Содержание раздел Общие вопросы права и другие актуальные проблемы Берзин В. А

Вид материала

Регламент

Содержание Семейно-правовые договоры: актуальность Изменение представлений о праве собственности Е.А. Татаринцева

Подобный материал:

• Вопросы для экзамена по учебной дисциплине «Актуальные проблемы гражданского права», 24.63kb.
• Содержание программы курса (за 2-й год обучения) Раздел VII. Общие положения об обязательствах, 2874.92kb.
• Уральская академия государственной службы Актуальные проблемы частного права, 2997.04kb.
• Уральская академия государственной службы Актуальные проблемы частного права, 2483.9kb.
• Политические проблемы современности; актуальные вопросы права. Организаторы: Северо-Кавказская, 12.86kb.
• Программа курса «Актуальные проблемы современного международного права» Москва 2009, 324.97kb.
• Учебно-методический комплекс по спецкурсу «Актуальные проблемы уголовного права» печатается, 2231.74kb.
• Iii межвузовская студенческая научно-практическая конференция «Актуальные проблемы, 76.64kb.
• Содержание раздел Вопросы публичного права Абакумова, 5436.79kb.
• Общие положения, 778kb.

СЕМЕЙНО-ПРАВОВЫЕ ДОГОВОРЫ: АКТУАЛЬНОСТЬ

И НАПРАВЛЕНИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ ПРОБЛЕМАТИКИ


Действующий Семейный кодекс Российской Федерации (далее – СК РФ) предусматривает различные виды договоров и сделок, заключаемых и совершаемых между членами семьи. Кроме того, возможность заключений семейно-правовых соглашений в той или иной форме установлена и иными нормативно-правовыми актами. Речь идет, о заключении договора об осуществлении опеки или попечительства, в том числе при передаче ребенка на воспитание в приемную семью.²

Следует отметить, что семейное законодательство не содержит определения понятий «договор» и «сделка» применительно к предмету отраслевого регулирования. Учитывая смежный характер предмета гражданско-правового и семейно-правового регулирования, считаем вполне возможным использование понятий, содержащихся в Гражданском кодексе Российской Федерации (далее – ГК РФ).

В науке семейного права уделяется значительное внимание вопросам определения понятия, классификации видов договоров в семейных правоотношениях и другим не менее значимым вопросам. Следует отметить, что в течение незначительного периода времени защищено несколько диссертаций, посвященных проблемам правового регулирования отдельных видов договоров, заключаемых в семье¹, опубликованы монографии².

Реформирование законодательства об опеке и попечительстве породило научную дискуссию о правовой природе и особенностях договоров об осуществлении опеки и попечительства.³

В то же время многие аспекты договорного регулирования отношений между членами семьи, а также между членами семьи и иными лицами остались за пределами внимания современных исследователей, несмотря на высокую степень теоретического и практического интереса к обозначенной проблематике.

Прежде всего, представляется необходимым выяснить, возможно ли все-таки восприятие семейно-правового и гражданско-правового договоров как тождественных понятий.

Итак, согласно ст.420 ГК РФ «Договором признается соглашение двух или нескольких лиц об установлении, изменении или прекращении гражданских прав и обязанностей». Проецирование данной правовой конструкции в плоскость семейных отношений позволяет предположить, что договор в семейном праве представляет собой соглашение двух или нескольких лиц об установлении, изменении или прекращении семейных прав и обязанностей.

На наш взгляд, сопоставление данных определений возможно исходя из содержащихся в них признаков. В частности, допускается ли заключение семейно-правового договора между несколькими лицами? Анализ законодательства, регулирующего отношения между членами семьи, позволяет предположить отрицательный ответ на данный вопрос.

Для аргументации этого предположения обратимся к содержанию семейно-правовых норм. Брачный договор заключается между супругами или лицами, вступающими в брак (ст. 40 СК РФ); соглашение о порядке осуществления родительских прав родителем, проживающим отдельно от ребенка, заключается между родителями ребенка (п.2 ст.66 СК РФ); соглашение об уплате алиментов заключается между лицом, обязанным выплачивать алименты, и их получателем, а при недееспособности лица, обязанного уплачивать алименты и (или) получателя алиментов – между законными представителями этих лиц (ст.99 СК РФ); согласно п.1 ст.152 СК РФ договор о приемной семье заключается между органом опеки и попечительства и приемными родителями или приемным родителем и т.д. Приведенные примеры свидетельствуют о двустороннем характере договорных отношений в семейных отношениях. В связи с этим есть основания утверждать, что договор в сфере семейных правоотношений может быть заключен только между двумя лицами.

