2/2004 = Дорогие читатели!
| Вид материала | Аналитические материалы |
- 3/2004 = Дорогие читатели!, 2152.28kb.
- Сценарий праздника "Посвящение в читатели" (2-й класс), 46.76kb.
- 5/2004 = Дорогие читатели!, 4812.92kb.
- 4/2004 = Дорогие читатели!, 2380.54kb.
- 6/2004 = Дорогие читатели!, 1264.03kb.
- Дорогие читатели!, 1261.22kb.
- Дорогие читатели! Вы держите в руках праздничный номер литературно-художественного, 221.38kb.
- Содержание: Обзоры и рецензии стр. 3-12, 276.96kb.
- Дорогие читатели!, 1764.59kb.
- Самый первый литературный праздник «Прощание с Букварём» или «Посвящение в читатели», 95.4kb.
Различия интересов
Несмотря на заметное сближение между Россией и Западом, дихотомия “сдерживание – сотрудничество” во взаимоотношениях между ними не только сохраняется, но и будет в обозримом будущем неизбежной. Сфера безопасности в решающей мере определяет содержание этих отношений. Однако по-прежнему существующие расхождения в интересах главных игроков не только осложняют, но порой и подрывают укрепление партнерства с Западом при решении проблем международной безопасности, не способствуя сведению к минимуму остатков политики взаимного сдерживания.
Первый комплекс различий интересов определяется дилеммой “однополярный мир – многополярный мир”. Американское правительство видит в обострении проблем международной безопасности в первую очередь угрозу национальным интересам США. Провозглашенная Джорджем В. Бушем в сентябре 2002 года Национальная стратегия безопасности предусматривает, что США в случае необходимости могут наносить по террористам упреждающие удары. В рамках такой стратегии возможности для компромиссов с другими игроками крайне ограничены. Попытки оппонировать США через международные организации, причем не только через ООН и ее Совет Безопасности, но и через НАТО, потерпели неудачу – более того: их эффект был обратным, они лишь еще более убедили США в преимуществах односторонней стратегии и временных коалиций.
Следующий комплекс расхождений обусловлен несовпадением позиций по линии “старая Европа – новая Европа”, если следовать американской терминологии. “Старая Европа”, которая не подвергает сомнению лидерство США и исходит из парадигмы многополярности, отстаивает свое право голоса, в том числе во взаимоотношениях с единственной супердержавой, и поэтому стремится к усилению роли международных организаций. “Новая Европа”, подобно Великобритании, не только признает ведущую роль Соединенных Штатов, но и считает чрезвычайно важным следование за гегемоном. По мнению “новых европейцев”, подчеркивание многополярности угрожает атлантическому единству.
При этом было бы неверно ставить раскол Европы в вину Соединенным Штатам. США скорее умело использовали существующие в Европе разногласия, составляющие третий комплекс различий интересов, которые имеют место внутри “старого” ЕС. Из-за отсутствия единства в Европе и растущего скепсиса в отношении способности Евросоюза стать самостоятельным субъектом международной политики уже давно обозначилась тенденция к ренационализации политики безопасности, поскольку все страны-члены все больше предпочитают (или вынуждены предпочитать) действовать вне формальных рамок Общей внешней политики и политики безопасности.
В принципе, разделение на “старую” и “новую” Европу означает новое обострение конфронтации между евроцентристами и атлантистами. Из иракского кризиса они делают совершенно разные выводы: для евроцентристов Ирак явился подтверждением раскола Европы, совершенно ясно указав на необходимость укрепления европейского единства, общей политики безопасности и обороны. Для атлантистов же слабость Европы и контрастирующая с ней мощь Америки, напротив, доказывают безальтернативность сотрудничества с США.
Влияние этих разногласий на внешнеполитические интересы России имеет амбивалентный характер. С одной стороны, Россия, встав на сторону “старой Европы” в лице Франции и Германии, избежала возврата к роли оппонента Запада – как, например, в случае кризиса в Косово. Российский курс на сближение с Западом сохранился. Но с другой стороны, возникли серьезные проблемы с реализацией этого курса.
