиции, привлекая внимание не только сторонников, но и вызывая возражения, главным аргументом которых оставалась ссылка на незыблемость священного принципа государственного суверенитета (см., например, Krabbe, 1926). Именно с учетом этого аргумента в работах представителей английской школы (Burton, 1972; Banks, 1984; Bull, op. cit; Wight, 1977) оно рассматривалось как состоящее из суверенных государств, не имеющих над собой никакой верховной власти, но разделяющих определенный минимум совместных ценностей и норм (что предполагает взаимные контакты, осуществляемые от их имени специальными лицами), и обладающие рядом общих (межгосударственных) институтов. Международное общество предполагает взаимную ответственность его членов-государств, конвенционально соблюдаемые правила, определенную тенденцию к возрастанию в его рамках гуманизации10 и сотрудничества. В полном соответствии с традициями политического реализма основными политическими акторами международного общества считаются государственные деятели, а главной ценностью - осторожность и ответственность в принянии решений. Это является центром притяжения, вокруг которого вращаются все остальные политические ценности: лояльность, добрая воля, решимость, смелость, сострадание, уравновешенность и, превыше всего, справедливость. “Важность каждой из них будет зависеть от ситуации, с которой столкнется актор” (Jackson, 1995). В такой трактовке международное общество коренным образом отличается от мирового общества, в рамках которого речь идет о равных правах каждого человека, независимо от его государственной принадлежности, и которое рассматривается как клиент международного общества (ибо права личности являются продуктом государства и могут, как минимум, им же и быть отменены). Кроме того, она носит в значительной мере правовой (а не только социологический) характер11. В то же время, несомненна плодотворность самой идеи общественного (социального) существа международных отношений, которая способствовала развитию социологического представления о них. Разработка указанной идеи получает новый импульс с окончанием Холодной Войны, которая как бы “замораживала” представление о международных отношениях как о межгосударственном противоборстве, делающим невозможным сколь-либо существенное продвижение по пути укреления совместных ценностей, развития гуманизации и сотрудничества в планетарных масштабах (подробнее об этом см. Shaw, 1994, pp.7-9). Идея международного общества не только выходит за национальные рамки, но и обогащается новыми положениями, которые в значительной мере преодолевают присущий ей ранее государство-центричный характер (и в том и в другом можно убедиться на примере первой главы в данной книге).
Стремясь подчеркнуть возрастающую степень организованности, совместных интересов и общих вызовов, с которыми сталкивается человечество в условиях усиливающейся взаозависимости и связанного с этим все большего осознания им своей общей идентичнсоти, некоторые авторы предпочитают говорить о становлении мирового сообщества (см. Brown, 1995), другие используют термины глобальное общество (см. Shaw, 1994), глобальная общность человечества (Чешков, 1997) или цивилизация (Загладин и др., 1995). Так или иначе, социологический поворот в рассмотрении проблемы вполне очевиден12.
Основываясь на подобной трактовке глобализации, некоторые исследователи не колеблясь говорят о возникновении “глобального гражданского общества”(Lipschutz, 1992, p.390; Braillard, 1994, p.31, Shaw, 1994 , p. 22-25), или, иначе говоря, о формировании всеобщих ценностных ориентаций и нормативных установок, присущих всем людям без различия их государственной принадлежности, национальной или социо-культурной идентичности, существующих в рамках единого социума. Глобальное гражданское общество основывается на возникновении глобальной экономики и культуры и характеризуется конституированием соответствующих многообразных религиозных, политических, социальных, коммуникационных и иных организаций и институтов, объединяющих людей независимо от их государственного подданства и формирующих общие ожидания, ценности и цели.
Важно подчеркнуть, что в рамках рассматриваемой концепции в определенной мере преодолевается противоборство основных парадигм МО, или, точнее говоря, интегрируются их достижения: гобальное (или мировое) общество отнюдь не описывается в “розовых тонах”, а движение к нему - как однонаправленная тенденция. Наряду с тенденциями глобализации существуют и противоположные процессы. В результате происходит столкновение глобальной солидарности с партикулярной лояльностью; упадок роли государств - как главных и определяющих характер социальных отношений в глобальном масштабе - сопровождается ростом национализма и стремлениями к образованию собственного суверенитета; отношения сотрудничества сосуществуют с отношениями гегемонии, доминирования и клиентелы; наряду с осознанием общей принадлежности к планетарной общности обостряется и ощущение собственной угрозы, уязвимости. Тем более, что глобальная общность характеризуется множественностью акторов, преследующих собственные цели, из числа которых отнюдь не исчезли и такие, как сила, престиж, безопасность, выживание, но также и усиление контроля над различными видами (материальных и символических) ресурсов, или освобождение от действительной либо мнимой гегемонии со стороны другого. Путь к реализации этих целей теперь все больше проходит через сети отношений различного транснационального характера - от негосударственных взимодействий “родственных” социальных групп до конфликтов и столкновений различных пространств и культур.
Поэтому движение к глобальному обществу нельзя представлять как некую интеграцию, - рассматриваемую к тому же с позиций примитивно понимаемого функционализма13, отождествляя международные институты с функциональными предпосылками планетарного единства, - или же как экстраполяцию государственной модели. Глобальное общество с этих позиций предстает как, хотя и единый, но далеко не однородный социум, как многообразная социальная вселенная, как ассоциация мира сообществ, наконец, как планетарная совокупнсть, хотя и примитивная в своей институализации, но достаточно структурированная для того, чтобы управлять противоречиями (см. Shaw, 1994, pp.17-20; Constantin, 1994, pp.66-67; Brown, 1995, pp.7-11). Социологический характер подобного рассмотрения не вызывает сомнений. Более того, оно подтверждает (разумеется, с соответствующими “поправками”) сформулированный Б.Н. Чичериным еще в XIX-м веке политико-социологический “закон обратно-пропорционального отношения” государственной власти “сверху” и гражданского влияния “снизу” (см. Амелин, Дегтярев, 1997, с.138).
* *
*
Если считать, вслед за Александром Грумом, что современное “призвание науки международных отношений заключается в создании политической социологии глобального общества” (цит. по: Косолапов, 1995, с.146), то приходится признать, что как автономной дисциплины ее пока нет14. Но в то же время есть основания считать, что предпосылки для нее уже существуют, и их интенсивное накопление быстро приближается к критической точке. Концептуализация этих предпосылок убеждает в том, что уже сегодня социологическиий взгляд на международные отношения способен предложить оригинальные подходы, помогающие совершенствованию как эмпирического, так и общесоциологического инструментария для изучения столь динамичной и столь рисковой сферы общественных отношений, какой является международная жизнь, что представлет собой безусловный прогресс в развитии нашего знания о ней.