Академия протагора в. А. Ивашко принципы эволюции человека – человечества

Вид материала

Книга

Подобный материал:

• Происхождение человека, 109.18kb.
• Окружной методический центр восточного окружного управления образования лаборатория, 1613.77kb.
• Глобализация: понятие, этапы, противоречия, оценки, 325.76kb.
• Некоторые особенности сознания, 227.68kb.
• В. Н. учитель высшей категории, отличник просвещения РФ. 19 февраля 2010 года Задачи, 251.23kb.
• Методическое пособие к курсу "теория эволюции" Научный центр эволюции земли и человека, 4157.76kb.
• Методическое пособие к курсу "теория эволюции" Научный центр эволюции земли и человека, 4157.69kb.
• Эволюция человека, 22.68kb.
• Программы, залаженные в молекуле, 11344.58kb.
• Программы, залаженные в молекуле, 11345kb.

Духовенство

Духовенство – это особый профессиональный класс людей, который учит нас жить, т.е. пытается управлять нашими знаниями, умениями, навыками во владении нашим телом (физиотип), душой (психотип) и духом (социотип) путем воспитания, образования и просвещения. Но, для того чтобы учить других, надо познавать мир самому, кумулируя знания свои с теми, что были накоплены предыдущими поколениями (фенотипы стариков и инфотипы письменных источников). Для получения знаний от других людей (не суть важно устно или письменно) надо иметь общую с ними коммуникативную систему, весьма отличную от таковой у животных. Человек сумел раскрыть ящик Пандоры в виде номинативно-синтагматической вербализации, способной к самоприумно-жению. Именно за счет вербализации муниципия создала безмерный концептуальный мир, разбросанный по островкам инфотипов членов муниципии. Но духовенство в силу своей углубляющейся профессионали-зации и специализации исторически быстро на базе муниципального языка бытового общения стала создавать интеллектуально все более сложный язык образов и абстракций, символов и знаков, который при всей внешней похожести был совершенно непонятен. Зарождается весьма медленно и витиевато членение и классификация миров:

мир концептуальный теория знания

мир перцептуальный технология умения

мир реальный практика навыки

Соответственно и духовенство достаточно четко, делится на

конструкторов (чертеж)

описателей (картина)

измерителей (карта)

т.е. на

проектировщиков – организаторов и гармонизаторов предмета (объект/ субъект) и среды его нахождения с определенной целефункциональ-ной нагрузкой в соответствии с принципом этико-эстетической уместности, т.е. стиля;

художников – описателей с определенной степенью детализации в зависимости от фокуса внимания и целефункциональности дескрип-ции;

ученых-измерителей методом строго реальных счетно-учетных и счетно-измерительных операций в их определенной последовательности, которые при любом количестве повторений дают тот же перепроверочный результат.

Но по определению муниципии все ее члены занимаются познанием и преобразованием среды вокруг себя и себя в среде, значит духовенство выступает в роли профессионального аккумулятора информационно-коммуникативного продукта познания для сбора, систематизации, хранения, распределения как точки опоры для будущих поколений, т.е. создание механизма научно-технического прогресса.

Понятно, что кочевание, даже когда оно при оседлости превратилось в путешествие, страдало поверхностностью описания (предметного пространства: стран народов, событий, животных, растений, предметов). Даже профессиональные путешественники – купечество как наиболее объективно-независимые из субъективно возможных страдали своими предпочтениями, искажавшими реальную картину. Разведывательная системность и логичность у них появляется только с обретения статуса дипломата-посланника, но в узкой торгово-военно-политической сфере.

