Академия протагора в. А. Ивашко принципы эволюции человека – человечества

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 27 28 29 30 31 32 33 34 ... 37

доверия. Доверие есть промежуточное состояние сознания между Верой и Неверием, т.е. надежда на превращение слова-обещания в дело – реальное исполнение его. Отсюда и синонимизация выражений “неоправдать надежды” как “утратить доверие”. Но антоним к ним “превзошел все наши ожидания” явно указывает на поляризацию, полюсизацию надежды по некоторой шкале от полного краха, невосстановимости до получения много большего, чем ожидалось. Срединные колебания в общественном сознании есть норма, а вот крайности заслуживают обязательного оценивания как осуждения-наказания или прославления-награждения. Но стохастика этой шкалы архисложна, ибо далеко не редки случаи, когда человек претендует на награду-признание заслуг, а в ответ получает осуждение-наказание, т.е. больше не всегда означает лучше (принцип необходимости и достаточности), а принцип: лучше меньше, но лучше переводит акцент с количества на качество. Оказывается, в общественном сознании интуитивно, подсознательно работает оценочный принцип необходимости и достаточности как в самосохранении (один из примеров: юридический принцип необходимой самообороны), так и в самоприумножении (главный закон предельных плотностей/объемов).

Но любое обсуждение завершается либо осуждением – отрицанием, либо присуждением – прибавлением. И совершает все это Суд, который может быть праведным, справедливым, либо неправедным, несправедливым оценочно (рацио и/или эмоцио) тремя сторонами процесса строго по УФО: Актант/истец, Пассивант/обвиняемый и Наблюдатель/суд. А если учесть, что истец не всегда есть реальный потерпевший, а обвиняемый – реальный виновник, а суд – реальный правозащитник, то вся судебно-пенитенциарная система становится социальной “черной дырой”. И отчаянный крик: А судьи кто?! остается лишь гласом вопиющего в пустыне. Таким образом, главная прерогатива Суда состоит в оценке поступка как акта жизнедеятельности каждого отдельного человека на предмет его осуждения или награждения, которые в ходе тщательного анализа могут быть даже переквалифицированы в силу разных причин, т.е. поменяться местами.

Приход к Власти монархического домостроя автоматически вводит родительский принцип судопроизводства: Как Я сказал(а), так и должно быть! Делегирование полномочий наместникам в провинциях и далее в муниципиях автоматически создает не только ступенчатость судебных полномочий, но и неизбежно разнобой в трактовке воли – политики монарха на каждом уровне вплоть до отсебятины и самодурства. Отрегулировать точность следования наместнической иерархией воли монарха и должны были скрижали – письменные законы как первоисточник. Но это мало повлияло на поток аппеляций и кассаций, которые и породили феномен помилования. Но психотипически помилование судебное через кассацию есть иерархическое (часто самодовольно-заносчивое) указание на то, кто в доме хозяин, а социотипически – это признание несовершенства самой судебной системы вплоть до ее дискредитации в общественном мнении (т.е. полном крахе доверия). А так как помилование по сути есть награда относительно ситуации осуждения, то автоматически монарх в общественном мнении обретает черты благодетеля, а нижележащие судебные инстанции – образ лихоимцев. А реликт современного президентского помилования – это вообще чисто ритуальный фарс – отрыжка монархизма, не имеющий ничего общего с демократией и тем более с гражданским обществом, где обязаны править законы, а не персоны. Так и вся наградная функция осталась на милость главы государства исторически повсеместно. Возникает автоматически вопрос о том, входят ли сюда наместнические назначения и снятия? Значит нам необходимо вернуться к гносеометодологическим основаниям оценивания, т.е. ранжирования по шкале:

+ 0 -

поощрение наказание

награждение осуждение,

которая отражает хронотопную успешность/неуспешность продвижения личности от зачатия до постмортального забвения по корпоративно-статусной пирамиде от подошвы к персонально-социальной вершине как смысло-жизненной цели (стать тем-то, сделать то-то). Архетип экзистенциального цикла как восхождения к вершинам с неизбежными падениями, зависаниями, скатываниями вниз (в пропасть), остановками/закреплениями и попытками новых подъемов/карабканий хорошо известны в мировой литературе. А так как личность всегда есть триединство физио- психо- социотипов, то и восхождение/рост генофизиотипический, фенопсихотипический, инфосоциотипический оценивается четырьмя структурами в определенном хронотопе:

Из этой формулы оценки строго системно-логически следует противостояние самооценки и инооценки, где инооценка онтогенетически первична, а самооценка вторична, ибо новорожденный может опираться в своих оценках интуитивно-чувственного принятия решений лишь на базу генофизиотипа. Все остальное формируется постепенно, начиная с взаимодействия с матерью кормилицей, которая по сути есть одновременно врач-диетолог, учитель-воспитатель и начальник-судья. Затем в процессе роста-воспитания, обучения самообслуживанию, инообслуживанию, самообеспечению, инообеспечению идет непрерывная социализация с объективацией передачи матерью другим лицам функций врача, учителя, начальника (процесс весьма сложный и часто противоречивый, что неизбежно сказывается и на здоровье, характере и статусе воспитуемого). Особая статья – статус папы-начальника, которому исторически была уготована роль сурового судии.

Таким образом, в жизни каждого человека имеется неизбежно кроме родителей – судей:

генофизиотипический судья-врач

фенопсихотипический судья-учитель

инфосоциотипический судья-начальник,

которые в сложных, спорных случаях собирают консилиум врачей, экзаменационную комиссию учителей и производственную комиссию начальников, чтобы вынести свой вердикт в персональную медицинскую карту, образовательную карту и трудовую карту. Вердикт определяет хронотопную степень трудоспособности, уровень профессионализма, должностной статус с соответствующими правами и обязанностями, а также определенным контрактом материально-моральным вознаграждением и взысканием. Заметим, что обычно, в норме не личность выбирает себе эти четыре категории неизбежных судей, а жизненные обстоятельства, поэтому далеко не редкостью являются расхождения между хронотопной самооценкой и инооценкой, которые чреваты скрытым, имплицитно-кумулятивным или явным эксплицитно-взрывным конфликтом. Разрешить последний можно только в независимом от обеих сторон конфликта муниципальном суде.

Но здесь наш системно-логический анализ вступает в противоречие с исторической практикой, ибо многие тысячи лет муниципальные суды такими делами просто не занимались, ибо не было соответствующего законодательства. А законодательства не было потому, что царила идеологема богоданности родителей, здоровья, ума и власти, а значит и вершилось все по принципу: бог дал – бог взял. (ср. брачную клятву:…и только смерть разлучит нас!). И какой суд осмелился бы спорить с богом?!

Но суд был и действовал. Однако разбирал он дела коммунальные, ибо и первые законы писались для регулирования взаимоотношений в городе как качественно ином типе муниципии, где обычаевое право деревень уже плохо работало в связи с мультикультурностью. Полисное коммунохозяйство и стало первым предметом приложения законотворчества, начиная с территориальной юрисдикции и фискально-бюджетного распределения, которое через таможню неизбежно вышло на торговые операции обмена. Автоматически возникла проблема мер и весов как стандартов обмена собственностями: частная (домохозяйственная, инохозяйственная), коммунальная (муниципальная техносфера) и государственная (межмуниципальная техносфера). При этом не стоит забывать о трех функциональных хронотопно видах собственности: владеть, распоряжаться, пользоваться, где реальностью есть только пользование (часто вопреки всем распоряжениям и правам владения). На коммерческую первопричину муниципального (полисного) суда указывают и аптечно-ювелирные весы в руках Фемиды, ибо перераспределение собственности в городе обрело волюнтаристско-ситуативный характер в противовес наследственному деревенскому, включая взаимопомощь по принципу талиона.

Началась всемирно-историческая борьба по перераспределению собственности по праву силы и в силу права. И она идет до сих пор, хотя отнятие собственности по праву силы все более сокращается в пользу договорной передачи в силу права. Однако договорная передача в силу права неизбежно требует четкой идентификации товара, услуги, информации, владельца этого товара, услуги, информации, законности его права владения ими и передачи этого права другому лицу на законных основаниях. Таким образом, строго по УФО необходимо иметь счетно-учетные идентификационные данные о продавце, покупателе и регистраторе сделки, купли-продажи, счетно-измерительные идентификационные данные о продаваемых товаре, услуге, информации, счетно-учетные идентификационные данные о законности владения продаваемым и счетно-учетные идентификационные данные о законности приобретения продаваемого именно данным лицом (это касается как физических, так и юридических лиц в их разных сочетаниях). А так как речь идет о временной или окончательной, платной или бесплатной передаче собственности из рук в руки, то количество всех возможных вариантов сделок резко возрастает. И отрегулировать все это строго системно-логически в виде законодательства архисложно. Но процесс пошел.

