Гачев Г. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 ... 49

смыслом. Посредник здесь - как сводник или сваха -

сидит в канцелярии, а ко всему прикоснуться хочет

через щупальца анкет, справок и необходимых заяв-

лений. И то, что ничто без бумажек совершиться не

может, - это право первой ночи феодального сень-

ора: аппарат блюдет его в превращенной форме сло-

весных-письменных касаний, обнажений таинства, на-

рушения целомудренной немоты, и все-то должно

быть названо <своими именами>, а не окольными,

обиняками, как имя Бога в табу. Бумага, писанина -

это бесстыжие зенки, что аппарат на Русь уставил, и

та время от времени плюет в них языками пожаров:

одна из главных народных радостей в восстаниях -

это жечь архивы и списки.

Однако освобождаться от бумаг и крючкотворства

России нужно лишь время от времени - чтоб одно-

ва дыхнуть, дух перевести, разгуляться: хоть ночь, а

моя! - а там хоть трава не расти! Но это безразли-

чие к тому, что не <в минуты роковые>, а в буднях

она подлежит и отдается волокитству и обхаживань-

ям бумажных ее любовников, - бесчувственность

кажущаяся. Щелкоперство приятно и лестно Руси:

ровень-гладень бумаги адекватен ровню-гладню ее

бесконечного простора. Это в буднях - ей как до-

полнительная кожа, нарост в мороз: приятно зудит,

почесывает во сне, разогревает, словно УВЧ Русь

под аппаратом принимает - а там потихоньку ее

разберет; разогреет, раззадорит, раскалит, доведет до

белого каления, и тогда она, разгоряченная, скинет с

себя этот покров и голая побежит париться в бань-

ку, а потом в снег: отдаваться, <бросать по любви>

станет Русь не со старичишками - слуховыми аппа-

ратчиками, а со Стенькой Разиным, с вольницей, с

силой молодецкою. Государство в любви России иг-

рает роль предтечи, наводчика: оно - сват, но же-

них, но вор - другой. Так и творится Эрос русской

истории: возлегает Русь с двуилостасным супругом -

аппаратом и народом - и так лишь полноту соеди-

нения испытать может: когда страстную ярость к ап-

парату обрушит страстной горячностью к непутевому,

беспутному своему сорвиголове: иначе, без ненависти

то есть, любовь ее просто тепла, но недостаточно

еще горяча, чтоб стало возможно белое каление

страстного слияния, которое в русской женщине

всегда однократно и - катастрофа.

Итак, въедливость - это в слове сексуальное свой-

ство. Чуем мы, что Гоголь - насквозь эросный писа-

тель, но уловить никак не можем: и близко не подхо-

дит, просто бежит от любви и любовных сцен. Но вот

по въедливости его слова, стиля, всего почерка обна-

руживаем сладострастье всех его касаний, до чего б

ни дотронулся, И недаром чиновничество, канцелярии,

всякого рода советники - эти сладострастненькие кле-

щи-щелкоперышки, - их ловкость и, даже без пользы

себе, чисто эстетическое озорство в ограблении Рос-

сии, - все это так влечет малороссиянина Гоголя,

словно исподтишка подсматривает и тем соучаствует в

эротических действах - хоровых облапошеньях чинов-

никами России.

