Николай хапланов распа д роман

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 18

А другим способом зарабатывать не пробовали?
Каким?
Мы вот в свое время вагоны разгружали.
Ребята разгружают, там сильные нужны. Девчонок не берут.
Ну дворником, например, или подъезды мыть. Все же лучше, чем…
Я уже здесь пристроилась.

Пристроилась… Другого ей, видно, уже и не надо. Привыкла, смирилась. Считай, что уже погибла.

- Василий Михайлович, там у нас в багажнике тормозок имеется. Тащи-ка его сюда?

- Чего это вдруг? – заворчал Василий, но багажник, где лежала сумка с продуктами, приготовленными в дорогу Татьяной, открыл, - что это вы, шеф, вздумали всяких дорожных кормить?

Давай-давай, тащи.

Взял поданный Василием тормозок, хотел разделить его пополам, но махнул рукой, протянул весь путане, назвавшейся Анжеликой.

- Вот тебе на ужин и завтрак.

Подумал, достал из кармана тридцать гривен.

- Возьми. И советую тебе, дочка, брось это дело, пока не поздно.

Ехали дальше по трассе. Валентин мысленно видел перед собой оставшуюся далеко позади девчонку. Возрастом, наверное, как и его дочка Сашенька. Б-р-р! Даже такое сравнение показалось ему страшным, недопустимым. Знают ли родители, живущие в каком-то погибающем селе, как и чем живет их кровинка?

Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, постарался напевать. Но и песня на ум пришла горькая.

Вот умру я, умру,

Похоронят меня,

И никто не узнает,

Где могилка моя…

Василий, хмурившийся всю эту часть дороги, искоса глянул на Валентина:

- И кто вас, Алексеевич, после этого умным назовет?

После чего?
Ну вот после того, что вы тормозок какой-то б… отдали.
Ничего, в кафешке какой-нибудь пообедаем.
И, все-таки, Алексеевич, я не понял, с чего вы это вдруг.
У тебя дети есть?
Есть. Сын и дочь. А что?
А если бы твоя дочь вот так?
Убил бы своей рукой! Но моя такой не станет.
Дай Бог, дай Бог…
Гм… Да ну вас, Алексеевич! Странный вы человек. Сколько езжу с вами, никак понять не могу всякие ваши закидоны.

А на трассе то и дело голосовали молоденькие девчонки. Кто из них просится подвезти, кто предлагает свои сомнительные услуги – пойди пойми.

- Может подвезем? – кивнул в сторону одной из стоящих на трассе.

- Нет, я еще не сумасшедший. Сиденье после таких мыть придется.

Чего это?
А вы что не знаете, что среди них полно всяких спидоносок?
Да, может быть…

Так и не понял Василий, зачем журналист Ноябрев, которого он знает так много лет, после беседы с дорожной путаной стал молчаливым и всю оставшуюся дорогу ни разу не пошутил по обыкновению, не засмеялся на рассказываемые им анекдоты.

Еще через какое-то время Валентину довелось побывать в одной из многочисленных, как грибы после дождя, появившихся туристических компаний, где кроме поездок в ближнее и самое дальнее, даже не мыслимое когда-то зарубежье, занимались и набором девушек для работы за границей. Валентина заинтересовало, почему именно девушек, причем, не старше двадцати пяти лет. А парни что, там, за рубежом, не нужны? Не на руководящие ведь посты приглашают туда этих девушек, а на какие-то рабочие места. Таскать, грузить, переносить парни подошли бы больше. Но нет, им почему-то девушек помоложе подавай.

Миловидная, модно, но не крикливо одетая дама, встретившая его в офисе, с удовольствием стала рассказывать о прелестях и заработках, ожидающих за рубежом согласившихся туда поехать.

И кем же эти девушки там будут работать?
Мы, например, сейчас набираем официанток для кафе, певиц, танцовщиц…
А что, - перебил ее Валентин, - за границей своих официанток набрать не могут? Именно наши нужны?