Оседлость круглогодового цикла заставила муниципию обратить в целях безопасности особо пристальное внимание на специфику пульсации окружающего предметного пространства в многолетней перспективе: свертывания-развертывания, сжатия-расширения и т.п., пытаясь установить их закономерности, а главное – упреждающие признаки приближения во все более срочно-узком спектре времени (как затмения, например). А так как от этих процессов явно зависела и навигационная активность, то люди вынуждены были обратить взоры к небу-управителю времени света и тьмы. А когда осознали значимость не только Солнца и Луны, а и звездных предначертаний, то стали создавать и первые пусть грубые, но все более точные (исторический оксюморон) инструменты фиксации в наиболее удобных местах. Обсерватории стали первыми чисто научными учреждениями, своеобразными дозорными постами за временем, а значит и первыми научными предсказателями событий. Обязательная устойчивая обзорность обсерватории как сложной техносферы породила мегабашенный путь в пространстве: дозорные башни и маяки (чудо Александрийского маяка), и во времени (трагедия Вавилонской башни) в точку их исхода, т.е. в небо как каузальность всего и вся (космогония). Обсерватория привела фрагменты фенологии и зарубочного счетно-учетного календаря в сложнейшую систему календаря всеобщего, а значит и с нулевой измерительной точки отсчета, т.е. момента происхождения Мироздания. Но это уже чистая теоретическая абстракция, поэтому, если сами счетно-учетные наблюдения реального мира фактически сходятся и сводятся независимо от точки наблюдения (т.е. муниципии в разных местах планеты), то точки отсчета были произвольны и породили великое множество муниципально-социальных календарей с сугубо местной режимизацией жизнедеятельности. Таким образом, духовенство породило фактически три муниципальных календаря: астрономический, фенологический и социально-режимизационный, которые далеко не всегда совпадали по своим базовым параметрам (яркий пример: зеркальная противоположность сезонов: зима – весна – лето – осень в северном и южном полушарии). Крупногабаритная вытянутость обсерваторий в небо как маяка, светочи знаний заложило архетип святости всех культовых сооружений как храмов (храм божий, храм науки, храм искусства, храм правосудия и т.д.).

Гигантская по сравнению с тогдашним жилищем крупногабаритность обсерваторий неизбежно ставит массу вопросов не столько об их целефункциональности, которая определяется сравнительно быстро, сколько о технотехнологии их сооружения, а для нас здесь особенно о социо-технологии организации таких масштабных работ. Ведь по сути это было чисто инохозяйственное духовно-культовое сооружение храма-монастыря подобно замка-крепости воинства или маяка-торжища купечества, т.е. предполагало проектирование, сгон большого числа рабочей силы, организации работ по технологическим цепочкам, обустройство и питание всех участников строительства, непрерывный авторский надзор над ходом строительства и т.п. И ответы на эти вопросы могут дать только хронографические исследования археологов.

По идее обсерватория как чисто научное инохозяйство (пусть и на мифологической объяснительной основе) должно было иметь и архив своих счетно-учетных и счетно-измерительных наблюдений, ибо только отталкиваясь от как можно более дальнего в прошлом можно заметить в настоящем признаки циклических приближений будущего как оснований для прогноза. А ведь это по сути уже фундаментальная академическая наука, далеко не очевидная обывателю по своей социально-экономической значимости. И ее поддержание и содержание за чей-то счет явно указывает на мудрую дальновидность такого правителя – мецената. Но таких правителей было во все времена крайне мало. И духовенство вынуждено было всячески поднимать свою значимость в муниципии, за счет которой оно существовало. А самым конъюктурно значимым оказалась учительско-мессионерская деятельность на мифологической основе – сказительство, а затем и предсказательство. Старики-сказители стали предтечами историков, а шаманы – предсказатели – предтечами жрецов-избавителей, лекарей и жрецов-астрономов, астрологов. Историки и до сих пор не могут избавиться от пут мифологии, создавая угодную властям (очередным) картину прошлого (очередную). Жрецы-избавители от бед и зла быстро разделились на тех, кто избавляет тело от бед – лекарей-естествоиспытателей (фундамент всего естествознания – их заслуга), тех, кто избавляет душу от бед – психотерапия любой религиозной технологии очевидна (фундамент аутогенной тренировки – молитва – их заслуга), тех, кто избавляет дух от бед – массовое идеологическое зомбирование, манипулирование путем агитации и пропаганды, самым извращенным продуктом которого является фанатизм.

