Чеховский вестник №18
| Вид материала | Документы |
- Чеховский вестник №20 Москва, 2006, 6250.92kb.
- Чеховский вестник №23, 5977.9kb.
- «Чеховский дар» продолжает свой путь, 15.79kb.
- Научная литература «Вестник Московского государственного университета леса – Лесной, 1372.53kb.
- Развитие России во второй половине 19 века, 38.64kb.
- Военно-исторический журнал 1 Вокруг света 2 Вопросы гематологии, онкологии и иммунопатологии, 52.83kb.
- Вестник тгасу №1, 2005, 149.04kb.
- Российская Академия Театрального Искусства (гитис). диплом, 54.2kb.
- Договор об условиях и порядке передачи авторских прав на статью, 41.13kb.
- «Государственный вестник», 636.98kb.
Чеховский
вестник № 18
(Москва, 2005 г.)
- Книжное обозрение…………2
- Театральная панорама…….60
- Конференции………………..77
- Библиография работ о Чехове за 2002 г. (ч. 2)…………………84
Книжное обозрение
Редакция уведомляет читателей «Чеховского вестника» о нововведении в системе предлагаемых обзоров. Отныне рассматриваемые сочинения о Чехове могут быть рецензируемы неоднократно, что приобретает особый вес, так как дает возможность разносторонней реакции на выходящие в свет книги.
Волчкевич М.А. «Чайка». Комедия заблуждений. М., 2005. - 128с.
Пожалуй, очередное обращение к «Чайке» уже перестало вызывать в литературно-театральных кругах, мягко говоря, легкое раздражение. Ведь заезженная пластинка бывает только с самой любимой музыкой. И кому, как не специалистам, занимающимся литературой и театром, понятна особая манкость энергии творческого дурмана, которым «Чайка» затягивает в свою орбиту художественных натур. Более того, «бацилла» творчества не может не поражать перо исследователя «Чайки», если его, будучи подробно осведомленного научной историей вопроса, действительно увлекает желание поразмыслить над этой «странной» пьесой, как с чистого листа.
«Что же это за пьеса, "Чайка"?» – этот вопрос, которой тридцать лет назад задавал Анатолий Эфрос в своей книге «Репетиция – любовь моя», органично можно предпослать книге Майи Волчкевич ««Чайка». Комедия заблуждений», вышедшей в год 110-летия пьесы. Собственно, дело не в вопросе, а в манере, способе поиска ответа на него. Казалось бы, для кандидата филологических наук Майи Волчкевич куда естественнее было бы предпринять литературоведческое изыскание по привычной академической форме. Но автор прекрасно понимает, что пьеса требует театрального взгляда. В своем же багаже сценических впечатлений Волчкевич порой готова деликатно «подкорректировать» постановщиков. Потому и ее общение с героями «Чайки» сродни собственному режиссерскому анализу. Будто подхватывая эфросовскую интонацию, неспешность выводов, парадоксальность сближений, Волчкевич по актерскому принципу наделяет каждый персонаж «биографией роли».
Домысливая внесценические события в жизни героев, выясняя, что «прошлое имеет гораздо больше власти в драматургии Чехова, чем настоящее», оценивая то настоящее, с которым они подошли к финалу пьесы, автор книги видит их будущее малоутешительным: «Ни один из персонажей комедии, кажется, не обращен в будущее, не подвержен внутренним изменениям. Каждый застревает в некоей болевой точке и, не в силах ее преодолеть, медленно движется не вперед, а назад. Словно сползает по некоей наклонной плоскости или словно замирает, медленно угасает». Здесь так и просится закольцевать этот вывод Волчкевич треплевским предречением: «Все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли». Автор и надеется спровоцировать читателя на подобную внутреннюю перекличку, когда берется «прочесть и увидеть "Чайку" как историю из жизни обитателей поместья и их столичных гостей – без декораций, на фоне озера, неба, старого дома – возможно так, как хотелось поставить свою пьесу Константину Треплеву».