Ответить дама не успела. В дверь постучали, в кабинет вошла девчушка лет семнадцати.

- Я занята, подождите, - попросила ее дама, - я позову вас.

- Нет-нет, - предложил Валентин, предчувствуя, что именно разговор дамы с девушкой даст ему возможность понять суть работы, предлагаемой таким за границей, - вы уж примите эту девушку. Я подожду.

Дама поморщилась, растерянно глянула на корреспондента, так не во время заглянувшего к ней, но девчушку в кабинет пригласила.

- Я по объявлению, - робко обратилась к даме она, - я хотела бы поехать в Японию. Можно?

- В Японию? Конечно, можно. Вам сколько лет?

Через два месяца восемнадцать будет.
А вы учитесь или работаете где-то?
Одиннадцать классов закончила, но учиться дальше поступить не смогла. А работать нигде не принимают.
А что вы могли бы делать?
Я музыкальную школу кончала по классу фортепиано, и в танцевальный кружок при дворце культуры ходила.
А петь?
Тоже смогла бы. Так возьмете?
А как родители? Вы же не совершеннолетняя. Их согласие требуется.
Да они против не будут. Я уже говорила с ними.

Валентин слушал их диалог и внимательно всматривался в это юное существо. Стройненькая, с большими зелеными глазами, обрамленными пушистыми светлыми ресничками, пухленькие губки. Настоящая Мальвина из сказки о Буратино. И куда это дитя рвется? Неужели ей родители не объяснили, что такие девочки в той Японии или еще где-то нужны совсем для другого? Разносом по столам заказанных блюд им не обойтись. Для этого найдутся свои - японки. А такие, как ты, девочка, там будут рабынями, выполняющими все прихоти богатеньких папашек.

- Кто ваши родители? - вырвалось у него.

- Папа бывший шахтер. Его шахту в прошлом году закрыли. Теперь он без работы. А мама в дворники пошла. Ее обувную тоже закрыли.

Вас как зовут-то, девочка?
Наташа.

Боже! Так же, как дочь Федора, уехавшая в Москву. У той тоже неизвестно, как сложились дела. Недавно Валентин был у Красиловых. Несколько месяцев прошло, а вестей от дочери пока никаких. Вот так же будут ждать родители и этой Наташи. Эх, мотыльки! Летите на обманчивый яркий свет, и обжигаетесь. То не свет оказывается потом, а жаркий, беспощадный огонь.

- Наташа, зачем вам Япония?

- Ну интересно же. Да и заработать хочется. У нас дома уже и кушать иногда нечего. Родители в долги позалезали. Может, помогу как-то.

Наивное ты существо. Помогу. Да ничем ты им не поможешь. Только боль лишнюю принести можешь. Но пойди втолкуй этой Мальвиночке и таким, как она. Но пытаться надо. Вот сейчас, на этом первоначальном этапе, пока еще не сделан роковой, возможно губительный шаг. Дама эта, конечно же, завербует, отправит ее хоть в Японию, хоть в Африку. Ей заработать нужно, судьба девчонок ее не интересует. На этом они, эти фирмы, неплохую, наверное, прибыль имеют. По глазам видно, что оформит, зараза.

Вам, Наташа, хочется стать чьей-то рабыней?
Какой это рабыней?
Да вы же в Японию только оформитесь официанткой там или кем еще. А на самом деле, девочка, вы попадете в сексуальное рабство. Слышали о таком? Вы будете жить со многими мужчинами, с любым, с кем захочет вас обвенчать на одну ночь ваш хозяин.

Ему было очень неловко рассказывать такое этому почти ребенку с пухленькими губками, но он мысленно представил, как в эти губки жадно впивается своими губищами какой-то пьяный делец, и он решил: лучше уж говорить, чем промолчать и допустить, чтобы случилась еще одна жертва подобного бизнеса.

