Geum.ru

Академия протагора в. А. Ивашко принципы эволюции человека – человечества

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   29   30   31   32   33   34   35   36   37

Адультология

Теория взрослости есть продолжение теории детства через теорию молодости. Взрослому субъективно можно все, но на самом деле, объективно это далеко не так, ибо его центральность и медиальность в экзистенциальном цикле возлагает огромную ответственность как за детей, так и за стариков. И дети вовсе не его, а их будущее, а его будущее – старость. Забота о детях есть забота об обществе в виде продолжения рода человеческого, а забота о стариках есть проекция достойного самообеспечения и меморизации за должный вклад во благо не только самосохранения общества, но и его самоприумножения.

Гуманономическая суть взрослости состоит в способности инообеспечения, которая состоит из высокой физической (мышечной), перцептивно-реактивной (целенаправленной), умственной (регулятивно-мнемической для принятия эффективных решений по формуле: хочу – могу – надо1 – надо2), активности и пространственной мобильности в разных средах техно-био-геосфер. Диалектика активности и мобильности обусловлена хочу – потребностями вплоть до пресыщения, а значит и отвращения и могу – возможностями вплоть до усталости, а значит и упадка сил, истощения до обездвиживания, включая возможные летальные исходы (суть работы на износ). Любопытно, что объединяет их одинаковость, монотонность, от которой наступает как быстрое насыщение, так и быстрая усталость. Отсюда равнодушие, а затем и неприятие вплоть до ненависти. Именно от таких условно механических функций в первую очередь эволюционно и избавлялся человек, делегируя их животным и машинам. Разнообразие наоборот резко обостряло всю сенсорику, а значит и энергетические ресурсы возрастали как бы ниоткуда. А связывающая монотонность и разнообразие целефункциональность пытается регулировать энергорасходы, добавляя импульсы при монотонности и сдерживая их при разнообразии. Но ей не всегда это удается в связи с различием темпераментов (типов высшей нервной деятельности) и оценок цели и процесса ее достижения. В сексе, пище, питии, физических, умственных действиях для одних важна цель/результат, для других – средство/процесс. Но сказать, что лучше или хуже на гносеометодологическом уровне невозможно. И даже на теоретико-методологическом уровне адультологии это вряд ли удастся сделать в силу гигантского разнообразия ситуаций и вариантов сочетаний в них.

Масскультура свихнулась на коммерческой эротомании, подгоняя всех под статус нимфоманок и сатиров, тогда как подавляющая часть людей переживает этот этап в пубертатном возрасте, после которого сексинтересы раздваиваются на жажду и страх репродукции со всеми инообеспечивающими последствиями. Превращение супружеского секса в супружеский долг, обязанность при несовпадении хочу и могу супругов становится источником конфликтов и адюльтеров, изнасилований и импотенции, фригидности, изменения сознания путем наркотического или иного замещения с реальной угрозой полной зависимости. Поп-культ мачо для мужчин особенно вреден, ибо сатириазная роль секс-машины для подавляющего большинства без химической стимуляции просто невыполнима (ср. профессиональные циклы и расценки на услуги проституток и проститутов – активов). Другой ветвью культа мачо стал бодибилдинг с его безобразно-анатомической мышечной гиперрельефностью (функциональная целесообразность сего безобразия, как и любая рекордомания с уродованием психосоматики весьма сомнительна). Третьей ветвью культа мачо стал метросексуализм с его патологической холеностью гламурного типа с явными признаками унисексуализма (а то и гомосексуализма). Дороговизна метросексуальной культуры автоматически выводит ее в статус клубно-элитной, а значит и закрытой, недосягаемой для большинства. А это автоматически переводит большинство в социально-экономически ущербный статус. Подражательная гонка за реально недостижимым превращает жизнь в фарс, т.е. если не быть, то хотя бы казаться. И такое глупое смещение смысложизненных целей неизбежно ведет к краху.

Однако метросексуальная эстетика в своих основах ухода за телом вполне соответствует требованиям андрологии как теории мужского рода. Беда лишь в том, что она до сих пор не может подняться выше специфики собственно репродуктивно-сексуальной системы, как и гинекология (теория женского рода), хотя у последней уже многотысячелетний опыт абортов, кесарева сечения и т.п., а у андрологии только опыт хирургической евнухизации. Еще хуже обстоят дела в гомосексологии, где крайне мало строго научных фактов, но великое множество точек зрения, подкрепляемых сугубо социальным статусом/авторитетом их изрекателя.

