Международные отношения: социологические подходы / рук авт колл проф. П. А. Цыганков. – М.: Гардарика, 1998, 352 с. ОглавЛЕние
Вид материала | Документы |
- Из книги: Международные отношения: социологические подходы / под Ред. П. А. Цыганкова., 586.23kb.
- Внешняя торговля России на рубеже веков / Рук авт колл и общ ред. С. И. долгов. М.:, 2277.3kb.
- Автор П. А. Цыганков, доктор философских наук, профессор. Цыганков П. А. Ц 96 Международные, 4662.38kb.
- В. М. Юрьев Непроизводственная сфера в современном социокультурном и экономическом, 4353.42kb.
- Задачи дисциплины: дать студентам представление о международном опыте молодежной политики, 168.37kb.
- Программа дисциплины «История и методология исследований международных отношений, 507.17kb.
- Программа курса «Международная торговля услугами», 170.24kb.
- Программа курса «Экономика и политика стран Латинской Америки» для направления 030700., 304.35kb.
- I тема I. Международные отношения и международное право, 319.7kb.
- Программа наименование дисциплины: Международные экономические отношения Рекомендуется, 141.64kb.
Йел Фергюсон (Yale Ferguson) - Профессор, директор Департамента политической науки Государственного Университета Нью Джерси (RUTGERS). Автор многочисленных книг, учебников и статей, посвященных анализу международных отношений. Среди его публикаций такие, как: H. Hedley Bull’s The Anarchical Society Revisited.’ In Barbara Allen Roberson, ed., International Society and the English School Reconsidered (London:1997); The Elusive Quest: Theory and International Politics (Ferguson and Mansbach, 1988); "Postinternationalism and the Future of IR Theory" in Heidi Hobbs, ed., Pondering Postintrnmationalism (Albany, NY: State University of New York Press, forthcoming).
Александр Вендт (Aleksander Wendt) - Доцент (Assistant Professor) департамента политической науки Йельского Университета. Им опубликовано: Social Theory of International Politics (1997); The agent-Structure Problem in International Relations Theory (in: International Organization, Summer, 1987); The Social Construction of Power Politics (in: International Organization, Spring, 1992); Collective Identity Formation and the International State (in: American Political Science Review, Summer, 1994) и др.
Дидье Биго (Didier Bigo) - Доцент Института политических наук в Париже, главный редактор журнала “Культуры и Конфликты”, автор и редактор ряда книг, среди которых: Approches polйmologiques (par Hermant, Daniel et Bigo Didier, dir. 1991); Police en rйseaux l’expйrience europйenne (1996), а также множества статей во французской и американской научной периодике.
Александр Грум (Aleksander Groom) - Профессор, заведующий Департаментом политики и международных отношений Университета Кент (Великобритания). Он также является Директором Центра Конфликтологии, членом Академического Совета ООН (ACUNS), основателем и руководителем группы по Международным Отношениям Европейского Консорциума Политических Исследований. Автор множества публикаций по международным отношениям, в том числе: Theory and Practice in International Relations (Groom and Taylor, eds.); International Relations: A Handbook of Current Theory (Light and Groom, eds., 1985); International Relations Theory: a Bibliography (Groom and Mitchell, 1978); Contemporary International Relations: A Guide to Theory (ed. by Groom and Lignt, 1994) и др.
Марина Михайловна Лебедева - Профессор кафедры дипломатии МГИМО (Университета) МИД РФ, Действительный член Международной Академии наук, Член Международного редакционного совета журнала International Negotiation: A Journal of Theory and Practice, издаваемого в США. Автор 75 публикаций, в том числе книг, учебных пособий, брошюр. Среди них: Вам предстоят переговоры (1993); Теория и методология ведения международных переговоров. Учебное пособие (в соавторстве с Загорским, 1989); Dealing winh Conflicts in and around Russia: Enforce or Negociate? - The Hague, Netherlands Institute of International Relations (‘Clingendael’) - перевод на русский: Конфликты внутри и вокруг России: применять силу или вести переговоры? (1993). Ряд работ опубликован в США, Великобритании, Нидердандах, ФРГ, Франции, ЮАР. Участник многих международных конгрессов, конференций, симпозиумов по проблемам иеждународных отношений, урегулирования конфликтов, ведения переговоров.