Вы уже спали с кем-нибудь? - безжалостно спросил он.
Что вы говорите, дядя? Как вам не стыдно?
Значит нет. Так знайте, Наташа, что первым у вас будет не любимый парень, а незнакомый, может даже старый и сморщенный, сытый боров, который и имени вашего не спросит. А лишь заплатит вашему хозяину кафе или ресторана. Вот таким будет начало. А дальше пойдут другие. Их много будет. Вы и счет им потеряете. Так что, нравится вам такая перспектива?
Да пошли вы со своим объявлением! - девчушка швырнула на пол газету, которую держала в руках, гневно взглянула на Валентина и выскочила из кабинета. Она, видимо, приняла его за работника этой фирмы. Валентин улыбнулся. Бог с ней, пусть за кого угодно принимает, зато поняла, куда рвалась, что ее может ждать в той Японии, или там в Италии, Испании, в других экзотических странах, куда рвутся такие мотыльки.
У вас еще вопросы ко мне имеются? - дама из офиса зло посмотрела на Валентина. Казалось, дай ей волю, она собственноручно сожгла бы этого проклятого корреспондента на костре инквизиции.
Спасибо, мне уже и так все ясно, - Валентин, не прощаясь, вышел из кабинета, в котором ему стало душно и неприятно.

Одну, кажется, спасти удалось. Но это не решение проблемы. Надо думать о сотнях других, рвущихся на тот заманчивый огонек. Может кому-то и везет. Тем, кто постарше. Но не таким Мальвинам. Вон Таниной знакомой Галине вроде бы повезло. Пару лет поработала в Италии, привезла тысяч пять баксов. Но можно ли это считать везением? У какой-то дряхлой старушки нянечкой была, горшки за ней выносила, унижалась ради этих долларов. Здесь на заработок медсестры надеяться уже не приходится. Оставила на мужа троих детей и снова поехала к своей старухе.

Конечно, девчат, уезжающих на заработки за рубеж или в ту же Москву, можно и упрекать и ругать, даже презирать, зная до какого падения они иногда доходят. Но, скорее всего, их приходится жалеть и сочувствовать им. А презрения достойна, наверное, государственная система, допустившая такое унижение своих дочерей. И дело тут не в морали, не в женской чести и достоинстве, а в политике и экономике. В тех самых двух слонах, на которых держится и мощь страны, и благосостояние, и ее нравственные устои. Но почему же эти нравственные устои были крепки при исчезнувшем Союзе, даже были предметом гордости советского общества, а теперь рухнули, как карточный домик, не выдержав и первых порывов перестроечных ветров? А может, они были не так уж и крепки? Может, просто тогда система умело скрывала это? Вот говорят иногда, да и пишут о том, что и экономика Союза была на грани катастрофы. Да этого никто не знал, кроме власть имущих. Вспомнилась давняя телепердача, где одна из участниц прямой связи «Нью-Йорк – Москва» наивно заявила «У нас в стране секса нет».

Нет, писать обо всем этом необходимо обязательно. Другого способа помочь людям у Валентина и его коллег не имеется. Только перо. Хотя… Раньше любая критическая публикация вызывала мгновенный резонанс, принимались меры по исправлению положения, кого-то снимали с работы, исключали из партии, а теперь всяким крутым бизнесменам любая разгромная статья до одного места. С них как с гуся вода. Как по поговорке - собака лает, а караван идет. Только вот куда идет этот караван?

Писать буду, решил Валентин, но нужно собрать более обширный фактический и аналитический материал. Чтоб потом – прямо в цель, чтобы заставить кое-кого пошевелиться, думать не только о своих миллионах, но и народе своем.

Во дворе его дома в мусорном контейнере рылся некий замызганный, заросший щетиной субъект. Ему лет пятьдесят, но по виду лет на двадцать больше. На Валентина, подошедшего к нему – ноль внимания.