И хоть рассудочные западноевропейские умы, чи-

тая <Ревизора> и <Мертвые души> Гоголя, ужасаются

и мрачнеют: Боже, как страшна Россия! - из них

прет какое-то непостижимое веселие и сладострастье

духа: Гоголем буквально упиваешься, смакуешь, чита-

ешь взасос - будто веселые похождения плутов-

озорников: экие, право, того... как ловко и вкусно

делишки обделывают! Чиновнички Гоголя - это уми-

лительные детки, карапузы-проказники, что наивно и

бесстыдно сосут матушку Русь -а ей и сладко! У

одного вдруг отвалился нос-фалл, у другого, напро-

тив, <кувшинное рыло> - то есть женский орган на

лице проступил. Русь полуспит - как Татьяна, а во

сне над ней шабаш чудищ разыгрывается: <Вот рак

верхом на пауке, //Вот череп на гусиной шее //

Вертится в красном колпаке> - все это гоголевская

чертовщина, что в <Вечерах> и <Миргороде> откро-

венна: ведьмы, Вий, чудища в ночь у гроба, красная

свитка; а в <реалистических повестях> - уже одеты

в мундиры, но все равно они же! Эти сладостные

уродцы - извращенцы, - так же как в детских

сказках Чуковского Крокодил и <...Ехали комарики

на воздушном шарике, //А за ними кот, задом напе-

ред>. Все чудища Чуковского, как и персонажи Гого-

ля, выражают стихию детского Эроса: Вий - Мой-

додыр, Собакевич - Бармалей, Чичиков - ловкий

Айболит... У них у всех: веки открываются (Вий),

пасть, зубы-дыры (Мой до дыр! - может быть при-

зывом женщины, которая в страсти хочет, чтобы ее

пронзили насквозь и живого места на ней не остави-

ли). Либо чудовищное заглатывание: Собакевич, про-

жорливые взяточники, хапуги; или Бармалей и Кро-

кодил - это все сфера страха; а положительный

Эрос связан с животом и ласковым заглатыванием и

касаньем тела: Айболит - пухленький, как Афанасий

Иванович и Пульхерия Ивановна, вместе взятые,

...Ну вот: поплел свою вязь бесполезную - и вроде

делом был занят и весело было - и нервы в норме:

безобидно и беззлобно время протекло, А ведь удумал

отдыхать: мол, я уж несколько месяцев напряженно

мыслю (сначала - Тютчев, теперь - Эрос), и, чтобы

не портить предприятие, не дискредитировать мысль,

пора на физические труды или иные телом гоняния

оттянуться. Конечно, сделаем. Но пока муторь новогод-

няя утомительная - извела. И вот исцеленье нахожу

- к бумаге приникнув - как на воды отправился. И

даже не надо: для самой мысли вредно ей себя всегда

миссионерством и визионерством только считать (вдруг

бы натягиваться и напыщиваться - а значит, срываться

и фальшивить стала, если б обязательство взяла всегда

быть лишь откровением), - а так бы я на нее и себя

мыслящего взирал, если б запретил, например, себе

сегодняшнему, испитому, извяленному, - к бумаге ка-

саться. Да, не могу сегодня прозрения дать - не вижу -

ну и пускай: что я, нанялся писать для дяди, для ко-

го-то? <Я песню для себя пою>; а сегодня мне надо

маленькое словечко, тихое пощекатывание, поежиться

зябко - отойти. Ну и где же, как мне это сделать?

Вот - слово под рукой, и пусть сделает мне целебный

массаж: и даже ему, слову, веселое ревнованье: на

слабо! исхитриться. Ну что ж: оно на все руки мастер?

так пусть сегодня интимно-оздоровительный жанр по-

мышления явит.

А впрочем, и здесь, от зябкого помышленья зайдя,

тоже что-то усмотрели и уведали: тихое сладострастье

писанины.

Вот и Стефан Цвейг подобное заметил в Эразме

Роттердамском: <Он любит книги не только ради их

содержания. Один из первых библиофилов, он бого-

творит их чисто плотски, их бытие и их возникновение,

их великолепные, удобные и в то же время эстетичные

формы. У Альдуса в Венеции или у Фробена в Базеле

стоять среди наборщиков под низкими сводами типо-

графии, вытаскивать из-под пресса еще влажные пе-

чатные листы, набирать вместе с мастерами этого ис-

кусства виньетки и изящные заглавные буквы, подобно

зоркому охотнику, гоняться с ловким острым пером

за опечатками или отшлифовывать на сырых листах

латинскую фразу, чтобы она стала чище, выразитель-

нее, - для него сладчайшие мгновения бытия, трудить-

ся среди книг, ради книг - естественнейшая форма

существования> 1.