Общность позиции с Францией и Германией была воспринята в США не как движение в направлении новой, свободной от блоков политики безопасности, а напротив, как признак возникновения некоего антиамериканского политического лагеря. Россия столкнулась, как и до 11 сентября, с необходимостью вновь убеждать Вашингтон в своей значимости и дееспособности в качестве партнера. При этом речь идет не только о восстановлении двусторонних отношений, но и о том, что без этого – опять-таки как до 11 сентября – возможности для активизации российско-европейского сотрудничества будут существенно ограничены. Более того: с учетом чрезвычайно чувствительного отношения США к “антиамериканскому” треугольнику Париж – Берлин – Москва можно ожидать от них, по крайней мере, сдержанного отношения к политическому сотрудничеству между Россией и ЕС.
Баланс внешней политики
Все это ставит перед Россией сложную задачу проведения сбалансированной внешней политики, которая, во-первых, давала бы возможность не искать альтернативных партнеров и союзов в отношениях с Западом и, во-вторых, рассматривать Россию как участника евроатлантических политических отношений.
В первую очередь речь идет о восстановлении и поддержании баланса между американским и европейским направлениями в российской внешней политике. Как показала ситуация вокруг Ирака, ошибка состояла не в том, что Россия сблизилась с Францией и Германией, а в том, что это сближение не сопровождалось также шагами навстречу США. Первыми шагами здесь могли бы быть принципиальная оценка режима Саддама Хусейна как преступного и поддержка в деле восстановления и стабилизации Ирака. Возможности для сближения с США имеются: так, Россия тоже заявила, что не исключает упреждающих ударов в качестве крайней меры. США же все более явно ощущают необходимость получения поддержки со стороны мирового сообщества.
Значимость другого баланса продиктована расколом внутри Европы. Россия, стремящаяся не менее чем сама Европа к стратегическому партнерству с ЕС, заинтересована в ее единстве и политическом весе. Было бы чрезвычайно недальновидно делать ставку на отношения лишь с одним из политических полюсов в Европе. Это неизбежно снизило бы потенциал межгосударственных отношений России в европейском регионе, уменьшило бы гибкость внешней политики и стало бы серьезным препятствием для сотрудничества с Евросоюзом.
Кроме того, значимость центрально-европейского региона для России объективно растет. В этом состоит суть третьего баланса. Прежде всего, события вокруг Ирака (письмо “восьми” от 30 января 2003 года) свидетельствуют о том, что страны Центральной Европы становятся важным элементом международной политики. Их вес в любом случае необходимо учитывать во внешней политике России. В политическом плане Москве не все равно, каким путем пойдут эти страны после вступления в ЕС и НАТО.
Четвертый баланс, отвечающий внешнеполитическим интересам России, состоит в ее межгосударственных отношениях с западными партнерами и в сотрудничестве с западными организациями, прежде всего, с ЕС и НАТО. Европейская история показывает, насколько опасна национализация политики безопасности. Поэтому для России опора на приоритетных партнеров в Европе не должна становиться альтернативой политическому сотрудничеству с ЕС, а также с НАТО – разумеется, с учетом их относительно ограниченных возможностей. Что касается Евросоюза, то его политическое единство и потенциал будут расти, несмотря на то, что он переживает сегодня сложные времена. Россия по-прежнему не может не учитывать тот факт, что международную безопасность в будущем будут определять не только и не столько военно-политические вызовы. Это открывает новые перспективы сотрудничества между Россией и ЕС. Так что для России важно сбалансировать отношения с Западной Европой, Европейским Союзом в целом и Соединенными Штатами, продолжая развивать конструктивное партнерство в обоих направлениях. Этот внешнеполитический принцип останется ее главным ориентиром.
Фридберт Пфлюгер,
член Бундестага,
спикер фракции ХДС/ХСС по внешнеполитическим вопросам,
Берлин
Критика должна быть разрешена
Россия не является партнером-исключением
Газета “Moscow Times”, выходящая на английском языке, опубликовала многозначительную карикатуру: всемирный саммит в Санкт-Петербурге, саммит примирения. Война в Ираке уже позади. Российский Президент Путин поднимает бокал. С чувством собственного достоинства он произносит тост в честь лидеров западного мира. Все: Буш, Блэр, Ширак и, конечно, германский Федеральный канцлер - восторженно, почти раболепно склоняются перед ним. Грандиозный фейерверк на заднем плане освещает это эксклюзивное общество. Только на переднем плане нечто разрушает милую сцену: из-под изысканно накрытого стола вылезают огромные горы мусора. Горы, которые ни один из элегантных гостей не хочет замечать: проблемы, проблемы, проблемы.