- Ну что, нашел что-нибудь?

Бомж ничего не ответил, продолжал исследовать выброшенные жильцами объедки, старательно складывая в сумку найденные огрызки хлеба, яблок, заплесневелого сыра. Неужели он все это будет есть? Субъект наконец закончил свои поиски, поднял голову, испуганно посмотрел на Валентина, словно боялся, что тот отнимет его добычу.

- Да не бойся, - сказал тот, - я вреда тебе не сделаю. Давай посидим вон на лавочке, поговорим.

- О чем это? - предложение Валентина бомжа не столько напугало, сколько удивило. Видно давно уже никто с ним не говорил ни о чем.

- Да вот о тебе. Ты кем раньше был?

- Какая тебе разница? Не хочу ни о чем говорить.

- Ну, хотя бы кем был, скажи.

- Отстань, мужик. Иди своей дорогой.

Отвернулся, втянул голову в плечи и побрел неведомо куда. Не получилось разговора.

Как много таких непонятных личностей в последние годы появилось во дворах, на улицах, в подвалах многоэтажек. Откуда они? Неужели это тоже плоды перестроек, распада страны, экономических реформ и прочих явлений новой эпохи? Подожди, журналист, ведь и в советское время тебе приходилось встречаться с подобными субъектами и даже писать о них. Когда-то, еще в начале восьмидесятых на городском кладбище, которое называется Казачьим, служители показали тебе женщину и мужчину, уже несколько лет живущих на нем, питающихся тем, что принесут люди на могилки своих родных. Самое страшное было то, что у этой парочки там же, на кладбище, прямо среди могил, родилась девочка и ей к тому времени было уже четыре годика. За всю свою короткую жизнь ребенок ни разу не был за пределами Казачьего, о существовании другого мира даже не догадывался. Кладбищенский Маугли какой-то.

Значит было и в советское время. Только тогда все это считали исключительным, редким случаем. Он, Ноябрев, тоже так воспринял ту встречу на кладбище и статью о ней написал, как о редком исключении. Почему-то сказать, что таких явлений уже немало, казалось неудобным, стыдным, словно он сам был виноват, что так сложилась судьба тех двоих с кладбища.

А таких людей было тогда тоже немало. Ведь не раз сотрудники милиции рассказывали, что в подземных коммуникациях металлургического завода полно прячущихся от холода бродяг и даже преступников, скрывающихся от правосудия. Ночами они выползали из своих нор, воровали тормозки у доменщиков, совершали налеты на прохожих. Даже милиция боялась проникнуть в те бесконечные подземные лабиринты, лишь иногда организовывала с помощью комсомольских оперативных отрядов облавы туда, но найти кого-то не получалось – обитатели подземелья умело скрывались в знакомых им тоннелях и трубах и выкурить их оттуда было немыслимо. Так что было такое и в советские времена, но было хорошо замаскировано властями, не придавалось огласке. А вот теперь все это выползло наверх, роется в мусорных контейнерах, ночует в подъездах и на чердаках и не боится задержаний, арестов, наказаний. Никому до этих бездомных бродяг нет дела. У милиции полно дел по убийствам, грабежам, прочим тяжким преступлениям, у местных властей полно забот по коммунальным вопросам - то вода исчезает, то за газ нечем платить.

Ноябрев долго смотрел вслед уходящему субъекту, но так и не смог даже близко предположить, кем он мог бы быть до своего такого вот падения и когда оно у него началось - в благословенное, казалось бы, советское время или в нынешнюю независимую эпоху…