Однако обращение к ФЗ «Об опеке и попечительстве» свидетельствует о том, что законодатель допускает возможность заключения соответствующего договора между несколькими лицами.

В соответствии с п.2 ст.16 данного закона орган опеки и попечительства, исходя из интересов подопечного, вправе заключить с опекуном или попечителем договор об осуществлении опеки или попечительства на возмездной основе. В данном случае субъектами договорных отношений являются опекун (попечитель) и орган опеки и попечительства, то есть всё те же два лица.

В то же время одной из новелл законодательства об опеке и попечительства явилось установление так называемого соопекунства. Согласно п.п.7-9 ст.10 названного закона орган опеки и попечительства исходя из интересов лица, нуждающегося в установлении над ним опеки и попечительства, может назначить ему несколько опекунов или попечителей, в том числе при устройстве в семью на воспитание детей, оставшихся без попечения родителей. При назначении нескольких опекунов или попечителей представительство и защита прав и законных интересов подопечного осуществляются одновременно всеми опекунами или попечителями. В случае если ведение дел подопечного поручается опекунами или попечителями одному из них, это лицо должно иметь доверенности от остальных опекунов или попечителей.

Данная модель отношений между соопекунами или сопопечителями весьма интересна, в частности, нуждается в разрешении следующий вопрос: на основании чего выдается доверенность и каковы основания для передачи полномочий, которые могут быть осуществлены только лично опекуном или попечителем? Оставляя пока без внимания данные аспекты, вернемся к числу субъектов рассматриваемых договорных отношений, возникающих при осуществлении опеки (попечительства).

При назначении нескольких опекунов или попечителей обязанности по обеспечению подопечного уходом и содействию в своевременном получении им медицинской помощи, а в отношении несовершеннолетнего подопечного также обязанности по его обучению и воспитанию распределяются между опекунами или попечителями в соответствии с актом органа опеки и попечительства об их назначении либо договором об осуществлении опеки или попечительства. Таким образом, можно предположить, что договор об осуществлении опеки (попечительства) в данном случае будет заключен между несколькими лицами: с одной стороны, орган опеки и попечительства, с другой стороны – несколько опекунов (попечителей), каждый из которых может иметь самостоятельные обязанности по отношению к подопечному. Очевидно, стороны здесь две: орган опеки и попечительства и лица, осуществляющие опеку (попечительство), но на второй стороне участвует несколько лиц, имеющих самостоятельные полномочия, объем обязанностей в отношении подопечного.

Особенности договора, заключаемого при совместном осуществлении опеки (попечительства), уже стали предметом отдельного изучения в науке семейного права. Так, Н.А.Темникова отмечает: «Кроме того, что договор имеет субсидиарный характер, следует также отметить, что он имеет схожую природу с соглашением родителей о порядке осуществления родительских прав. Он не изменяет содержания внутреннего правоотношения между опекунами и ребенком, поскольку оно установлено законом, а регулирует отношения между самими опекунами по поводу исполнения обязанностей. Вышеназванное соглашение не содержит каких-либо новых прав и обязанностей опекунов (попечителей), не являющихся элементами содержания уже наличествующих правоотношений, им определяется только порядок организации действий опекунов (попечителей) по исполнению обязанностей по обучению и воспитанию ребенка».¹ Таким образом, по мнению автора, данный договор регламентирует отношения только между лицами, осуществляющими полномочия по опеке (попечительству) в отношении несовершеннолетнего. Можно ли в связи с этим говорить о самостоятельном договоре в рассматриваемых отношениях либо это всего лишь совокупность условий, составляющих наряду с другими содержание договора об осуществлении опеки (попечительства)?