Изобретением письма на основе счетно-учетных зарубок и сжатых до максимума рисунков, а затем и гениального алфавита духовенство создало само себе достаточно автономную информационно-архивную ниву для труда в виде экстрацеребральной памяти. Появляется качественно новый тип кабинетного исследователя, познающего не сам реальный мир, а его отчетно-информационное отражение в рукописях. Но любой принятый отчет автоматически считается утвержденным, а значит и правильным, верным образцовым (иначе его бы вернули на переделку). Формируется уникальная вера в написанное слово как правильное в последней инстанции, т.е. его фактическая сакрализация. А сдача отчета в архив на вечное хранение породило знаменитое scripta manet, который не подлежит выдаче, но вполне допускает выписки из него. Возникает феномен оригинала и цитаты, которые наряду с описками переписчиков и ляпами переводчиков становятся головной болью всех источниковедов – текстологов – криминалистов. Вера в святость вечного написанного слова порождает неизбежно догматизм (своеобразный трансформ табуизма обычаёвого права), ставший системообразующим стержнем юриспруденции, вполне системно-логической по форме, но далеко не всегда по сути. Именно юристы как диктаторы прав и обязанностей в каждой муниципии исторически быстро опутали своей липкой паутиной воинство, купечество, духовенство, ремесленничество, крестьянство и даже внестатусную чернь. Но если табу упреждающе запрещало, что и сохранилось в юриспруденции в маргинальном постулате: что не запрещено, то разрешено, то догмат обязывал нечто делать только так, а не иначе, за чем строго следила цензура. Таким образом, юристы утвердили однопорядковость нормы, догмата, закона, стандарта, технологии, процедуры, поведения, т.е. правила достижения цели в социосфере и в техносфере поситуативно и даже поструктурно (человек-человек, физлицо-юрлицо, старший-младший, человек-растение, человек-вода, человек-земля, человек-воздух, человек-огонь, человек-небожители и т.д.). Но каждый нормативный акт неизбежно требовал четкого указания санкций за его неисполнение, с чем возникли большие трудности в силу малого количества наличных форм наказания, ибо закон предков – принцип талиона – требовал соразмерности наказания и степени вины. Но степень вины строго системно-логически обусловлена степенью иерархического статуса нарушенной нормы, т.е. ее важности в деле самосохранения и/или самоприумножения муниципии как целого. Так возникла общецивилизационная проблема несоразмерности вины и наказания, которая пронизывает всю жизнедеятельность каждого человека от проектного до постмортального бытия, но прежде всего каждое его персональное действие, ибо всегда есть технология, т.е. операционная цепочка причинно-следственных связей в стохастике всего и вся, которая может нанести вред как самому исполнителю, так и/или окружающим людям и/или предметному пространству. А так как проблема соразмерности/несо-размерности, т.е. принцип талиона, есть системообразующий стержень теории справедливости, то она и есть фундамент юстициономии, которая представляет собой гносеометодологические основы контрольно- описательной критики картины с ее последующим переходом на вердиктно-измерительную карту якобы восстановления нормы в упреждающее назидание последующим поколениям, которое формализуется в принцип прецедента как вердиктно-измерительного стереотипа.

Совершенно иную эволюцию духовенства мы наблюдаем при переходе от описания к конструированию. Мы уже говорили, что истоки конструирования кроются в филогенезе ремонта, который заставил прежде, чем соединить, разъединить, т.е. осознать пусть интуитивно, на уровне подсознания, что конструкции предшествует деструкция. А это значит аналитическое расчленение целого на части и признание части отдельностью, автономностью, которая может быть как отдельно (элемент), так и в составе с разными другими отдельностями, образуя либо конгломерат (структурную разобщенность), либо систему (целефункциональную структурную общность). Так наглядно-практическое манипулирование постепенно интерьёризировалось в умственно-теоретическое. А когда отдельные гении древности подметили, что в концептуальном мире они могут делать все, что угодно, не сверяясь с практикой, родилось творчество мысли. Значит строгие путы нормы, правила, закона, стандарта, технологии биовоспроизводства (демо- и агро-) через ремонтное производство путем деструкции-конструкции привели к пошаговой операционализации фрагментами и элементами системы-целого, которые через номинацию вошли в голову в виде образцов и их вербальных понятий, категорий, т.е. слов. Конструкторы-организаторы системы образного мышления породили художественное творчество, а конструкторы-организаторы системы категориального мышления породили философию как системно-логическую основу всех теоретических наук. Началась эпоха бурного художественного познания и преобразования мира со все большей доминацией персонального самовыражения (сакраментальное Я так вижу!) и много более медленное категориальное познание и преобразование мира с мучительно долгим поиском системно-логических оснований мира как он есть, а не как кому-то кажется (фундаментальное Докажи!). Мифолого-художественная идеология в силу своей наглядно-образной доступности и до сих пор доминирует над философско-теоретичес-ким, требующим много больших чисто интеллектуальных системно-логических усилий от каждого познающего субъекта. Отсюда автоматически вытекает проблема дидактического увязывания-перехода от естественного наглядно-образного мышления к абстрактно-теоретическому путем учебного научно-популярного упрощения. А это в полной мере возможно только строго системно-логически, начиная с отбора базового содержания обучения, его упорядочивания по временной последовательности в соответствии с законами восприятия/запоминания и затем методической обработке каждого узла-темы с множеством вариантов объяснения одного и того же.