Человек без определенного места жительства, бомж, как принято называть таковых, исчез, ушел то ли в прошлое, то ли в будущее. В прошлое – навряд ли, ведь ему подобных становится все больше и больше, явление не исчезает, а увеличивается. Неужели сей человекоподобный тип - представитель будущего общества, частица одного из зарождающихся ныне классов? Ведь уже многие думающие люди иногда с иронией, иногда со вздохом говорят, что вместо рабочего класса и крестьянства в стране крепнет класс бюрократии, класс олигархов и даже класс вот таких размножающихся в геометрической прогрессии бомжей. Опять мир разделился по примитивному древнейшему способу – на богатых и бедных. И опять начнется противостояние, антогонизм, непримиримая борьба между ними. И опять найдутся мыслители, которые убедят многих, что ведущей силой общества являются вот эти самые бомжи, поведут за собой массы, кого-то свергнут, сошлют, уничтожат, станут во главе государства, установят свои законы, расправятся с неугодными, разукрасят улицы городов и сел, стены кабинетов своими портретами, а в многочасовых речах будут убеждать нищающий народ, что он живет прекрасно. А завтра вообще окажется в экономическом раю.

В эту ночь Валентину Алексеевичу снились кошмарные сны. Многотысячный митинг. На разукрашенной разноцветными лентами трибуне стоит тип, рывшийся вечером в мусорном контейнере. Он размахивает зажатой в ладони кепкой и торжественно призывает:

- Бомжи всех стран, объединяйтесь!

Толпа грохочет в ответ непонятными девизами:

- Даешь малиновую революцию!

- Да здравствуют сиреневые!

- Вся власть небритым!

А тип на трибуне продолжал ораторствовать:

- На днях с улицы Пирогова власти убрали два мусорных контейнера и обрекли этим на голодную смерть семь членов партии хлебных крошек. А в доме номер 12/17 наглухо заколотили входы в подвалы трех подъездов. Спрашивается, где жить группе граждан, обосновавшихся там еще в начале перестройки? Обнаглевшие власти предлагают им поселиться в пустующем общежитии закрытой шахты. Там все удобства, но мы к такому не привыкли и на уступки не пойдем. Мы требуем открыть наши родные подъезды и чердаки!

- Ура! – заорал митинг, - геть!

А потом началась демонстраций. Бомжи стройными рядами шли по главной улице, украшенной рваными майками, кальсонами и трусами, а впереди колонны под знаменем с изображением рыбьего скелета, на телеге, в которую были впряжены четверо граждан в отутюженных импортных костюмах и в галстуках, ехал тот самый бомж со двора, ставший теперь вождем масс, и благотворительно, с благосклонной улыбкой разбрасывал налево и направо огрызки яблок, говяжьи, обглоданные кости и зеленые от плесени кусочки хлеба.

Демонстрация поравнялась с бронзовой фигурой Ленина, устремившего взгляд на металлургический завод. Лет пятнадцать-двадцать назад монумент каждое утро протирали от пыли, молодожены в день свадьбы возлагали к нему цветы и фотографировались на его фоне. Теперь всего этого нет и в помине. Ни цветов, ни утреннего ухода коммунальных служб. И стоит Владимир Ильич сиротливо на площади своего имени и смотрит, как по главной улице, тоже названной в его честь, идет лавина одетых в лохмотья неведомых ему людей.

То ли показалось Ноябреву, то ли на самом деле, но Ленин вдруг поднял свою бронзовую руку, вытер пот, выступивший на бронзовом сократовском лбу и зашептал бронзовыми же губами:

- К этому ли звал я вас, дети мои?

Демонстрация партии бомжей ушла вдаль, в сторону железнодорожного вокзала. Ноябрев подошел к памятнику Ленину, всмотрелся в уже зеленеющую бронзу, увидел на макушке вождя большое пятно, оставленное голубями. Оно было точно такой же конфигурации и размера, как и у отца перестройки, бывшего комбайнера Михаила Сергеевича, и даже на том же месте.

- Хоть бы иногда протирали, - вслух сказал Ноябрев, - ну хотя бы вот эти голубиные памятки. Стыдно ведь…

- Ничего-ничего, - вдруг послышался над ним знакомый голос Ильича, - хорошо еще, что эти бомжи меня в пункт приема металла не сдали. А ты, Ноябрев, молодец. Спасибо тебе. Ты думающий человек. Дай я руку твою пожму.