Исходные муниципально государственные указы о передаче собственности во владение, распоряжение, пользование вцелом и пораздельно дополнились нотариальными письменными заверениями о легитимности сделок между частными лицами. Фактически нотариус стал первым юрисконсультом и первым адвокатом, т.е. частным чиновником-посредником между личностью и государством, которому доверяют как граждане, так и бюрократия муниципии – государства, выдавшая ему соответствующий документ на право такой деятельности. Автоматически возникает проблема противоположной стороны в судебной тяжбе:

А так как имеем дело только с собственностью:

домохозяйства,

инохозяйства,

коммунохозяйства (муниципии),

государства,

то для суда важно знать, имело ли место само событие, т.е. факт присвоения чужого товара (движимого и/или недвижимого имущества), услуги (работы и/или бездеятельности), информации (зафиксированной и/или незафиксированной), либо его порчи вплоть до уничтожения (отсюда степень порчи-восстановимости, а значит и ущерба) или только подготовка к данному событию, или уже его практическая реализация, которая в силу некоторых причин так и не была осуществлена до конца. Но здесь суд может столкнуться с проблемой дифференциации истца и заявителя, который может даже понятия не иметь о должном истце. Более того, истец в силу некоторых причин может категорически отрицать само событие, либо свою принадлежность к нему в качестве потерпевшего. А это автоматически не дает возможности суду квалифицировать событие как преступление закона о собственности, а значит и включать свои функциональные обязанности, которые будут восприниматься обществом как незаконное вмешательство в чужую жизнедеятельность. Отсюда автоматически же возникает проблема досудебного следствия, которое должно максимально возможно полно установить и идентифицировать всех участников события (как исполнителей, так и организаторов и вдохновителей - идеетворцев) и его свидетелей, все объекты посягательства в их исходном (до момента события) качественно-количественном состоянии, все предметы/орудия потенциального преступления. На основе полученных досудебным следствием данных производится максимально возможно строгая системно-логически реконструкция события в его пошагово-пооперационной развертке в пространстве – времени, т.е. хронотопе от и до, где от есть первая зафиксированная экспликация самой идеи события/преступления, а до – результативность ее претворения в жизнь практически. А полнота такой хронотопной реконструкции есть залог её доказательности не только для суда, ответчика, но и общественности (что архиважно для сохранения доверия к судопроизводству, а значит и престижа суда как базового социального института).

Итак, фундаментальный для любого социума закон о собственности неизбежно предполагает систему непрерывного мониторинга ее экзистенциального цикла с момента ее проектирования до полного уничтожения (трансформ постмортального рассеяния и забвения), а значит и строгий качественно-количественный учет ее перемещения в пространстве и/или времени из рук в руки, включая моменты бесхозности. И эта база данных должна быть всегда открыта для общества, но мощно защищена от самовольного вторжения любых лиц структурной многоуровневостью, по которой легко проследить как экзистенциальный цикл любой собственности, так и экзистенциальные циклы ее временных и постоянных собственников по владению, распоряжению, пользованию в целом и пораздельно. Но если паспорт недвижимости как техносферно, так и социосферно вести не так сложно, то движимое имущество, особенно мелкие предметы требуют наночипов-идентификаторов с возможностью их перекодификации в базах данных.

Следовательно, необходимо иметь:

архивную базу данных всего движимого и недвижимого имущества на основе полной иерархически строго системно-логической классификации;
аналогичную актуальную базу данных всего экзистенциального движимого и недвижимого имущества;
регистрационную базу данных о возникновении, трансформации (техносферной и/или социосферной) и исчезновении движимого и недвижимого имущества.

Понятно, что точно такие же базы данных должны быть для всех физических и юридических лиц. И такая работа документологами (архивистами, библиотекарями-библиографами, классификаторами в разных областях науки и сферах деятельности) ведется уже тысячи лет, задолго до появления Александрийской библиотеки. Но отсутствие должных гносеометодологических оснований сохраняет разобщенность таких исследований. К тому же строгие системы учета и контроля резко повышают ответственность каждого на своем участке работы, а значит и ограничивают свободу самовыражения, что автоматически вызывает социопсихологическое неприятие части сообщества.

Но параллельно с указно-нотариальной передачей прав на собственность с возникновением денег формируется качественно новая, финансовая кредитно-долговая система в виде ломбардов и банков, где основой бухучета становятся универсальные посреднические единицы обмена, которые окончательно виртуализировались с изобретением бумажных денег. Скорость налично-безналичных расчетов и обезличенность самих денег (а в этом природа их универсальности как средства обмена) внесла в проблему учета передачи прав на собственность полный хаос. Отследить движение отдельных денежных единиц становится просто невозможно (современная антикоррупционная спецмаркировка сугубо хронотопна, и купюрозащитные элементы еще как-то помогают в борьбе с фальшивомонетчиками, но не говорят о количестве рук, которые их держали и т.п.). Единовозможный выход из положения – отмена наличных денег и полный переход на безналичные, а значит и строго канализированные расчеты во всех без исключения ситуациях обмена товарами, услугами, информацией. Но это будет качественно иной способ социально-психологического и технотехнологического бытия, требующий длительной и тщательной всесторонней подготовки. Таким образом и все торговые, зарплатные и иные денежные операции автоматически попадают в регистрационные базы данных о собственности и собственниках т.е. практически полная база данных в текущем режиме: доходы-расходы, а значит и точная статистика их строго по пространственно-временным параметрам.

Таким образом, работа следствия резко сужается, ибо подавляющая часть ее будет проходить практически на уровне современного дознания соответствующими контрольно-ревизионными органами. А так как все операции с собственностью носят контрактный характер, то эти органы следят за всем экзистенциальным циклом контракта от его формирования (договор о намерениях), заключения (на законных основаниях), строгого выполнения (с соответствующими санкциями за отклонения от прописанного в контракте) и завершения с искомым результатом (неудовлетворенность которым может быть оспорена в арбитражном порядке). И, пока категории законности и справедливости будут расходиться в умах контрагентов, таких обращений в арбитраж будет достаточно много.

Структурная схема контрагентов

охватывает все случаи взаимодействия напрямую (Актант-Пассивант), но Наблюдатели (контролеры, следователи и т.п.) неизбежно столкнуться с множеством весьма хитроумных схем опосредованного взаимодействия. Здесь все контрагенты выступают как единое целое, хотя на самом деле каждый из них тоже продукт контрактного образования вплоть до личности. Таким образом, исходным является брачный контракт по демовоспроизводству полноценной смены поколений, который в силу ряда причин не выполняется, но и не разрывается.

Отсюда неизбежно следует необходимость наряду с Законом о собственности иметь и Закон о собственниках, а значит и Закон о технологиях который увязывает Техносферу (собственность) и Социосферу (собственников) в единое целое. Таким образом мы получаем диалектическое единство триады

Техносфера

Технология

Социосфера

где технология есть не что иное как трансформ познания и преобразования в целях самосохранения и самоприумножения в Модели муниципии.

Закон о собственниках есть закон о физических и юридических лицах, которые имеют право быть собственниками, начиная с собственного тела и жизни путем роста генофизиотипического фенопсихотипического, инфосоциотипического как самостоятельно, так и в содружестве и/или противоборстве с другими подобными телами вплоть до киборгов (статус которых пока что повис в воздухе). А так как рост есть базовое самоприумножение бионта, геономически ограниченное функциональным самосохранением в условиях данной гравитации и срока жизни, то на первое место неизбежно выходит временность бытия, а значит и собственности в одних руках. Преодоление временности через принцип наследования генофизиотипического, фенопсихотипического не вызывает конфликтов в силу очевидности, тогда как принцип наследования инфосоциотипического весьма конфликтогенен прежде всего в социально-экономическом вещественном аспекте. И наше филонтогенетическое доказательство безусловного приоритета муниципии (начиная с протомуниципии) на право наследования с последующим владением, распоряжением, пользованием неизбежно вызовет бурное негодование сторонников приоритета частной (домохозяйство, инохозяйство) или государственной собственности, пока гуманономический метод строго системно-логического анализа не овладеет массами.