Но многовариантность школьного объяснения неизбежно предполагает знание множества коммуникативных систем в виде общебытовых и профессиональных языков, подъязыков, диалектов, жаргонов и т.п. И тут мы упираемся в генеральную проблему мышления невербального и вербального, т.е. emotion и ratio. Абсолютизация вербальности мышления в сугубо узких идеологических целях (принцип: благими намерениями выложена дорога в Ад) привела к гносеометодологическому тупику. Филонтогенез коммуникативных систем бионтов оказался в маргинезе, на обочине. Пансоматика как первооснова перцепции/реакции при идентификации человеком всего и вся уже рассматривалась выше. Объективация первичности пансоматики в коммуникации началась с уникального тренировочного моделирования охоты в виде гимнастического танца, где организационно-распорядительную функцию темпоритма стали выполнять ударные инструменты, начиная с хлопанья в ладоши и вокально-дыхательной мелодизации. Затем вибрация тетивы лука породила все разнообразие струнных инструментов, а гудение от ветра тростниковой трубочки – все разнообразие духовых инструментов. И много позже на базе ударных возникли вместе со щипково-струнными ударно-струнные, а вместе с духовыми ударно-духовые. Параллельно шло развитие вокально-мелодического и гортанно-рото-смычкового аппарата, что четко видно по архетипу младенческого гуления, формирования гласных, согласных, промежуточных звуков и синтагматических интонаций. Таким образом, мы имеем уже три разных языка: организация пансоматических (пластических) движений, включая манипулятивные (танец, балет, пантомима, строевая муштра, спорт и т.д.), организация музыкальных звуков (от простеньких напевов-вокализов до сложнейших симфонических многочасовых произведений), организация вербальных звуков.

Особь статья – изобразительное манипулятивное искусство оперирования светом/тенью и цветом/оттенком на некоторой поверхности, начиная с собственного тела (изначальность искусства бодиарта очевидна). И это четвертый язык мышления, который эволюционировал до картосхемы, а затем и до иероглифического чертежа и до буквенного знака-символа (об их генетическом единстве лишь изредка напоминают узорные стихи). На сугубую артефактноть речи письменной указывает факт перехода многими народами с одной графики на другую и даже сосуществование одновременно двух и более график-алфавитов.

Наконец, предметно-пластическое моделирование форм с весьма заумным все чаще (принцип оригинального самовыражения) содержанием вплоть до полной извращенности целефункциональности (яркий пример: калообразное пирожное). Мышление формами-объемами объективировалось ремесленной манипулятивной деятельностью, начиная с обретения палки, но смогло достичь своих высот через ювелирное искусство в микроминиа-тюризации, а через архитектуру в макрогабаритизации с переходом в системное муниципальное градостроительство (изначально инохозяйст-венное и лишь со временем соединившееся с домохозяйством).

Только на основе этого системно-иерархического единства могли возникнуть дактильный язык для глухих, тактильный язык для слепоглухонемых и, наконец, бинарный технотехнологический язык точка /тире, 1/0 и т.п. А отсюда неизбежно следует однопорядковость базовых коммуникативных категорий: модель-дизайн, текст-стиль, форма-содержание, поведение-идеология, этика-эстетика и т.д.

Историческая миссия духовенства – развитие посредством познания и преобразования мира реального, перцептуального и концептуального специфической экстрацеребральной информационной базы Человека-Человечества в виде архивов, библиотек, музеев, видеотек, фонотек, одоротек, словарей, энциклопедий и т.п. И началась эта эпоха с самого элементарного бухучета, возникшего вместе с потребностями обмена инохозяйственного и домохозяйственного на базе неизбежного муниципального распределения.

Управление словом устным и особенно письменным не только передоминировало жизнь людей с права силы на силу права, но и вознесло духовенство на вершины социальной иерархии, позволив даже младенцам стать правителями империй.