Сама же пьеса Треплева о Мировой душе вызывает у Волчкевич особо пристальное внимание. Исследовательский подход предлагает занимательную картину исторического контекста, напоминая, что «"Чайка" пишется в период бурного увлечения европейского, североамериканского и российского общества спиритизмом», удачно выделяя в этом сюжете драматургические нити от комедии Толстого «Плоды просвещения» к чеховскому замыслу. И тут научные рассуждения о природе треплевской пьесы отступают в магическом пируэте: «Быть может, пьесу о Мировой душе вообще нельзя рассматривать как художественное произведение, сколь бы ни была она полна символов и аллюзий. Не относиться ли к этой мистерии так, как относятся к сновидениям, галлюцинациям или видениями? Их можно пытаться истолковать, понять их скрытые символы, но вряд ли к ним можно подходить исключительно с точки зрения историка литературы, компаративиста, знатока философии».
Этой ирреальной пьесе Чехов уготовил пройти через восприятие всех действующих лиц своей комедии. И тот признанный эффект, что все они «так или иначе, ею "проверяются"», Волчкевич существенно развивает, убеждая, что сам же Чехов «задумал пьесу, где и мужчины, и женщины будут поверять свою жизнь творчеством», что «даже персонажи "Чайки", не принадлежащие к актерскому и литературному цеху, видят свои жизненные драмы и коллизии как сюжеты для литературных произведений». Но во всех этих, по определению Чехова, «разговорах о литературе», автор тонко отмечает важную деталь, что это – именно «разговоры». «Разговоры людей, которые больны искусством». И именно в этой болезненной возбужденности забредают на путь заблуждений. По предположению Волчкевич, «"Чайка" создается как некая "история болезни" людей, чем компас жизни упорно показывает в сторону "большого" искусства, однако не приводит к искомой цели, зато уводит от осуществления своей "маленькой" жизни как таковой».
Рассматривая «Чайку» как комедию заблуждений, где «речь идет о некой мечте, фантазии, когда творчество видится возможностью изменить свою жизнь, сделать ее необыкновенной, великой, "полной значения"», но где «эта мечта о величии так много обещает и обманывает сполна», Волчкевич отнюдь не мыслит развенчать истинную ценность радости творчества. Кто же не согласится с тем, что «искусство – заманка к жизни», как писал Толстой в «Исповеди», или же, по определению Пиранделло, «замена жара непрожитой жизни»? Но фокус в том, что в «Чайке», по мнению Волчкевич, предъявляющей к творчеству гамбургский счет, «творчество таковым не стало», «Чайка» лишь «неумолимо выявляет недостаточную решимость или готовность к безжалостному монологу о "себе в искусстве"». Потому у нее возникает уточнение, что «все-таки не совсем верно называть "Чайку" пьесой о творчестве. Но – о миражах творчества». И эта сентенция находит оригинальный смысловой отклик в символическом названии пьесы: «Чайка сама по себе красива, но если ее убить, а потом еще изготовить из нее чучело, то получится подобие живой птицы. Подобие искусства, искушение творчеством, вечно манящее и вечно обманывающее, подобие жизни, непрожитая жизнь – морок всех героев пьесы».
Пожалуй, в предложенной системе «заблуждений» возможно нащупать код к жанру комедии. В связи с этим позволю себе поделиться собственным «оправданием» комедийности «Чайки». Прочитав у Ромена Гари, что, «если бы смерти не существовало, жизнь утратила бы свой комический характер», стало понятно, почему Чехову была необходима финальная закулисная смерть. Так вот, «заблуждение» – не является ли своего рода катализатором комического характера жизни? А если бы заблуждений не существовало, смогла бы жизнь не утратить свой комический характер? Хотя эти вопросы и не возникают на страницах книги, но она их пробуждает, вызывая читателя на диалог.
Стоит отметить, с каким личным творческим достоинством Майя Волчкевич заранее обезоруживает потенциальных оппонентов, готовых пуститься в научные споры с ее книгой. Ведь в ней в итоге она задается вопросом: «Почему именно чувство личной свободы оказывается главным в творчестве для автора "Чайки"?» Несомненно, чувство творческой свободы – внутренняя необходимость и для ее исследователя.