Итак, общая адультология достаточно четко делится на гинекологию, андрологию и гомосексологию, которые неизбежно охватывают личность не только на генофизиотипичеком, но и фенопсихотипическом и инфосоциотипическом уровнях. И здесь вырисовывается весьма любопытная схема противопоставления демовоспроизводства и трофодобычи:



из которой четко видна проблема профессионального асексуализма, а значит и неизбежность снятия проблемы профессионального сексизма. Но это и выход на проблему не только социально-экономического равенства трех сексотипов, а и философская проблема андрогина в ее явно янусоподобной форме, которая противоречит биологической форме гермафродитизма. А отсюда и сомнения в правильности наших современных интерпертаций проблемы андрогина в разумении древних авторов-мыслителей. Да и современная этнология указывает на факты противопоставления асексуальности и фертильности в ряде культур, где фертильность есть базовый признак взрослости, тогда как детство и старость относят к асексуальности, что явно указывает на архаическую неразделимость репродуктивно-сексуальной функции.

Но гомосексуальность в схеме явно указывает отсутствием связи с демовоспроизводством на асексуальность, сервисную индифферентность относительно трофодобычи (технономии и профессиологии), а значит и ее заменимость машиной (от палки до робота). Феномен луддитизма указывает на то, что в социально-экономическом плане машина начинает замещать человека, становится его технономическим квазиподобием и конкурентом в реализации технологий, которые связывают в единое целое техносферу и социосферу по мере вростания последней в первую на вполне добровольных формально началах. И такая трудовая конкуренция является проблемой не только профессиологии, но и демономии в целом, ибо безработица не есть досуг как этап в общественно-полезной деятельности по формальной цепочке: …труд – досуг – сон – труд …

Но робот как сугубо технономический продукт даже с обретением умения самосборки себеподобных для гуманономии играет второстепенную роль в силу его вечной технологичности, т.е. отсутствия творческого начала, изобретательности (а с этим и у людей проблем более, чем достаточно). Много сложнее для гуманономии проблема киборгизации человека. Если роботизация есть делегирование функций человека машине, ее физиотипическая, психотипическая, социотипическая процедура очеловечивания, то киборгизация есть омашинивание человека. Именно здесь Декарт и Кант схлестнулись в идейном разнобое, ибо если человек есть машина, то он может быть и средством и целью, но если машина есть цель, то человек в этой паре автоматически становится средством ее достижения. Таким образом оба гения правы лишь частично по каждой половине противопоставления. И этот гносеометодологический вывод неизбежно перейдет в теоретико-методологические основания кибернетики, но при этом останется и в гуманономии. Мы уже говорили о том, что вся история Человека-Человечества есть его киборгизация: искусное самовживление социосферы в техносферу, а техносферы в живое тело человека на всех уровнях, начиная с манипулирования палкой как средства достижения желаемой цели путем фенопсихотипического продления генофизиотипа деятеля. Началось технономическое замещение элементов органов, а затем и целых органов, но пределом замещений долгое время считалась голова/мозг (принцип головы профессора Доуэля), пока кибернетика не разрушила и этот последний бастион иллюзий созданием инфосетей типа Интернет. И спасает нас от полного подчинения техносфере кибертипа только отсутствие у нее единого центра принятия решений типа регулятивной системы мозга человека. Но мы уже увязли по уши в частных зависимостях от техносферы. И прежде всего это электричество, транспорт и связь. И киберполитика в этих вопросах весьма далека от строго системно-логических принципов, местечково-мелкотравчата, архизатратна, коррупционна как и любая дорога в никуда. Но и эти проблемы Правительство в конце концов вынуждено будет решить. Но оно не может решить персональную проблему: когда человек становится киборгом, а не просто элементом киберсферы? Гуманономия утверждает, что эта проблема есть трансформом, вариантом проблемы идентификации личности, а значит и ее строго системно-логической государственной регистрации. Таким образом, нам придется иметь дело с чисто хирургическим генофизиотипическим моментом: сколько и чего своего и чужого имеется в теле живого человека, т.е. пересаженного, вживленного и т.п. (предел: пересадка головы?), и с инфосоциотипическим: госрегистрация всех таких пересадок, и вживлений, ремонтов и реставраций стволовыми клетками и т.п., которые в совокупности так или иначе предопределяют профессиональную и социальную (социально-экономическую) половозрастную валидность и активность личности. Но все эти счетно-учетные и счетно-измерительные процедуры пусты без ответа на главный вопрос строго по УФО: почему? зачем? с какой целью? И ответов великое множество, но все они сводятся к трем базовым:



Проблема экзистенциальной длительности есть не что иное как неизбывная иллюзия бессмертия, поиск панацеи-элексира. Но иллюзия бессмертия как и вера в креатора-спасителя есть сфера психотерапии как противовес страху смерти. А вот проблема максимально возможного продления экзистенциального цикла личности вполне научна, хотя и архисложна: от проблемы конечности делений моноцита до проблемы предельных плотностей/объемов.