Великолепный Эразм Роттердамский испытывает

от возникновения слова и охорашивания буквы то

же сладострастье, что и наш милый Акакий Акакие-

вич - каллиграф: <Там, в этом переписываньи, ему

виделся какой-то свой разнообразный и приятный

мир. Наслаждение выражалось на лице его; некото-

рые буквы у него были фавориты, до которых если

он добирался, то был сам не свой и подсмеивался, и

подмигивал, и помогал губами (все это сплошь слова

для передачи разных фаз эротического действа: вос-

хищенное состояние в присутствии любимого сущест-

ва, признание, домоганье. - Г. Г.), так что в лице

его, казалось, можно было прочесть всякую букву,

которую выводило перо его>. Прямо как у Пушкина:

<А любовников счастливых узнаю по их глазам> - в

них отпечатлевается образ любимого существа. Это

Подчеркнутые слова создают атмосферу эротического акта:

свод, пресс, влага лона, образ охотника, что гоняется с острым

пером и т.д. Цит. по: Наука и жизнь. - 1966. -№8.-

С. 138.

буквальное сладострастье - как водка - полный и

засасывающий заменитель сладострастья реального,

так что и Эразм и Акакий Акакиевич, и Гоголь на-

шли способ обходиться в жизни без женщины, не

вступая в связь и зависимость от нее.

Эразм испытывает плотскую радость от рождения

слова среди влаги и сырости типографий - так же

и Акакий Акакиевич выписывает букву как писаную

красавицу, охорашивает ее, словно участвует в ут-

реннем туалете красавицы - и, при острой детской

чувствительности, уже самими ароматами сыт и пьян:

от прикосновений он бы просто умер - как и слу-

чилось с прямым объятием и отнятием шинели (ши-

нель, по фрейду, - предмет из круга мужских сим-

волов: видимо, объятье, как туча, покров - как

Зевс на Данаю...). Недаром, как только святой Ака-

кий Акакиевич допустил себя оскоромиться - со-

рвал яблочко: шинель новую приобрел и узнал сладо-

страстье ее объятий, - тут же с ним и игривые

мысли стали случаться: уже дальнейшего захотелось -

на витрине на женщину заглядываться стал, потом

выпил и нектару: любовный напиток, <Шампанское>, -

и, возвращаясь, <шел в веселом расположении духа,

даже побежал было вдруг, неизвестно почему (как с

детьми случается - Г.Г.), за какою-то дамою, кото-

рая, как молния, прошла мимо и у которой всякая

часть тела была исполнена необыкновенного движе-

ния>, Странный образ женщины у Гоголя - они все

стремительны, проносятся (и в <Невском проспекте>,

и панночка в <Тарасе Бульбе>, и в <Мертвых ду-

шах>), не дают остановиться и успокоиться взору,

духу, телу. Напротив, мужчины у него скорее неук-

люжи, байбаки, тюфяки. Подвижность, молния, ост-

рота - это вообще-то атрибуты мужского начала: го-

голевский же герой эту активность ощущает за жен-

щиной и панически ее бежит, как красная девица.

Точно, как пушкинский Белкин, что <к женскому же

полу имел он великую склонность, но стыдливость

была в нем истинно девическая>. Недаром и Белкин,

и Башмачкин (и фамилии созвучны) - из серии <ма-

леньких людей>. Они и в Эросе - люди маленькие,

т.е. мальчики, дети, у которых еще не произошло

расчленения синкретического Эроса на половины -

полы, сексы - секторы и не выражено еще при-

страстие к какой-либо определенной половине: или

мужской, или женской. У героя Гоголя как раз Эрос

видится как чуждая сфера, нерасчлененное марево.

Вот Акакий Акакиевич в новой шинели, идя <на

чай>, <остановился с любопытством перед освещенным

окошком (просто как дети глазеют, яркое увидев. -

Г.Г.) магазина посмотреть на картину, где изображена

была какая-то красивая женщина, которая скидала с

себя башмак, обнаживши таким образом всю ногу,

очень недурную (значит, эротическое чувство концен-

трируется на женской половине рода людского - т.е.