Марта Финнемор (Marta Finnemore) - Ассистент-профессор департамента политической науки Университета Джорджа Вашингтона (Вашингтон). Автор книги National Interest in International Society (1996) и многих статей в ведущих журналах США.
Бэрри Бузан (Barry Buzan) - Профессор международных исследований в Университете Варвик и Центра исследований мира и конфликта в Университете Копенгагена. Автор целого ряда книг, посвященных вопросам безопасности, миграции, стратегическим и теоретическим исследованиям. Это -Peaple, State and Fear: The national Security Problem in International Relations (1983, revised 1991); An Introduction to Strategic Studies: Military Technology and International Relations (1987); The Logic of Anarchy: Neorealism to Structural Realism (1993); Identity, Migration, and the New Security Agenda in Europe (1993); International Relations Theory Today. (1995). (Три последние работы в соавторстве).
Ксения Петровна Боришполец - Ведущий научный сотрудник Центра международных исследований МГИМО (Университета) МИД РФ, автор ряда публикаций, посвященных анализу ситуации в СНГ, внешней политики России, вопросам этно-национального развития, среди них Содружество независимых государств. Развитие и перспективы (в соавторстве. 1993); Политическое будущее России в свете тенденций этно-социального развития (1966); Politische Zukunft von Russland unter berucksicht der modernen Entwicklungen in etnischen Beziehungen (в соавторстве. Bern, 1966)
Кен Бус (Ken Booth) - Профессор международной политики Университета Уэльса. Он был научным сотрудником (Scholar-in-Residence) в Военно-морском колледже США, старшим исследователем Центра международно-политических исследований Дэльхаузского Университета (Канада) и приглашенным профессором факультета социальных и политических наук Кембриджского Университета. Автор и редактор множества работ, посвященных проблемам теорий международных отношений, а также проблемам международного права и стратегических исследований. Среди них: Stategy and Ethnjcentism (1979); Law, Force and Diplomacy at Sea (1985); New Thinking about Strategy and International Security. - Ed. (1991); International Relations Theory Today. - Ed. (1995).
Павел Афанасьевич Цыганков - Профессор, заведующий кафедрой социологии международных отношений социологического факультета МГУ им. М.В. Ломономова, профессор кафедры международных отношений и внешней политики России МГИМО (Университета). Был стажером-исследователем фонда “Дом наук о человеке” и Универитета Париж-1 (Сорбонна) во Франции, приглашенным профессором департамента политической науки Монреальского Университета (Канада), а также Ровенского Института Славяноведения Киевского Славянского Университета. Некоторые публикации: Введение в социологию международных отношений (в соавторстве. 1993); Международные отношения как объект изучения (в соавторстве. 1993); Политическая социология международных отношений. 1994; Мировая политика. Проблемы теории и практики(в соавторстве. 1995); Международные отношения (1995).
Введение
________________________________________________________________
эпистемологический статус
социологии международных отношений
Павел Цыганков
МО - наука, по преимуществу политическая3. Поэтому, если следовать идущей еще от нашего соотечественника Б.Н.Чичерина традиции разграничения политической науки и социологии политики, соответственно, как изучения способов воздействия государства на общество и как исследования механизмов влияния социальных общностей и институтов на государство и политический порядок в целом (Амелин, Дегтярев, 1997, с.136), то именно на этом пути следует искать истоки становления политической социологии международных отношений. И здесь не обойтись без самой общей характеристики тех изменений, которые происходят в политической сфере в последние годы. Динамизм и размах происходящих в ней трансформаций делают еще более убедительным отмечаемое многими авторами (в том числе и на страницах этой книги) отставание теорий международных отношений в их осмыслении. В то же время, поскольку социология обязывает к изучению “социального”, постольку возникает необходимость рассмотрения существа и глобальных социальных перемен. В связи со сказанным, в первой части данного раздела речь идет о том теоретическом вызове, который предъявляют науке международных отношений глобальные политические тенденции. Во второй части обсуждаются возможности и пределы социологии международных отношений в изучении происходящих сегодня политических и социальных изменений планетарного масштаба.