Как обстоят дела с нашим партнером Россией? Действительно ли мы сидим за одним столом, не видя проблем, которые нагромождаются между нами? Прав ли писатель Рихард Вагнер, утверждавший, что Россия именно для немцев всегда была “исключением”, страной, к которой не применяются критерии, считающиеся обязательными во всех других случаях? Является ли Россия “партнером - исключением”, партнером, к которому применимы другие правила, в отношении которого мы смотрим сквозь пальцы или вообще не замечаем того, что - будь то война в Чечне или случай с олигархом Михаилом Ходорковским - не вписывается или разрушает тот образ России, какой мы хотим ее видеть?
В Заявлении Всероссийской конференции гражданских организаций от 28 октября 2003 говорится: арест Ходорковского не является доказательством равенства граждан перед законом, это демонстрация равенства граждан перед произволом. Главная задача состоит сегодня в том, чтоб противостоять разрушению демократии и свободы в нашей стране. Подобное высказывание - это четкий тревожный сигнал.
Нам нельзя идеализировать ситуацию, если мы хотим сидеть с Россией за одним столом. Мы не должны позволить ослепить себя блестящим выступлением Путина. Мы можем и должны снова и снова задавать вопрос, в правильном ли направлении движется путинская Россия. Если взять наиболее значимые тенденции “путинизма”, о чем уже говорят многие - стратегический поворот в сторону Запада, экономическая модернизация, но и более сильный авторитарный режим внутри страны: как, в конце концов, могут сочетаться эти вещи? Не является ли путинская “управляемая демократия” как таковая феноменом, содержащим вопиющее противоречие внутри себя? Можно ли либерализировать экономику, не “подтягивая” при этом общество? Можно ли “вернуться в Европу”, как говорит Путин, не разделяя при этом либеральных европейских ценностей?
Чем пристальнее смотришь, тем противоречивее представляется картина. С чувством собственного достоинства Путин провозглашает своей целью “выиграть XXI век”, но одновременно с этим систематически реанимируется прошлое: сначала Государственная Дума вновь вытаскивает на свет Божий старый советский национальный гимн, а год спустя официальной эмблемой Российской Армии снова становится красная звезда, не говоря уже о Ленине, который в стране присутствует повсюду. Пол Маккартни может провести поп-концерт на Красной площади, прямо перед мавзолеем Ленина, но “власть”, как и в советские времена, отгораживается от народа кремлевскими стенами; старые элиты КГБ борются за власть и влияние, используя, как всегда, непрозрачные методы.
С одной стороны, Путин заслуживает похвалы за создание “объединенного экономического и гуманитарного пространства в Европе”, одновременно с этим проводятся сомнительные манипуляции с выборами, систематически зажимаются средства массовой информации, вводится мелочная опека, приструнен единственный независимый Центр изучения общественного мнения, и - прежде всего - продолжается война в Чечне с использованием жестоких насильственных методов и средств, которые резко противоречат всей гуманной риторике. С одной стороны - бум в экономике, биржа бьет все рекорды, иностранные инвесторы наперегонки спешат с новыми проектами капиталовложений, с другой - вывоз капитала из России продолжает увеличиваться, и в тот момент, когда весь мир охватывает доверие к русскому экономическому чуду, государственная власть с делом ЮКОСа обнажает неслыханный размах правовой необеспеченности в стране. И для большинства населения жизнь - несмотря на всю статистику экономического роста - практически не улучшилась; еще до “дела ЮКОСа” 96% российских граждан считали, что в России по-прежнему господствует произвол государства.
Трудный партнер
С кем Европа имеет дело? С новой “укрепившейся Россией” или, как некоторые уже цинично заявляют, с “Советским Союзом с рыночной экономикой”? Личность Путина практически не дает ответа на этот вопрос. Российский Президент остается трудноопределимой фигурой. Как и его страна, он предстает перед внешним миром двуликим Янусом, в котором можно увидеть и то, и другое: сильного лидера или осторожного, нерешительного человека, стабилизатора или реформатора, человека, стремящегося к модернизации и к тому, чтобы открыть свою страну миру, или консервативного авторитарного лидера, который все больше и больше управляет Россией на царский манер.
