Николай хапланов распа д роман

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 18

Ну а теперь скажите, зачем я вам понадобился?
Скажу. Тот бизнесмен, который на Шустова заявил, живет в вашем городе. Вот я и подумал.
А фамилию его не назовете?
Не назову.
Я так и знал.
Что ж, Валерий Федорович, извините и вы свободны. Впрочем, вы к Шустову за помощью хотели обратиться. Может я смогу помочь?
Конечно, могли бы.

И Валерий подробно рассказал о событиях последнего времени, о звонке Наташки и какого-то азербайджанца, о своих бесполезных хождениях по Черкизовскому рынку и о причине, по которой хотел найти майора Шустова.

- Я понимаю, – закончил он свою повесть, - что так искать это то же самое, что иголку в стоге сена, но решил, а вдруг случайно наткнусь, чем черт не шутит.

- Да, капитан, - вздохнул полковник Георгиев, - стаж службы в органах у вас есть, но опыт у вас не наших масштабов. В небольшом городе такие методы может и пригодились бы, а в Москве… Сколько населения в вашем городе?

Да раз в двадцать меньше, чем в Москве.
Вот и круг поисков во столько же раз здесь шире. Ладно, придумаем что-нибудь. Зайдите завтра, сегодня уже поздновато. Хотя, должен вам сказать, что задача ваша не из легких. Тут столько людей из Украины работает подпольно, без всякой регистрации, что искать их, в самом деле, как иголку в стоге, как вы сказали. И таких заявлений, как ваше, пруд пруди. Пропадают сотнями. И редко кого удается найти. Знаем только, что людей, хорошо заработавших, пасут всякие грабители, отнимают заработанное, а иногда и убивают. Но попробуем и в этот раз. Так что, договорились – завтра. Вы где остановились?
Не волнуйтесь, товарищ полковник, я устроился.

И зачем он так сказал? Выйдя от полковника, он остановился у порога. Куда же идти? На гостиницу денег было жалко. Там теперь такие цены! Ну что ж, есть зал ожидания на вокзале, можно вздремнуть там на лавочке. Во время армейской службы не раз приходилось спать на скалах или под дождем, укрывшись плащ-палаткой. Ничего, как в раю чувствовали себя. Эх, развалиться бы сейчас под той плащ-палаткой на вон том зеленом газончике! Ноги гудят, как после многокилометрового марш-броска.

Вокзал как вокзал. Как все на просторах бывшего Союза. Многочасовые очереди у касс, толкучка у буфетов и камер хранения, жуткая духота в зале ожидания, где ни одного свободного места, гул голосов, бегущие на посадку пассажиры, нагруженные баулами, чемоданами, рюкзаками. В кино часто показывают такие сцены, якобы из времен гражданской войны. Сегодня, видно, не лучше. Разве что нет солдатиков с ружьем и котелком, да беспризорников на крышах вагонов. А суета и неразбериха все те же.

