Гачев Г. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 49

менно новое откровение мира себе и себя миру: сры-

ваются покровы, существа мира отверзаются навстречу

друг другу, и между них воцаряется открытость - ис-

чез эгоизм, и установилось всепонимание.

И наконец является Он - Онегин: в самом имени

обозначен всеобщий русский мужской <Он>. Начина-

ются замирания и судороги: <Он засмеется - все хо-

хочут: // Нахмурит брови - все молчат>. Завязывается

захватывающий поединок за нее между нечистью и

Онегиным (как в <Руслане> поединки богатырей). В нее

вонзаются различные стержни: <Копыта, хоботы кри-

вые, // Хвосты хохлатые, клыки, // Усы, кровавы язы-

ки, // Рога и пальцы костяные, // Все указует на нее>.

Близится высший миг. Входит Ленский = предтеча, как

архангел в <Гавриилиаде>. <Вдруг Евгений // хватает

длинный нож, и в миг // Повержен Ленский>. Нож

обнажился - режущий, колющий. <...Нестерпимый

крик // Раздался... хижина шатнулась... И Таня в ужасе

проснулась... Глядит, уж в комнате светло>.

Как видим, сон Татьяны имеет структуру, сходную

с сюжетом поэмы <Руслан и Людмила>. Это сон вещий:

в нем предугаданы последующие события романа -

гибель Ленского от руки Онегина. Но он вещий именно

оттого, что он эротический в своей подоснове: так как

Отсюда видно, что и всякая чертовщина в гоголевских <Ве-

черах на хуторе близ Диканьки> имеет тоже своей подоплекой

особую разновидность Эроса.

f)

Гениальный слух Пушкина в этом имени сгустил ряд сти-

хий русского Космоса. Во-первых: здесь спрятан огонь - в от-

личие от женского начала воды. Но это русский огонь - хо-

лодный <лед и пламень>, снег, что тоже обжигает. Здесь и нега,

а в соединении с именем Евгений Онегин - слышится игра:

ген - нег (<ген> - род по-гречески).

все в мире пронизано Эросом, то во всяком явлении

жизни можно узреть универсальную структуру страст-

ного действа: зарождение, разгорание, движение, куль-

минация и гибель. Потому сны всегда <в руку>: сбы-

ваются.

Итак, в сне Татьяны - самом целомудренном слове

русской поэзии, сне, который так упоенно декламиру-

ют идеальные русские девы, - открылось, как и там,

в самом сокровенном, вгнездился и бьет пульс высо-

кого Эроса. Приоткрой эту тайну - девы с ужасом

разбегутся, но деваться им некуда будет, ибо увидят,

что они преданы, что подвело их самое интимное и

дорогое - их собственное существо, - и там нет

укрытия! А чего доброго - еще исключат сон Татьяны

из программы средних школ...

Но если секс вгнездился в самом целомудренном

слове русской поэзии, как же тогда можно говорить,

что он не составляет <магистральную линию русской

литературы>. Отгадка в том, что это - сон. Перед нами

- не реальное страстное событие, а сон, мечта о нем,

выраженная причудливой игрой духа и фантазии. То

есть секс представлен здесь в высшей степени косвен-

но, и не сам по себе. дорог, но богатством чувства,

игрой духа, которые он питает и дает повод развер-

нуться. Пройти из одного угла сцены в другой можно

по прямой за двадцать шагов и в несколько секунд,

Но вот выходит пара танцоров и превращает этот пя-

тачок сцены в мировое пространство, где проносятся

эльфы, эфирные тела, в мириадах телодвижений явля-

ют великолепие каждого шага, изгиба руки, божест-

венность любой позы, - и забыто время - устанав-

ливается вечность. В русской литературе в высшей сте-

пени развиты сублимированные, превращенные формы

секса, где он выступает как Эрос сердца и духа.