Проблема пcихофизиологической комфортности есть свобода естественных проявлений активности и мобильности человека в естественных и искусственных средах без боли (патологию комфортности боли оставляем без рассмотрения в силу ее глубокой маргинальности). Но человек, живя в обществе, вынужден и подчиняться этико-эстетической идеологии окружения путем содействия, слияния с ним через признание своим, либо путем фрондерского противодействия, обособления, противопоставлением. А так как идеология любой культуры (этнической, муниципальной, профстратной, домохозяйственной, инохозяйственной и т.п.) есть совокупность этико-эстетических оценок (правильно/неправильно, красиво/некрасиво), которые в быту часто подменяют друг друга (правильно красиво, а неправильно некрасиво), то и стремление соответствовать этим оценкам означает принимать действующие правила взаимодействия через вербальную и невербальную коммуникацию, стилистика которой жестко ситуативна (проблема стилистической уместности/неуместности одна из главных в конфликтологии).

Проблема социально-экономической управляемости есть не что иное как реализация установленных правил этико-эстетических взаимодействий путем жестких счетно-учетных и счетно-измерительных процедур. Отсюда и все проблемы теории и практики принятия решений от отдельной личности до законодательного органа государства, но прежде всего для муниципии, в которой реально пребывает данная личность и за счет которой она собственно существует платно или бесплатно. Именно муниципия обязана знать, сколько, кого и чего (товаров, услуг, информации) в нее вошло, в ней возникло и из нее ушло. Такой баланс есть первый закон консумологии, вытекающий из биологического принципа необходимости и достаточности: количество ртов и количество трофозапасов как социально-экономический трансформ этого принципа в виде резервов. Но классификация и квалификация прихода и расхода по базовым консумологическим признакам требует неизбежно строгого идентифицирования каждого счетно-учетного и счетно-измерительного элемента на предмет определения их качественно-количественных параметров, характеристик. Только тогда будет известно, сколько, чего, кому приходится и на какой срок выживания до пополнения ресурсов. И этот закон предельных плотностей/объемов един для любой муниципии от деревушки до мегаполиса, от подводной лодки до космоплана. И если законы проективного запасания не выполняются, то последствия будут одинаково печальны как для якобы открытых систем (от деревушек до мегаполисов), так и для якобы закрытых систем (от подводной лодки до космоплана). Консумология связывает Население и Экономику, потому ее сентиментальность весьма призрачна. Ее требование обходится малым как трансформом принципа необходимости и достаточности, который является фундаментом социально-экономического проекта прожиточного минимума, упирается в цивилизационно привычный комфорт. Таким образом, мы имеем три вида консумологического комфорта: генофизиотипический, фенопсихотипический и инфосоциотипический, которые достигаются самообслуживанием, инообслуживанием, самообеспечением, инообеспечением.

Отсюда вытекает схема:

,

которая по сути и есть схема стандартного взрослого как вершина экзистенциально-потребительского и экзистенциально-трофодобычного цикла. И это неизбежное социально-психологическое стремление к стандарту ведет к повышенной активности и мобильности (принцип: рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше).