Все-таки, достоялся у буфета, взял двести граммов колбасы, пакет кефира. Не до жиру, как говорится, лишь бы червячка заморить. Во, объявили посадку на какой-то поезд, люди сорвались с места, помчались к нему, даже не подозревая, что осчастливили этим неведомого им капитана украинской милиции, поспешно занявшего освободившееся место в зале ожидания. Черт, колбасу взял, а хлеба не догадался. Придется есть без хлеба, встанешь за ним – сразу место займут. Ну и ладно. С удовольствием пожевал, оглянулся вокруг, выискивая место, где можно бы преклонить голову. Ну да, найдешь тут. В самом деле 1918-й год. Кто-то, как и он, ужинает, чем бог послал, кто-то что-то рассказывает соседу, оживленно размахивая руками, вон какая-то молодая мама кормит младенца, без смущения обнажив свою налитую молоком мощную грудь, стесняться ей, видимо, уже надоело, так и ребенка можно заморить голодом. Трое акселератов с наглой ухмылкой идут по проходу, специально задевая ногами баулы и чемоданы, надеясь услышать чье-то замечание, чтобы тут же ввязаться в стычку. Руки чешутся, видимо, у юнцов. Ввязаться бы, приструнить нахалов, а если понадобиться, дать бы и по соплям. Не раз приходилось за годы службы в милиции сбивать спесь с таких вот наглецов. Но, спокойно, капитан, спокойно! Тут не твоя теперь вотчина, не тебе наводить здесь порядок. Ты здесь иностранец. Тьфу ты! Это же надо! И придумали же такое! Ближнее зарубежье. Москва – столица другого государства. Та Москва, которую в сорок первом защищал дед Афанасий, в боях за которую получил ранение и медаль «За отвагу». Как гордился он тем, что столицу Родины защищать пришлось. Рассказывал не раз о тех днях. Нет его теперь в живых, умер через сорок лет после победы. Как бы воспринял он сейчас такое? Инфаркт, наверное, мог бы получить. Те юнцы, все же, своего добились. Какая-то бабка шарахнула одного из них сумкой по спине и такой российский лексикон употребила, что те аж пригнулись. А два милиционера, стоящие невдалеке, даже не оглянулись. Боятся, что ли? Делают вид, что не замечают. А вот на бомжеватого полупьяного мужика в засаленной куртке, с прилипшей к губе потухшей сигаретой внимание обратили сразу. Взяли за локти и героически потащили его к выходу. Мимо тех акселератов и ругающейся бабки. А это что за экзотическая фигура в полосатом восточном халате и тюбетейке? Коричневое, кирпичного цвета лицо, редкая седая бородка, как у старика Хоттабыча, растерянный взгляд. Оглядывается вокруг, выискивая кого-то глазами. Надеялся, видимо, что встретят, но не встретили. Откуда же он прибыл в этот многомиллионный муравейник? Из Туркмении, Таджикистана, а может из самого Афганистана? Да, в самом деле, как в гражданскую. Сейчас вот появится матрос с маузером на боку и в кожанке и начнет пламенную речь о власти для народа или призывать идти на штурм Зимнего. Вместо него возник мужичок в фартуке и с длинной метлой. Стал размахивать ею, как косой, поднимать вокруг пыль и ворчать на рассевшихся пассажиров за то, что они абсолютно некультурный народ, сорят, а ему приходится за ними прибирать. Люди покорно поднимали ноги, боясь, что он их запросто сострижет и испуганно ждали, демонстрируя кожаные, резиновые и какие-то пластиковые подметки и каблуки.

- А ты шо, лапов своих убрать не могешь? - грозно глянул мужичок на зазевавшегося Валерия и тот мгновенно присоединил каблуки своих милицейских ботинок сорок четвертого размера к остальным, даже не пробуя возмутиться.

- Че лыбишься? - гаркнул мужичок и задел метлой стоящий у ног Валерия дипломат, - чему рад-то?

Валерий не ответил, знал, что все эти уборщики, носильщики, дежурные по залу и прочие вокзальные служители прочно связаны между собой некими корпоративными узами и в обиду друг друга не дадут. К любому твоему слову придерутся, затеют спор, обвинят в чем захотят. Тут же появится милиционер, потребует документы, вежливо попросит пройти за ним. Документов ему показывать никому не хотелось, спорить – тем более. Поэтому на реплику подметальщика промолчал, отвернулся. И тот зачиркал своей метлой дальше по залу.

А к дедуле в восточном халате подошли двое, хорошо одетых, даже при галстуках, молодых людей. Взяли бумажку, которую он им показал, внимательно стали вчитываться, что-то объяснять, похлопывая по плечу. Валерий уже подумал было, что парни хотят ему, в самом деле, помочь, но вдруг обратил внимание на третьего, стоящего в шаге за спиной восточного гостя и делающего тем двоим какие-то знаки. Те его поняли, тот, что похлопывал по плечу, стал потихоньку отводить деда от его внушительного баула, не переставая что-то ему объяснять. «Отвлекает внимание, - понял Валерий, - известный способ, с такими иметь дело приходилось. Ну уж извините! Сейчас облапошат человека и останется он на вокзале гол, как сокол. Эх, была не была! Придется помочь милиции бывшей столицы Советского Союза».