Причины этого могут быть или в том, что сексуаль-

ное чувство в России не обладает такой силой и ин-

тенсивностью, чтобы весь Эрос мог в нем, хотя бы на

время, сосредоточиться, или в том, что другие виды

Эроса: любовь сердца, творчество духа - имеют боль-

ший удельный вес в его составе. Собственно, и то и

другое справедливо, и одно вызвано другим. Чтобы

весь Эрос мог совпасть с плотью, человеческое

тело - этот торжественный плод родной земли - дол-

жно сочиться солнцем, быть пропитано всеми стихиями

национального космоса, быть божественно, тогда и вку-

шение его будет полным священнодействием. Но неда-

ром так редка в русской живописи обнаженная натура,

недаром, в сравнении с другими искусствами, слабовата

скульптура: только тело русского мужчины или жен-

щины принципиально не содержит основного состава

национального космоса и не может полностью выра-

зить существо русского человека - напротив: преиму-

щественное изображение его и его жизни и влечений

дезориентировало бы, так как перетягивало б интерес

к тому, что не самое главное, не столь существенно.

Отчего бы это? Ведь мы знаем по античной пластике,

по фламандской живописи (Рубене), что прекрасная

плоть людей может восприниматься как главный цвет

и плод общества: в пышных, сочных формах женщин,

в натюрмортах с рыбами, плодами фламандцы наслаж-

дались плодородием земли, отвоеванной ими у моря и

любовно возделанной их трудом. А в каких народах и

странах может быть прекрасно прямое изображение

сексуального влечения - в слове? Бесспорно, наибо-

лее богатой культурой в этом отношении отличается

французская литература: Рабле, Лафонтен, Парни, Мо-

пассан. И самые смелые сцены у них почему-то не

коробят нравственного сознания, так что даже Лев Тол-

стой, столь отчаянно отбивавшийся от власти чувствен-

ной страсти над человеком, восторженно писал о Мо-

пассане (в предисловии к его сочинениям -в 1894

г.), в котором чернь выискивала скабрезность и порног-

рафию, как о писателе, пробуждающем в человеке ос-

трое нравственное чувство. Очевидно, здесь сбылась

некая гармония между Эросом и Логосом. В этом на-

роде, живущем среди природы, которая во всех отно-

шениях: и плодородие земли, и влага, и тепло и яркость

солнца, и воздух - соблюдает идеальное чувство ме-

ры, в общем нет ни гипертрофии духовности, ни раз-

росшейся и подавляющей своими запросами дух телес-

ности. Лишь единственно, может, некоторый избыток

chaleur (жара) имеется, который заставляет дымиться

сочное, влажное тело земли в бодлеровских odeurs,

parfums (запахах и ароматах) и вливает в sang (кровь)

избыточный огонь и живость. Сладострастие здесь, сле-

довательно, вздымается как естественное дыхание на-

ционального Космоса - и слову, Логосу, обществен-

ному сознанию ничего не остается, как любовно от-

талкивать наступающий Эрос, удерживать его в своих

границах, но отсюда между ними непрерывные контак-

ты, хороводы и обхаживанья друг друга, балансиро-

ванье на грани. И живость французского острого ума

(esprit) - в галантности и изяществе: в том, что он и

дает сексу проявиться, и в то же время увиливает от

его поползновений и сохраняет независимость духа и

полет ума, так что секс во французской литературе

представляет собой сцены игр между Логосом и Эро-

сом. Как французы уступают грекам в скульптуре, т.е.

пластике нагого тела, но превосходят все народы в

модах - т.е. искусстве сочетания наготы и одежды, в

искусстве в меру приоткрывать покровы, - так и

французской мысли и слову чужды англосаксонская и

германская глубинная туманность мысли, тянущейся к

безднам, славянская стихийность и аморфность - т.е.

всякая обнаженность и беспредельность духа, - зато

в высшей степени развит стиль, приодетость мысли,

форма слова. Да и секс есть как бы домашний, при-

одетый, прикудрявленный и припудренный Эрос, ли-

шенный космичности и стихийности вакханалий и вве-

денный из мирового пространства в помещение салона

и будуара, где Эрос стал Эротом, амурчиком.