МО в свете глобальных политических перемен
Масштабность этих перемен помогают понять такие впечатляющие события международной жизни последних лет, как падение Берлинской стены и окончание холодной войны, распад Советского Союза и “мировой социалистической системы”, крушение биполярного мира и резкое увеличение количества суверенных государств - членов международного сообщества. Добавим к этому новый этап в интеграционных процессах в Европе и Северной Америке, качественно новый политический статус объединенной Германии, политические последствия югославского конфликта. Огромных масштабов достигли и продолжают возрастать миграционные потоки из менее развитых регионов и стран в более богатые в экономическом и более благополучные в социальном отношении государства... Происходит переструктурирование всего мирового политического пространства.
Каковы ответы МО на эти новые вызовы? Способна ли эта дисциплина давать обоснованные, а главное, реальные прогнозы относительно будущего, а также практические рекомендации относительно необходимых уже сегодня политических решений? Как подчеркивают многие известные специалисты-международники, глобальные политические изменения, в известном смысле, застали теорию4 врасплох. Оказалось, что ее основные концепты мало приспособлены для осмысления происходящих сдвигов, методология слабо согласуется с изменившимися условиями, операциональность теоретического арсенала аналитических методов и методик значительно снизилась. Это не означает ее полной несостоятельности, или же абсолютной несовместимости позиций различных научных направлений и школ. В то же время восстановление доверия к теории предполагает поиски новых (и, в известном смысле, возврат к некоторым из прежних, из-за своей нетрадиционности или по иным причинам отвергнутых или не получивших достаточно широкого развития) подходов, которые при современном состоянии предмета способны дать представление (неизбежно весьма условное и приблизительное) о том весьма сложном и успешно сопротивляющемся научному анализу объекте, каким являются международные отношения.
а/ Глобальные политические тенденции
Стремление осмыслить происходящие перемены в их целостности приводит исследователей ко все более широкому использованию таких понятий, как “глобальность” и “глобализация”, которые призваны отразить то общее, что составляет специфику изучаемых процессов и явлений, их нередуцируемый характер. Однако подходы представителей различных теоретических направлений к оценке этих понятий, а также лежащего в их основе феномена роста взаимозависимости5 значительно расходятся, их интерпретации варьируются в зависимости от теоретических предпочтений.
Так, неореалисты (К. Уолц, Р. Гилпин и др.), с точки зрения которых решающее влияние на эволюцию международных отношений остается за государством, главным следствием усиления взаимозависимости видят формирование глобальной международной системы. В основе ее функционирования лежат определяемые ее структурой и поддающиеся эмпирическому описанию и верификации причинно-следственные отношения. При этом “системность” предполагает, что за внешне хаотическим нагромождением событий и несогласованных поведений, в конечном счете, скрываются некие управляющие ими детерминанты и закономерности. В этой связи любые “международно-политические системы, представляют собой, наподобие экономических рынков, равнодействующую поведения составляющих их элементов, каждый из которых руководствуется при этом собственной выгодой” (Waltz, 1979, p.91).
“Реалистический” дискурс и сегодня остается на вооружении политических деятелей. В условиях современного переходного периода государственные руководители, озабоченные проблемами всеобщей безопасности, проводя свою международную политику, как и прежде, рассматривают происходящие события в свете категорий политического реализма. Как отмечает Ф. Константэн, главная причина такого положения в том, что политический реализм лучше всего способствует мобилизации “национального” общественного мнения в пользу "своего" правительства, постулируя, что именно оно защищает "национальный" интерес. Это не только укрепляет существующую власть, но и способствует усилению национального единства перед лицом внутренних противоречий. Тем самым, в полном соответствии с традициями классического подхода, речь идет о стремлении установить глобальный порядок, регулирующий иерархизированные властные отношения, когда правительства, используя свою легитимность, а при случае и насилие, в любой момент могут напомнить, что именно они (или, иначе говоря, государства, которые они представляют) и являются в конечном счете высшей властью на международной арене. В этом смысле “глобальная система”, пусть даже примитивная в своей институализации, предстает как более или менее структурированная совокупность государств и созданных ими межправительственных организаций, призванная управлять противоречиями (Constantin: 1994, p.54; 67-69).