Город

Инохозяйственная природа города воинства (замок-крепость), города купечества (маяк-торжище), города духовенства (храм/обсерватория - монастырь) много более очевидна по отдельности, ибо они не могли существовать без трофообеспечения агромуниципий и добычных муниципий. А значит должны постоянно пополнять свои запасы, которые необходимо было хранить по определенной технологии, т.е. непрерывно развивать технологию складирования и логистики в целом. Причем было фактически и неизбежно две технологии: профессиональная (вооружение у воинства, товары у купечества, информация у духовенства) и бытийная (собственно трофообеспечение: воздух, вода, пища, свет, тепло). Арсеналы, амбары, архивы требовали много более строгого учета, ибо на нем базировалась профессиональная успешность или неуспешность, чреватая либо наградой, либо наказанием. Но если арсеналы и амбары по природе военных и торговых действий с некоторой периодичностью меняли свое содержимое на новое, то архивы этого не имели права делать, ибо их сила как раз в глубине наблюдаемого документального прошлого, уничтожение которого всегда дорого обходится как раз для будущих поколений, лишенных твердой информационной опоры и в силу этого ущербной и уязвимой. Так гибель Александрийской библиотеки стала одной из главных причин мрака европейского средневековья как результата информационного пепелища (даже на частичное восстановление архивов нужны годы и века). Тем не менее и в ХХІ в., информационном по своей сути, мы к арсеналам и амбарам относимся с много большим пиететом.

Но агро- и добычные муниципии поставляли в город не только трофодобычные и агровоспроизведенные продукты, но и пополнение для самих инохозяйств, ибо те были лишены демовоспроизводства. Однако вынужденный инохозяйственный (мужской по определению) целибат не мог чисто по физиологическим причинам длиться сколько-нибудь долго. Неизбежно стал развиваться гомосексуализм, который даже получил некоторое идеологическое обоснование от якобы передачи опыта и силы по системе: ученик-наставник до пламенной самоотверженной дружбы/ верности. Гетеросексуализм в конце концов победил в виде института проституции, качественно нового и, главное, самого устойчивого подразделения купеческого инохозяйства. А так как с контрацепцией во все времена были проблемы, то в городе неизбежно стали рождаться дети. Изгнание беременных проституток и детоубийство не получило сколько-нибудь широкого распространения, ибо вслед за проститутками в город потянулись вполне семейные семьи ремесленников, т.е. вместе с детьми. И опять по вине купечества, для которого такая близость производства товаров и услуг была просто выгодна.

Сочетание четырех видов инохозяйств и породило город в его современном конгломератном социосферно, но системном техносферно понимании:

Духовенство;

Воинство;

Купечество;

Ремесленничество.

где стрелки показывают, что начался процесс их взаимообогащения и взаимозависимости (сила знания и знание силы). Профессионально-цеховое корпоративно-статусное единство кастового типа строго системно-логически не предполагало, как и в деревне, ничьих людей. Но в городе они появились, ибо город породил и бездомность, и безработность при вышибании из своей профессионально-цеховой ниши. Их ряды пополняли и пришедшие ни к кому из других муниципий. Формируется своеобразный подпольный человеческий отстойник – Чернь, которая тоже хочет жить.

Трофодобыча черни в городе возможна несколькими путями:

1. случайной работой,
   
2. попрошайничеством,
   
3. воровством,
   
4. грабежом.
   

Каждый путь начинает интенсивно развиваться в весьма своеобразные формы. Даже казалось бы инертные случайные работы и те породили такую форму каузализация возникновения необходимости таких работ: чему-нибудь развалиться, рассыпаться, разбиться, разлиться и т.д., чтобы тут же оказаться под рукой, чтобы помочь в ликвидации последствий. Такое обманное принуждение к услуге психотехнологически плавно перешло в мошенничество, где к хитроумному навязыванию услуги присоединяются игровые действия мошенника, зеваки или их совместные соревновательно-чемпионские притязания на приз, который по форме есть продукт акционерного капитала, т.е. мошенника и зеваки-игрока. Главное здесь – иллюзия легкости достижения цели, которая и до сих пор поражает легковеров-халявщиков. Рождается индустрия азартных игр, которая исторически быстро захватила все слои от черни до духовенства, обретая в каждом классе свои облагороженные формы, но не мошенническую суть. А духовенство даже нашло себе псевдотеоретическое обоснование-оправдание как игра не с много более профессиональным игроком, а с абстрактным случаем, ликом и перстом Судьбы. Но почему с этим случаем нельзя играть чисто морально, бесплатно, за чисто символический приз, мало кто хотел дать себе ответ. Так рождается площадно-рыночный и ярмарочный балаган, зародыш цирка, эстрады, шоу, казино.