Заскрипела бронза ленинской руки, Валентин ощутил на своей ладони ее вековой холод. От бронзового пожатия дикая боль пронзила журналиста Ноябрева.

- Ты чего, Валя? – притронулась к его плечу жена, - приснилось что?

- Революция… - он яростно потер глаза, - а ну открой окно. Там никакой демонстрации не видно?

5.

К вечеру на пустыню опускалась прохлада. Мирриады звезд, загоревшись на небе, освещали путь продвигающемуся в неведомое каравану. Все бы ничего, если бы не тучи невидимой мошкары, появляющейся нивесть откуда и жадно набрасывающейся на беспомощно отмахивающихся от нее людей. Где она прячется днем, было непонятно. Вокруг – ни кустика, ни травинки, ни, тем более, болотца или лужи. Но стоило солнцу завершить свой дневной путь по небу и уйти за горизонт, как эта хищная мошкара возникала из ниоткуда и радостно облепляла людей, пролезала под их одежду, прокусывала кожу, пила кровь, мучила их тела нестерпимым зудом. И спасительная ночь становилась ужасным мучением, хотелось, чтобы она быстрей прошла, чтобы снова появилось жаркое, огненное солнце, пытки которого, все же, легче, чем укусы мошкары, которая, казалось, может сожрать живьем, обглодать до самых костей.

- Скажи, Хум Киши, долго ли будет длиться эта мука?

- Всегда. Это не мошкара, а отражение жизни человечества. В нем всегда были и есть гении, титаны мысли, люди, которые готовы пожертвовать собой ради других, ради друзей, своих детей, незнакомых больных, испытывающих новые лекарства на себе, отдающих последний кусок хлеба нищему, но есть и неисчислимое количество вот такой мошкары, которая хищно пьет кровь других, думая лишь о своей утробе. Я в последние дни, перенося тебя в тот, знакомый тебе мир, показал тебе много такой мошкары, паразитирующей на теле человечества. Это тот же Кутаков, нажившийся неправедным путем, тот же сборщик металлолома Жорка, обворовывающий дачи Красилова и других, та дама, вербующая юных девушек в заграничное сексуальное рабство под видом устройства на хорошую работу, это те правители, что довели студенток до заработка путем продажи собственного тела… О многих ты знаешь, а о многих так и не узнаешь никогда, ибо они уже успели убедить тебя и тебе подобных в своей необходимости обществу, и вы теперь поете им дифирамбы, прославляете, как благодетелей только за то, что из всех своих баснословных наворованных богатств они выделили какую-то кроху, чтобы возвести кресты на строящемся храме. Но и то вам неведомо, что сделали они это на всякий случай, чтобы умилостивить Бога, чтобы списал он им грехи, которых у них ой как много. Не спишет, Бог неподкупен. Такая вот мошкара живет среди людей и высасывает их кровь, как вот эта, налетающая на нас ночами. И тот неизвестный, в руки которого попала теперь твоя знакомая Наташа Красилова, тоже из той, кровососущей породы.

- Она что, попала в чьи-то руки?

- Убедись в этом сам.

Дмитрий закрыл глаза…

х х х

- Новости есть? – каждый раз, приезжая к родителям, Валерий, прежде чем поздороваться, задавал этот неизменный вопрос. И в ответ видел тоже неизменное пожимание плечами исхудавшего за эти полгода, осунувшегося и постаревшего буквально на глазах, отца. С матерью было еще хуже. Слезы у нее не высыхали, почернела вся, извелась. Встречала сына всегда новым приступом безудержных рыданий.

-Ой, пропала там моя доченька! Ой, пропала!

Ничего не изменилось и в этот раз. Мрачный вид отца, слезы матери.

Blog

Николай хапланов распа д роман