Валерий подошел во время, как раз в тот миг, когда третий из парней подняв баул дедули, сделал шаг в сторону. Пятерня капитана украинской милиции крепко сжала его локоть, так, что он даже присел.

- Положи на место! - потребовал Валерий ласковым голосом, - а то сломаю руку.

Тот ойкнул, двое парней, забыв о дедуле, подскочили к Валерию.

Ты чего лезешь? – зашипел один.
Пасть порву! – пригрозил второй.

Валерий свободной рукой достал из кармана удостоверение:

- Капитан милиции Красилов. Еще вопросы будут?

Парни растерялись, но тот, чей локоть был еще в железных пальцах Валерия, простонал:

- Отпусти, мент. Подобру отпусти.

- А то что?

Увидишь.

Два сержанта, недавно уводившие из зала бомжа, появились, как из - под земли. Парни их возникновению, кажется, даже обрадовались. По крайней мере, на представителей власти они посмотрели с некой надеждой.

В чем дело? – в один голос спросили сержанты.
Да вот… - показал один на Валерия.
Дерется, - объяснил другой.
Руку чуть не сломал, - пожаловался третий.
Документы! – потребовал один из сержантов.

Ну вот, нарвался, все-таки, на проверку документов. Как раз на то, чего не хотелось. Думал переждать до утра на вокзале, а утром пойти к полковнику Георгиеву, а нарвался на историю. Влип, как говорится. Милиционеры внимательно изучили его удостоверение, и оно исчезло в кармане того, который представился сержантом Томилко.

Капитан-то вы капитан, но не наш, - объяснил, - придется в отделении разбираться, что вы делаете тут.

- Да ничего я, ребята, не делаю. Просто увидел, что эти парни хотят ограбить человека, и вмешался. Так что получается, что я вам даже помог.

Ладно, пошли, там разберемся.
Ну что ж, я понимаю.

Шагая за сержантом, он вдруг оглянулся и заметил, как второй сержант, весело беседуя с теми тремя, угощает их сигаретами из своей пачки. Ничего не понявший дед в восточном халате растерянно оглядывался вокруг.

Подождите, сержант, а этих троих вы что, задерживать не собираетесь?

- Не беспокойтесь, с ними разберется сержант Кислов.

- Ну уж извините, сейчас же задержите их. Я, все же, работник милиции, знаю, как положено…

- Да брось ты, капитан, - зло процедил Томилко, - как у вас положено, я не знаю, а у нас так. Ты о себе лучше подумай. Может, ты сам по каким-то криминальным делам приехал сюда. Знаем мы вашу украинскую мафию. А удостоверение, знаешь ли, можно на любом компьютере сегодня отшлепать. И печати, и подписи запросто… Так что… не ерепенься, гражданин Красилов. Если ты, конечно, Красилов.

- Так мы что, уже на ты? - попробовал пошутить Валерий, но сержант перебил его:

Я сказал – не ерепенься, так не ерепенься.

- Ой, сержант, пожалеете вы об этом.

- Да слышал я уже такие угрозы, - отмахнулся Томилко, - почти все угрожают.

Валерий горько усмехнулся. Он тоже за годы службы в милиции наслышался от задержанных таких обещаний и угроз. И с работы уволить, и в тюрьму засадить, и шею свернуть угрожали. Всякое бывало. Теперь вот сам в такой роли оказался.

Ладно, разбирайтесь, - махнул рукой, - только, пожалуйста, быстрей.

Сержанту Томилко рассказывать, зачем он приехал в Москву, Валерий не стал. По личным делам, и все тут.

По каким таким личным? – настаивал тот.
Это вас не касается.