Проблема России всегда состояла в том, что на самом деле в этой стране не все так, как кажется. Либеральные критики путинской системы сегодня вновь говорят о виртуальной действительности, в которой многое выставляется для демонстрации вовне, а в реальности осуществляется совсем по-иному. Известный социолог Юрий Левада говорит об “имитациях”: все, что кажется в России новым, на самом деле - только следствие восстановления старого. Даже если полная реставрация советской системы невозможна, Левада пока не хочет говорить об истинной стабилизации: в крайнем случае речь идет о стабильности нестабильного состояния.
2001 год для России - как ни для одной другой страны мира (за исключением Соединенных Штатов) - ознаменовал собой поворотный пункт в истории: быстрее всех европейцев Путин распознал приметы нового времени; более умело, чем все остальные, использовал изменившуюся расстановку сил, чтобы вновь позиционировать Россию как важного игрока на мировой арене. При этом поначалу российский Президент действовал - что уже было примечательно - исключительно по собственной инициативе, без согласования с громоздкой и неповоротливой российской властной бюрократией.
На самом деле в путинской доктрине революционно много другое, что не всегда в достаточной мере осознается на Западе. Следует повнимательнее посмотреть и на положительные стороны, так как при Президенте Путине Россия:
- в значительной степени освободила свою внешнюю политику от старого стремления к гегемонии и поставила ее на фундамент реалистической оценки своих ресурсов и внутренних потребностей,
- приняла окончательное стратегическое решение о том, что модернизации и усиления страны можно достичь только при помощи широкого сотрудничества с Западом,
- и - что, может быть, самое болезненное - признала новую “асимметрию” мировой политики, т.е. гегемонию другого государства и себя в роли младшего партнера.
В кратчайшие сроки Путин ввел Россию в эксклюзивный клуб “большой восьмерки”, положил начало новой эры в отношениях с НАТО, умело “вписал” свою страну в европейско-американо-российскую тройственную дипломатию, а Европейский Союз признал Россию “государством с рыночной экономикой”. Выдающимся достижением Путина стало то, что Россия оказалась в дипломатическом выигрыше от антииракской войны. Как новый младший партнер гегемониальной державы Америки показать упорство в случае с Ираком, выстроить противовес - ось со “старой Европой”, чтобы несколько месяцев спустя снова быть принятым с почестями Тони Блэром и Джорджем В. Бушем - в этом никто не может так легко успеть за Путиным, и меньше всего “старые” европейцы Жак Ширак и Герхард Шредер. Успехи Путина, кажется, дают ему право: после многих лет хаоса и поражений Россия предстает сегодня снова надежной и стабильной страной. Нет вопросов, “укрепившаяся Россия” - многообещающий партнер перед лицом завтрашних вызовов.
Однако при всем этом неоспоримом прогрессе европейцам не следует обманываться. Россия остается трудным партнером. И во внешнеполитических отношениях за официальной риторикой чувствуется некоторое несоответствие - нечто, что напоминает об “имитациях” или, как минимум, скрывает другую, более сложную реальность.
1. За новым прагматизмом, под которым подписалась Россия, при более тщательном анализе снова и снова выявляется такое позиционирование, которое односторонне ориентированно на российские интересы. Слишком часто новая гибкость скрывает собой нацеленность на использование преимуществ там, где их видит Москва. Не самый красивый пример - тактика затяжек и проволочек по поводу Киотского протокола, где Россия, очевидно, нацелена на то, чтобы максимально дорого продать свое согласие на его ратификацию, даже если это вредит делу. Некоторые говорят о “коммерциализации” российской внешней политики, которая является отражением вовне “дикого капитализма”, проводимого внутри страны. Нельзя сказать, что это непроблематичный момент для нашего сотрудничества с Россией. Привязанность России к Западу до сих пор основывается на абсолютно односторонних мотивах - поиске максимально благоприятных условий для модернизации и укрепления страны. “Многовекторная политика”, о которой сегодня много говорят в Москве, иногда приобретает циничные и эгоистические черты и остается фактором непредсказуемости для партнеров России.
2. Новая гибкость российской дипломатии не должна вводить в заблуждение; за нею продолжает скрываться большая толика “старого мышления”. Особенно это относится к сотрудничеству с Соединенными Штатами, а также к российской активности в исламском мире. Некоторые эйфорически настроенные наблюдатели могут объявить, что в сотрудничестве с США в области безопасности шансы Москвы выглядят даже лучше, чем ЕС. Но такие голоса представляют собой исключение. Антиамериканские рефлексы политического класса и всего населения России имеют глубокие корни. И силы в среде российской бюрократии, зацикленные на традиционной конфронтации с Западом, по-прежнему мощны, в первую очередь как тормоз любого концептуально нового мышления.