вроде бы глаз мужчины смотрит. Но тут же, с тем же

накалом дан мужчина-любовник - Г.Г.), а за спиной

ее, из дверей другой комнаты, выставил голову какой-

то мужчина с бакенбардами и красивой эспаньолкой

над губой>. Это уже явно женским чувством обострен-

ное восприятие. Но сама витринная отстраненность

картины и буффонно-комический колорит выносит си-

туацию вне досягаемости практического Эроса. Но так

же у детей, которые что-то предчувствуют и весьма

любопытствуют к миру папы-мамы (не папы или мамы),

но он для них именно такой, симбиозный, бисексуаль-

ный, неопределенный, не половой.

<Акакий Акакиевич покачнул головой, и усмехнул-

ся, и потом пошел своею дорогою. Почему он усмех-

нулся, потому ли, что встретил вещь вовсе незнакомую,

но о которой, однако же, все-таки у каждого сохра-

няется какое-то чутье (предчувствие или воспомина-

ние - это оттого, что каждый носит память тела, а

оно когда-то было семенем, младенцем в матке - и

вот вышло на свет Божий, в мир: ум ничего еще такого

из опыта не знает, а тело памятью своей чует, что это

есть и было с ним - как Платонова идея - воспо-

минание души о прежней или вечной жизни. Такое

<априорное> непрактическое знание о поле как о вещи

незнакомой, но чуемой - как раз являет уровень де-

тского Эроса - Г.Г.), или, подумал он, подобно многим

другим чиновникам, следующее: <Ну, уж эти французы!

Что и говорить, уж ежели захотят чего-нибудь того,

так уж точно того>...>

Здесь Эрос русского волокиты-чиновника = бу-

мажного червя-фаллоса, который червячка Руси все

время и замаривает, а не сам голод Эроса, - взира-

ет на открытый телесный секс - что так можно! -

как на другую планету, - и слов на своем языке

и букв не находит, чтобы выразить, ибо чужеродно

и непонятно.

<А может быть, даже и этого не подумал - ведь

нельзя же залезть в душу человеку и узнать все, что

он ни думает>.

Вот гоголевская въедливость: ничего прямо не ска-

зал, а обслюнявил, вокруг да около потрогал - много

слов наговорил по поводу - и как сухая земля во рту

осваивается через воду, так и этот чужеродный лубок

(нога и усы) впущен в наш желудок и переварен, бла-

годаря предварительному заключению в медоточивых

устах чиновника-букваря и выходу через его мину, ус-

мешку и хмыкающие слова.

Но закончим анализ гоголевского Эроса. Если ши-

нель - мужское начало, то, когда Гоголь пишет, что

<на стенах висели всё шинели да плащи, между кото-

рыми некоторые были даже с бобровыми воротниками

или с бархатными отворотами>, - это как выставка,

витрина породистых кобелей с холеной растительно-

стью - на зависть нашей дворняжке Акакию Акаки-

евичу.

Ограбление шинели - это или акт изнасилования:

недаром <увидел вдруг, что перед ним стоят почти

перед носом> (т.е. контакт вплотную, тела к телу, а

это ужасно, голо - не то, что через одежду, через

стекло и на расстоянии витрины - словно сорвана

девственная фата) <какие-то люди с усами> (как

француз с усами на витрине - мужское начало) -

и недаром воткнули в него: <приставил ему к самому

рту (щель. - Г.Г.) кулак, величиною в чиновничью

голову>; либо как акт оскопления, кастрации, обреза-

ния, - ибо срывают кровное, к телу приросшее -

шинель (здесь шинель - женское). А может: это и

акт и страх рожденья - память о нем, когда чело-

век наг и гол выходит из утробы матери, лишается

тыла, защищенной спины. Срыванье шинели поэтому

многоглагольно для нашего человеческого восприятия.

Еще к Эразму, Плюшкину, Скупому рыцарю и

Петрушке - кучеру Чичикова. Здесь сладострастие

от разного рода (присовокупления: книги к книге,

тряпья к хламу, монеты к монете, буквы к букве

(удовольствие от самого процесса чтения у Петруш-

ки).

