Гачев Г. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 ... 49

жаба или ящер, склизкий, но теплый: перегнойная теп-

лота в нем, самая почва зарождения жизни. И убиение

его сыновьями - это свержение Кроноса сыновьями:

Зевсом, Алдом и Посейдоном в битве с сырыми аморф-

ными массами титанов, детей Геи-земли, и установление

обогненного перунами и высушенного царства аполлоно-

во-светлых, рассудочно-логосных богов Олимпа. Сы-

новья Карамазова все более дифференцированы, особ-

ны, индивидуальны - и частичны. Он же синкретичен,

нерасчлененная живая слизь и протоплазма, в которой

все потенции и ипостаси сыновей зыблются. Так что в

<Братьях Карамазовых> осуществляется артельный Эди-

пов комплекс по-русски - артелью сыновей.

Если Федор Павлович Карамазов - Кронос, хто-

ничен, то в структуре романа аналогичная ему по

трансцендентности уровня светлая ипостась - старец

Зосима. Однако и он, быть может, в прошлом Кара-

мазов ( = Черномазый, т.е. дьявол, Вельзевул), вели-

кий грешник (есть на то намеки, да и труп его смер-

дел карамазовской гнильцой) - но тот, о преобра-

жении которого небеса ликуют, ибо много жизни и

грязи собой в свет и небеса зацепляет, и возносит,

мощно просветляя материю, как бодхисаттва. Так что

отец Карамазов - это, может, полпути к Зосиме.

Что Митя таков - уже три четверти пути к Зосиме -

это очень очевидно.

И выходит, что <Житие великого грешника> осуще-

ствлено-таки Достоевским в <Братьях Карамазовых>, но

не монологично (как задумал он серию романов, кото-

рые должны бы последовательно изобразить путь од-

ного персонажа, допустим, Алеши) - к этому он, как

показал М. М. Бахтин, был неспособен, - но так, что

развернуты в одновременности разные ступени и от-

ветвления этого пути, разные эпизоды и ипостаси этого

Жития, - и они реализуются хором и полифонией

всех персонажей и ситуаций. Так что это месса, стра-

сти по Теодору1 - и именно в присущей ему диало-

гической, незавершенной, открытой и вопрошающей

манере. К этому же, титаническому, уровню относятся

Свидригайлов, Ставрогин, Версилов, но все они более

сухи и социальны, более плоски.

Ставрогин больше огонь адский, Люцифер (лат. -

светоносный), блестящий, анти-Апполлон - и столь

красив потому. Но он уже с отрезанной пуповиной

хтонической (нет той силы жизни, что в узловатом

пне Федоре Павловиче) и ходит как Агасфер, ввя-

завшись в социально-кесарев уровень, а здесь ему

неуместно и худо, не рыба в воде, в отличие от

Петра Степановича Верховенского. И Свидригайлов

более гладок (недаром в фамилии нечто от шляхет-

ского Ягайлы слышится и все поведение его в рома-

не рыцарственно), бронированный ящер, тучен, чаден

и кровян, тяжек, и нет ему подачи влаги-сыри и си-

лы жизни, и потому тянет его в подземелье Аида

(паук на том свете), и он, безнадежно сухой, в ок-

ружении наружной петербургской сыри (ливень-по-

топ в ночь его самоубийства), в этом океане примор-

диальных космических вод, опускается на дно: стре-

ляется и огнем возвращает себя в Тартар титанов.

Хтонические мужские божества сопряжены, как ти-

таны, с русской Геей, матерью-сырой землей. Неда-

ром они не петербуржцы, околоземные, из всемир-

ного пространства; а это для Петербурга - деревня.

Они - помещики: Быков, Свидригайлов; Федор Ка-

рамазов - закоренелый провинциал. В Петербурге

Имя Федор - стяженное Theodores - Божий дар (греч.).