Ему уже было понятно, что два сержанта задержали его не по каким-то там подозрениям, а чтобы спасти тех трех парней, которых, видимо, хорошо знали и были в курсе, чем они занимаются. Возможно, это не первый случай, когда они прикрывают их, отводят от них беду. Сколько же людей пострадали в результате такой их службы? Валерий знал в своей жизни и таких. Обнаглев от своей безнаказанности, от предоставленной им власти над человеческими судьбами, они почти в открытую «крышуют» таких вот дружков, которые, конечно же, делятся с ними своими доходами.

Нас все касается. Говорите, что вас привело в Москву?

Да нет, с этим типом объясняться было бы смешно. Лучше перейти в наступление, чем защищаться, что-то рассказывать и надеяться, что тебя захотят понять.

- Вы, сержант, лучше скажите, почему не задержали тех троих? Они же явно хотели стянуть багаж у того дедули.

А вот это тебя не касается.
Тогда и разговаривать с вами нечего.
В кутузку захотел? Сейчас пойдешь.

Валерий промолчал. Сержант, конечно, понимал, что отпускать этого украинского капитана нельзя. Дотошный сильно, начнет выяснять, куда-то пойдет, доложит. В крайнем случае его нужно придержать до утра, а там видно будет. Черт, неправильно сделал. Нужно было сделать вид, что задержали тех троих, акт какой-то составить, а потом отпустить. И этот успокоился бы. А того узбека трогать нельзя, хотя багаж у него очень уж привлекательный. С пустыми руками в такую даль они не отправляются. И если торговать приехал, и если с гостинцами, все равно пошерстить не мешало бы. Да и денег у чучмека, наверное, немало. Зашиты где-нибудь под тем полосатым халатом. Надо сказать Кислову, чтобы отправил по адресу, подальше от греха. У него в бумажке адрес, кажется, записан. Пусть едет и еще спасибо скажет сержанту Томилко.

- Ладно, ты посиди здесь, я сейчас вернусь.

Вышел, даже не остерегаясь, что задержанный может уйти. Куда он денется без документов? Даже дверь не запер за собой. На столе притягивал взгляд черный, массивный телефон. Позвонить Валерию было некуда. Разве что полковнику Георгиеву, но в такое время он навряд ли окажется в кабинете. Но попробовать можно. Валерий хорошо помнил номер, записанный для него полковником на бумажке, поэтому рыться в кармане, выискивая ее, надобности не было. Оглянулся на дверь, быстро набрал нужные цифры.

Слушаю, - отозвалась трубка.

Неужели до сих пор на службе? Впрочем, думать об этом некогда.

Мне бы полковника Георгиева.
Я слушаю.
Товарищ полковник, это капитан Красилов из Донбасса. Я сегодня днем был у вас. Помните?
Что случилось, Валерий Федорович?

Долго объяснять было некогда, в любую секунду может зайти сержант Томилко. Доложил коротко и четко, как при военном рапорте.

Какой вокзал? – переспросил Георгиев.
Курский.

Ответа полковника Валерий услышать не успел. В комнату вскочил Томилко, вырвал из рук трубку, грохнул ею об рычаг и, схватив Валерия за лацканы пиджака, отшвырнул его к стене.

- Так ты еще звонить куда-то собрался? - и обернувшись к вошедшему сержанту Кислову, гаркнул, - в бомжатник его, гада! Пусть посидит до утра!

В бомжатнике, как назвал сержант небольшую камеру за железной дверью, кроме него оказались еще два обитателя. До смерти перепуганный паренек лет шестнадцати и неизвестная личность, оглашающая помещение богатырским храпом. Лицо его было укрыто пиджаком, поэтому его не было видно, да оно Валерия и не интересовало. Уселся на пол, подстелив носовой платок, потом махнул рукой, снял пиджак, свернул его в калачик и улегся на это своеобразное ложе. Уставшее за целый день хождений тело благодарно расслабилось, приятно загудело. Посмотрел на пригорюнившегося в уголке паренька.