Мобильность Населения и составляет наибольшую головную боль для любого Правительства как внутри муниципии, так и вне неё. Для последнего варианта чаще всего говорят о миграции: въезд – иммиграция, выезд – эмиграция (терминологические моменты межмуниципальной внутригосударственной миграции и межгосударственной миграции оставляем без рассмотрения). К сожалению, при изучении процессов мобильности и особенно миграции слишком мало внимания обращается на целефункциональность, хотя даже бродяжничество имеет свои, пусть часто и интуитивные, целефункциональные корни, причины. Именно принцип мне кажется (а не я точно знаю) служит так или иначе первопричиной мобильности, миграции. Значит создание системы должного информационного обеспечения автоматически резко снизит бесполезную или малополезную (а то и вредную) мобильность, миграцию. Но здесь мы неизбежно столкнемся с диалектическим противоречием между транспортом и связью: грузопотоками, пассажиропотоками и инфопотоками. Перемещение в пространстве товаров, услуг, информации политэкономически архисложно, ибо есть лишь элемент логистической системы, этап ее функционирования от добычи до конечного потребителя. Консумологически можно все активности, мобильности, миграции людей, товаров, услуг, информации разделить по степени целефункциональной эффективности на бесполезные, малополезные, полезные, суперполезные по уровню прогнозной ожидаемости. Отсюда вытекает эргономическая важность системности исследований по формированию должной культуры перемещений во всех возможных средах, начиная с отдельных мышечных пульсаций до цельносоматических в чистом виде (ходьба, бег, ползание, плавание/летание и т.п.), в соматотехническом виде (переноска грузов, использование коньков, лыж, ласт, велосипеда и т.п.), в техносоматическом виде (нахождение на движущейся платформе, в движущейся кабине и т.п.). Но культура перемещений включает не только социальную оценку, эргономической правильности/неправильности перемещения, но и его законность/незаконность, легитимность/нелегитимность (врач-пациенту, учитель-ученику, начальник-подчиненному, правоохранитель-гражданину и т.п.). Отсюда следует, что персональная оценка эффективности перемещения может несовпадать вплоть до противоположения с социальной внешней оценкой. В таком случае правоту своего хронотопного перемещения еще придется отстаивать, доказывать вескими аргументами. Причем оправдываться приходится часто за одно и то же действие несколько раз и перед разными людьми по линии подчинения, привязанности, авторитетности. Такое разно- и многоголосое социальное эхо от одного лишь действия/перемещения изучено слабо и в теории воспитания толком не представлено, а значит и количество персональных ошибок/достижений чужим опытом не корригируется. Отсюда и справочно-информационная работа должным системно-логическим путем не совершенствуется, а значит и социально-экономическая эффективность муниципии не растет, а при усложнении инфраструктуры даже падает. И технотехнологическое совершенство средств связи здесь не поможет, ибо логистика информационная значительно отстает от логистики товарной (о чем уже давно говорят науковеды, но воз и ныне там). Упредить бесполезное, а то и вредное перемещение предметов и соответствующих транспортных средств может только параллельная пути следования система справочно-информационного обеспечения, должное развитие которой только и может привести к точечно-заказному перемещению товаров и услуг типа идеальной электронной торговли по Интернету с полной социально-экономической ответственностью за качественно-количественные параметры соответствия товара/услуги заказу. А это неизбежно потребует резкого повышения потребительской культуры Населения (особенно в эколого-экономическом плане), где на первое место выйдет целефункциональность потребления/пользования. Отсюда ясно, что экзистенциальный половозрастной цикл в виде синусоидальной кривой превращается в трансгрессивный консумологический круг: …детствовзрослость старостьдетство …, по которому осуществляется процедура естественного наследования (не путать с процедурой искусственного частнособственнического юридического наследования). И речь идет не только о капитальных сооружениях (помещения, дороги, мосты и т.п.), но и много более мелких, целефункциональность которых сохраняет свою силу (что резко уменьшит давление на экологию).

А так как именно инообеспечивающая взрослость предопределяет как культуру производства (и воспроизводства, и добычи), так и культуру потребления, то и режимизацию жизнедеятельности (активности/пассивности, бодрствования/сна, труда/отдыха) Населения так или иначе тоже предопределяет она. И эта неизбежная доминация взрослой режимизации обязательно вступает в противоречие с режимизацией детства, юности, старости, немощи. А конфликтогенность таких противоречий неизбежно ведет к кумуляции их отражений в виде социально-психологической и психофизиологической хронической усталости, а значит и всех патологических следствий, изменений.

Но еще более взрывоопасны расхождения в режимизации:

а) регистрационной;

б) реальной;

в) объяснительной.

Регистрационная режимизация задается домохозяйствами, инохозяйствами, коммунохозяйствами и группами по интересам как фундаменте гражданского общества. Распорядок дня каждого человека в муниципии так или иначе предопределяется его образом жизни. Ожидаемое окружением хронотопное местонахождение человека легко проверяемо. Столкновение с нарушением этого распорядка, т.е. рассогласование регистрационного и реального неизбежно при его обнаружении требует объяснений. И далеко не всегда можно отделаться вопросом на вопрос: А твое какое дело?! Объяснительная режимизация достаточно правдоподобна только у хорошо натренированных, предусмотрительных людей, многим из которых могут позавидовать даже разведчики-нелегалы. Вопросы: Что ты здесь делаешь? Где ты был? и Почему ты не там-то?, как и ответы на них, составляют костяк всей мировой драматургии (и реальной, и художественной). Однако подавляющее большинство объяснений режимизационных несоответствий настолько лицемерно-бестолковых, что вызывают не столько смех сквозь слезы, сколько раздражение из-за унижения ложью.

Однако режимизация как последовательность ролевых игр предполагает целефункциональный список прав и обязанностей. Мало кто пренебрегает своими правами, но и мало кто не пренебрегает своими обязанностями. Тем не менее формируется профессиональный тип поведения, из которого многие и вне работы не могут выйти. И хотя профстратная инфосоциотипия все более размывается в целом, но все еще сохраняет свою силу во множестве проявлений в домо- , ино- , коммунохозяйствах. И это уже мобильность не горизонтальная, а вертикальная, но не менее, если не более, конфликтогенная. Но вертикальная мобильность часто ведет и к вертикальной миграции в виде смены начальства. И это еще один потенципльно конфликтогенный момент в жизнедеятельности домо- , ино- , коммунохозяйства (новый папа и/или мама, новый начальник, новый чиновник). Их притирка с новозависимыми так или иначе отражается на муниципальном, межмуниципальном и даже на межгосударственном уровнях. Любой скандал в любой семье, коллективе масс-медиа могут легко и быстро по сугубо конъюктурным соображениям раздуть до вселенского масштаба, при том, что дело яйца выеденного не стоит.