Уже Платон отличал в <Пире> двух Эросов: один -

первоначало бытия, прародитель всего, а другой - сын

Афродиты - уже порожденный, малый Эрос, Эрот,

то, что мы ныне обозначаем как <секс>,

Анатоль Франс в <Острове пингвинов> именно с

введением <первых покровов> связывает резкое обо-

стрение эротического влечения у прежде невинных

пингвинов: <Вот и сейчас на берегу - две-три четы

пингвинов занимаются любовью на солнышке. Погля-

дите, с каким простодушием! Никто не обращает на

них внимания, и даже сами участники, кажется, не

слишком увлечены своим занятием. Но когда пинг-

винки прикроют себя одеждами, то пингвин не столь

ясно будет отдавать себе отчет в том, что именно

влечет его к ним. Неясные желания породят всякого

рода мечтания и иллюзии; словом, отец мой, он по-

знает любовь с ее нелепыми муками. А меж тем

пингвинки, опустив глаза и поджав губы, будут де-

лать вид, что под своими одеждами хранят сокрови-

ще!..> И когда переодетый монахом Магисом дьявол

приодел первую неказистую пингвинку и толпы мо-

лодых и старых с вожделением потянулись за ней,

злорадствующий змий воскликнул: <Полюбуйтесь, как

они шагают, устремив взоры на сферический центр

этой юной девицы, - только потому, что этот центр

прикрыт розовой тканью>*.

Недаром француз Стендаль в поисках истинных

страстей, т.е. искреннего Эроса, обращался к Италии,

а в высшем обществе своей страны его удручало раз-

витие любви-тщеславия как господствующей. .

Во Франции книги запрещали за безнравственность

(<Мадам Бовари>, например), в России - за политику и

атеизм, а на нравственность даже литература слабо по-

кушалась... Если перебрать книги русских писателей, то

образов чувственной страсти окажется ничтожно мало.

В поэзии начала XIX века все эти амуры, Киприды, Аде-

ли отзываются скорее условным поэтическим ритуалом,

навеянным французской или античной литературой...

РУССКИЙ КОСМОС

И ЛЮБОВЬ РУССКОЙ ЖЕНЩИНЫ

Из каких же стихий состоит Русь и каков состав,

каково вещество русской телесности? Если взять в ка-

честве шкалы эллинские четыре первоэлемента: земля,

вода, воздух и огонь, - из которых посредством Люб-

ви и Вражды (соединения и распада) возникает все и

всякая вещь в мире, - то Россия с этой точки зрения

явит следующую картину.

3емля= мать-сыра, не очень плодородная, серая,

зато разметнулась ровнем-гладнем на полсвета беско-

нечным простором - как материк без границ: рельеф

ее мало изрезан, аморфен, характеры людей не резко

выражены, даль и ширь мира важнее высоты и глубины

(в отличие от горных или морских народов). Недаром

за определенностью, резкой очерченностью характеров

и страстей тянулись русские писатели на юг: на Кавказ

(Лермонтов), к Черному морю (<Бахчисарайский фон-

тан>, <Цыганы> Пушкина).

Небо России - мягко-голубое, часто серое,

белое, низкое. Солнца немного: оно больше светит, чем

греет, не жаркое, так что в России из стихий важнее

расстилающийся ровный, данный свет (и связанные

с ним идеи: <белый>, <снег>, <чистота>), чем огонь -

как начало <я>, индивидуальной, все в себя превраща-

ющей всепожирающей активности. Отсюда цвета и

1франс А. Остров пингвинов. - М.: ГИХЛ, 1934. - С. 41.

краски в России - мягкие, воздушные, акварельные,

В России в изобилии воздуха и воды.

Воздух - без огненно-влажных испарений

земли (как запахи и краски Франции), но чистый, кри-

стальный, прозрачный (== зрак!) - т.е. на службе ско-

рее у неба и света, чем у земли, - и более открыт

в мировое пространство, чем атмосферен.