Гносеометодологически важно подчеркнуть здесь и тот факт, что муниципия, начиная с протомуниципии, де факто есть первое юридическое лицо, а человек через фенопсихотип четко делится на физическое и юридическое лицо по признаку телесности и корпоративного статуса (яркий пример: гражданство). Такой Закон о собственниках снимает базовую проблему гипертрофированного экзистенциального наследственного иждивенчества, а значит и вынуждает каждого к максимально возможно полной и всесторонней персональной самореализации (почивать на лаврах предков будет просто невозможно, что автоматически будет работать на равенство исходных стартовых позиций в карьерно-иерархическом росте в рамках домохозяйства, инохозяйства, муниципии, государства).

Закон о технологиях познания и преобразования ради самосохранения и самоприумножения есть закон о правилах добычи, воспроизводства, производства, эксплуатации и утилизации путем деструкции/конструкции каких-либо целефункционально полезных вещей (включая ситуативные безделушки), которые четко делятся на натурофакты, артефакты и все более многочисленные гибриды из них (артификация натурофактов: алмаз-бриллиант, натурификация артефактов: тамагочи), где ведущую роль играет агроселекция. Но экзистенциальный цикл полезных вещей может быть как весьма коротким (глоток воздуха, воды, сорванная и тут же съеденная ягода и т.п.), иммедиатным, так и многотысячелетним (египетские пирамиды и т.п.). Следовательно отсроченное потребление и длительное функционирование/пользование требуют должного ухода за этой вещью для сохранения ее целефункциональных свойств, а в случае их потери – возможного ремонта/восстановления. Таким образом технология – правило создает само право функционировать целеположенно, откуда следует, что

т.е. гуманистический принцип рассматривать человека всегда в качестве субъекта, а не объекта есть не голая сентенция, а вполне строго системно-логический вывод.

Закон о технологиях отсюда будет неизбежно состоять из двух кодексов стандартов познания и преобразования:

Техносферы,
Социосферы,

но оба кодекса обязаны исходить, а значит и подчиняться Кодексу прав и обязанностей человека и гражданина (см. проект Кодекса Протагора). Однако здесь мы оказываемся в ловушке двуединства элемента и системы, Человека-Человечества, когда несоблюдение стандарта нанесло ущерб только самому исполнителю и/или его техносферному окружению, т.е. среды местонахождения, а не другому, другим людям. Возникает проблема квалификации вины исполнителя, тяжести ошибки, проступка, преступления в зависимости от мотива как причинно-следственного толчка, спонтанного, преднамеренного, непреднамеренного, по неосторожности и т.п.

Таким образом, смерть исполнителя может быть квалифицирована как самоубийство, смерть по неосторожности, смерть в результате несчастного случая (самая популярная лазейка для ленивого ума), доведение до самоубийства и т.п. вплоть до эвтаназии (принцип: добей меня, чтоб я не мучился как проявление милосердия известен со времен протомуниципии). Но кроме персональных самоубийств и т.п. мы имеем дело с сектантски зомбированными групповыми самоубийствами и даже с идеологически зомбированными массовыми самоубийствами, которые вполне могут быть квалифицированы судом как доведение до самоубийства, включая военные и/или вооруженные конфликты и полномасштабные войны развязанные политико-идеологическим руководством.

Смерть человека как высшая степень ущерба в процессе познания и преобразования ради самосохранения и самоприумножения имеет гносеометодологический смысл только относительно техносферы (от иголки до космоплана), где жертвы неизбежны в силу непрерывной (а потому и малопредсказуемой) изменяемости всего и вся. Самопожертвование ради другого человека всегда было, есть и будет высшей честью и доблестью как проявление взаимопомощи по принципу талиона. Остается смерть как результат насилия человека над человеком непосредственно и опосредованно, а значит и градация степеней физиотипического, психотипического и социотипического насилия на всем протяжении экзистенциального цикла с учетом неизбежных половозрастных трансформаций в принятии решений: хочу – могу – надо₁ – надо₂. И это первоочередная, архисложная, но неизбежная целефункциональность юристов – законотворцев, ибо суду необходимы основания и рамки для вынесения вердиктов по квалификации степени тяжести, т.е. социальной значимости великого множества ситуативно разнообразных заявленных и реальных ошибок, проступков, преступлений с учетом половозрастной и профессиональной дееспособности участников данных событий. В идеале эти основания и рамки законотворцев должны стать телом - надо₂, а значит права человека и гражданина есть права личности, а его обязанности есть права общества (гражданского) как совокупности таких же личностей с точно такими же правами.

Итак, перед судом обязаны быть две стороны:

сторона истца и его адвокат,
сторона ответчика и его адвокат.

У каждой из сторон может быть свой взгляд на заявленное и реальное событие, где неизбежно обязаны быть:

инициаторы,
организаторы,
исполнители,
участники,
свидетели,

вольные – невольные,

посвященные – непосвященные,

активные – пассивные,

честные – нечестные,

законопослушные – непоследовательные

и т.д.

И суду предстоит доказательно перевести событие в факт и установить, чьи права оказались при этом ущемленными, а чьи обязанности превышены (противоправная деятельность) или приуменьшены (противоправная бездеятельность) с четкой последующей юридической и этической квалификацией действий каждого причастного (живого или мертвого, бывшего на месте события в момент самого события или нет строго по УФО и установленной/доказанной цепочке причинно-следственных связей, начиная с кумулятивной идеи).

Но эта полная развертка классического судопроизводства, является весьма дорогостоящей социально-экономической процедурой. И если на экономику судопроизводства от органов дознания, включая все виды разведки, до исправительных заведений еще периодически обращают внимание во время составления годового бюджета, то на социальную составляющую, т.е.эффективность системы судопроизводства как таковой, все зашоренные жупелом демократии с ее якобы исходным триединством властей старательно не обращают внимания. А все дело в том, что каждая власть вынуждена изображать заботу о своих потенциальных и реальных работодателях:

законодательная исполнительная судебная

партии производители правоохранители

избиратели потребители правонарушители

А лишиться этих работодателей означает остаться без работы, ибо это все есть армия высокооплачиваемых бюрократов-чиновников, которые блюдут свои корпоративные интересы много выше обычно, чем собственно народные. И выжить они могут только за счет непрерывного увеличения все большего количества казуистически сложных юридических (законодательных и исполнительно-инструктивных) форм, норм, цепочек действий, которые, якобы, только и могут вывести на должный результат. Поэтому юристы плодятся как тараканы, а действуют как пауки, опутывая социум мириадами липких нитей юридически колючей проволоки с токами разной силы и напряжения.

Судебная власть есть конечная цепочка Правительства, именно поэтому его истинная эффективность как института демократии ярче всего проявляется в количестве преступников (потенциальных и реальных, пойманных и непойманных, осужденных и неосужденных, справедливо и несправедливо, доказательно и произвольно и т.д.). Рядовому избирателю эффективность законодательной власти оценить весьма сложно, эффективность исполнительной власти много проще, но только в близких ему областях деятельности (временной лаг от авиастроителя до авиапассажира составляет несколько лет), а вот результат деятельности судебной власти у всех на виду, прежде всего по уличной преступности (реальной, а не по сводкам правоохранителей). Но и реально преступность есть продукт несовершенства работы Правительства, начиная с законодателей, которые предопределяют деятельность всех нижележащих властей. Следовательно, автоматически возникает проблема надзирательного органа над своеволием (обычно ситуативным) и эффективностью деятельности законодателей. И рядовые избиратели таковыми быть не могут в силу некомпетентности, значит это должны быть профессионалы. А это качественно новый орган власти.

Исполнительная власть избираема и подотчетна законодательной. Но тогда о какой независимости вообще может идти речь!? Значит она либо избираться должна по другому, либо отчитываться перед другими, либо и то и другое.