- Ты что раскис? Держи, парень, хвост пистолетом. За что задержали-то тебя?

- Я, дядя, не знаю. Занес вещи в вагон, вышел минералки купить на дорогу, а поезд ушел. А тут и задержали. Объясняю, что на поезд сесть не успел, а они смеются, не верят, говорят, что я по вокзалам промышляю.

Ладно, парень, ложись спать. Утро вечера мудренее.
Да, вам легко говорить. А мои вещи в вагоне остались. А дядя будет меня в Гусь-Хрустальном встречать ночью. Не встретит, вещи дальше, аж до Казани уедут.
Да, история, должен я тебе сказать. Ну что ж, подождем, может, что-то и придумаем.

А глаза уже смыкались… Где ты, сестренка? Куда занесло тебя, паршивая девчонка?

7.

У дороги конца не бывает, она бесконечна. Но путь по пустыне, где нет никаких дорог, тоже, оказывается, бесконечен. Сколько дней и ночей, а может месяцев и лет, продолжается это безостановочное движение каравана по раскаленным пескам, Дмитрий сказать не мог. Рябило в глазах от однообразных барханов, от безоблачного желтого неба и даже от покачивающейся перед ним головы верблюда. Вначале в песках не было видно ничего живого, а теперь изредка показывались на вершинах волнистых барханов неподвижно дремлющие черепахи и юркали под ногами верблюда какие-то коротенькие красноватые змейки, похожие на больших земляных червей, выползающих на поверхность после дождя.

- Жалкие какие, - задумчиво произнес Дмитрий, увидев очередную такую змейку, - и как они выживают в этой жаре?

- Выживают, - кивнул Хум Киши, - погибнуть живому существу природа не позволит. А вот человек его погубить может. Слава господу, что люди сюда еще не добрались.

- А что им, людям, здесь делать? - засмеялся Дмитрий, - разве что по приговору суда сюда сослали бы.

- Но ты же не по приговору сюда пришел.

- Я вас искал.

- Ты нас искал, другой вот этих змеек захочет исследовать и тоже появится. А еще кто-то решит орошать пустыню, каналы пророет в ней и нарушит баланс природы, миллионами лет создававшийся ею. И не станет здесь ни этих змеек, ни черепах, ни скорпионов…

- Ну, скорпионы пусть бы и исчезли. Ядовитая гадость, все-таки. Пользы от них никакой, а укус смертельный.

- Никакой, говоришь? Да если бы не они, то всю пустыню экскурсанты заполнили бы, несмотря на жару. А так хоть побаиваются. Нет, скорпионы, фаланги, змеи и другая, как ты говоришь, гадость - это стражи пустыни от неразумных людей.

- Да при надобности человек легко избавится от твоих скорпионов и фаланг. Разбрызгают с самолетов какие- нибудь ядохимикаты – и хана всему этому.

- М-да, - вздохнул Хум Киши, - человек может.

- Гомо сапиенс, - в голосе Дмитрия послышались даже нотки гордости, - человек разумный. Царь природы! Самое разумное существо на земле.

- Ты уверен? - ухмыльнулся старик, - это люди себя так называют. Но если бы он мог понимать язык зверей и птиц, много нелестного услышал бы он о себе. Не царем природы, а варваром, разрушителем ее называет человека всё, что живёт на земле. Никому нет житья от человека, все он уничтожает, употребляет в пищу, для изготовления одежды, обуви, украшений, пахучих веществ… Сколько видов животных навсегда уничтожены на земле! Слонов, тигров, львов уже пересчитать можно, даже крокодилы боятся человека, делающего дамские сумочки из их кожи. На снежных полюсах белых медведей легко пересчитать, по океанам целые флотилии за китами гоняются. И после этого человека можно царем природы называть?