В России легко дышится, и дух человека легко уно-

сится ветром в даль (которая здесь по святости

занимает то же место, что высь у других народов);

душа не чувствует себя очень уж привязанной к телу -

отсюда и самоотверженность, готовность на жертвы, и

не такая уж обязательность телесных наслаждений, ко-

торые легко переключаются на радости более духов-

ные. Чувственность тела - это его как бы огненная

влажность, его дыхание, его ум. В России же, изобиль-

ной водой, влага - более сырая, вода чистая, белая,

светлая - как и воздух. Недаром и национальный на-

питок - водка - жидкость бесцветная, тогда как во

Франции - вино, красное, как кровь (sang). И если

вино пробуждает, то водка глушит чувственность. Секс

исходит из чувственности: это истечение влаги из стра-

стного касания тел.

Такое сочетание стихий в России отложилось в со-

ставе и характере русской женщины и определяет тот

род любви, которую она вызывает. <Не та баба опасна,

которая держит за... а которая - за душу>, - сказал

однажды Лев Толстой Горькому.

И вот Татьяна; когда она девочка, в ней меньше

женской прелести, чем в сестре Ольге: когда дама -

избыток, но это не убавляет и не прибавляет в ней

способности любить. Если прелесть - зависимая от

времени, переменная величина, то любовь - незави-

симая, постоянная. Но постоянной любовь может ос-

таваться именно потому, что она - неосуществленная,

не увязла в сексе:

Я вас люблю (к чему лукавить?),

Но я другому отдана;

Я буду век ему верна.

Горький М. Собр. соч. М. - Л.: ГИХЛ, 1933.

Т. XXII. - С. 55.

Татьяна здесь - как русская женщина в анекдоте:

она жила с одним, любила другого - и все трое были

равно несчастны. Да, но что было бы, если бы Татьяна

отдалась по любви Онегину? Да они оба бы угробили

свою любовь - осуществлением, И Татьяна здесь так

же инстинктивно опасается адюльтера - могильщика

любви, как Онегин опасался супружества: <...привык-

нув, разлюблю тотчас>. А так, когда женщина любит

одного, но вынуждена жить с другим, - любовь изъята

из-под власти секса (<Души моей ты не затронул>, -

говорит в анекдоте русская женщина употребившему

ее мужчине) и исполняется духовным Эросом. Теперь

любовь существует как вечная рана в сердце Татьяны,

в душе Онегина - и в этой взаимной боли и боже-

ственном несчастье они неизменно принадлежат друг

другу и на век России соединены.

В самом деле, сквозь всю русскую литературу про-

ходит высокая поэзия неосуществленной любви, <В

разлуке есть высокое значенье>, - писал Тютчев.

Но нельзя рябине к дубу перебраться:

Видно, сиротине - век одной качаться, -

поется в русской народной песне,

Дан приказ: ему - на запад,

Ей - в другую сторону, -

пелось в песне времен гражданской войны,

Жизнь разводит влюбленных, как мосты над Не-

вой, - верно, для того, чтобы усиливались духовные

тяготения и чтобы стягивалась из конца в конец вся

необъятная Русь перекрестными симпатиями рассеян-

ных по ней существ, чтобы, как ветры, гуляли по ней

души тоскующих в разлуке - и таким образом бы

народ, который не может на русских просторах рас-

полагаться плотно, тело к телу, но пунктирно: <Как

точки, как значки, неприметно торчат среди равнин не-

высокие твои города> (Гоголь, <Мертвые души>, Т, 1,

гл. XI), - чтобы этот народ тем не менее представлял

бы собой монолитное спаянное существо, единую

семью, - и вся бы Русь, земля, родная, бедная, сочи-

Когда же любовь, осуществленная, как в романе Чернышев-

ского <Что делать?>, она не прекрасна. Теряет поэзию и Наташа

Ростова - жена Пьера и мать детей.