Судебная власть может избираться по разному, а вот подотчетность ее висит в воздухе, хотя политико-информационные нормативы она получает от законодательной, а финансовое и материально-техническое обеспечение от исполнительной власти (действовать по законам мирного времени и по законам военного времени, по принципам общественно-политической кампании по борьбе с явлением, признанным государственной угрозой, т.е. состоянием ЧП: наводнение, засуха, землетрясение, голод, эпидемия, алкоголизм, наркомания, идеология, сепаратизм и т.п.). Значит и независимость судебной системы есть фантом. А вот провисание подотчетности представляет собой явную дыру в системно-логической цепочке. И природа этой дыры сугубо эволюционно-историческая. Монархия в силу невозможности всеохватности неизбежно делегировала свои функции наместникам в регионах и муниципиях, которые при отсутствии строгих письменных регламентов действовали по своему усмотрению, часто наперекор воле монарха, его политике (отсюда и исторически сложившаяся повсеместная и неизбывная вера людей в справедливого Правителя и неверие в его наместников). Для упорядочения властной иерархии и единства государственной политики монарх создает при себе три центральные (центробежно-центростремительные) группы советников по законодательной, исполнительной и судебной властям, которые естественно подчиняются только ему. Конституционализация монархии началась с выборности законодательной власти в виде парламента, где по сути было всегда два лагеря-партии: экспортёров и импортёров товаров, услуг, информации мирным и/или военным путем. И здесь интересы Духовенства, Воинства (аристократов - землевладельцев), Купечества (торгового, финансового, промышленного) и Ремесленничества часто образовывали весьма причудливые клубки разной степени устойчивости. Понятно, что для реализации своих интересов им необходимо было влиять на исполнительную власть, т.е. выцарапать ее из рук монархии, самим назначать и снимать по мере необходимости. И на это выцарапывание ушли века, формальные реликты которого сохранились и в наши дни в декоративных псевдомонархиях. Дольше всех в руках монархии продержалась судебная власть (вспомним реликт помилования). Именно поэтому в руках демократии оказался явно недоношенный, недоразвитый ребенок, который эволюционно переживает период пубертатного становления с его своенравием, капризами, доказательством своей значимости вплоть до исключительности. И все это при явной зависимости от папы (законодательной власти) и мамы (исполнительной власти), т.е. метаний от одного к другому. Любопытно, что папа и мама часто ведутся на это, привечая свое чадо новыми подарками - привилегиями, боясь потерять такого союзника в борьбе за власть. Из-за этого наступило явное демократическое ожирение/разбухание судебной власти, ее вторжение во все сферы деятельности и жизнедеятельности Человека-Человечества вплоть до самых интимных. А это значит, что она посягает на профессиональные права и обязанности родителей (домохозяйство), врачей (медицина), учителей (педагогика), руководителей (инохозяйство) и т.д., упирая на их обязанности, кои далеко не всегда должным образом прописаны, и предлагая взамен наиглупейшие рецепты физиокоррекции, психокоррекции, социокоррекции репрессивного типа. Царит полнейший произвол в квалификации ошибки, проступка, преступления и их тяжести, т.е. социально-экономической значимости. Понятно, что вина за все судебные перегибы в значительной мере лежит на ее родителях (законодательной и исполнительной властях), но главная причина кроется в полной безответственности самой якобы независимой судебной власти, ибо она лишь формально анализирует причины ошибок, проступков, преступлений тех, кто попал в ее жернова. Она информирует общество по некоторым счетно-учетным параметрам, которые обычно сама же выбирает, но не отчитывается перед ним с глубоким анализом причин текущих нарушений законодательства. А попытки отдельных ученых, желающих сделать такой анализ, прямо или косвенно ограничиваются вплоть до цензуры засекречивания (плод демократического хитроумия). И такое лицемерие Правительства вполне понятно, ибо иначе вскрываются реальные основания оценки эффективности его деятельности как Власти. А эта эффективность оценивается народом по уровню свободы физиотипической (перемещение в предметном пространстве), психотипической (доступа к любым источникам информации), социотипической (самореализации в социально-ролевой иерархии, неумно называемой иногда социальным лифтом) при необходимом и достаточном уровне трофообеспеченности. Любопытно, что избыток трофообеспеченности неизбежно ведет к оскотиниванию из-за ожирения физиотипического, психотипического и социотипического вплоть до социопатии (весьма напоминает синдром Обломова). А недостаток – к истощению и тоже вплоть до социопатии и даже бунта. Смешно сказать, но по сути и ожирение и истощение есть продукт неэффективной деятельности Правительства, т.е. подчинения ее формуле:

дефицит – изофицит – профицит.

Значит корень преступности кроется в дисбалансе чьих-то прав и обязанностей, ибо другого нам просто не дано, т.е. справедливость есть баланс прав и обязанностей, которые пенитенциарной системой отнюдь не корректируются. Но тогда возникает проблема самой целесообразности содержания такой системы социумом.

Пенитенциарная система есть сложнейший эволюционно-исторический конгломерат мер борьбы с нарушителями этико-юридических норм поведения особи от проекта до постмортального забвения. А так как судей столько же, сколько и людей (хотя на самом деле их много больше не только за счет мертвых но и за счет других бионтов как домашних, так и диких) и все они предпочитают право силы, но вынуждены из-за его временности в экзистенциальном цикле переходить на доминацию силы права, то возникает система некоторых социальных и идеологически единых норм, правил муниципального самосохранения и самоприумножения. И с момента рождения эти правила начинают прививать человеку поэтапно с половозрастным развитием, что справедливо называется социализацией. Но социализация, есть трансформ доместикации которая изначально зиждилась на принципе кнута и пряника. Последующая вербализация символизирует кнут и пряник в страх и удовольствие, переводя управление друг другом в словесную фазу: слово-дело, а значит начинает обретать силу феномен обещания-прогноза, который, закрепившись в памяти, переводит систему поведения в нормативно-виртуальную фазу (именно поэтому мы говорим о глупости принципа: незнание закона не освобождает от наказания за его неисполнение, который неправомерно перенесен из естествознания).

Система наказаний изначально четко делилась на доинициационные (детские), взрослые и старческие, т.е. по социальному половозрастному статусу демовоспроизводства, фертильности, физической силе и выносливости. Снисходительность к детским шалостям и старческой немощи – фундамент муниципального согласия, ибо половозрастные этапы проходит каждый человек.

Физиокоррекция кнутом и пряником исторически выродилась в членовредительство от легкого (гематома) и преходящего (сечь розгами и т.п.) до тяжкого (отрубить палец, руку за воровство, отрезать язык за лжесвидетельство и т.п.) и уже пожизненного, но явно не воинского увечья.

Психокоррекция словом и делом зиждилась на пристыжении, взывании к совести виновного и покаянии (от позорного столба в его многообразных формах вплоть до позорных публичных работ до лишения имени на время наличия долга). Но формальное покаяние и искреннее раскаяние внешне малоразличимы и эффективны только относительно людей чести и достоинства, т.е. ответственных по принципу: слово и дело, обещание и выполнение.

Социокоррекция наступает при тяжком преступлении, которое требует изоляции виновного от общества физической, начиная с долговой ямы как трансформа тюрьмы в ожидании возврата долга до изгнания из муниципии, т.е. изоляции социальной (типа предать анафеме). Но изгнание эффективно из малочисленной деревни, где все всех знают, а не для многочисленного города с непрерывной миграцией людей, где легко затеряться в толпе. Поэтому для отверженных придумали клеймение, таврование, совместив как бы социокоррекцию с физиокоррекцией. И вообще городская вавилонизация этнокультур быстро все переменила, переосмыслила и формы коррекции потеряли свою логику, а система строилась исключительно на пожеланиях монарха, т.е. волюнтаристски. А так как судейский произвол имеет и некоторые системно-логические основания в смягчающих и отягчающих обстоятельствах, то за одно и то же преступление одного могли казнить, а другого присудить ко вполне подъемному штрафу и отпустить. И реликты такой градации живут до сих пор даже в переразвитых демократиях, где масс-медиа (якобы совесть и глас народа) четко говорят о резонансных и обычных убийствах, а значит и о тщательности следствия и тяжести наказания. И в чистых глазах журналистов вы не заметите и тени мысли о феодализме. Как говорится: ничего личного, только бизнес! Но если у демократии такие псы, то что-то явно не так либо с демократией, либо с псами.