Попрошайничество профессионализировалось на реальности и иллюзии нужды в инообеспечении путем демонстрации своего уродства, калецтва, старости (уже немощи) или малости (еще немощи), болезни (временной немощи). Но если демонстрационизм наглядности нужды за тысячи лет мало изменился, то коммуникативное сопровождение попрошайничества как формы убеждения в необходимости жалости к нужденным развилась в особую риторическую форму стимулирования подаяния, которая через монашество перешла и в современные благотворительные фонды. Только вот процент и размер мошенничества в них в наши дни стал много выше. Мишура смокингов и бриллиантов облагородила форму, но не гнилую суть.

Воровство есть профессиональное искусство и наука незаметного преодоления препон и замков для изъятия необходимого: товара (вещь), услуги (эл. энергия), информации (сведения, деньги). Воровство исторически быстро пронизало все слои общества без исключения. Эта пошесть поразила даже домохозяйство, когда красть из собственного дома стало, если не нормой, то достаточно привычным явлением. И есть ли это кризис домохозяйства или морали его членов еще надо тщательно исследовать.

Грабеж есть очевидное наглое отнятие собственности у того, кто ею владеет, распоряжается, пользуется. Профессия грабителя от лесных разбойников перешла к городским разбойникам, которые профессионально столкнулись с купцами-пиратами, которые прикрывали свою личину внешней добропорядочностью, и тесно срослись с ними в сбывании добычи. Скупка краденного и награбленного стала и остается весьма прибыльным, хотя и рискованным делом. А причина их успеха в идентификационной безликости товара (ср. с криминологически меченными купюрами для изобличения взяточника). Историческая безнаказанность сращения коммерции и криминалитета отразилась на развитии таких форм грабежа как выкуп заложников, рэкет, шантаж, рейдерство, где право силы доминирует над силой права. И тот факт, что эти и другие формы грабежа уже давно используются даже в межгосударственных отношениях, указывает на степень нравственного падения общества.

Но некоторые дорогие и редкие, а потому и легко узнаваемые вещи из краденного и награбленного скупщику было сложно законно продать без скандала, потому они догадались их перелицовывать. А это был уже роковой шаг к контрафактному, а значит и подпольному производству.

Таким образом, чернь по сути создала зазеркальную теневую экономику, которая через купечество контактировала с экономикой белой и серой (полулегитимной по воли чиновничества, начиная с таможни). Изобретение безликих, но универсальных денег размыло границы белой, серой и теневой экономики. Бандитизм государства – воинства, духовенства, купечества, ремесленничества и черни стало очень сложно различить (ср. тезис: человек человеку волк).

Перескок от муниципии к государству лишь на первых порах ставит в тупик. Вспомним, что природа государства есть полис – город, т.е. совокупность инохозяйств, которые существуют исключительно за счет домохозяйств агро- и добычных муниципий. Отсюда неизбежно следует, что пузырь полиса просто невозможен без своего трофообеспечивающего окружения, тогда как без него агродобычные муниципии вполне, пусть и менее комфортно, могут существовать тысячи лет. Паразитизм города интуитивно осознавали все правители, поэтому всеми силами стремились намертво пристегнуть к себе трофодобычные территории, которым по сути было все равно, кто именно выполнял градоправительные (а затем и государственно-столичные) функции. И если гнет социально-экономический становился невыносимым, то свергались как свои культурно-этнические, так и чужие правящие группы, династии и т.п. Начинается поиск путей консолидации полиса и агродобычных муниципий в территориально целую автаркически самодостаточную социально-экономическую единицу – ауторегион.

Смутно-интуитивный характер такого поиска и породил всемирно-историческую пульсацию полисов-государств от моноэтнокультурных изолятов до гигантских поликультурных империй – интернационалов, т.е. политэкономические чаяния трансформировались в политико-административные территориальные формы. Но пузыри империй потребовали качественно и количественно новых форм управления территориями, которые бурно эволюционировали и выкристаллизироваллись в универсальную строго системно-логическую Модель муниципии цивилизационного типа, т.е. несущую строго административно-политический характер.


Модель муниципии



Начался всемирно-исторический процесс добровольно-принудительной унификации так называемого цивилизованного человечества путем ускоренной глобализации. А тон и темп этому процессу задавали столичные урбомуниципии. Только в силу разных причин столица Правительства далеко не всегда была и столицей Духовенства, столицей Воинства, столицей Купечества, столицей Ремесленничества и даже столицей Черни. Тем не менее столица Правительства как административная единица стала строго по иерархическим признакам противопоставляться провинции, которая дробилась на некоторые иерархически все более малые административные территории по принципу полиматрешки. И здесь на конечной стадии дробления Правительство неизбежно столкнулось с проблемой демоплотности и оседлости. А мы выходим на генеральную линию разлома любого государства: Власть и Общество.