Однако в условиях современного “послехолодновоенного” периода всемирной истории, с характерными для него потрясениями, массовым выходом на политическую сцену влиятельных транснациональных (или, иначе говоря, негосударственных) акторов, растущим политическим значением информационных технологий, новейших средств связи и коммуникации, возникновением нового поколения конфликтов и переструктурированием межгосударственных отношений, строгие системные объяснения, основанные на распределении властных отношений между государствами и их силовом потенциале, сталкиваются с непреодолимыми трудностями.
Апеллируя к подобным трудностям в своей критике политического реализма, сторонники концепций транснационализма (Дж. Най, Р. Кеохейн, М.-К. Смуц и др.) предлагают иной подход к пониманию глобализации. По их мнению, взаимозависимость, лежащая в основе глобальных процессов, наиболее ярко выражается в подрыве монополии государств (прежде всего великих держав) как единоличных вершителей судеб мировой политики, в размывании таких незыблемых прежде устоев, как государственный суверенитет, нерушимость границ, в изменении содержания и смысла понятия “безопасность”(см., напр.: Badie et Smouts, 1992). Эта позиция была еще больше усилена в работах Дж. Розенау. С его точки зрения, любая совокупность взаимодействий, способствующая (пусть даже чисто теоретически) распространению интересов той или иной социальной группы за пределы границ данного государства, является источником глобализации (Rosenau, 1993, p.500).Таким образом, глобализация политики это такое сочетание взаимодействий “внутри-” и внешнеполитического характера, которое имеет тенденцию неограниченного распространения, преодоления границ национальных государств, нарушения их территориального суверенитета.
Обобщая имеющие точки зрения и наиболее распространенные позиции, можно выделить следующие тенденции.
Во-первых, в качестве одной из глобальных тенденций называют тенденцию к размыванию границ между внутренней и внешней политикой. Так, уже в конце 60-х годов появляются работы, в которых аргументированно показывается взаимосвязь и взаимовлияние внутренней и международной политики (Rosenau, 1969). В дальнейшем усиление взаимозависимости различных обществ и возникновение новых проблем, решение которых не может быть найдено в рамках отдельных государств, приводит ряд исследователей к выводу о прогрессирующей проницаемости границ между внутренней и внешней политикой6.
Сегодня уже мало у кого вызывает сомнение тезис о том, что изучение мировых политических процессов не может быть успешным, если оно отказывается принимать во внимание особенности внутриполитических процессов. Более того, усиление взаимозависимости является, по мнению некоторых исследователей, достаточным аргументом не только для того, чтобы принять вывод о принципиальной значимости внутренних дел для выработки внешнеполитической линии и международной ситуации для определения внутренней политики (James et Hristoulas, 1994, p. 67), но и выдвинуть положение о том, что объект изучения международных отношений не обладает нередуцируемой спецификой, которая оправдывала бы существовование особой дисциплины (см.: Braillard, 1994, p. 25).
Речь идет, таким образом, об интернационализации политики. Наиболее явно это проявляется, с одной стороны, как выход за пределы внутригосударственной деятельности международно-политической активности регионов и других субъектов федеративных государств, устанавливающих самостоятельные связи с приграничными регионами соседних стран, а иногда и с иностранными государствами в целом. С другой стороны интернационализация проявляется и как непосредственное влияние международной жизни на внутриполитические процессы в том или ином государстве.