Вспомним еще раз народную мудрость: не зарекаться от немощи, тюрьмы и сумы, т.е. обычно это означает переход в Чернь, зеркально-параллельный мир отверженных из вышестоящих страт. Изгнание и вытеснение есть неуправляемая изоляция, а вот осада крепости, резервация, колония, концлагерь и изредка шахтные сооружения (трансформ долговой ямы) уже являются управляемой изоляцией, через которую так или иначе неизбежно проходит вся Чернь. И если еще понятны коррекционные функции каторжных работ в колониях и концлагерях, то фактическая отсидка в тюремных камерах просто не поддается какому-либо разумному объяснению, ибо коррекционный эффект в целом не только приближен к нулю, но и обычно переходит в минусовую часть. Тюрьма стала фактически курсами повышения квалификации и школами обмена опытом для профессионалов параллельного мира. Долгие сроки пребывания неизбежно ведут подавляющее большинство обитателей к профессиональной корпоративизации инохозяйственного и даже домохозяйственного типа. А связь с волей через смену рецедивных составов привела к формированию уголовных профсоюзов с разной степенью кланово-иерархической жесткости и мощными возможностями всемерной взаимоподдержки (организационной, финансово-материальной, юридической и т.п.) вплоть до самопожертвования. Уголовная дисциплина становится эталоном исполнительности, приближаясь по сути к дисциплине в войсках на передовой военного времени, ибо и там и там неисполнение грозит смертью. Парадокс, но, когда в легитимном мире смертная казнь была заменена пожизненным заключением, в нелегитимном, нелегальном мире она сохраняется по тому же принципу убивания, как на войне. И это было исключительно внутренним делом мира нелегального но на границе этих миров стоят полицейские силы. И для них это архиважно жизненно в прямом смысле слова.

И здесь автоматически на первый план выступает проблема орудия убийства, и прежде всего огнестрельного оружия.Идея полного и всеобщего разоружения известна тысячи лет, начиная с победительского призыва Сложить оружие! и идеологии непротивления злу насилием. Эволюция идеи витиевата, многогранна и многовариантна вплоть до антицивилизационного ухода обратно в природу, возврата к протомуниципии. Но ни один ВПК никогда не пойдет на разоружение, ибо это для него самоуничтожение. И его главный идеологический посыл: кто не будет кормить свою армию, тот будет содержать чужую! отрезвляюще действует на всех власть предержащих. Дело в том, что политики не верят в силу права, которую сами и проповедуют, а потому как во внутренней, так и во внешней деятельности придерживаются шантажа правом силы (феномен жабы, раздувающейся до размеров быка). Но иллюзия самосохранения и самоприумножения за счет ВПК от армии до последней пули с ростом терроризма начинает быстро рассеиваться, ибо растет понимание индифферентности техносферы к социосфере, а значит и любой самый грозный технотехнологический комплекс может оказаться в руках врага и перенаправлен на своего создателя-владельца. А при полновластии принципа: Ничего личного, только бизнес! такой переход из рук в руки превращает стохастику в стрелу предопределенности, хотя часть людей пока что все еще считает, что не все в этом мире измеряется деньгами. Но перековать мечи на орала придется уже в ближайшем будущем, поэтому необходимо максимально возможно строгое системно-логическое, полное и всестороннее гносеометодологическое и теоретико-методологическое изучение проблемы полного и всеобщего разоружения. Дезармология (теория разоружения) обязана дать доказательную этапность этого всемирного процесса по линии: армия, полиция, гражданское население, начиная с историко-педагогического пересмотра самой идеологии оружия в свете Кодекса прав и обязанностей человека и гражданина. А так как идеология оружия ведет свое начало с охоты и рыболовства, то сначала придется четко очертить границы дикой природы и агроприроды, что весьма непросто при наличии на Земле еще множества мелких биодобычных протомуниципий естественного типа.

Если армия распускается в принципе приказным порядком, то полиция, остается и обязана иметь на своем вооружении некоторые паллиативы огнестрельному оружию в виде обездвиживающих средств быстрой доставки точечного типа и временного характера действия без последствий для здоровья. А полный и категорический запрет на оружие, взрывчатку и яды для гражданского населения неизбежно столкнется с проблемой жесткой регламентации их в народном хозяйстве. И все эти техно- , психо- , социо- , физио- , биотехнологии должны быть четко расписаны для неукоснительного исполнения в строго последовательном виде в инструкциях.

Понятно, что избавление от всех видов оружия быстрого массового уничтожения еще не снимает саму проблему орудия преступления, коими могут быть и разнообразные подручные средства или органы тела в разных видах и приемах единоборств. Таким образом снова во главу угла становится вживление в социум Кодекса прав и обязанностей человека и гражданина. Но и при его полной имплиментации в социальную ткань проблема конфликтов сохраняется, а значит на первый план выходит проблема определения тяжести вины, т.е. персонального и социально-экономического ущерба и возможности его возмещения как добровольного, так и принудительного. В целом это предмет исследования криминологии. Гносеометодологически важными здесь есть только два момента: уникальное и серийное. И здесь мы неизбежно сталкиваемся с процессом изменения и его продуктом. В эвристике эта проблема формулируется как переход серийного в уникальное, а уникального в серийное, в авторском праве это копия и оригинал и т.д. Любой объект, о котором имеется полная информация, автоматически становится технологически серийным (от произведения искусства до сверхсложного прибора, машины), а индивидуализирует такой объект только серийный шифр-номер-код. Идентификация неизбежно тянет за собой проблему схожести, похожести и обознания как ложной идентификации. А так как любой перевод события в факт есть многоэтапный иерархически сложный последовательно-параллельный процесс идентификации всех поэлементных изменений на предмет их наличия/отсутствия, то и главным в любой досудебной следственной деятельности становится профессиональная высокоточная экспертиза лабораторного аналитико-синтетического типа. И эта лаборатория должна быть независима от дознавательно-следственных структур, т.е. одинаково отдалена как от стороны заявителя, истца, потерпевшего, так и от стороны подозреваемого, обвиняемого, ответчика, что уравнивает права и возможности адвокатов обеих сторон.

Муниципальный экспертно-лабораторный комплекс объединяет все базовые физические, химические, генофизиотипические, инфосоциотипические исследования под одной крышей, позволяя любому потребителю удостовериться в единстве слова и дела, декларации, обещания и реальности, выполнения. А это автоматически заставит производителя товаров, услуг, информации отвечать соответствующим рекламным обещаниям, упреждая разорительные судебные иски. Таким образом, все социально-экономические технологии-взаимодействия становятся автоматически прозрачными для общественности, снимая более 90% всех претензий на досудебном дознавательно-следственном этапе. Такой всенародный потребительский контроль снимает проблему непрерывного роста бюрократических структур контроля и контроля контроля, а значит и упреждения ущерба с неизбежной проблемой его возмещения, что далеко не всегда возможно в соответствующем эквиваленте (яркий пример: инвалидность и смерть).

Итак, экспертно-лабораторный комплекс по сути является фундаментом диалектического единства Госстандарта и Госконтроля, ибо любой стандарт автоматически становится юридическим документом для всех причастных юридических и физических лиц, а также робототехнических и киборгологических систем с элементами самостоятельного принятия решений от самосборки до саморазрушения. Таким образом Госстандарт охватывает не только техносферу, но и социосферу, формируя связующее их качество жизни. А так как качество жизни приложимо исключительно к человеку, то и начинается Госстандарт в его целефункциональной стандартизации с Кодекса прав и обязанностей человека и гражданина, ибо для гуманономии человек есть мера всех вещей, а счетно-учетная и счетно-измерительная метрология лишь инструмент его познания и преобразования ради самосохранения и самоприумножения в качестве потребителя, воспроизводителя и производителя. Понятно, что счетно-измерительное определение качества жизни начинается с научно обоснованного прожиточного минимума, сущность которого пока что не только не раскрыта, но и подменяется ситуативными расчетными социально-экономическими (госбюджетными по сути) паллиативами виртуальных возможностей. Бюрократический волюнтаризм и формализм в определении прожиточного минимума вызывает неизбежно цепную реакцию конфликтов, которые по принципу кумуляции снежного кома могут завершиться социальным взрывом. И Госконтроль здесь не поможет, ибо он может в своем надзоре отталкиваться только от узаконненой нормы. И даже если сердобольный суд удовлетворит иск гражданина к государству, выполнить решение такого суда будет невозможно, ибо для этого придется полностью пересматривать весь годовой бюджет-закон, что маловероятно. Но это необходимо делать на самой начальной стадии формирования расходных статей бюджета на следующий год, ибо прожиточный минимум и есть базовая единица анализа/синтеза любого бюджета (домохозяйственного, инохозяйственного, муниципального, государственного и всемирного). Только выражается он не в виртуальных деньгах, а во вполне материальных товарах, услугах, информации. И если прожиточный минимум предопределяет полуголодное биологическое выживание, то крайне мало вероятно в таком социуме соблюдение прав человека и гражданина, а значит и уникальность человека. Отсюда обесценивание здоровья и самой жизни личности неизбежно ведет к судебному возмещению ущерба в соответствующих пропорциях. Катастрофы природные и социальные (войны, бунты, революции и т.п.) ведут к тому же. Об уникальности человека начинают вспоминать только при достойном прожиточном минимуме, который еще только предстоит научно обосновать в консумологии. Только тогда посягания на собственность (имущество, здоровье и жизнь человека) обретут статус эксклюзива, а общество будет рассматривать их как патологию. А пока этого не произошло судебная, система будет работать интенсивно и агрессивно. И держать ее в узде будет весьма сложно, если не изменить саму систему наказаний и их исполнения.