Итак, полноролевая режимизационная взрослость как социально-экономическая всемогучесть выталкивает на первый план проблему теории и практики конфликта и его инфосоциотипического отражения в масс-медиа как коммуникативном средстве формирования общественного мнения. Всемогучесть взрослых состоит в том, что именно они принимают и реализуют по своему усмотрению 90-95% решений по социально-экономическим вопросам. Но любое принятие решения есть попытка решения конфликта по формуле: хочу – могу – надо1 – надо2. А так как пульсация жизнедеятельности представляет собой непрерывную цепочку установления причинно-следственных связей в гигантской иерархической гиперразветвленной сети генофизио-фенопсихо-инфосоциотипов людей и объектов геобиотехносфер, то возникает проблема сугубо гносеометодологическая: как мы определяем социально-экономическую значимость конфликта, оказавшегося в нашем фокусе внимания? Если всякое изменение есть конфликт, то почему мы обращаем внимание так выборочно, называя конфликтом только то, что оказалось в поле нашего зрения? Онтогенетически субъективно и интуитивно у человека формируется кумулятивно-опытным путем понятие эволюционной нормы, а значит и ожидаемости по режимизационной развертке. Отклонение от нормы уже есть конфликтная новизна, но не конфликт для меня, пока я не знаю всех возможных последствий для меня лично (познание и преобразование в целях самосохранения самоприумножения). Значит персонально конфликт есть противоречие на уровне триединства:



Многообразие долевых сочетаний этих элементов предопределяет и мое оценочное отношение к изменению/конфликту, будь оно положительно или отрицательно. Негативизация конфликта (и стресса) есть следствие непонимания гносеометодологического принципа непрерывной изменяемости всего и вся и неизбежной разновекторности оценок этих изменений в зависимости от хронотопных положений/состояний самих оценивателей (смена положения/состояния оценивателя весьма часто ведет к переоценке былой оценки в ту или иную сторону).

Но фенопсихотип, а значит и персональная память человека есть система закрытого типа. Открывается она исключительно коммуникативным путем, независимо от того происходит ли это добровольно, либо принудительно. И только тогда она обычно стает достоянием и тех, кто эту информацию узнал, т.е. инфосоциотипической. Возникает автоматически проблема первоисточника и степени достоверности изложения сути конфликта, т.е. новости как таковой строго по УФО. И эта архисложная проблема дробится на собственно мнемическую, коммуникативную (вербально-невербальную), эмотивную сторону говорящего с его целефункциональностью, мнемическую, перцептивно-рецептивную, интерпретационную сторону воспринимающего с его целефункциональностью и подобной воспринимающему сторону наблюдателя, но с его целефункциональностью. Из этого вытекают социальные значимости: правда-полуправда-ложь, закрытость-ограниченность доступа к полученной информации – открытость во всем многообразии их сочетаний (вплоть до нейтрализации самого источника, а то и других инфозараженных им людей). А это уже проблемы института масс-медиа как продукта коммуникативной деятельности путем трансляции, ретрансляции и интерпретационного самовыражения (устного-письменного-инотехнофиксационного) от сплетни через документальную точность до вершин художественного и/или научного творчества по сотворению инфотипа семьи/домохозяйства, коллектива/инохозяйства, жителя/муниципии/государства, т.е. Человека-Человечества. Таким образом строго системно-логически каждый человек в обществе есть как неизбежно коммуникативно-информационная единица (начиная с крика новорожденного) участником и представителем-посредником масс-медиа. Профессионализация масс-медиа началась с гонца и глашатая, т.е. со скорости доставки информации и громкости, т.е. максимально возможно большей публичной охватности. Все остальные технотехнологические совершенствования фиксации, хранения, транспортировки/передачи и распространения информации являются вторичными как в пространстве, так и во времени. Собственно писари и особенно переписчики фактически стали и первыми редакторами-интерпретаторами, которые совместно с церемонимейстерами, режиссерами-постановщиками и архитекторами породили воспитательно-дидактический институт формирования общественного мнения у взрослого населения (в детстве эту функцию выполняла школа, где учитель выполнял все функции сразу). Так для взрослых начальственные масс-медиа стали выполнять педагогические функции как по формированию, так и по манипулированию общественным мнением. И понятно, что появление посторонних непровластных масс-медиа (будь то рукопись, уличный балаган/театр и т.п.) подвергалось репрессиям, т.е. цензура появилась вместе с профессиональными масс-медиа, ибо цензура есть всего лишь трансформ стилистики с упором на оценочность. Отсюда строго системно-логически она, как и стилистика/стиль/мода/табу и т.п. легко выводится из УФО (актант, пассивант, наблюдатель) и формулы принятия решения хочу – могу – надо1 – надо2 каждым из них с учетом генофизиотипической боли, фенопсихотипического страха и инфосоциотипической зависти. И когда такое подробное исследование проведут, то окажется, что элементарная зависть, а вовсе не страх будет главным мотивом множества запретов, включая цензуру. Гносеометодологически все это есть проявление борьбы ригоризма с либерализмом, то есть строгого следования установленным хронотопно правилам социально-экономического механизма системы и произвольно-свободного, выборочного следования/неследования этим правилам. А это не что иное как борьба порядка и хаоса, силы права и права силы. А так как взрослость и есть вершина всемогучести, то либерализм присущ именно ей с иллюзией вечности этой всемогучести. И лишь переход персонально в иной генерационный статус постепенно сбивает эту спесь сначала на уровне самосознания, скрыто, а затем это может быть и коммуникативно открыто в форме разочарования. Но это уже тема перехода взрослости в старость. А нам надо еще разобраться с весьма важным именно для взрослости феноменом конкурентной ксенофобии.