они - залетные, приезжие. И Ставрогин - первый

в деревне: в малом городке его арена. В Риме он

будет второй - там Кесарь первый... В Ставрогине,

несмотря на весь его западный лоск, слышится неу-

емная никчемная сила русского удальца-атамана (он и

есть атаман партии, ее мистический, а не практиче-

ски-организационный глава), которой бы по Волгам

да по Сибирям разметываться, а не на арене парла-

ментско-политических казематов игроком заделаться.

И что ему мелкие женщины: Лебядкины иль Елиза-

веты? Он за борт ее бросает в набежавшую волну.

И себя туда же.

Этот, хтонический пласт персонажей - полюс

Огне-Камню - Олимпу, его социальной, созидатель-

но-организующей цивилизаторской Зевесовой работе.

Он - сверхсоциален и трансцендентен. И самая

многосмысленная непонятность принадлежит героям

этого плана - сфинксы они. А сфинкс - льво-дева:

хтоничен, как женщина, и в то же время солнечен

(лев). В нем в одной плоти сошлись ясное и черное

солнце. И персонажи эти гуляют по роману средь

нравственно-метафизических проблем, что мучают

еще человеков, вроде Раскольникова, Шатова иль да-

же Кириллова, - как Крокодил Чуковского по ули-

цам Петрограда. Для них нет нравственно-метафизи-

ческих проблем, ибо они сами - сплошная метафи-

зика и сплотившаяся трансценденция. В них - доду-

ховное состояние Целого, синкретическое, до распа-

дения на материю и дух. Хотя они и рассуждают

иногда, но так, левой ногой, играючи, для них про-

блем нет; это все бирюльки в сравнении с той ат-

лантовой тяжестью бытия, что им выносить прихо-

дится, Кронос ведь поболее да поглубже Зевеса и

более его ведун, ибо тот только огне-свет ведает, а

этот нюхом чует вещество, матерью и многое, что

неисповедимо рассудком и зачисляется им по ве-

домству <иррационального>. И от слизи - жизнь,

как здоровая грязь в <Что делать?> Чернышевского

(хотя гнилая грязь, может, еще более метафизична и

жизнеродна).

Так что, пожалуй, Федор и Петр, Крон-Хтон и Ка-

мень-Кесарь не могут противостоять друг другу, ибо

принадлежат разным уровням, состояниям Целого. Фе-

дор сопряжен с эоном титанов, и под ним Хаос шеве-

лится и пульсирует его протоплазма. Им, Петру и Фе-

дору, взаимно нет друг до друга дела, они, лишь косясь,

друг на друга поглядывают. И недаром Федор Досто-

евский свое имя, т.е. имя Бога-Творца мира своих ге-

роев, даровал именно отцу Карамазову, тем самым на-

иболее приблизив его к самому центру Психо-Космо-

Логоса на его достославный лад (церковно-славянский

префикс досто-, как и .прело-, означают превосходную

степень качества, суть приставки для эпитетов Божест-

ва). А что Ставрогин - того же уровня существо, что

и Федор Павлович, который в перспективе Зосима, и

в том сюжетном обороте проступает, когда он идет на

исповедь к Тихону, т.е. только этот может его понять,

у них общий язык, ибо одноуровневы они. Ведь даже

Иван Карамазов в разговоре с Зосимой - дитя, сосу-

нок, не на равных. А Ставрогин может на равных, ибо

не рассудочно лишь грешит, как Иван - сухонький,

чистенький, так что его, для полноты осуществления

этой потенции в Космосе Достоевского понадобилось

оросить, осырить Смердяковым, - но согрешил по жи-

вому и задел бытие за живое.

В романных мирах слой хтонических как жизнерод-

ность, как первое темное влажное небо первичных кос-

мических вод, небо Варуны - Урана, облегает простран-

ство всех последующих сюжетов, персонажей, светил,

воз-духов и их ношений-отношений, конфликтов-аффек-

тов, которые, кесари и светры, - все внутри первых на-

ходятся и совершаются. Во всяком случае, это - сило-

вое поле, откуда волны, пульсация сил и поползновений,

завод и затея всех сюжетов в романах: от Ставрогина -

катаклизм <Бесов>, от Федора Павловича - миро, кото-

рым мазана карамазовщина и по составу, и по динамике:

в нем узел всех их страстей, поползновений и соблаз-

нов. От Версилова - Подросток, и весь его мир и план

внутри версиловского завода располагается, им предоп-

ределен. И Свидригайлов предстает перед Раскольнико-

вым как некое допотопное диво, на которое этот, как гу-

Камень-Кесарь есть уже обогненная земля, высушенная и

уплотнившаяся в железо, рассудок, плотный атом, предполагаю-

щий вокруг себя разреженное пространство, пустоту, небытие -

место для света, ветра, воздуха: камень есть земля, материя, ори-

ентированная на воз-дух, тогда как масса, из которой хтониче-

ские, титаны, - нерасчлененно сырая, безвидная (безыдейная),

непрерывная протяженность (тогда как камень - воздух есть

пунктир: бытие - небытие, завелась дискретность как принцип

склада Целого).

си на гром, приподымает голову, куда ему приходит: <А

ведь Свидригайлов - тоже выход...> Еще бы! В такие

глубины и пространства, которые сухому девственнику

старообрядцу-диакону и не снились.

Можно попытаться изобразить иерархию ролей в не-

которой схеме. Если Целое есть Сферос, то уровни в

нем могут видеться как концентрические сферы, причем

каждая - двоична, в паре противоположностей.

В первой схеме мир - во чреве хтонических, как

Иона в ките. А можно и обратно: узреть мир как эма-

нацию из пульсирующего недра, развертывание и рас-

пускание. Человеческий уровень выходит промежуточ-

ный: его спирают (или растягивают), с одной стороны -

хтонически-природные и мать-сыра земля (которая у

Достоевского почти отсутствует, нулева), а с другой -

духовно-исторические энергии..

Так может быть представлен Космос Достоевского.

Но по завершении этого дела видишь, что при та-

ком подходе провалилась куда-то вся нравственная и

духовная проблематика - не улавливается им, навер-

ное, так же, как в сфере Кантова теоретического ра-

зума, прикосновенного лишь к природе и необходимо-

сти, - неисповедима остается свобода воли и этика,

личность и <я>. И это - загвоздка для сведения концов

с концами в дальнейшем обдумывании и проникнове-

нии в Целое Психо-Космо-Логоса, из которого здесь

отщеплен лишь Космос.

1-6 июня 1971 г.

РУССКИЙ ЭРОС

(Художественное рассуждение)

Осенью 1966 года ко мне обратился корреспондент

журнала и предложил написать для загра-

ничного читателя статью на тему: <Почему секс не стал

магистральной темой русской литературы?> - так, ре-

кламно-зазывательно, ее обозначив. Ну что ж? Этой

ли темой не увлечься? Да еще в тот бурно-кипящий,

страстный период моей жизни, когда я отдирался от

первой жены и семьи и прилеплялся уже намертво к

жене-любови новой... Тут и чтоб разобраться в косми-

ческой силе, что тебя и хлещет и мытарит - и воз-

носит и вдохновляет, - за соломинку Слова ухватиться

жизненно потребовалось, при этом и себя сею вол-

шебною палочкой завораживая, утихомиривая... Так и

пошла и вся жизнь, и писание того года под эгидой

этой проблемы, и образовалась в итоге странная руко-

пись <Русский Эрос>, где рассуждение о русской ли-

тературе переходит в исследование русской природы

и истории; затем вторгается дневник личной жизни, и

житейские ситуации трактуются как диалоги и сшибки

сверхидей бытия и культуры.

<ПОПУГАЙ!>, ЧЕРНОМОР И СОН ТАТЬЯНЫ

Лето 1966 года я проводил в деревне на Смолен-

щине и там мне внезапно открылась тайна русского

секса. И вот каким образом. В избе, где я кормился,

к хозяйской девочке Наташе, лет 11, во время моих

приходов слетались ее подружки и щебетали на дива-

не, наблюдая за мной. И как-то раз я поднялся, сделал

страшную гримасу, выпучил глаза, растопырил руки,

Милая деревенька Верховая Рославльского уезда (района),

родина тестя моего, Григория Алексеевича Семенова, подпол-

ковника, военкома, ныне уж покойного... Основная еда там -

картошка, в разных видах - блюдах: <жидики>, <густики>,

<целки>. 29.V1.85 г.