Не менее интересным является договор о так называемом суррогатном материнстве. Действующий СК РФ весьма лаконичен в установлении соответствующих правовых предписаний в данной сфере отношений, затрагивающих интересы отдельных членов семьи. Дискуссионным является вопрос не только о правовой природе данного договора, но и о числе договоров, заключаемых при применении рассматриваемой репродуктивной вспомогательной технологии. Например, Е.С.Митрякова полагает, что договор о суррогатном материнстве заключается между суррогатной матерью и заказчиками, являясь при этом договором о возмездном оказании услуг. Данный автор утверждает также, что перечень договоров, на которые распространяется действие главы 39 ГК РФ, не является исчерпывающим, однако, было бы целесообразно дополнить его указанием на услуги по вынашиванию детей.¹ Таким образом, речь идет о гражданско-правовом договоре, одной из сторон которого являются супруги.

Такой подход к исследованию специфики договорных отношений, возникающих при вынашивании ребенка суррогатной матерью, не является единственным, что также заслуживает отдельного внимания.

В рамках настоящей статьи считаем возможным и достаточным лишь в постановочном плане отметить то, что в сфере семейных правоотношений могут заключаться договоры различного содержания и формы, их участниками могут быть не только члены семьи, но и третьи лица (опекуны, попечители, суррогатная мать и др.), в том числе представители государства (органы опеки и попечительства, медицинские учреждения и др.). Классификация договоров, в которых хотя бы одной из сторон является кто-либо из членов семьи, а содержание договора затрагивает семейно-правовые интересы, вполне возможна в рамках объединения их в группу семейно-правовых, что, в свою очередь, может сформировать новые направления исследований в науке семейного права.

Р.С. Смирнов^


ИЗМЕНЕНИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ПРАВЕ СОБСТВЕННОСТИ

В ПЕРИОД КОНЦА XIX НАЧАЛА XX ВЕКА


В конце XIX — начале XX века начинает меняться теоретическое осмысление права собственности в буржуазном правоведении, некоторые ученые, например, Дж. Бартлетт (Англия), М. Ориу, Л. Дюги (Франция), С. Романо (Италия), Р. Иеринг, О. Гирке, А. Менгер (Германия) начали в той или иной мере признавать несоответствие многих традиционных правовых представлений новым «всеобщим» и даже «социальным» требованиям, подчеркивая недопустимость злоупотребления правом собственности, наличие в праве собственности не только прав, но и обязанностей, ставя их на первое место, в особенности обязанность использовать объекты права собственности в соответствии с общественными интересами². Л. Дюги утверждал, что растущая «социальная солидарность всех классов» привела ко всеобщим изменениям и частного и публичного права: государство стало «социальной службой», в интересах общества ограничивающей частную собственность, превратившуюся в «социальную функцию». По его мнению, теперь будет вполне законным государственное принуждение частных землевладельцев обрабатывать свои земли, если этого потребуют публичные интересы¹. Необходимо отметить, что еще в 1886 году итальянский мыслитель Ф. Пиччинелли доказал, что римское право вовсе не знало права любого использования вещи вплоть до ее уничтожения или явного противоречия публичным интересам. Навязанная «абсолютная» характеристика римского права частной собственности появилась в 1563 году, когда юрист Ф. Хотман дал неверное толкование Corpus juris civilis². Такая ошибка как раз соответствовала эгоистическим интересам поднимавшейся буржуазии, а потому была подхвачена ею и ее идеологами (особенно на европейском континенте). Новая оценка римского права, данная Ф. Пиччинелли и сразу принятая рядом ученых (И. Бонфанте, В. Шалойя и мн. др.), долгое время не могла преодолеть установившийся стереотип, и лишь в наше время она получает все более широкое распространение и признание³. В начале 20-х годов XX века немецкий юрист Гедеман заявил, что в той или иной мере элементы социализации присущи всякой собственности: «Если, отвлекаясь от требований политической программы, слово «социализация» употребляется в том смысле, что собственник обязан считаться со своими соседями, своим окружением, а также с обществом, societas, то социализация собственности имелась всегда»⁴. Но в современных условиях благодаря внедрению в самую субстанцию собственности публичноправовых начал степень ее социализации усилилась. К тому же, указывает Гедеман, если раньше собственник, как правило, сам управлял своим имуществом, то теперь круг управляющих им субъектов давно уже превзошел границы, начертанные для него укоренившейся юридической догматикой. Вследствие этого господствовавшая прежде в учении о собственности теория обладания (Habens) уступает свое ведущее место теории власти пользования (Nutzgewalt) ⁵. Обращает на себя внимание и вышедшая в 1965 г. в США книга Бернарда Шварца «Право собственности», исходная посылка которой строится на предположении, что институт права собственности может быть распознан не иначе, как в свете связанного с ним социального интереса: «Общество, интерес которого состоит в том, чтобы содействовать общему прогрессу и упрочению индивидуального существования, заинтересовано также в обеспечении права собственности в пределах, в каких оно участвует в удовлетворении этого интереса»¹. Но если общество представляет социальный интерес, то субстанцию права собственности образует личный интерес обладателя этого права².