- Но все же, разум… - попытался оправдать человечество Дмитрий, но старик перебил его:

- Разум? Что этот разум дал природе? Как человек пользуется им? Атом создал? Химическое оружие? Танки? Войны по всей земле ведет, чтобы у других отнять то, что они создали и построили. А как за власть над себе подобными грызутся! Обливают друг друга грязью, лгут, воруют, подкупают соперников, сажают в тюрьмы безвинных… Да всего и не перечислишь.

- Но есть и любовь, - спохватился Дмитрий, - только человеку дано это великое чувство. У животных его нет. Они просто спариваются для продолжения рода и все. И переживает, ревнует, песни о любимых слагает тоже только человек.

- Опять ошибаешься, внук Игната. Вы же сами рассказываете и песни поете о лебединой верности. Лебедь убивает себя, если погибает его пара. Ни один зверь - ни олень, ни слон, ни медведь, не подстерегает соперника, чтобы убить его из-за угла. Самку он завоевывает в честном бою. А, проиграв, молча уходит. Человек способен на такое? Не говори мне о всяких Ромео и Джульетах. Это только красивая сказка. А в жизни мужчина откажется продолжать жить после гибели его женщины? Приведи мне хотя бы один пример. А сколько ревнивцев своих соперников убивают из-за угла, отравляют, приканчивают ножом… А есть ли у животных дома терпимости, проституция? А продают ли они своих самок за рубеж в сексуальное рабство? Только люди, называющие себя гомо сапиенс, способны на такое.

- Но любовь, все-таки, есть! - Дмитрий эти слова не выговорил, а выкрикнул, - и ждут годами, сохраняя верность, и живут душа в душу десятилетиями, даже ни разу не поссорившись.

- Да, такое есть. Но ведь есть и другое, на которое не способно ни одно животное. Разве ты не слышал о случаях, когда любящий муж вдруг убивает любимую жену, или она его? Пусть из ревности, из-за измены кого-то из них, но ведь бывает. Правда, у животных и измен не бывает, они всю жизнь знают лишь свою раз и навсегда найденную пару.

- А из-за любви человек тоже на смерть пойти способен, - спохватился Дмитрий, - у нас в городе девочка из-за мальчика, который ее бросил, под трамвай бросилась.

- Это не из-за любви, а от оскорбленной гордости. Не бросилась бы она под трамвай, скоро нашла бы другого юношу и о первом забыла. Таких случаев тоже много, бывает, но это совсем другое. Я не об этом тебе толкую. О злости, о слепой ярости в отношении того, кто тебя отверг. Не хотят люди понимать, что насильно мил не будешь, хотя сами и придумали эту поговорку. Даже насилуют женщин. Да где там! Маленьких девочек, даже пятилетних… Причем, иногда группой, целым стадом. Ты можешь сказать, бывает ли такое у животных? Пять слонов по очереди насилуют маленького детеныша, будущую слониху? Или медведи, волки, тигры, да любое животное? То-то, дорогой. Только человек, только, как ты говоришь, царь природы, твой гомо сапиенс.

Дмитрий молчал, не зная что говорить в ответ на этот раздраженный монолог Белого Старика. Ни на один его вопрос ответить он не мог. Получалось, что человек – никакой ни гомо сапиенс, а самое хищное, неразумное существо из живущих на земле. А все его изобретения, усовершенствования придумываются лишь для уничтожения того, что создала для него же матушка-природа, для своего эгоистичного пользования. Прав Хум Киши, очень прав. Тайга безжалостно вырубывается, реки отравляются, в некоторых городах из-за промышленных выбросов уже нечем дышать, даже в атмосферной подушке над планетой озоновых дыр наделали, от чего уже и климат на земле меняться стал. Вся планета в сплошную свалку мусора превратилась. В газетах писалось, что некоторые ученые пришли к выводу о наступающем глобальном потеплении на земле и если дальше так пойдет, то лет через двести жизнь на земле может вообще исчезнуть.