Этико-юридическая проблема преступления и наказания абсолютно нерешаема в рамках традиционного эволюционно-исторического этнокультурного подхода, на котором зиждятся все законодательства мира, включая самозванно авангардный евроцентризм. Сразу уточним, что не будем касаться тонкостей различения ошибки (ошибка пилота самолета может стоить сотен жизней и миллионных убытков материальных ценностей), проступка (преступная халатность при опасных технологиях), преступление (кража и съедение колбасы), ибо эти персональные девиации есть прерогатива квалификационной деятельности суда.

Гносеометодологически суд начинается с заявления о некотором событии прошлого, настоящего, а то и будущего времени (кликуши, прорицатели, прогнозисты, доносчики и т.п.), которое уже могло нанести, нанесло, может нанести определенный ущерб правам собственности некоторых физических и/или юридических лиц на их движимое и/или недвижимое имущество, а также/либо физиотипический, психотипический, социотипический ущерб здоровью, жизни конкретных людей.

Но если преступление есть нанесение ущерба, то наказание должно состоять в возмещении понесенного ущерба. Автоматически возникает проблема исчисления стоимости данного ущерба, якобы независимого как от истца, так и от ответчика и потому якобы объективного. Но стоимость чего бы то ни было есть категория весьма и весьма ситуативная (от себестоимости через рутинную продажу до аукциона для коллекционеров). Для случайно нашедшего древний клад в своем огороде его себестоимость вообще нулевая, но для археологов это уже высокая научная ценность, а для коллекционеров может как не представлять интереса, так и произвести фурор. Любой закон о кладах предполагает именно научную экспертизу, принимаемую за объективную. Какой бы относительной не была научная экспертиза, но именно она становится для суда юридическим аргументом при вынесении вердикта (принцип: закон суров, но это закон). Иногда такому юридическому (а значит и формальному по сути) выводу адвокаты пытаются противопоставить моральные аргументы. Один из них основывается на значимости данной стоимости для истца и обвиняемого. Один и тот же кусок хлеба для сытого и умирающего с голоду стоит реально по разному. И на игре такого противопоставления построено великое множество сюжетов в мировой литературе, которые критики обычно относят к категории сентиментальных (трансформ рацио: эмоцио). А это уже выход на причину преступления – его витальную значимость, т.е. его физиотипичность (базовые трофопотребности). А это значит, что суд выходит фактически на явные несовершенства (если не уродства) существующей социально-экономической системы защищаемого им государства. Из этого следует, что суд, кумулируя такие определения, обязан выходить на законодательный уровень как один из важнейших субъектов законодательных инициатив, сближая закон и мораль в единую ткань права (а это уже сфера юстициономии с обратной, т.е. контрольной связью).

Генофизиотипическая каузальность преступления есть самосохранение, самовыживание сугубо трофическое (воздух, вода, пища, свет, тепло), ассимиляционно-релаксационное (боль, отдых, сон) и экскретивное (все виды экстракорпоральных выделений). И эта первая и главная задача социально-экономической системы любой муниципии (и государства) – удовлетворять этот витальный минимум. Но он не выполняется. Государство фактически самоустранилось от решения этих проблем, им же порожденных, спихивая их на плечи любых благотворительных организаций, акций и т.п., превратив инообеспечение страждущих из прямой обязанности в факультатив. Общественные столовые, ночлежки, бани, туалеты (из опыта Древнего Рима) не везде и не всегда стали предметом наследования. Но при этом вершиной этико-юридического лицемерия государства и его социально-экономической системы стала борьба с тем, к чему само же и пристрастило генофизиотипически: с наркозависимостью (от курения, алкоголизма до инъецирования). Произошла естественная синонимизация стоимости, значимости, ценности относительно каузальной потребности. Причем потребности биофизикохимической, т.е. системообразующей для генофизиотипа, избавиться без подобного подобным (принцип гомеопатии) практически невозможно. Социотипический запрет неизбежно у части беспринципной молодежи вызывает противопоставление психотипическое: попробовать (принцип запретного плода в свете явного лицемерия), а это в свою очередь (но далеко не прямо, а весьма опосредованно, иногда супервитиевато) ведет к персональной, либо индивидуальной зависимости. И таких явное меньшинство. А все остальные прилипают к этому количеству совсем по другим причинам (психотипическим: например: барьеры для самореализации или социотипическим: например: бороться против запретов социума – это круто и в кайф). Мы уже говорили, что любая попытка выделиться из ряда вызывает неизбежно подобные, но менее креативные желания тоже выделиться, из моего ряда, создаванием нового ряда (принцип оригинала и копии как трансформ подражания, на котором зиждится весь феномен моды). Себестоимость наркотиков всех типов находится на уровне кухонного ножа (запретить который пока что не пришло ни в одну голову только из-за того, что им тоже можно убить как себя, так и другого, не говоря уже о порче имущества и того и другого). Все наркозависимые имеют право по первому постулату Кодекса Протагора на свою дозу, удовлетворение которой снимает все проблемы по добыванию путей и средств их присвоения, как растянутая во времени эвтаназия т.е. обезболивание от мира реального (о том, что генофизиотип человека есть только мир реальный говорилось выше многократно). Задача социума состоит в воспитании ответственности не за себя (это твои проблемы, ибо твой личный выбор), а за других, т.е. мои фантазии с самим собой – это исключительно мое личное дело, но они физически, химически, тактильно не должны касаться других лиц. Таким и только таким путем мы имеем единовозможный выход из паутины наркозависимости, ибо это путь самоуничтожения, который, как и суицид, не есть проблема истинно гражданского общества, где каждый в полной мере наделен правами и обязанностями, едиными для всех и каждого. Ведь наркотики любого вида, вегетарианство и мясоедение, сыроедение и вареноедение и т.п. есть одного биофизикохимического поля ягодки, т.е. генофизиотип в неизбежном единстве с фенопсихотипом и инфосоциотипом, (напомним, что проблемы феральных людей, киборгов и роботов мы оставили в стороне). Понятно, что триединство личности позволяет говорить только о доминантах одной из трех составляющих и только труп дает формальное, но не содержательное, представление о физиотипе в чистом виде. Для идентологии труп есть лишь точка отсчета (и при грамотной, высококвалифицированной развертке весьма информативной), отталкиваясь от которой криминология имеет возможность реконструировать пусть и не точный, но психотип, а на его основе и социотип (заметим, что воспитание ложным масс-медийным видео- и логорядом является строго по принципу лицемерия вторичным источником технологии преступности). И тот факт, что криминология повсеместно сталкивается с поразительной реконструктивно правильной несовместимостью генофизиотипа, фенопсихотипа и инфосоциотипа говорит только о том, что лицемерие пронизало все поры социального бытия, где ложь доминирует над правдой, виртуальность над реальностью. Но ведь это и есть источник, первопричина для феномена наркозависимости и любых других авитальных, но приятных субъективно зависимостей. Следовательно, необходимо прежде всего разобраться в зависимостях витальных и авитальных: врачам на уровне генофизиотипа, педагогам на уровне фенопсихотипа, социологам на уровне инфосоциотипа, а юристам на интегральном уровне личности (по данным судебной статистики первичных и рецидивных противоправных проявлений). И результаты этих исследований должны быть положены в воспитательные программы базового образования, т.е. до иниципции во взрослую жизнь с соответствующим уровнем прав и обязанностей, т.е. ответственности за свои деяния. Такая смена шкалы ценностей резко ослабит влияние рекламно-имиджевого ситуативного давления производителей товаров, услуг, информации на каждого потребителя. А грамотный потребитель неизбежно заставит весь социально-экономический механизм работать по единым целефункциональным правилам, т.е. немедленного досудебного упреждающего решения возникающих проблем, конфликтов.