Взрослая всемогучесть автоматически превращается в главность, начальственность. Если для детей и юношества это всего лишь учебная подражательность, то для взрослых с высоким уровнем самооценки, самомнения это весьма болезненное состояние. И когда его могу не соответствует его хочу, то возникает психозащита в виде мстительной ненависти (ситуативно открытой либо скрытой).

Феномен половозрастной конкурентности трансгенерационно уже хорошо известен (но еще плохо изучен):

детство взрослостьстарость

Акселераты жаждут побыстрее занять место во взрослости, а инфантилисты хотят остаться в детстве. На стадии вынужденной (по закону непрерывности изменений) взрослости оценочность обычно меняется, взрослые начинают молодиться с переходом в стадию старости (омоложение будет рассмотрено при анализе поствзрослого периода), т.е. акселераты психологически превращаются в инфантилистов, тогда как многие инфантилисты при возможности наоборот ускоряют свой переход в много менее ответственную старость. И все эти моменты цепляния за сохранение статус кво и давление/вытеснение за его смену присущи семьям/домохозяйствам (яркий пример: маменькины сыночки и сорванцы, убегающие из дома), коллективам/инохозяйствам (яркий пример: перипетии карьерного роста с его интригами, подсиживанием, подставлением, ябедничеством и т.п.), но неприсущ муниципиям, где соблюдение демографического баланса есть основа гармонического развития (дети – это не обуза, а перспектива муниципии, а комфортная старость – это залог реализации этой перспективы).

Все жители муниципии условно делятся на постоянных и приезжих. Постоянные жители трансгенерационно делятся на коренных, старожилов и новоселов, но исторические границы трансгенерационного деления весьма размыты (этнокультурный термин аборигены здесь не рассматривается). Строго системно-логически коренным жителем можно считать того, кто здесь родился, вырос и живет (правительственные демовсасывающие инициативы часто ставят приоритетом получения гражданства уже сам факт рождения на данной юрисдикционной территории). Тогда старожилами можно считать тех, кто приехал когда коренной был еще маленьким, а они уже здесь жили. А новоселы – это уже те, чей приезд и вживание были на его памяти. Значит и социологическая генерализация будет весьма размытой, но достаточно устойчивой в силу нормативности смены поколений (расхождения с демостатистическими регистрационными данными нас здесь не интересуют). Процесс социализации (притирки, вживания и конформизации) новоприбывших по скорости весьма различен, т.е. можно приехать недавно и быстро стать своим, а можно жить долго, но так и остаться чужаком. И дело здесь не только в каких-либо предубеждениях окружения, но и в поведении самого прибывшего. Утверждение статуса: Я не такой, как все! есть открытый нонконформизм, а значит и потенциально подозрительная склонность к нарушению не только малозначимых норм поведения как жажды самовыражения, но и много более значимых социально-экономических норм, правил, предписаний, законов и т.п. И в случае ЧП такие оригиналы-нонконформисты первыми попадут под подозрение крикливой общественности (а она есть в любой муниципии хотя бы в лице одного человека: масс-медийного сплетника-глашатая). А это уже проявление ксенофобии в открытой форме как начала открытого отторжения/вытеснения этого инородца из муниципии вплоть до погромов.