Понятия “Россия” и “великая держава” для большинства россиян все еще представляются естественными синонимами; еще жива в латентном виде мечта об особом пути развития России. Западным партнерам России не следует недооценивать реакционные силы в стране: Россия еще не полностью вошла в “цивилизованный мир” - в том числе и в том, что касается мышления ее политической элиты.
3. Между Россией и ЕС также все еще очень часто существует пропасть между ожиданиями и действительностью. Фактом является то, что сближение между Европейским Союзом и Россией значительно продвинулось вперед. Прежде всего сам ЕС рассматривается при Путине в качестве важного и самостоятельного партнера. Решение проблемы транзита в Калининградскую область и концепция “четырех пространств”, в которых должно развиваться сотрудничество, показывают, как далеко мы продвинулись.
Тем не менее остается чувство значительной отчужденности, которое отнюдь не преодолено. И спустя почти десять лет после подписания Договора о дружбе и сотрудничестве обе стороны имеют совершенно разное видение партнерства: если ЕС стремится прежде всего к общности ценностей на всех уровнях, то Россия видит в Евросоюзе в первую очередь полезного экономического партнера и партнера в деле модернизации. Это вновь и вновь отчетливо проявляется в игре вокруг “евроизации” российских поставок энергоносителей (переход в осуществлении расчетов по поставкам энергоносителей с долларов на евро/ прим. пер.) и “игре мускулами” Москвы на переговорах с ВТО.
То, насколько велика дистанция, разделяющая Россию и Европейский Союз, показывает дискуссия о “разделительных линиях” и границах. Президент Путин часто и охотно сетует по поводу “шенгенской стены”, однако в этом прослеживается приличная порция слезной комедии. Для европейцев речь идет совсем о других разделительных линиях, которые нельзя устранить с помощью визы в паспорте, но которые всякий раз проявляются там, где и когда “российская система” отворачивается от европейских ценностей, будь то регресс в области демократии и свободы слова, будь то коррупция, организованная преступность или незатушенные очаги беспорядков, к каковым относится, например, Чечня.
Потемкинские деревни
Насколько уверенно, с чувством собственного достоинства выступает “укрепившаяся Россия” на международной арене, столь же противоречивой и неустойчивой кажется она изнутри. В Чечне после “инсталляции” Ахмата Кадырова положение гражданского населения драматическим образом ухудшилось. Стремительно возросло число этнических чисток, количество беженцев увеличилось в несколько раз. Чеченцы, которые сегодня еще выступают за политическое урегулирование конфликта, все сильнее вытесняются исламистскими экстремистами. Исламистский террор все больше распространяется по России. Возникает вопрос, не получается ли так, что российская операция в Чечне невольно укрепляет позиции исламистов? Но в этом не заинтересована ни Россия, ни Запад. Поэтому настоятельно необходимо политическое решение, пока на чеченской стороне еще остаются разумные силы. Например, на основе заключенного в 1997 году мирного соглашения между Москвой и Чечней можно возобновить переговоры между всеми задействованными сторонами о широкой автономии Чеченской Республики в рамках Российской Федерации.
Наблюдая за российской демократией, все больше начинают говорить о “потемкинских деревнях”. Имеем ли мы и здесь дело с “имитациями”, с симпатичным фасадом без содержательного наполнения? На этот раз речь идет о самой столице, чьи фасады выглядят наиболее помпезно и в действительности имеют мало что общего с российской глубинкой. Старая Москва серых советских времен за несколько лет превратилась в восхитительную, сверкающую метрополию, динамичное развитие которой затмевает всю остальную Европу. Москва относится сегодня к 50 самым дорогим городам мира, две трети всего российского розничного товарооборота приходится на 10-миллионный мегаполис.