В русской дореволюционной юридической литературе известны и иные, помимо «триады» правомочий, характеристики содержания права собственности. С.Е. Десницкий писал, «что собственность по своему высочайшему понятию нынешних просвещенных народов заключает в себе: 1) право употреблять свою вещь по произволению; 2) право взыскивать свою вещь от всякого, завладевшего оною неправедно; 3) право отчуждать свою вещь, тому, кто хочет, при жизни и по смерти»³. В начале XX века в советской науке выделялись три основные теоретические модели права собственности: элементарная модель, модель раздельного права собственности и модель права собственности с выделением права управления. Указанные модели совместно сосуществовали, то занимая доминирующее положение, то уходя на второй план. Однако на всех этапах развития советского гражданского права важнейшей задачей являлась выработка такой модели, которая бы полностью соответствовала существующим в данный момент отношениям, каковыми являлись отношения в сфере государственной социалистической собственности⁴.

Так, после победы Октябрьской революции все внимание было сосредоточено на национализации и, соответственно, на прекращении права буржуазной частной собственности. Это привело к ликвидации буржуазии как класса и появлению единого собственника – государства. В советской науке после Октябрьской революции юридическая доктрина сосредоточивается на выявлении особенностей, характеризующих специальные меры по созданию нового строя экономических отношений. Носит ли национализация карательный или преобразовательный характер, является ли она обобщенной категорией по отношению к конфискации, реквизиции, монополизации, секвестру или выступает в качестве однопорядкового с ними самостоятельного способа приобретения права государственной собственности - вот что волновало прежде всего и главным образом теорию и практику непосредственно послереволюционного периода⁵.

Интересна обозначенная выше модель раздельного права собственности, использование которой было предложено в отечественной цивилистической науке в 30-е годы XX века. Её сущность сводилась к тому, что одно и то же имущество может принадлежать сразу нескольким лицам на праве собственности, например, государству и хозяйствующему субъекту. Однако данная модель не была воспринята и её заменила модель оперативного управления, хотя даже сейчас сторонники такой теории высказываются в пользу её состоятельности¹. Можно отметить, что в некоторых странах Западной Европы и в Японии наблюдается тенденция к «расщеплению» права собственности, поскольку «феодальная конструкция «расщепленной собственности», допускающая существование нескольких различных титулов собственности на одно имущество, оказалась очень удобной в современных условиях для оформления и теоретического оправдания растущих ограничений права собственности, а также – для процесса обособления функции производительного использования капитала от собственности на капитал, что характерно для развитого капиталистического хозяйства»².