Инородству противостоит родство душ, конкурентной ксенофобии – желание сближения, корпоративизации домохозяйственной, инохозяйственной, клубной (по интересам) и т.п. Для большинства людей инородное окружение вызывает тоску о землячестве. И все эти процессы взаимоотношений требуют должной научно-теоретической классификации по базовым параметрам и стадиям развития. Пока что демослужбы муниципий выступают регистраторами, но не аналитиками с профессиональными социологами и социопсихологами, а значит и социальное проектирование муниципии традиционно намертво привязано к эффективной экономике сакрально рыночного, т.е. чисто коммерческого типа. А это значит, что все и вся автоматически переводится в деньги как универсальное мерило. И взрослые заражены этой пошестью много больше, чем дети и старики. Взрослая всемогучесть сама собой перетекает в денежную всемогучесть. И это уравнивание денег и отношений поразило даже институт семьи, начиная с брака по расчету (принцип: стерпится – слюбится). Интим в ржавом денежном обрамлении/окружении перестая быть глубоко личным, трансформировавшись в параноидальный эксгибиционизм садо-мазохистского типа часто с надрывно-суицидальным исходом. Сакральная органика души превратилась в ее голую механику, а дух – в примитивную электронную программу. Но осознание этого у большинства начинает пробиваться уже на стадии перехода в старость. Однако взрослость уже пошла на излёт, когда человек понимает, что он чужой среди своих и свой среди чужих. Значит в системе:

свои – Я – чужие

принять правильное решение без твердых принципов как нравственных маяков архисложно, а еще сложнее не поступаться принципами. Дело в том, что мое субъективно оценочное “приятно-неприятно”, “выгодно-невыгодно” далеко не всегда совпадает с оценками моего ситуативного окружения (– надо1 –), и тем более с общепринятыми нормами (– надо2):

правильно – неправильно;

хорошо – плохо;

красиво – некрасиво.

И запутаться здесь легко, а вот выпутаться не формально-юридически, а глубинно-правственно далек не всегда возможно. Отсюда знаменитый принцип обдумывания принятия решения: семь раз отмерь – один раз отрежь и его трансформ: утро вечера мудренее, который сам есть трансформом еще более глубокого: каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны, который требует регулятивной отстраненности, высоты для упреждения возможных последствий в целях последующего самосохранения и самоприумножения. Однако все эти принципы были сформулированы еще в те времена, когда социосфера доминировала над техносферой и скорость/инерционность подчинялась ручному управлению. Сейчас автоматизм высоких скоростей и низкой инерционности (яркий пример: современные гоночные автомобили) уже поставил техносферу над социосферой и автоматически на повестку дня выходит проблема цейтнота кнопки, при которой психофизиологически невозможно после “пуска” успеть нажать “стоп”. А если учесть, что кроме целеположенного есть и случайное нажатие кнопок, то проблема управления техносферой даже взрослыми резко усложняется (по сути техносфера управляется техносферой, хотя пока что поблочно, посегментно, а не полносистемно). Так доминация техносферы над социосферой потянула за собой проблему унификации оценочных действий из-за высокой скорости и неотвратимости последствий. И таким унификатором на этико-юридическом уровне выступает равноправие (прав и обязанностей), одинаковость процедур идентификации и принятия решений, т.е. то, что по сути скрывается под термином “глобализация”. А это главный мировой процесс в профессиологии как теории и практики познания и преобразования в целях самосохранения и самоприумножения. И именно взрослые играют в нем главную роль, ибо они и принимают все судьбоносные решения. В таких условиях проблема

свои – Я – чужие

резко обостряется. А так как мимикрические способности своих и чужих фактически одинаковы, то одной формальной идентификации уже недостаточно, тем более что в голову каждому не залезешь. А если учесть, что по принципу непрерывной изменяемости всего и вся категории своих и чужих весьма мобильны в своих взаимопереходах, то проблема в общечеловеческом плане оказывается просто нерешаема, кроме признания всех людей своими, а ситуативные чужие есть всего лишь оппоненты, но не враги. И к этому выводу уже миллионы раз коммуникативно открыто приходили даже не самые светлые головы человечества, но его постоянно глушит принцип частной собственности и ее наследования, который особенно могуч на этапе взрослости, т.е. всемогучести.

Климаксология подобно ювенологии представляет собой переходной этап, но уже угасания человека в его демовоспроизводственном предназначении. Однако, если теория и практика юности/молодости уже стала предметом не только медицины, но и педагогики и многих других наук, то климаксология до сих пор стыдливо прячется едва ли не на задворках медицины. При этом упор почему-то делается на климаксе у женщин и лишь сквозь зубы говорят о климаксе у мужчин, создавая превратное общественное мнение, из-за которого андрология и отстала в своем становлении от гинекологии, а мужчины даже себе боятся признаться в угасании влечения естественного путем перехода на искусственную стимуляцию сексуально-репродуктивной функции. А культ мачо для тех, кто его исповедует, резко усиливает трагедию климакса. Метросексуализм через гомосексуализм объединяет мужчин с женщинами в гонке за омоложение, которая неизбежно превращается в статусный фарс, ибо есть фантом живой мумификации, начиная с косметики.