Из Модели муниципии четко видно, что Власть есть диалектическое единство Конституции и Правительства, а Общество – диалектическое единство Населения и Экономики (т.е. социосферы и техносферы) на и в пределах административной юрисдикции (границ) некоторой Территории. А вот застежкой-молнией или липучкой между Властью и Обществом выступает господствующее Электоральное право (неизбежная помесь юридического и обычаёвого), а между Обществом и Территорией – трофодобычная ресурсоёмкость, обеспеченность. Отсюда строго системно-логически следует, что реальное гражданское Общество возможно только тогда, когда принцип необходимости и достаточности станет единым как для избирательного, так и для потребительского права, ибо любая власть избирается исключительно для справедливого распределения трофоблаг в целях самосохранения и самоприумножения муниципии от односемейного домохозяйства – хутора до Всемирного государства.

Коммуникация между Властью и Обществом подчиняется УФО, где Власть – Актант и Общество – Пассивант между выборами, а во время выборов уже Общество становится Актантом, а Власть – Пассивантом. Для Наблюдателя очевидна разница социопсихотехнологий управления у Власти, неизбежно монолитной в своей целефункциональной иерархии (дисбаланс в управлении неизбежно ведет к краху административных результатов, очевидность которых делает Власть автоматически нелегитимной, а значит влечет либо к добровольной, либо принудительной отставке, включая свержение) и у Общества, неизбежно разобщенного бытовыми заботами самосохранения, включая самовыражение. Управляемость зиждится на строгом соблюдении порядка, а самовыражение (ситуативная квинтэссенция эмоционального самосохранения и самоприумножения) уповает на пресловутую свободу действий (Я так хочу!), которая неизбежно включает в себя и свободу перемещения и свободу пребывания. Однако реализация права на свободу полного самовыражения одного человека автоматически сталкивается с точно таким же правом каждого другого. Именно для упреждения конфликта таких прав, интересов абсолютно в любом социуме как единоцелефункциональной системе формируются определенные правила поведения как экспликации самовыражения. А так как изменения в предметном пространстве (Территории) как по горизонтали, так и по вертикали неизбежно требуют внесения корректировок в самих правилах, то этот процесс неизбежно непрерывен. Другое дело – темпоритм этих изменений в протомуниципиях современных джунглей и в современных мегаполисах. Но правила – это уже обязанности-ограничения, которые необходимо исполнять, дабы не подвергнуться соответствующим санкциям за их несоблюдение. Таким образом, в человеческом социуме не существует отдельно права и отдельно обязанности, а только их диалектическое единство. Но Власть есть лишь делегированная профессионально часть Общества, значит Общество и делегирует ей определенные права и обязанности, а Власть и Общество и составляют то, что называется социумом.

Так почему же для Власти мелкие муниципии стали препоной в административном делении Территории? Только потому, что такие муниципии несамодостаточны в современном цивилизационном понимании профессионализма. Ведь Власть – это город, породивший инохозяйственные классы в лице Духовенства, Воинства, Купечества, Ремесленничества, Черни, которые дробясь и переплетаясь в геометрической прогрессии породили великое множество узких профессий и специализаций. Таким образом, даже в трофодобычно самодостаточной агромуниципии неизбежно должны присутствовать как минимум такие блага цивилизации: магазин, школа, больница, почта, электричество и транспортная связь с внешним миром. Даже если снимаем проблему демовоспроизводства, то из списка исчезнет только школа, а все остальное неизбежно остается как minimum minimorum. Понятно, что экономическая целесообразность функционирования таких услуг возникает только при определенной демоплотности. И чем компактнее будет такая муниципия, тем выше не только экономическая целесообразность, но и гуманитарная своевременность получения таких услуг. И это не самодурство зажимистых Властей, а лишь объективация исторического опыта. В минимуниципиях (хуторах, деревеньках, поселках) эти услуги всегда были привозными от спорадических до упорядоченных по сезонно-климатической периодичности. Хуже всех приходилось тем, кто жил на отшибе от больших дорог, ибо только дорога могла обеспечить доступность транспортной связи (странствующие паломники, монахи, воины, ремесленники, знахари, коробейники и т.п.). Таким образом, жители минимуниципий сами должны были обычно искать источники остро необходимых услуг (либо страждущий шел-ехал к профессионалу услуг, либо профессионала везли к страждущему). Любопытно, что первыми с проблемой минимуниципий озаботились вовсе не административные власти, а церковные, ибо содержать церковный храм без прихода было очень трудно. Село с церковью и было центром тяготения окружающих минимуниципий. Затем церковный округ стал моделью для школьного округа, больничного округа, почтового и т.п., ибо именно церковь вела учет всех деморегистраций (рождение, инициация, брак, смерть). Понятно, что село с церковью стало задавать тон и торговле ярмарочной, рыночной, лавочно-магазинной. Формировался специфический муниципальный куст-микрорайон, который обычно был связан с другими подобными кустами-микрорайонами и городами устойчивыми дорогами, по заполненности которых транспортом разведчики всегда определяли степень их связанности.