Изменения же в буржуазном праве собственности и в учении о нем весьма разнообразны. Если до конца XIX века объектами права собственности были самые разнообразные предметы материального мира, включая, наравне, как земли, так и художественные произведения, то теперь речь идет, во-первых, о растущем числе ограничений права собственности в процессе государственного регулирования экономики. Bo-вторых, стал правилом переход от полного и предварительного возмещения убытков, причиняемых такими ограничениями и изъятиями, к «соответствующему обстоятельствам», «справедливому» выкупу, который в исключительных случаях может быть частичным, символическим или даже вовсе не иметь места. В-третьих, все чаще весьма дорогостоящие объекты (предприятия, осушенные и освоенные очень крупные участки морского дна и т. д.) создаются за счет государства, остаются его собственностью и используются в различных целях. Кроме того, именно в XIX - начале XX вв. было разработано классическое учение о ценных бумагах. Необходимо отметить, что концепция бездокументарных ценных бумаг была воспринята российским законодательством из системы общего права. Англо-американское законодательство никогда не знало понятия ценной бумаги и оперировало понятием оборотного документа, который являлся договором о денежном платеже, удовлетворяющим определенным формальным требованиям, то есть бумагой, «...предназначенной, главным образом, для производства расчетов по торговым операциям»³. Для осуществления прав не требовалось его предъявления и передачи, а в собственность передавалась не ценная бумага, а права. Как известно, передача прав в собственность возможна в странах англо-американской системы права поскольку оно, в отличие от стран с континентальной системой права, не знает разделения прав на вещные и обязательственные.

В период становления и развития предъявительских ценных бумаг право могло быть материализовано только в бумажном носителе. Но в дальнейшем такое разграничение ценной бумаги как совокупности прав и ценной бумаги как вещи - бумажного документа потеряло свое значение. Изменилось как само понятие документа - теперь это не только бумажный носитель, так и, с появлением именных ценных бумаг, оказалась возможна реализация прав по ценной бумаге без ее предъявления, когда управомоченное лицо фиксируется помимо самой ценной бумаги еще и в специальном реестре. Кроме того, в ряде случаев оказалось удобнее осуществлять различные сделки с ценными бумагами в отсутствие документарной формы. Все это обусловило начало дематериализации именных ценных бумаг и, как следствие, развитие дискуссии об их правовой природе. Также и развитие банковской сферы привело к появлению такого дискуссионного объекта отношений, как безналичные денежные средства. Именно именные ценные бумаги и безналичные денежные средства представляют огромный интерес для изучения и в настоящее время, поскольку отсутствием материального выражения не укладываются в существующую концепцию права собственности. Сейчас по данным вопросам сформировались следующие основные позиции.

В ГК РФ (часть 1 статьи 142) ценная бумага определяется как документ, удостоверяющий с соблюдением установленной формы и обязательных реквизитов имущественные права, осуществление или передача которых возможны только при его предъявлении. С появлением в ГК РФ статьи 149 на законодательном уровне было закреплено существование так называемых «бездокументарных ценных бумаг». Указанная статья устанавливает, что права, обычно удостоверенные ценной бумагой, могут осуществляться субъектами этих прав и без наличия ценной бумаги как документа. В указанном случае наличие прав фиксируется в специальном реестре с помощью средств электронно - вычислительной техники и т.п. Более того, закон «О рынке ценных бумаг» статьей 16 устанавливает, что «любые имущественные и неимущественные права, закрепленные в документарной или бездокументарной форме, независимо от их наименования, являются эмиссионными ценными бумагами, если условия их возникновения и обращения соответствуют совокупности признаков эмиссионной ценной бумаги, указанной в статье 2 настоящего Федерального закона», тем самым фактически полностью и без всяких оговорок приравнивает бездокументарные и документарные ценные бумаги друг к другу. Как указывает М.К. Филиппова, «абзац 4 статьи 29 Закона «О рынке ценных бумаг» устанавливает, что права, которые закреплены эмиссионной ценной бумагой, «...переходят с момента перехода прав на эту ценную бумагу». Поскольку в случае с бездокументарными ценными бумагами не существует документа, то не существует и «прав на бумагу», а распространение указанных положений на бездокументарные ценные бумаги просто абсурдно»¹. Причем не только российские, но и западные юристы отмечают, что появление в доктрине гражданского права России такого понятия, как бездокументарные ценные бумаги, «...приводит к очень сложному вопросу о природе прав их владельцев»². В настоящее время сложились две основные концепции понимания природы ценных бумаг.