Гносеометодологические основания климаксологии естественно следует искать в триединстве личности:



в их определенной половозрастной гармонии. Но здесь особенно ярко проявляется отнесение в Модели человека сексуально-репродуктивной функции к инфосоциотипу, хотя формально она ближе к генофизиотипу, если забыть о диалектическом единстве всех трех типов, но особенно о разнице в скоростях их роста и угасания. Именно отклонения от нормы в половом созревании и угасании (раннем или позднем) вызывают инфосоциотипическую напряженность в социуме. Но, если при созревании социум больше волнует этико-юридически именно репродуктивность, то при угасании-сексуальность. И там, и там на социум давит иллюзия нормы, тогда как каждая личность – живой человек уникален в своем триедином развитии. И требовать от него одинакового соответствия норме далеко не всегда возможно.

Пульсация генофизиотипическая (телесная) – рост в высоту и ширину (разбухание) и сморщивание есть продукт диетообеспечения и персонального обмена веществ под руководством физической активности. Климаксология на эндокринологическом уровне первая сталкивается с переходом со стабилизационного этапа на этап угасания и сморщивания, т.е. с взрослости в старость. Морщины и седина – лишь внешние и потому бросающиеся в глаза признаки множества сложных внутренних процессов биофизикохимического уровня.

Пульсация фенопсихотипическая – бодрствование и сон тоже есть продукт физической активности: перцепция-регуляция-реакция, где усталость начинает приходить много чаще, чем в былые времена. Заметим, что пульсационный лимит энергозаряженности падает и при краткосрочных недомоганиях и у хроников, а значит и системно-логическая природа усталости едина: митохондриальна, хотя многоступенчатость передачи энергии ее тщательно скрывает. Но по Модели психотипа мы имеем кроме энергомышечных пульсаций еще и таинственные пока что нейроголографические пульсации той же митохондриальной природы, сути, но в качественно иной форме, которая представлена в оперативном отделе мозга, фундаментом которого выступает мнемическая система. И если в геронтологии нарушения в этой сфере уже обозначены достаточно четко, то в климаксологии начала этих нарушений весьма темны из-за отсутствия должной повсеместной диспансеризации Населения. Ведь только статистика позволяет нивелировать индивидуальные особенности личности, а значит и выработать эффективные профилактические меры.

Переход медицины в педагогику в климаксологии с одной стороны скрыт, ибо далеко не всегда ясно, имеем ли мы дело с временным проявлением или это уже начало хроники, а с другой открыт, ибо окружающие постоянно человека люди, автоматически хотя и интуитивно фиксируют такие сбои, которые кумулятивно и коммуникативно меняют мнение этого окружения о своем члене на предмет его реальных возможностей, т.е. ухудшении реализации формулы: хочу – могу – надо1 – надо2. Но только сексуальные партнеры, прежде всего постоянно-переодические, могут заметить изменения в сексуальной потенции, в привлекательности для него контактного секса с оргазмическим аккордом. И стыковка этих данных может быть профессионально осуществлена лишь во врачебном кабинете. Здесь же должна находить решение и проблема псевдовспышек сексуальной активности (энергофеномен сверхновых звезд), который проявляется далеко не у всех, но подмечен народом и отражен в фольклоре, хотя у большинства этот процесс угасания идет ровно по нисходящей. Но мало кто ходит по этим климактерическим причинам к врачу (да и из тех 90% женщины). Возникает три социально раздельные, но персонально единые проблемы: семья/домохозяйство, коллектив/инохозяйство, жители/муниципия (но рост разводов, смена окружения, места работы, жительства, а также суицидальности требуют твердой и тонкой статистики), однако вскрыть эту мотивированность архисложно, ибо доминирует аналог разводного камуфляжа: не сошлись характерами.

Но для ряда профессий эти климаксологические девиации уже становятся архиважными, ибо за ними стоят жизни людей и огромных мобильных техносферных объектов, выход из строя которых чреват колоссальными социально-экономическими убытками. И этот переход персонального в социальное лишний раз подтверждает диалектическое единство Человека-Человечества.

Еще одна проблема объективируется, рельефизируется на стадии климакса в силу учащения травматизма, отравлений и заражений как результат снижения внимательности, осторожности, сопротивляемости в силу нарушений культуры сна и бодрствования (нарушение энергетического регулирования), нарушения культуры потребления (биофизико-химического регулирования), нарушения культуры биоконтактов (информационного регулирования). Разрушение, блокирование, замещение идет по линии: клетка-ткань-орган-организм.

Переживание очередного половозрастного кризиса всегда весьма индивидуально и ситуативно, обусловлено доминирующим видом деятельности. При жесткой регламентационной режимизации под привычным надо – давлением, когда человек дорожит своей работой, это переживание не акцентируется, списывается на привычные причины. И если перед человеком не стоит проблема смены вида деятельности в связи с выходом на пенсию по возрасту, то и психофизиология переживания климакса почти абстрактна, особенно для личностей увлеченных, творческих, а значит и самоуправляемых. Иное дело – иноуправляемые, патронозависимые.