Гносеометодологически важно подчеркнуть, что этот процесс обусловлен всемирно-историческим процессом сжатия техносферы, ее компактизации, ведущей неизбежно к повышению демоплотности. Фигурально выражаясь, горизонтальная муниципия переходит в муниципию вертикальную, где одна многоквартирная высотка может быть больше по населению чем целый куст-микрорайон. А квартира в таком сотовом здании все более превращается в прозаическое спальное место, ибо городская режимизация уже четко делится на работу, досуг и спаньё (8ч.: 8ч.: 8ч.=24ч.), где спаньё есть генофизиотипическая необходимость, досуг – фенопсихо-типическая, а работа – инфосоциотипическая, т.е. социально-экономическая. Отсюда следует, что урбанизация всех муниципий и есть по сути процесс вростания социосферы в техносферу, т.е. киборгизация населения. Урбокомфорт засасывает все большее число людей, делая их все более слабыми, беспомощными персонально вне привычной среды технокомфорта, а желание вырваться на природу все более угасает, а то и пугает.

Классический город техносферно, т.е. градостроительно развивался по двум взаимопереплетающимся моделям: круга/овала и квадрата/прямоуголь-ника сначала со стенами, а затем и без оных. Но концептуально стена – граница осталась в виде окружной дороги. Города-ленты много более позднего времени, когда оборонительная целесообразность уступила место целесообразности политэкономической, породившей конгломератность мегаполиса с его неизбежным полицентризмом.

А центр классического города – это обычно конкурентная площадь для трех инохозяйств – основателей города: Воинства, Купечества, Духовенства, в их борьбе за власть. Ремесленничество изначально было в тени и под крылом у Купечества, а Чернь лишь зеркально имитировала действия всех четырех профессиональных корпораций. Воинство через наградное землевладение становилось Аристократией, Купечество через добычно-торговые операции становилось Банкирами, Духовенство через агитационно-пропагандистское мессионерство становилось Учителями-Идеологами, а Ремесленничество через узкую специализацию-совершенствование становились Мастерами-Виртуозами. И все они так или иначе были представлены в центре города: замок – ратуша – суд, рынок – лавка – банк, храм – школа – театр. А так как все строения и обустройство центральной площади было делом рук строителей и отделочников-украшателей, то и Ремесленничество было представлено не менее, а чаще более наглядно, чем другие корпорации, хотя и в их концептуальной тени. Цеха, фабрики, заводы до победы буржуазии не были легитимными ни по экологическим, ни по экономическим соображениям.

Купечество тысячи лет было как бы рыбой – прилипалой либо к замковому, либо к храмовому комплексам, разъедая их коммерциализацией, т.е. обменом вместо распределения. И сколько бы не было в истории актов изгнания торгашей из дворцов и храмов, победили именно торгаши. Сначала тихой сапой, а затем и наглой революцией. И война из-за высотности замков Воинства и церквей Духовенства закончилась окончательной победой… Банков Купечества. Произошла поразительная сублимация казармы, кельи и офиса в единое целое. Человек перестал быть мерой всех вещей. Мерой всех вещей, существующих, что они существуют, и несуществующих что они не существуют, стали Деньги.

И эта победа города – полиса – государства вполне может оказаться Пирровой, если мы не учтём базовые выводы, вытекающие из анализа строго системно-логической Модели муниципии, универсальной и потому единоверной как для односемейного домохозяйства – хутора, так и для всемирного хозяйства на планете Земля, т.е. всего человечества.