Первая концепция - документарная, представители которой признают ценными бумагами только документарные ценные бумаги. Так, В.А. Белов отмечает, что «под ценными бумагами как объектами гражданских правоотношений можно понимать только документы, но не воплощенные в них субъективные гражданские права»³. Аналогичного мнения придерживается Е.А. Суханов, указывая, что ценные бумаги, являясь документами, относятся к движимости⁴, а также, «что бездокументарные ценные бумаги не могут быть объектом права собственности, ибо в отличие от классических ценных бумаг не являются вещами. В связи с этим их использование в гражданском обороте нуждается в специальных правилах, а не в традиционных нормах, рассчитанных на оборот вещей - предметов материального мира»⁵. Е.А. Крашенинников также признает только документарные ценные бумаги, основываясь, в основном, на исследованиях германских цивилистов XIX века⁶. Бездокументарные ценные бумаги, в рамках документарной концепции, в качестве ценных бумаг не рассматриваются. Они не могут быть признаны вещами, а следовательно, и объектами права собственности. В.А. Белов делает вывод, что «ценные бумаги и бездокументарные ценные бумаги имеют различный правовой режим, а значит, являются различными объектами гражданских правоотношений»⁷.

Сторонники второй - бездокументарной концепции ценных бумаг - указывают, что «понимание ценных бумаг, заложенное в ГК РФ, базируется на традиционном понятии ценной бумаги, разработанном в рамках немецкой коммерциалистики конца XIX в., к тому же оно вовсе не учитывает запросов сегодняшнего времени»⁸. Ценная бумага определяется ими как: а) бестелесная вещь, лишенная материального субстрата и представляющая собой обязательственное договорное право, регулируемое нормами вещного права (при этом бумага (документ) отступает на второй план перед феноменом ценной бумаги, она является чем-то внешним по отношению к существу ценной бумаги); б) ценные бумаги рассматриваются как совокупность имущественных прав¹.

Относительно безналичных денег преобладает теория, рассматривающая их не как вещи, а как обязательственные права (права требования)². Это приводит некоторых ученых к мысли о том, что «права собственности на безналичные деньги, числящиеся на банковских счетах, нет ни у кого - ни у банка, ни у его клиентов... В отношении безналичных денег и расчетов применяется другой юридический механизм и действуют другие правовые институты, находящиеся за пределами права собственности; правила о праве собственности и само это понятие здесь неприменимы»³. В.А. Белов придерживается такой позиции: «безналичных денег как объекта права собственности не только не существует, но и не может существовать вообще. Внесение наличных денег в банк, извлечение их из банка или изменение записей по счету на основании состоявшихся соглашений о переводе долгов говорит только об изменении субъектов и состава прав денежных требований»⁴. Однако С. Тараканов настаивает, что безналичные деньги находятся у владельцев счетов на праве собственности. Он считает, что «при предоставлении кредита в безналичной форме банк или иная кредитная организация в соответствии со ст. 819 и 817 ГК передают в собственность заемщику безналичные деньги, которые становятся его собственностью с момента передачи (зачисления на счет)»⁵. Этой же точки зрения придерживается К. Трофимов. По его мнению, «наличные деньги не имеют каких-либо экономических свойств, отличающих их от безналичных»⁶. Автор утверждает, что «клиент банка (как юридическое, так и физическое лицо) имеет право собственности на наличные и безналичные деньги и может утратить его только по основаниям, предусмотренным действующим законодательством»⁷. Однако в силу отсутствия в законодательстве норм, регулирующих основания прекращения права собственности на наличные деньги при помещении их на банковский счет, «клиенты банка сохраняют право собственности как на наличные, так и на безналичные деньги»¹.

Таким образом, мы можем наблюдать, как развитие отношений на определенном этапе породило вопросы, остающиеся актуальными и в настоящее время. Безусловно, решение таких вопросов происходит под влиянием устоявшихся представлений о праве. Вместе с тем, именно такие моменты несоответствия порождали и в описываемый период теории, отличающиеся от преобладающих в науке.

Важнейшим общим направлением перестройки учения и законов о праве собственности стала его дифференциация, которая происходит по нескольким направлениям. Одно из них - возникновение особенных, все более обособленных и имеющих все меньше общих черт форм права собственности, относящихся к различным объектам, число которых непрерывно увеличивается. По выражению Ф. Лукарелли (Италия), это - нарастающая «индивидуация» множества правовых режимов собственности, способов ее приобретения, охраны, исходящая из различий в функциях и социальном назначении того или иного имущества². Таково возникновение и самостоятельное урегулирование торговой, промышленной, сельскохозяйственной и других форм собственности. Научно-технический прогресс с необходимостью приводит к возникновению новых форм права собственности, в связи с чем к обладанию ими допускаются только специальные субъекты права³. Новые виды права собственности возникают иногда в результате государственного вмешательства в экономику. Так, объектом данного права стали разрешения на производство определенного количества сельскохозяйственной продукции, выдававшиеся фермам властями США с 30-х годов. Они законно продавались и покупались. Покупавшие их фермы могли соответственно увеличивать производство, а продававшие должны были сокращать или прекращать его⁴.