Москва, переживающая настоящий бум, во многом отражает удивительный экономический подъем последних лет. Уже пять лет как российская экономика наконец-то показывает положительную динамику экономического роста - процесс, сходный с тем, что происходило в государствах Центральной и Восточной Европы в начале 90-х: только в 2003 году экономический рост составил 6%, “старая Европа” о таком может только мечтать. Государственный бюджет в стабильном профиците, промышленное производство растет, увеличивается объем внешней торговли и золотовалютных резервов, и - прежде всего - в страну наконец-то пошли прямые зарубежные инвестиции (в то время как капитал российских инвесторов по иронии судьбы продолжает беспрепятственно и неудержимо утекать за рубеж, на Запад). После того как нью-йоркское агентство “Moody’s” присвоило России столь желанный инвестиционный статус “investment grades”, рост российского фондового рынка практически невозможно было остановить. Хроническое недополучение платежей страны-должника России, драматический финансовый кризис, потрясший страну пять лет назад - все это казалось забытым к тому моменту, когда Путин поставил все на карту, допустив создание кризисной ситуации вокруг концерна ЮКОС.
С тех пор речь идет об “управляемой рыночной экономике” - и это еще одно типично российское противоречие. Амбициозные цели, которые поставил Президент перед страной - полное членство в ВТО до конца 2004 года, удвоение внутреннего валового продукта в ближайшие десять лет - следует оценивать по этой реальности.
Даже если средний реальный доход повысился, то сами представители официальной статистики (Госкомстат) показывают, что 40 миллионов человек (треть населения России) живут за чертой бедности. И при Путине пропасть между богатыми и бедными продолжала увеличиваться. За сверкающими московскими фасадами свирепствует нищета, только мэр российской столицы Юрий Лужков прогнал с улиц нищих, бомжей и беспризорных детей. В этом смысле Москва сегодня действительно большая потемкинская деревня. Нищета становится в России поистине безграничной там, где у населения уходит почва из-под ног, где деградировали бывшие промышленные города, где вымирают десятки тысяч деревень, где приходит в упадок инфраструктура, школы, больницы и где большинство населения при слове “демократия” думает только о невыплаченной зарплате, хаосе и нищете.
Продолжается также разрушение системы здравоохранения России, стране нечего противопоставить новым эпидемиям, таким как СПИД. По темпам распространения этой болезни Россия опережает все другие страны мира. Драматическим следствием продолжающегося социального кризиса стало уменьшение численности населения России: за 12 лет численность населения сократилась на 3 миллиона человек. Средняя продолжительность жизни мужчин в России установилась на отметке 58 лет; СПИД, туберкулез и вечный алкоголизм наносят большой урон дееспособности поколения 20-30-летних, от которых зависит будущее страны. Последствия можно увидеть уже сегодня: в борьбе за экономический рост, развитие регионов и освоение богатых полезными ископаемыми областей Сибири и Дальнего Востока наблюдается хронический недостаток рабочей силы.
Опасность представляет собой также и “дигитальная (цифровая) пропасть”, разделяющая Россию изнутри. Хотя число пользователей Интернета в 2003 году, достигнув 11,5 миллионов человек, наконец-то перешагнуло 10%-ый рубеж, но даже при этих показателях Россия все еще, согласно статистике, далеко отстает от всех европейских стран и лишь чуть-чуть опережает Аргентину и Бразилию. Правительство выделило 2,4 миллиарда долларов на восьмилетний план по содействию проекту “Электронная Россия”, но пока сложно сказать, поможет ли это модернизировать неповоротливый бюрократический аппарат страны. Официально значится, что каждый месяц регистрируются 35000 новых пользователей российской сети. Но факт остается фактом: большинство российского населения все еще не может найти “подключения” к “новой России”. Поэтому не случайно исследование, проведенное Фондом им. Ф.Эберта в прошлом году, показало глубокую неудовлетворенность большинства населения социальной ситуацией в стране: свыше 80% россиян не видели никаких улучшений после вступления в должность Президента Путина, будь то ситуация на рынке туда, в сфере безопасности или борьбы с коррупцией.
Глубокие трещины в новом фасаде России становятся заметными, когда Путин, выступая перед Думой, в своем обращении к российскому народу заявляет о том, что он “создаст устойчивую демократию, где будут в полной мере обеспечены права человека, гражданские и политические свободы”. К сожалению, действительность выглядит иначе: именно во время его правления опасным образом регрессировали важные демократические институты, и были снова подавлены первые ростки гражданского общества.
Президент обещал стране установить “диктатуру закона”, но правовое государство при Путине не сделало ни шагу вперед. “Дело Ходорковского” только со всей отчетливостью высветило то, что чувствует большинство населения страны: государственный контроль и произвол выросли, механизм “сдержек и противовесов” стал слабее - прежде всего это касается средств массовой информации, юстиции и Думы, которая после выборов в декабре 2003 года стала практически однопартийным парламентом, где демократические (по западным меркам) голоса могут быть только своего рода демократической декорацией. Конечно, в России больше не существует диктатуры, но и более демократичной страна в последние годы не стала.