скрючил пальцы и кошачьей мягкой походкой напра-

вился к дивану, и сделал рывок, будто бросаюсь, и

издал звериный рык. Эффект был потрясающий. Когда

я только встал из-за стола - они замерли, когда на-

правился - как завороженные смотрели, когда стал

подходить - стали съеживаться, когда же издал рык -

они затрепетали, и из них вырвался писк, визг - все-

общий ликующий клекот! С тех пор мне не было про-

ходу: как только я подходил к избе, слеталась стайка

беленьких девочек и умоляла меня: <Дядька Гошка, по-

пугайте нас!> Испуг в детях - эротическое чувство.

И для беленьких русских девочек я, черный, смуглый,

средиземноморский этнический тип, жидоболгарин, да

еще тогда не брившийся и зараставший бородой, -

выглядел этаким Бармалеем, Приапом.

И вдруг я понял <Руслана и Людмилу> Пушкина.

Это же сон о смертельно-страстном соитии. С брачной

постели похищают Людмилу. Но именно этого ждет

дева от <тайны брачныя постели>: что похитят ее как

деву, сорвут покров ее девственности. Само похищение

представляется как явление колдуна - карлы борода-

того. Черномор - это фаллос собственной персоной,

обросший волосами, - Приап в сознанье русских дев.

Черномор уносит с собой Людмилу (Людмила - чисто

женское начало - ему отдается). В ходе деяния, ко-

торое есть сногсшибательное головокружение и ощу-

щается как полет, скачка и транс, проносятся видения:

ей чудится, как она бродит по райским садам, по замку

- в то время как над ней работают, за нее борются,

толкая друг друга, четыре здоровых мужика = богатыри

Руслан, Рогдай, Фарлаф, Ратмир.

Наконец наступает высший момент: полет Руслана

в небо на бороде Черномора - восхищение, упое-

ние битвы, - и вот удар, срезана борода - и сила

истекает, наступает сладкая истома, тишина, утро и

пробуждение. A propos усекновение Русланом боро-

ды Черномора - это русский вариант всемирного

Так что Нос Гоголя имеет предтечу в Черноморе Пушкина -

и вот еще элемент их глубинного художнического сродства.

15.1.86 г.

о

Надо сказать, что, впившись в эту тогда проблему, ум во

всем стал маниакально прозревать явления Эроса, и тут его

весьма занесло... И все же свой частичный смысл эти догадки

и гипотезы имеют. 15.1.86 г.

космического мифа, который у Гесиода в <Теогонии>

выступает в рассказе об оскоплении Кроносом отца

своего Урана (древнейшее проявление Эдипова комп-

лекса). Суть этого мифа - отнятие эротической си-

лы у прежнего поколения титанов, преисподних ду-

хов, гномов, укрощение стихий Хаоса, поворот круга

времени (Хронос) и начало Космоса, установление в

мире нового строя: власть новых богов - олимпий-

цев - наступит.

Вообще Пушкин - один из наиболее одаренных

пониманием Эроса русских поэтов, и как про Гомера

и Гесиода говорили, что они дали эллинам их богов,

так и Пушкин русский мифотворец: он открыл рус-

ские варианты космических событий. Так, его поэма

<Медный всадник> о том, как река = космическая

женская влага отомстила городу, Петру (petra - ка-

мень по-гречески) за насилие над собой, есть рус-

ский вариант мифа о потопе, известного по Библии,

по греческому преданию о Девкалионе и Пирре и

др. В поэме <Гавриилиада> он открывает то, что, по

аналогии с Эдиповым комплексом, можно бы поиме-

новать <комплексом Марии>: дева Мария в поэме

Пушкина размышляет:

Один, два, три! - как это им не лень?

Могу сказать, перенесла тревогу:

Досталась я в один и тот же день

Лукавому, архангелу и Богу.