С этим связана вторая тенденция — демократизация как международных отношений, так и внутриполитических процессов. Она наблюдается во всех странах, независимо от господствующего в них типа политического режима. С окончанием холодной войны даже в условиях самых авторитарных режимов значительно снизились возможности скрывать, а тем более легитимировать нарушения государством личной свободы граждан, их естественных и политических прав. Всемирное распространение получает такое явление, как прогрессирующая политизация масс, повсеместно требующих доступа к информации, участия в принятии касающихся их решений, улучшения своего материального благосостояния и качества жизни. Достижения постиндустриальной революции — спутниковая связь и кабельное телевидение, телефаксы и электронная почта, глобальная сеть интернет, объединяющая более 50 миллионов человек во всех странах и делающая возможным почти мгновенное распространение и получение необходимой информации едва ли не по всем интересующим современного человека вопросам, — стали признаками повседневной жизни людей не только в экономически наиболее развитых государствах, но и получают все более широкое распространение во всем мире. В результате разработка и реализация внешнеполитических установок перестают быть уделом узкой группы специального государственного ведомства, становясь достоянием совокупности самых разнообразных институтов, — как правительственных, так и “независимых”, как политического, так и неполитического характера. В свою очередь, это оказывает глубокие последствия на политические отношения с точки зрения круга их непосредственных участников.
Отсюда третья глобальная политическая тенденция, связанная с расширением состава и ростом многообразия политических акторов. Только за последние полвека количество государств - членов мирового сообщества возросло с 6О до 185. Одновременно с количественным ростом увеличивается и иерархия между государствами: если в идеологическом плане структура мировой межгосударственной системы становится более однородной, чем в эпоху холодной войны, то в плане социально-экономическом и военно-политическом наблюдается совершенно иная картина. Сегодня прогрессирующий разрыв в уровнях экономического развития, материального благополучия и качества жизни между богатыми и бедными странами обостряется “выбросом” на мировую арену, в результате распада СССР и мировой социалистической системы, новых суверенных государств — ранее принадлежавших к богатому Северу, а сегодня в большинстве своем тяготеющих по всем объективным показателям к бедному Югу.
Но возрастание количества и неоднородности политических акторов касается не только государств. В наши дни в мировой политике наряду с государствами активно участвуют и другие действующие лица, усиливая давление на принимаемые в этой сфере решения и способствуя усложнению ее структуры: региональные администрации, сепаратистские и ирредентистские силы, религиозные движения, независимые профессиональные организации, экологические партии, транснациональные корпорации, политические объединения, - все они способны оказывать непосредственное влияние на ход событий, не оглядываясь на национальные правительства. Как подчеркивает Д. Розенау, возникают контуры новой — "постмеждународной политики", основные черты которой сводятся к трем параметрам. “Макропараметр” (или, иначе говоря, структурный уровень) характеризуется тем, что здесь, как бы параллельно с традиционным миром межгосударственных взаимодействий возникает "второй, полицентричный, мир" — мир “акторов вне суверенитета”, в котором действуют принципиально иные, неизвестные, или же малораспространенные прежде связи и отношения. Важные изменения просходят на уровне “микропараметра”, т.е системы взаимодействий индивида с миром политики: они касаются лояльности индивида к его группе принадлежности, меры его подчинения власти, возросшей способности к анализу международных отношений и эмоционального вклада в мировую политику. Наконец, “реляционный” параметр (параметр властных отношений) характеризуется, главным образом, снижением эффективных компетенций правительств, эрозией традиционных международных авторитетов (Rosenau, 1990).
Четвертая политическая тенденция, имеющая глобальный характер, касается изменений в содержании угроз международному миру и расширения понятия безопасности. Как подчеркивает Дж. Розенау, мир “постмеждународной политики” характеризуется хаотичностью и непредсказуемостью, искажением идентичностей, переориентацией традиционных связей авторитета и лояльностей. В свою очередь, М. Николсон отмечает, что возросшее число участников вносит в систему международных отношений большую неуверенность, связанную с чрезвычайно широкой палитрой интересов, стремлений и целей, с вытекающей из этого труднопредсказуемостью мотиваций и последствий различных вариантов их поведения (Nicolson, 1994 in Girard (dir.), 1994, p.114-116).