Слишком сильное государство
Насколько глубока тенденция реставрации, показывают исследования социолога Ольги Крыштановской. 14 лет занимаясь изучением процесса формирования элит в России, она опубликовала тревожные цифры: согласно им, старые кадры из военного аппарата и аппарата безопасности совершили настоящий “марш-бросок” в государственные структуры страны (Кремль, министерства, региональное чиновничество). Сегодня впервые снова стали актуальными и востребованными связи с военными структурами или структурами спецслужб. В эту тенденцию вписывается и то, что военная подготовка снова стала обязательным предметом в российских школах. Ольга Крыштановская говорит о “милитаризации” структур управления - со всеми авторитарными и обращенными в прошлое рефлексами, свойственными этим силам. Несмотря на определенную открытость для международных норм и стандартов, утверждает социолог, одно неискоренимо в этой “милитократии” - стремление контролировать все и вся посредством государства и его бюрократического аппарата.
Эти возрожденные рефлексы контроля находят сегодня свое отражение во многочисленных “управляемых выборах” в России. Уже выборы губернатора Санкт-Петербурга, где на трон была посажена ставленница Путина Валентина Матвиенко, несли на себе отпечаток чего-то призрачного. Что должны сказать люди, если Президент сам нарушает Закон о выборах и открыто поддерживает свою фаворитку? Поскольку аналогичным образом настроены и средства массовой информации, то предвыборная думская борьба в декабре 2003 и перевыборы Путина в марте 2004 года несли в себе нечто виртуальное - не говоря уже о референдуме относительно новой Конституции Чечни или выборах Президента Чеченской республики в октябре 2003 года, которые были абсолютным фарсом. Кто бы мог подумать, что несколько лет спустя после демократического подъема в России вновь станет актуальной классическая поговорка советских времен - в несколько переформулированном виде: “Они делают вид, что нас представляют, а мы делаем вид, что их выбираем”.
Еще четче проявляется путинская “управляемая демократия” в средствах массовой информации. От подъема периода гласности осталось удручающе мало. Как раз к думским выборам был закрыт последний независимый общенациональный телевизионный канал ТВС, который был заменен спортивным каналом. Даже Конституционный суд России подверг критике сомнительный закон о поведении СМИ в выборной борьбе. Тем самым все общероссийские каналы снова находятся под контролем государства, что при всем их тематическом разнообразии отчетливо бросается в глаза. Официозные программы новостей во многом напоминают “остальгию” в чистом виде (так называют ностальгию восточных немцев по жизни в бывшей ГДР/ прим. пер.). Давление на критически настроенных журналистов усиливается. Частные средства массовой информации - номинально в масштабах всей России 80% информационных лицензий находятся в частных руках - стали более услужливыми и лояльными по отношению к государству. Немногие оставшиеся независимые газеты, которые еще выходят, читаются только в Москве; интернетом, по максимуму отражающим многообразие мнений, пользуется лишь незначительная часть населения. Каким образом в таких условиях должна сформироваться критически мыслящая и информированная общественность? Ведь в эпоху путинизма, как показывает взятие государством под свой контроль независимого Центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), публичное выражение различных точек зрения и многообразие мнений, к сожалению, более не являются ценностью.
На какие ценности опирается в таком случае “укрепившаяся Россия”? Гражданские права и права человека, которых людям на протяжении столетий не хватало больше, чем чего-либо другого, практически не получили дальнейшего развития, несмотря на то, что все на словах клянутся в верности им. Даже сам Путин говорит об “огромной пропасти между конституционно гарантированными правами и реальными возможностями людей”. В последние годы в стране возникли сотни тысяч негосударственных организаций, но российское гражданское общество остается довольно чахлым созданием.