КУЛЬТ ТАТЬЯНЫ

1.111.67 г. Вот мне подкинуло вовремя Цветаеву

<Мой Пушкин> - для возгорания: влюбления, озлоб-

ления...

А озлобление началось на культ Татьяны... У других

народов, в крови и плоти французов, у их колыбели,

как мифы - модели для всякой возможной любви сто-

ят кроваво-семенные Абеляр и Элоиза, смертельно

упившиеся/упоенные любовью Тристан и Изольда, а

потом Манон и де Грие - везде осуществленная лю-

бовь, кровь и могила: у итальянцев - Франческа и

Паоло; у англичан - Ромео и Джульетта, Отелло и

Дездемона - все осуществленные и плотяно-кровные;

у немцев Фауст и Гретхен - оплодотворенная; у нас

же - словно касты разные: мужчина и женщина -

неприкасаемость проповедуется: Татьяна и Онегин, На-

стасья Филипповна и т.д. Задан образец любви как от-

толкновения, разрежения = создания пространства пу-

стоты, вакуума, - и чтобы тяготеть на расстоянии

Руси - в разлуке. Но тут как бы воля русского про-

странства: отклонить вертикальное всемирное тяготение

(у нас - к центру Земли) и превратить его в плоско-

стно-горизонтальное: чтоб все стремились друг к другу,

и этим океаном душевности была бы спаяна Русь в

единство - покрепче всех застав богатырских... Так

что пушкинская Татьяна воистину выступила как <уст-

роительница>, <мироупорядочивающая> (что и значит

по-гречески ее имя): она дала модель для устроения

русской Психеи.

МУЖИ РОССИИ

2.111.67 г. Глядя, как сына обряжали в школу, как

мать пуговицы ему на пальто застегивала, что сам мо-

жет, - понял, какой Эрос балованного ребенка творит:

мать теребит его, это тельце, непрерывно задевает: за-

ботой, замечаниями, мелкие обкусывающие волны люб-

ви рябью все заливают. Большие волны - как ред-

кие - дают просвет и вздохнуть - паузу и очухаться.

Непрерывно ласкаемый и заботимый, ребенок - слов-

но голый в мир выходит: человек-то вообще гол по

сравнению с животным - так этот еще голее: обре-

занный, чуткий и пугливый, ибо и покров сам свой не

может содержать: нуждается, чтобы ему пуговицу за-

стегнули и досадливую заботу устранили. В аристокра-

тии создавалась действительно особая новая порода ро-

да людского - дальнейшая ступень беззащитности и

утонченности ткани и состава. Недаром они породой,

породистостью, голубой кровью гордились. А голубая

кровь - это голубизна прожилок сквозь тонкую белую

кожу - тонкокожесть, - значит, еще один защитный

естественный покров содран, скальпирован с челове-

ка - и ему его надо восстанавливать искусственным

путем: через власть, ум, обаяние, святость, любовь,

обожание - сделать себе слой - воздушную подушку

от резких касаний мира - руками и заботами грубо-

шерстных.

Но ведь та окруженность заботой, ни на секунду

не оставленность на себя, что у балованного ребенка

и аристократии, - сегодня вершится над каждым го-

рожанином. Он весь в обслугах - <удобствах> -

лифт, газ, вода, электричество, телефон, отопление, ав-

тобус, магазин, парикмахерская, телевизор, транзистор,

газета... - т.е. не предоставлен себе наедине с миром,

нет меж> ними прямой связи, а вклинился посредник -

это кожа, через которую и не продохнешь до чистого

воздуха, не вырвешься в вольный Космос. Потребности

и отправления самого распролетария сегодня разветв-

ленное, чем у короля Артура: ему больше надо, а об-

служивает его фактически, в силу разделения труда и

обмена, весь мир: от Ямайки до Исландии; ничего-то

сам не может, как Илья Обломов, А через рекламу

эта матерински-избаловывающая забота и щекотание

цивилизации - уже просто нагло навязывается и прет

на человека: насаживается на его зуб (зубная паста),

улыбку (массаж), глаз, слух - все завербовано,

Blog

Гачев Г. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос

Содержание