При этом новые проблемы не заменили старые, а наложились на них. К угрозам стратегического характера, вытекающим из частичной несовместимости целей участников политического процесса, добавились угрозы параметрического свойства, как следствие воздействия внеличностных факторов (например, таких, как деградация окружающей среды, или техногенноое давление на социум). Обеспечение военной безопасности государств продолжает оставаться актуальной задачей, но к ней добавляются вызовы, связанные с возросшими ставками в сфере экономического соревнования, проблемами экологии, информации, культуры.
Одновременно меняется содержание и понятия силы. Как отмечают Дж. Най и Р. О. Кеохейн, это содержание всегда было размытым для государственных деятелей и аналитиков международной политики; а в настоящее время оно стало еще более трудноуловимым. Традиционный взгляд, согласно которому военная сила определяет все другие ее формы, и государство с наибольшей военной силой контролирует международные отношения, — во многом продукт эпохи холодной войны. Но уже тогда ресурсы, обеспечивающие силовые возможности, становились более сложными.
Теоретики взаимозависимости обратили внимание на перераспределение силы во взаимодействии международных акторов, на перемещение основного соперничества между ними из военной сферы в сферы экономики, финансов и т.п. и на увеличение в этой связи возможностей малых государств и частных субъектов международных отношений. При этом подчеркивается различие степеней уязвимости одного и того же государства в различных функциональных сферах (подсистемах) международных отношений. В каждой из таких сфер (например, военная безопасность, энергетика, финансовые трансферты, технология, сырье, морские ресурсы и т.п.) устанавливаются свои "правила игры", своя особая иерархия. Государство, сильное в какой-либо одной или даже нескольких из этих сфер (например, военной, демографической, геополитической), может оказаться слабым в других (экономика, энергетика, торговля). Поэтому оценка действительной силы предполагает учет не только его преимуществ, но и сфер его уязвимости (Keohane and Nye, 1977, Ch.1).
Описание глобальных политических тенденций можно было бы продолжить, добавив к уже рассмотренным выше, например, интеграционные процессы или же изменения, связанные с проблемой государственного суверенитета(cм. об этом: Badie et Smouts, 1992). Однако и представленного уже достаточно для того, чтобы попытаться рассмотреть различные варианты теоретических ответов на эти новые вызовы.
б/ “Отставание” теорий МО в осмыслении глобальных политических тенденций
Как мы уже видели, теоретические позиции политического реализма подвергаются существенному сомнению в одном из центральных вопросов, касающихся глобальных перемен: вопреки постулату классического подхода об автономности международной политики по отношению к внутриполитической жизни (см. Lipshutz, 1992; Braillard, 1994, p.31), все более широкое распространение получает противоположная точка зрения. Парадокс состоит в том, что, как справедливо отмечают некоторые авторы, исследования, проводимые на ее основе, нередко способствуют не столько прояснению изучаемого предмета, сколько его еще большему затемнению. Это касается прежде всего явно поспешного вывода об исчезновении границ между внутренней и внешней политикой. Несмотря на длительное господство политического реализма в исследовании международных отношений, теоретические усилия, направленные на поиски взаимосвязи между внутр- и внешнеполитичекими факторами в политике государства, имеют давнюю традицию. Так, например, стало уже общим местом положение о поиске государем внешнего врага для разрешения внутренних проблем. Теоретические изыскания, опиравшиеся на это положение, были, как правило, обречены на успех. Тем более удивительным и впечатляющим является вывод П. Джеймса и А. Христуласа: проанализировав наиболее крупные эмпирические исследования за последние 30 лет, посвященные анализу соотношения между внутренним и внешним конфликтом, они не обнаружили убедительных подтверждений указанного положения (James and Hristoulas, 1994). Данный результат важен не только в том отношении, что демонстрирует существование различий между внутренней и внешней политикой, из относительную автономность по отношению друг к другу. Наряду с этим он имеет и более широкое значение: он заставляет усомниться в обоснованности любых априорных детерминистских схем в исследовании политических процессов.