Но социально-экономическая дороговизна полного судебно-процедурного действа весьма мала относительно ее воспитательно-коррекционного эффекта в виде пенитенциарной системы, корни которой филогенетически кроются в питательной среде Черни. Эволюция Черни есть эволюция города, о чем уже говорилось выше. А так как волею судьбы в Черни может оказаться представитель любой из вышележащих профстрат, то попадание в Чернь уже воспринималось людьми как некая божья кара, т.е. наказание. Нищие, бездомные, безродные, отверженные и т.п. составляют вполне легитимную открытую часть пенитенциарной системы, таящей в своих глубинах явно нелегитимные и полулегитимные элементы. Нелегитимные элементы – это скрывающиеся преступники, а полулегитимные – это многочисленные осведомители, наводчики, разведчики, шпионы, доносчики и т.п. информаторы организаторов преступлений, которые сами в совершении преступлений участия не принимали и формально судебному преследованию не подлежат в виду отсутствия состава преступления.

Суд есть врата из открытой и закрытой легитимных пенитенциарных систем.

Закрытая пенитенциарная система легитимизирует всех своих обитателей как преступников явных, хотя среди них во все времена встречались и совершенно невинные люди.

Но тот поразительный факт, что часть сидельцев прямо или косвенно не хотят покидать закрытую зону, а будучи выпущенными из нее, просятся обратно открытым текстом или путем совершения явно глупого преступления, заставляет строго системно-логически задуматься над тем, что в существующей общественной системе явно что-то не в порядке, раз зона для человека предпочтительнее воли. И подводить этот феномен под один из вариантов мазохизма есть игра в наукообразие, ибо причин много больше и сидят они глубже. Отметим только два момента, важных и гносеометодологически.

Первый – формирование уголовной субкультуры, начиная с профессионального языка, вербального (ботать по фене), невербального и соматоидентификационного (тату и т.п.). Буржуазная масс-медийная (чисто конъюктурно-коммерческая), а затем и литературно-художественная (от детектива до смакования тюремной жизни) поддержка ввели уголовную субкультуру в общекультурный обиход. И всего за пару веков этот исконно низкий жанр победно вытеснил в буржуазном обществе жанры высокие, став фундаментом массовой, т.е. поп-культуры. А так как брутальный тюремный роман неизбежно вытянул на свет божий проблему “опущенных” то и гомосексуализм после веков феодального забвения оказался в сфере, а то и все чаще в фокусе общественного внимания. И так уж коммерчески получилось, что именно опущенные перетянули на себя статус “униженных и оскорблённых”, формируя юридические основания для своей полной легитимизации во всех сферах жизнедеятельности. И, хотя среди испоконвечного гомосексуального слоя “опущенные”, то и гомосексуализм после веков феодального забвения оказался в сфере, а то и все чаще в фокусе общественного внимания. И так уж коммерчески получилось что именно “опущенные” занимают лишь доли процента, именно они стали глашатаями новой открытой субкультуры, которая, правда, пока что еще тянет за собой засохшую уголовную пуповину. Так вот исторически витиевато те, кто в Новое время наиболее способствовал легализации гомосексуализма, сами же бросили на него уголовную тень в общественном сознании. А эксгибиционистская крикливость таких лидеров, их гламурная брутальность отталкивает не только гетеросексуалов, но и подавляющую часть гомосексуалов, которые не жаждут никакой экстраординарности. Но и женская проституция на этой же волне стала рядиться коммерческими усилиями в “униженных и оскорбленных”, которые успешно завоевывали свой рынок в кабаре и стрипбарах, литературе, кино, TV, интернете, сексе по телефону и огромной по масштабам уличной рекламе.

Но не только коммерциализация размыла границы нормы и уголовщины, культуры высокой и низкой (чего стоят только псевдотеоретические умствования по дифференциации эротики и порно). Очень важным фактором продвижения уголовщины в нормальное бытие является повсеместная судебная несправедливость в виде политических заключенных, сидящих за идею, не говоря уже о просто невинно осужденных. Автоматически в общественном сознании формируется само собой сострадание к сидящим в тюрьме, даже если вы сами и ваши близкие никогда там не бывали. Возникает жанр жалостливой поэзии и песни о несправедливости доли вообще, где смазано, кто за что сидит. И это настраивает само собой общественное мнение против правоохранителей вообще, т.е. разъедает единство социума (общества и государства) по линии законопослушания не за страх, а за совесть. Понятно, что такой социум уже чреват конфликтами, бунтами, революциями.

Итак, коммерциализация уголовной субкультуры при ее историческом совпадении с субкультурой политзаключенных произошла именно в буржуазном обществе (хотя их корни много глубже во тьме веков). Схематически это можно выразить так:

Традиционно-народная сельская культура развивается по другим принципам, как и культура добычного хозяйства. Их естественная самобытность под влиянием урбанистской цивилизации катастрофически быстро сходит на нет.

Второй момент вытекает из первого: сочувствие к заключенным. Беспринципное сочувствие близких людей вполне понятно психологически. Но сочувствие вообще ко всем, это явное выражение неверия в справедливость суда, а то и системы в целом. Смешно сказать, но имплицитно это чувствуют и сами судьи, повязанные политической системой (о псевдонезависимости суда мы уже говорили выше) и даже самими законодателями с их наиглупейшими условно-досрочными освобождениями, а главное – отменой смертной казни из-за многочисленных посмертных реабилитаций и все большей комфортизации тюремного бытия, которое все чаще становится выше бытия вне зоны А яростная борьба все более многочисленных так называемых правозащитников всех мастей за тюремный комфорт фактически извращает саму суть наказания, превращая суд в фарс, а воспитательно-коррекционную функцию в бессмыслицу. Эта борьба за милосердие к преступнику нивелирует сам факт преступления, а значит этически есть жестокость к его жертве, тем более, если она в результате его погибла или стала инвалидом. А это значит, что мы вновь неумолимо выходим на проблему возмещения ущерба, ибо все остальные социально-экономические построения вторичны.

Но эта проблема четко делится на:

имущественные,
персональные:

а) физиотипические,

б) психотипические,

в) социотипические

и на:

подъёмные;
неподъёмные.

Подъемные имущественные возмещения наименее болезненные социально-экономически (трансформ физиотипических), но цивилизация породила юридическим хитроумием так называемый моральный ущерб, которому сразу же придумали и формально правдоподобное обоснование, которое часто становится преградой для мировой в посредническом арбитраже.

Неподъемные имущественные возмещения даже при пожизненном трудовом исполнении сразу ставят в тупик, ибо сталкиваются с проблемой наследственной передачи обязанности (трансформ кровной мести), которая при отмене права наследования и персональной, а не семейно-родственной ответственности только обостряются.

Подъемные персональные физиотипические возмещения как результат драки в виде единоборств вплоть до дуэли до сих пор висят в воздухе, не говоря уже о подобных психо- и социотипических возмещениях. Еще хуже обстоят дела с неподъемными персональными возмещениями, т.е. потерей здоровья, инвалидностью, смертью жертвы. Закон талиона требует нанесения подобных ущербов виновнику, но практика повсеместного лицемерия настолько исказила реальность, что уже невиновный мог получить ущерб в результате лжи, оговора, сговора и т.д. Практика публичных извинений разного рода и формы выражения для социо- и/или психотипического ущерба еще хоть как-то (здесь много тонкостей коммуникативного плана) может служить паллиативом, но смерть и инвалидность исторически подменили денежным эквивалентом (а это прежде всего полный произвол в установлении стоимости чужой жизни или собственной инвалидности). И практика страхования жизни не может служить примером, ибо полностью обусловлена не только желанием страхователя, но и его возможностями, которые коррелируются прогнозами и возможностями страховщика.