лась, дышала и была бы обогрета любовью. Отсюда в

России у каждого человека такое щемяще живое чув-

ство родины - ибо ее просторы не пустынны, но ове-

яны, перепоясаны любвями. И русские пути-дороги -

словно маршруты любвей. Недаром идеалы русских

женщин воплотились в декабристках, любовь которых

усеяла верностью и преданностью сибирские санные

пути. И когда <дан приказ ему - на запад, ей - в

другую сторону>, комсомолец, расставаясь, просит ее

написать письмецо:

- Но куда же напишу я,

Как узнаю я твой путь?

- Все. равно, - сказал он тихо, -

Напиши куда-нибудь.

И он прав, действительно все равно куда, ибо вся

Русь - родина, распростертый воздушный океан люб-

ви, и везде там и его любовь - к родной. В России

пишут без адреса (<на деревню дедушке> пишет чехо-

вский Ванька Жуков: Плеханов и Ленин пишут <Пись-

ма без адреса>; Гоголь писал на Русь <из прекрасного

далека>, а Белинский так же отвечал вроде и ему -

письмом к Гоголю, а по сути так: в русское простран-

ство) - и все равно любовь и слово души не пропа-

дает, а где-то залегает бороздой в ее путях-дорогах

пространственных и исторических. Недаром в русском

языке самое любовное слово у возлюбленных - это

не <дорогая> (darling) и не <любимая>, а <родная>, <род-

ненький>, <родимый>; то есть русская любовь между

мужчиной и женщиной - той же природы, что и лю-

бовь к родине. Но это значит и обратно: что и мужчина

от любви к женщине ждет не огненных страстей, но

того же упокоения, что дает родина = мать-сыра земля:

Ночью хочется звон свой

Спрятать в мягкое, в женское, -

исповедовалась буйная и горластая махина Маяковско-

го. И русская женщина, прижимая буйную головушку,

лепечет: <Сына мое>, и ее чувство - материнское.

И вот русская женщина словно и для того создана,

чтоб быть сосудом, вместилищем, источающим и рас-

сеивающим по России именно такую любовь - как

бы с дистанционным управлением: чтобы отталкивать

от непосредственного слияния, зато тем мощнее удер-

живать страсть на расстоянии, чтобы перегонять секс

в дух, огненную влагу - в воздух и ветер.

Вот достоевская Настасья Филипповна. Это женщи-

на инфернальная, огненная. Она как жар-птица, русская

шаманка. Она все время хохочет и вскрикивает - как

крылами бьет, и все время увиливает из всех силков,

вариантов упокоенной жизни, что ей расставляют муж-

чины. Они ее ловят, однако выходит так, что она их

поймала, заворожила, а сама не далась - опять вольна,

на ветру, крыльями хлопает, ветер производит и гор-

танно хохочет и все расплескивает вокруг себя искры

страстей. Ведь вот, кажется, <счастье так близко, так

возможно>; князь Мышкин и она узнают друг в друге

тех, чей образ в душе носили еще до встречи (как и

Татьяна: <Ты в сновиденьях мне являлся...>), и он пред-

лагает ей руку, брак, и ему наследство привалило, а

ей - избавленье от адской своры самцов, вьющихся

около нее, - так нет же, она отвергает! И права. Это

в ней русская любовь инстинктивно самозащитно от-

талкивает свое реальное осуществление - чтобы пре-

быть: уже вечно существовать в тоске, воспоминании,

что <счастье было так близко, так возможно>. Ее лю-

бовь с князем уже состоялась, и свой высший миг она

уже пережила: в узнавании души душой - как родных.

Чего же боле? Она и осуществлена уже, сбылась по-

русски. Потому ей, жар-птице, единственно оста-

лось - на костер: сгореть, как самосжигавшиеся рас-

кольники. Из нее источается сексуальная сила, но ог-

ненную влагу своей плоти она засушивает (она, содер-

жанка, пять лет мужчинам из гордости не давалась!),

Blog

Гачев Г. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос

Содержание