Критическое отношение к детерминизму нередко отождествляется сегодня с постмодернизмом, который, в свою очередь, интерпретируется как глубокий тупик в изучении международных оотношений по причине своего безграничного релятивизма, приверженности тезису о безраздельном господстве случайности и деструктивных тенденций (Braillard, 1994, p.33). Между тем уже упоминавшаяся выше работа Дж. Розенау несет на себе явный отпечаток постмодернизма (несмотря на то, что ее автор решительно заявляет о важной роли индивидов в эволюции постмеждународных отношений), и вместе с тем настаивает на том, что “проблемы, для разрешения которых мы применяем наши знания, не случайны по происхождению” (Rosenau, 1990). В свою очередь, П. Аллан, напротив, считает индивида источником “абсолютной случайности” в мировой политике и полагает, что именно случайность, а не иллюзорный основополагающий порядок становится лучшим инструментом ее объяснения (Allan, 1994, p.65-66). Это означает, в частности, что ни одна из глобальных тенденций не может рассматриваться как закономерная, или как предопределенная: сомнению может быть подвергнута любая из них, так же как любая сопровождается контртенденциями.
Так например, и демократизация, и упадок роли государства в мировой политике, занимающие столь значительное место в работах представителей транснационализма, далеко не столь очевидны и необратимы, как они в них нередко выглядят. "...Национальные государства, - пишет, например, Н. Элиас, - уже передали наднациональным структурам функцию обеспечения физической безопасности своих граждан и, следовательно, не являются больше единицами выживания”(Elias, 1991, p.283). Подобные утверждения, в свете убежденности их автора в том, что “любая социальная эволюция подчинена необходимости”(Elias, 1991a, p.200), выглядят не только как изгнание всякой случайности из теории, но и как уверенность в необратимости наблюдаемых сегодня глобальных тенденций. Однако в действительности уменьшение роли государств в мировой политике достаточно трудно оценить. Во всяком случае, как верно замечает Г. Девен, многие авторы блестяще доказывают противоположное: с их точки зрения, в долгосрочной исторической перспективе современное состояние международных взаимодействий не может рассматриваться как показательное и в глобальном плане свидетельствует, скорее, о консолидации национально-государственного суверенитета (Devin, 1995, p.307). Действительно, “всемирный триумф капитализма” и победа рыночных идеалов не спешат проявиться в повсеместном торжестве демократии. Как показывают, например, исследования процессов миграции в современном мире, изменения в международной системе в связи с созданием зон свободного обмена, общих рынков и политических союзов, влекут за собой переход государств к более жесткой политике в данном вопросе - политике, направленной на сдерживание потоков беженцев и создание барьеров на пути эмиграции. Так, например, страны с наиболее развитой демократией, входящие в Шенгенское пространство, вместо столь необходимой сегодня политики новой международной солидарности проводят принудительную политику по отношению к беженцам и иммигрантам: “...Государство сопротивляется изменениям, отказываясь актуализировать понятия границы, суверенитета и гражданства”(Perras, 1994, p.16). Европейское сообщество не только испытывает "дефицит демократии", но и порождает интеллектуальные споры в эпоху нового оживления демократии, что является предвестником куда более серьезного общественного конфликта, связанного с высокой мобильностью экономических ресурсов и усилением транснациональных потоков миграции (Herman, 1994, p.55).
Не лучше обстоит дело и с тезисом о преодолевающем национальные границы процессе становления самоидентификации индивида в рамках всего человечества (Elias, 1991a, p.300). Как показывает Ж. Эрман, в нынешний переходный период речь идет скорее о формировании глобального плюриномичного пространства, в котором индивид разрывается между отмирающей местной и распадающейся глобальной идентификациями, между националистическим отчуждением и космополитической аномией. Поэтому необратимое движение глобализации, устанавливающее окончательный космополитический характер индивида выглядит весьма проблематичным (Herman, 1994, p.55-56).