Но именно об этом мечтает русская женщина в

любви: чтобы она одновременно была и ангельски свет-

лой, духовной, божественной; и огненно-страстной,

дьявольской; и просто человеческой; она хочет испы-

тать зараз рай, ад и землю. И недаром подобные же

хороводы мужчин заводят вокруг себя героини Досто-

евского: Настасье Филипповне нужен и князь Мышкин

= ангел света, и черномазый Рогожин (который и за-

колет ее кинжалом = тоже эротический символ - про-

бодения), и мелкий земной бес Ганя Иволгин, и свора

разной нечисти и пузырей земли. То же самое и На-

таше Ростовой пришлось пройти через романтически-

идеальную любовь к неземному князю Андрею, чувст-

венную преисподнюю страсть к Анатолю Курагину, по-

ка не сочеталась с земным Пьером Безуховым (были

еще рассудочный Борис Друбецкой и лихой гусар Де-

нисов). И в <Братьях Карамазовых> Грушенька играет

мужским множеством, в которое входят: человечный

Митя, инфернальный Вельзевул - сладострастник-

отец - Федор Павлович Карамазов но ее влечет при-

близить к себе и чистого ангела Алешу. Кроме того,

на втором плане вокруг нее увиваются: рассудочный

Ракитин, какой-то поляк - любовь девичества и т.д.

Таким образом, везде мы сталкиваемся как бы с

мужской артелью. Не случайно и Эдипов комплекс в

России совершенно точно выражен в романе Досто-

евского множеством братьев (Иван, Алеша, Митя Ка-

рамазовы и Смердяков), которые так или иначе при-

частны и совершают убийство отца Карамазова,

Везде здесь на месте западного принципа единолич-

ности русский принцип артельности, соборности,

множества.

Это имеет связь с типом любовного восторга рус-

ской женщины, который можно проследить по сну

Татьяны. Сон Татьяны - тоже восхищение девы.

Поток в снегу - это видение эротической влаги ми-

ра; мосток через него хрупкий - это как покров

девственности; пройти через мосток, оставить его за

собой помогает медведь: от него исходит эротиче-

ский испуг; бегство и погоня, продирание через лес -

это перегонки самого страстного действа в ритме те-

лодвижений: она падает, запыхивается. Само страст-

ное действо, как езда на перекладных, состоит из

нескольких актов - ступеней слияния с бытием,

причащения к разным кругам мироздания (совершает-

ся в сжатом виде то же паломничество пилигрима

сквозь мир, как и в <Божественной комедии> Данте).

Так, Татьяна, проваливаясь на новый этаж эротиче-

ского исступления, попадает на шабаш чудовищ:

<Один в рогах с собачьей мордой, // Другой с пе-

тушьей головой, // Здесь ведьма с козьей бородой...

а вот // Полужуравль и полукот, // Вот рак верхом

на пауке, // Вот череп на гусиной шее> и т.д. Химе-

ры, составленные из разных частей, - это в шабаше

Эроса носятся и соединяются разные суставы, члены

тел - и порождаются дивные новые существа от

смешения: всесильный космический Эрос в своей

Фамилия: чКара-мазов> легко разлагается для русского слу-

ха, на <кара> = <черный> (в соседних к России тюркских язы-

ках) и <мазов>, так что в итоге получается <черномазый> -

эпитет чёрта.

страстной свистопляске все что угодно соединить мо-

жет*.

Но, видя этих чудовищ, Татьяна именно в себе об-

наруживает эти возможности: что и в ней <хаос ше-

велится>. Ведь если то, что мы видим днем, наяву -

это нам данное как объекты извне, то уж сновидение -

это извлечение того, что таится в нутре нашем, - это

выявление состава нашего <я>. И, проваливаясь в ходе

страстного соития все глубже на новые этажи бытия,

человек узнает свое родство со все новыми и новыми

стихиями, чудовищами мира: у Татьяны это поток, лес,

медведь, бесстыжая пляска химер - но это одновре-

Blog

Гачев Г. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос

Содержание