Таким образом, юристам врачам, педагогам и социологам предстоит огромная и скрупулезная работа, привести на принципах юстициономии систему наказаний в адекватное качественно-количественное состояние относительно совершенной ошибки, проступка, преступления, которое будет отрезвляюще действовать на социум, упреждая подобное впредь. При этом уповать нужно не на страх перед законом, а на уважение к нему, ибо страх неизбежно порождает ненависть и чувство мести, а уважение – стыд и раскаяние как урок на будущее.

Как видим, политономический анализ категории Правительство далеко не совпадает с узко политологическим, который лишь следует историческому пути эволюции Человека-Человечества. Мы вышли на две базовые категории: Госстандарт и Госконтроль, которые делятся на законодательную и исполнительную и контрольно-исполнительную и контрольно-исправительную соответственно. Отсюда иначе следует строго системно-логически на гносеометодологическом уровне рассматривать вопрос о природе и источнике власти. Власть энергетическая – есть власть стихии, от которой Человек-Человечество вслед за бионтами унаследовал потребительское целефункциональное право силы, которое в целях видового самосохранения превратил в коммуникативную силу права. Право силы всеобще и повсеместно, но подчиняется принципам экзистенциального цикла определенной г/г формы материи. А сила права локальна, муниципальна хотя тоже подчиняется принципам экзистенциального цикла человека. И когда мы находимся во власти стихии, то говорить о народе как источнике власти, да еще и единственном, как-то не приходится. Гуманономия возвращает нас к давно известному, но, к сожалению, бездумно заболтанному тезису о силе знания, ибо только знание позволяет нам как-то противостоять и таким образом выживать в матрешке миров, эволюционная стохастика которых оказалась уникально упорядочена и устойчива на уникальной планете Земля. Таким образом, мы вновь обращаемся к Модели муниципии с ее векторами познания и преобразования ради самосохранения и самоприумножения.

Но если источником власти есть знание, то и стандарты бытия должны устанавливать профессионалы в соответствующих областях знаний в каждой муниципии, опираясь на согласие их населения, ибо им там жить и здравствовать. Межмуниципальные связи позволят согласовывать перспективные планы по реализации совместных проектов, которые и войдут в государственный план развития и бюджет на следующий год. А бюджет при повсеместной опоре на местного производителя позволит вывести денежный стандарт для его реализации, нарушить который будет также сложно как и другие счетно-учетные и счетно-измерительные единицы (метр, килограмм, литр и т.п.), ибо внутри страны будет действовать только данная валюта, а внешние межвалютные отношения относятся к исключительной прерогативе Нацбанка, который совместно с Эксимбанком будет составлять валютный баланс для законодательной, исполнительной и контрольно-исполнительной властей (принцип: по одежке протягивай ножки). Жить в долг перестанет быть нормой, а внутренние кредиты в силу их исключительной безналичности будут легко контролироваться всеми заинтересованными сторонами. Власть денег в полном соответствии с теорией предельных объемов/плотностей станет подобна власти литра.

Завершаем анализ Правительства институтом Президента, история которого весьма забавна, а политико-юридическая практика весьма печальна. А именно на такие мысли прямо наводит публицистическое выражение “номинальный глава государства”. И здесь имеются в виду не только конституционные монархии, но и многие республики. И как сочетается буржуазный прагматизм с такой декоративностью, сказать весьма сложно, но то, что это политологическое калькирование республикой системы конституционной монархии ярко видно на примере разных стран мира.

Системно-логический анализ функций главы государства снимает его неприкаянность. Точкой отсчета, разумеется, взята защита главой государства Кодекса прав и обязанностей человека и гражданина, т.е. статьи 1 любой конституции, а значит и гарантирования соблюдения самой конституции, ибо она обязана быть построена на данном Кодексе (трансформ диалектического единства части и целого в виде Человека-Человечества). Но ранг гаранта соблюдения Конституции автоматически предполагает и полномочия по ее трактованию. Следовательно, Президент является и председателем Конституционного совета, члены которого голосованием и принимают решение по той или иной проблеме понимания и трактования Основного закона. Таким образом снимается проблема персональных указов Президента, которые становятся указами Конституционного совета за подписью Президента. Значит де факто Президент является главой Госконтроля за жизнедеятельностью государства, в руках которого все рычаги наведения и поддержания конституционного порядка, т.е. силовые структуры по упреждению, пресечению и исправлению выявленных нарушений и их авторов (идеологов-инициаторов, организаторов, исполнителей и т.д.). А так как Конституционный совет выполняет по сути функции Совета национальной безопасности, то он строго по Конституции разрабатывает и утверждает Принципы внутренней и внешней политики государства, обязательные для исполнения как для Парламента, так и для Кабмина, которые наполняют их конкретным содержанием в виде госбюджета (социально-экономически мы имеем дело с долгосрочным проектом развития государства и его пошаговым исполнением).

В сухом остатке мы выходим на государственный вариант исходной формулы принятия решения:

хочу – могу – надо₁ – надо₂,

где хочу есть Кодекс прав и обязнанностей человека и гражданина в его хронотопной реализации в виде законодательной власти, декларирующей, планирующей стандарты бытия в некотором порядке для их претворения в жизнь;

могу есть Программа Кабмина и годовой бюджет в соответствии с наличными ресурсами, знаниями, умениями, навыками для его исполнения;

надо₁ есть ситуативный контроль, оценка соответствия реального и декларируемого здесь и сейчас, т.е. на дознавательном этапе разрешения возможного конфликта;

надо₂ есть судебный этико-юридический этап оценки соответствия реального и декларируемого, если одна из сторон конфликта посчитает, что конфликт требует иного разрешения и публичного обсуждения его деталей с полной следственно-процедурной аргументацией (а публичность любого суда есть первооснова его эффективности).

Из этого четко видно суть феномена института Суда как ворот из надо₁ в надо₂, из контрольно ревизионной системы (врач, учитель, начальник) в контрольно-коррекционную (социальное осуждение). Значит с ростом правосознания будет расти и досудебное разрешение конфликтов в рабочем порядке. Отсюда следует, что и роль Президента оценивается ростом правосознания, т.е. формирования гражданского общества со все более высоким уровнем самоуправления, а функции государства сконцентрируются на упреждении последствий стихийных бедствий. Тогда технология силы права будет царить в социосфере, а права силы в техносфере как элементе геобиосферы (напомним, что космоплан как муниципию мы оставили без рассмотрения).

Понятно, что идеология Правительства как системы Властей потребует еще и ее организации на принципе изофицита, т.е. необходимости и достаточности, сдержек и противовесов в конкретных пространственно-временных рамках. Явная парность законодательной и исполнительной властей и президентско-судебной предполагает электоральную разновременность, которая в свою очередь обусловлена сроками каденции каждой пары в ординарных и экстраординарных случаях с неизбежным учетом переходного периода от одного к другому и обратно. А если учесть, что в ряде экстраординарных случаев неизбежна концентрация власти президентско-судебной с переподчинением правительства, то юристам придется приложить много усилий по строго системно-логической регламентации всех целефункциональных процедур и переходов каждой власти в единой системе государственной Власти строго по УФО.

Значит, даже гуманономическая точка отсчета – Кодекс прав и обязанностей человека и гражданина должен иметь два варианта: полный, ординарный и ущемленный, экстраординарный, как и составляемая на его основе Конституция, которая выступает генерализатором Уставов домохозяйств, Уставов инохозяйств, Уставов муниципий и Уставов межмуниципальных территорий. Экстраординарность может потребовать соответственных изменений в демовоспроизводстве, агровоспроизводстве, добыче и производстве в силу космогенных, геогенных, биогенных, техногенных, социогенных причин как пораздельно, так и в разных сочетаниях. И наибольшую сложность здесь для специалистов – разработчиков будет представлять максимально возможный учет юстициономических принципов разрабатываемых юридических норм (законов, инструкций и т.п.). Ведь вся политономия по сути есть концептуальная пустышка без своего базиса – демономии, т.е. теории Населения.

Blog

Академия протагора в. А. Ивашко принципы эволюции человека – человечества

Содержание