Степень дробления права собственности увеличивается и в силу происходящего под влиянием англосаксонской системы права в странах континентальной системы включением в понятие собственности особых имущественных частноправовых и публичноправовых ценностей не вещного, а обязательственного характера — правомочий, связанных с использованием «бестелесных» имуществ, таких, как отношения предприятия с клиентурой, право обозначать на товарах их происхождение⁵; отдельных правомочий вещного или обязательственного (частно- или публичноправового) характера, существующих самостоятельно как отдельные «права собственности» либо как устойчивая совокупность, объединяемая общим экономическим назначением (например, предприятие) и рассматриваемая как особая форма права собственности.

Другая линия, по которой идет возникновение новых форм права собственности, связана с дифференциацией по его субъектам на публичную собственность и частную собственность, подразделяемую на собственность физических лиц и юридических лиц.

Следующим важным направлением перестройки буржуазного учения и законодательства о праве собственности стала его дезинтеграция, то есть распад на отдельно функционирующие правомочия. Теоретически обосновывает это явление, в частности, новое течение в экономической и правовой науке капиталистических стран, так называемый «экономический анализ права». Его последователи полагают, что рациональное распределение и использование дефицитных ресурсов в процессе их обращения на рынке может быть обеспечено путем установления таких «прав собственности, которые стимулировали бы должное поведение индивидуальных «субъектов экономики». Традиционно же понимаемое право собственности на это неспособно: оно устарело, ведет к недоразумениям, сужает объем рассматриваемого правового материала. Право собственности, согласно позиции исследователей этой группы, включает, помимо традиционно понимаемого права собственности, все иные права и отдельные правомочия по пользованию и распоряжению имуществом, в том числе право государства на получение налогов¹.

Характерная особенность развития буржуазного права собственности связана с усилением влияния на его институты англосаксонской правовой системы. Это объясняется рядом причин. Здесь следует указать на экономическую и политическую мощь стран англосаксонской системы, особенно возросшую после второй мировой войны, на продолжительный и богатый исторический опыт и высокий уровень развития капитализма, широкое распространение англосаксонского права в бывших колониях Англии. Но главным образом это влияние объясняется, по-видимому, некоторыми свойствами самого англосаксонского права, которое в ряде отношений оказалось наиболее соответствующим потребностям общества. Англосаксонское право соединяет в значении права собственности многие виды этого права, вещные и обязательственные права, частичные правомочия нескольких различных субъектов, нередко распространяющиеся на один и тот же объект, тогда как доктрина традиционного континентального права не включает обязательства в состав права собственности, долгое время не признавало, а отчасти и ныне не признает, самой возможности «расщепления» права собственности. Англосаксонское право сохранило большое количество институтов феодального права, «расщеплявших» собственность, постепенно адаптировав их в иные формы «расщепления» собственности, максимально отвечающие условиям современного общества. Страны же континентальной правовой системы сначала в течение буржуазных революций, а затем и после устраняли институты феодального права, добиваясь концентрации права собственности в руках одного лица и устраняя случаи «расщепления» этого права как остатки феодализма. Это привело к тому, что вскоре им все-таки пришлось снова создавать устойчивые права собственности на арендованные предприятия, земли и другие объекты, тем или иным образом дробить «единое» право собственности на многочисленные самостоятельные права собственности, отказываться от отношения к праву собственности лишь как к вещно-правовому понятию, восстанавливать некоторые ранее отмененные правовые институты. Французский юрист Р. Саватье отмечает необходимость расчленения права собственности для «юридического оформления современной экономической жизни»¹. Этот процесс усиливается в результате деятельности по унификации права, осуществляемой научными учреждениями и международными организациями во всемирном или региональном масштабе².