А Хум Киши продолжал свой разоблачительный монолог:

- Все войны, что были на земле за многие века, мелочь по сравнению с тем, что человек творит сегодня. Наступает экологическая катастрофа - человечество может задохнуться без чистого воздуха, сгореть в адской жаре, погибнуть от воды из отравленных самими же людьми источников. Уже теперь все чаще люди рожают детей-мутантов - то с двумя головами, то безглазых, то с рыбьей чешуей на теле… Это ведь тоже неспроста. Это от ваших чернобылей, бойконуров, от бесконечных испытаний атомных, водородных, нейтронных бомб, от напичканной химией пищи. Идет безумное, последовательное самоуничтожение человечества. Вот что такое твой так называемый гомо сапиенс.

- Пощади, уважаемый Хум Киши! От твоих слов становится страшно.

- Нет, ты слушай. Я еще тебе скажу. Параллельно со всем этим идет и катастрофа ваших душ, их полное опустошение. Сто-двести лет назад такого и помыслить было невозможно. От детей не отрекались. Наоборот, имели их по десять- пятнадцать. Старики бомжами не становились, их до самой смерти с любовью и с почестями досматривали дети и внуки. А сейчас? От пьянства погибают целые села и районы России, в городах разум молодежи губит наркомания. Она уже не способна к деторождению, к физическому труду, к армейской службе. Молодые парни могут убить незнакомого человека из-за трех гривен, продать за бутылку водки памятник с могилы родного отца… Да что там говорить! Разве ты не слышал, не читал в газетах о таких явлениях?

- Этих подонков привлекают к суду… - беспомощно пытался парировать эту словесную атаку старика удрученный Дмитрий.

- Не смеши меня, внук Игната. Привлекают и тут же отпускают. Сумма нанесенного ущерба, видите ли, невелика. А ведь наказывать нужно сильней, чем за воровство, грабеж и бандитизм. За моральный ущерб человеческой нравственности должна быть в ваших уголовных кодексах самая жестокая статья. А у вас что? В лучшем случае год-два дадут. А то и условно. Да он тут же забудет о таком приговоре. Нельзя наказывать условно. Это даже смешно. Условная тюрьма – это надо же! Может вы еще и условные штрафы будете брать? Или условное общественное осуждение? Или еще придумали досрочное освобождение за хорошее поведение. Нет уж, дорогой, получил десять лет, так отбудь их полностью. Их досрочно освобождают, а они снова преступление совершают. Не все, конечно, но чаще всего. Вот тот же, скажем, Сашка, муж известной тебе Зиночки.

- Не знаю я никакой Зиночки, - пожал плечами Дмитрий. - кто еще такая?

- Ну, ты же знаешь, что тот самый твой сосед Федор Красилов похаживает теперь к своей новой подруге красавице -цыганочке Зиночке. Ты же узнал об этом, когда я первый раз отправлял тебя мысленно увидеть жизнь этой семьи.

- А, было что-то такое. Неужели правда? Я думал, что Анна Семеновна ревнует без всякого повода.

- Нет, повод есть. И зовут этот повод Зиночкой. Женская интуиция Анну Семеновну не подводит. Так вот, муж Зиночки Сашка как раз из тех, кого досрочно освободили. Ни к чему хорошему это не привело.

- А что случилось?

- Закрывай глаза, смотри. Потом поговорим…

ххх

Неожиданно, не отсидев свой законный срок до конца, попав под объявленную новым президентом Кучмой, амнистию, вернулся муж Зиночки Сашка. Тощий, не бритый, с ввалившимися глазами и без двух передних зубов, он явился на очи уже забывшей о нем жены, ожидая от нее радостного визга, жарких объятий и счастливых слез, но вместо этого увидел ее ироническую улыбку, две руки, буквой «Ф» упертые в бока, и услышал равнодушное, лишь чуточку удивленное приветствие:

- Здравствуйте, явился – не запылился. Убежал, что ли?

- По амнистии, - сникшим от такого приема голосом объяснил он.

Blog

Николай хапланов распа д роман