Что же касается проблемы безопасности, то и здесь теория явно отстает от происходящих в мире глобальных перемен. В целом в этой области сегодня уже является очевидным и общепринятым признание того, что стратегические исследования, — как находящееся под влиянием политического реализма теретическое направление, содержанием которого является изучение вооруженных конфликтов и кризисов — уже не могут существовать автономно, концентрируясь исключительно на военных аспектах безопасности: они должны как можно более тесно увязываться с анализом всей совокупности международных отношений. Но если все эти отношения изучаются лишь под углом зрения безопасности, возникает вопрос, не рискует ли такой подход возможностью привести к “гегемонии стратегических исследований”, или же, наоборот, к утрате самого предмета исследования (См.: Ordre ou anarchie? Les nouvelles tendance de la sйcuritй internationale // Йtudes internationales, vol. XXV, n° 2, juin 1994, p. 350).
Транснационалисты справедливо настаивают на необходимости “открыть” изучение безопасности, расширить его поле, включив в него анализ невоенных аспектов проблемы: “Доминирование силовых теорий национальной безопасности не способствует плодотворному анализу проблем экономической и экологической взаимозависимостей, - пишут Дж. Най и Р. Кеохейн. - В своей традиционной трактовке безопасность явно не является тем главным вопросом, с которым сталкиваются правительства”(Keohan and Nye, 1977, p.38). Учет этого обстоятельства предполагает концептуальное переосмысление и переформулирование парадигм исследования проблемы безопасности, оказавшихся неадекватными новой ситуции, возникшей после окончания холодной войны. Анализ экономических, социальных, экологических, или социокультурных аспектов безопасности требует, прежде всего, преодоления класического разделения между “high politics” и “low politics”(там же рр. 350-351). Однако. современное состояние исследования проблем безопасности не дает оснований для оптимизма в этом отношении: здесь по-прежнему наблюдается доминирвание “силовых” и геополитических подходов, недооценка негативной роли транснациональных и субнациональных факторов как источников или генераторов конфликтов.
Наконец, в современных условиях глобальная тенденция демократизации действительно создает возможности построения системы коллективной международной безопасности, подтверждая тем самым аналогичный тезис траснационалистов. Однако на практике, как показывают аналитические исследования, этому противостоит ревностное отстаивание государствами своего национального суверенитета, оценка ими как агрессии всякого вмешательства в их внутренние дела, опора на национальные интересы, а не на абстрактные принципы общеловеческой нравственности и даже не на международно-правовые нормы (см. об этом: Weiss, 1993).
Таким образом, крупномасштабные политические перемены плохо поддаются адекватному описанию языком наиболее авторитетных теорий международных отношений, ни одна из которых не может поэтому претендовать на роль теоретической базы долгосрочного прогнозирования и планирования политической деятельности. Следует признать безуспешность и попыток создания новых парадигм — идет ли речь о наступлении во взаимодействии между государствами и их союзами новой эры, в которой баланс сил уступает место “балансу интересов”; о “конце истории”, когда ценности и идеалы Запада оказались воспринятыми всем остальным человечеством, и многообразие мира вступило в стадию своего исчезновения; о “всемирном триумфе капитализма”, ставшего идеологией и практикой современного развития; о “столкновении цивилизаций”, которое приходит на смену противоборству между капитализмом и социализмом (в другой терминологии, между свободным миром и тоталитаризмом), или же, наконец, о необходимости “транс-системного” подхода в исследовании глобальных политических проблем (и, в частности, проблемы международной безопасности).
Разумеется, это признание неадекватности современных теорий новым политических реалиям не равнозначно признанию их полной несостоятельности, как и присоединению к постмодернистским выводам о полном исчезновении всякой преемственности между прошлым, настоящим и будущим. Вместе с тем в обстановке переходного периода, - когда происходит процесс “реидентификации” самого исследуемого объекта и его теоретическое переосмысление, - наблюдается достаточно очевидное разочарование в теории(ях) международных отношений и возрастание интереса к их анализу в терминах и методами социологической науки.