Сложные процессы развития права собственности породили необходимость в новой общей теории права собственности, в новом его определении. Общее для всех «зрелых» правовых систем определение «полного», «либерального» права собственности, охватывающее не три-четыре основных правомочия, а одиннадцать «элементов», выдвинул в 1961 году А. М. Оноре, полагавший, что право собственности включает: 1) право владения, то есть возможность исключительного физического контроля над вещью. Если она не может находиться в физическом обладании (например, из-за ее бестелесной природы), владение может пониматься метафорически или просто как право исключить других лиц от какого-либо ее использования; 2) право пользования, то есть личного использования вещи, не охватывающее двух последующих правомочий; 3) право управления, возможность определять, как и кем вещь может быть использована; 4) право на доход, то есть на получение различных благ, получаемых от предшествующего личного пользования вещью и от разрешения другим лицам пользоваться ею; 5) право на отчуждение, потребление, промотание, изменение или уничтожение вещи; 6) право на безопасность, то есть иммунитет от экспроприации; 7) право передавать вещь; 8) бессрочность; 9) запрещение вредного использования, то есть обязанность предотвратить использование вещи вредным для других способом; 10) ответственность в виде взыскания, то есть возможность отобрания вещи в уплату долга; 11) остаточный характер, то есть существование правил, обеспечивающих восстановление нарушенного правомочия (а не права собственности в целом). Оноре считает, что каждый элемент «полного» права собственности может иметь множество различных комбинаций в зависимости от конкретного определения задач объекта данного права. При этом ни один из элементов не является настолько необходимым, чтобы можно было говорить о реально существующих правах собственности, поскольку такие права на один объект могут одновременно принадлежать разным лицам. Каждое из этих прав не обязательно включает какой-либо или какие-либо из названных элементов¹.

Американский юрист Л. Беккер, принимая в целом данное определение права собственности, полагает, что не все, а только некоторые из его элементов или их сочетаний могут быть названы правами собственности: например, право на отчуждение вещи, даже взятое отдельно, ибо оно наиболее фундаментально; любое сочетание элементов; права на пользование, доход, владение — только если они сочетаются с отсутствием срока или правом на безопасность. По крайней мере, один из пяти первых по списку элементов, указывает Беккер, должен входить в каждый набор элементов, который являлся бы одним из прав собственности. Эти сочетания дают, по подсчетам Беккера, около 1500 вариантов прав собственности. Если же учесть возможность варьирования конкретных определений и целей, то количество вариантов права собственности возрастет еще во много раз².

Таким образом, в англосаксонском праве единое понятие полного права собственности становится абстракцией, которая на практике, как правило, заменяется многочисленными частичными и самостоятельными правомочиями. В странах континентальной системы вопрос на практике нередко решается подобным образом, но теоретически преобладает стремление сохранить более сжатое определение права собственности, охватывающее лишь узкий набор его основных правомочий, взятых в самой общей форме, и выводить как можно больше конкретных правомочий за пределы права собственности в качестве самостоятельных, не входящих в его состав правовых институтов. Так, в Италии ряд ученых (С. Пульятти, Г. Бартоломеи, С. Романо и др.) считают, что правомочия пользования и распоряжения, урегулированные законом и практикой независимо от права собственности, перестали быть его составными частями. Некоторые исследователи признают владение и распоряжение составной частью пользования³. Таким образом, право собственности при такой его конструкции превращается в формальный титул, слабо связанный с конкретными правомочиями, которые, в отличие от теории Оноре, не называются правами собственности и имеют более обобщенную форму. Устойчивые правомочия по пользованию и распоряжению, выводимые за пределы права собственности, иногда носят различные названия, что не меняет главного: эти правомочия и их конкретные варианты в англосаксонской системе называются правами собственности. Поэтому все чаще в литературе буржуазных стран континентальной правовой системы «частичными» правами собственности («собственностями») признаются те устойчивые правомочия по пользованию, владению и распоряжению, которые традиционно принято считать производными от права собственности и которые могут принадлежать как самому собственнику в традиционном смысле, так и другим лицам¹.


Е.А. Татаринцева^