Тем трагичнее представляется то обстоятельство, что войны в Чечне и события 11 сентября 2001 года так быстро снова выхолостили эти хрупкие демократические права. Путин не стесняется хвалить внутреннюю спецслужбу (ФСБ) как вектор российской демократии, но действительность выглядит по-иному: под прикрытием борьбы с терроризмом радикальным образом выросли произвол, коррупция и ненависть к иностранцам среди сил милиции и органов безопасности. Облавы на “черных” (выходцев с Кавказа и из Центральной Азии) стоят в повестке дня; однако жесткую руку аппарата чувствуют и другие политические группы, прежде всего активисты-экологи. Плачевно обстоит дело с условиями приведения приговора в исполнение и ситуацией в тюрьмах, которую можно назвать невыносимой и безнадежной, не говоря уже о все еще катастрофическом положении с правами человека в армии. Сердцевиной гражданского самообновления России могла бы стать военная реформа, так считают многие правозащитники, но и здесь у Путина до сих пор не видно заметного прогресса.
Общность ценностей
Все это означает одно: путинский аппарат снова все больше опирается на контроль, осуществляемый государством. Путинская “управляемая демократия” вновь правит страной “сверху”, без участия общества, без привлечения граждан собственной страны как важнейшей силы ее модернизации и укрепления. В России нет традиции доверять изменениям “снизу”, недостаточно развито и мышление в подобных категориях. То, насколько слабы демократические корни и в самом населении, показывают недавние опросы: в одном из обследований, проведенных для Всемирного экономического форума (октябрь 2003 года), 61% населения полагал, что процветающая экономика - это основная задача правительства. Только 13% сказали, что самое главное - это укрепление демократии. В 1991 году было по-другому, тогда 51% россиян отдавал предпочтение демократическому правительству. “Что касается всех значимых демократических институтов, то Путин не усилил, а ослабил Россию”, - считает американский эксперт по России Михаэль Макфаул.
Это создает озабоченность в отношении будущего России, равно как и в отношении Европы, которая стремится к партнерству с Россией на основе общности ценностей, а также при обращении к мусульманскому миру. При всей важности для Запада борьбы с терроризмом и экономического сотрудничества с Россией - это все же не все. Без наличия общности ценностей развитие отношений всегда имеет границы. Если в России нарушаются принципы правового государства и права человека, то Запад не может смотреть на это сквозь пальцы. Он должен четко выразить свое отношение. Поскольку тот, кто смотрит сквозь пальцы, компрометирует собственные ценности. Это не поможет россиянам, не будет пользы от этого и для Президента Путина.
Мы хотим помочь России - и Путину - в деле модернизации страны. Мы хотим видеть Россию стабильной страной, с которой у нас складываются хорошие, добрые отношения. Но мы хотим также видеть Россию свободной, демократической страной, где существует правовое государство. При всей симпатии к нашему партнеру России, к ней должны применяться те же критерии, которых мы придерживаемся всегда и везде. Не должно быть исключения из правила.
Яспер Вик,
1-ый Секретарь Политического департамента
Германского Посольства в Москве
Статья отражает исключительно мнение автора.
Партии в путинской России:
движение вспять, к однопартийной системе?
Если судить по результату прошедших 7 декабря 2003 года выборов в Государственную Думу, то они должны считаться горьким поражением в процессе построения многопартийной системы в России: многопартийная система живет конкуренцией между политическими партиями и идеями, которые они представляют, однако новая Дума вряд ли сможет выполнить свою функцию площадки политического соревнования. Сформированная пропрезидентской партией “Единая Россия” фракция большинства слишком мощна, а вес политических конкурентов слишком незначителен. Численность коммунистов “сжалась” до 52 мандатов, и остается лишь выждать и посмотреть, действительно ли возьмут на себя роль оппозиции блок “Родина” и либерал-демократическая партия Владимира Жириновского. Можно ли на основании этого утверждать, что эксперимент с партийным плюрализмом в России потерпел фиаско? Или делать вывод, что страна повернула вспять, в направлении диктатуры одной партии?
Думские выборы показывают прежде всего слабость российских партий в целом, так как победу на выборах одержала не партия, а сам Владимир Путин. “Вместе с Президентом” - так звучал выборный слоган “Единой России”, и только выступление Путина на съезде этой партии в сентябре 2003 года позволило ей за три месяца до выборов стремительно улучшить свои результаты по опросам общественного мнения. Именно потому, что Путин - в отличие от своего предшественника Бориса Ельцина - пользуется большим одобрением и поддержкой населения, “партия власти” впервые в истории новой России смогла выиграть выборы.
При этом, собственно, “Единой России” с ее 37,6% голосов и 104 прямыми мандатами чуть-чуть не хватило для абсолютного большинства в новой Думе. Только после того как многие независимые или избранные по одномандатным округам от малых партий депутаты примкнули к “Единой России”, численность представляемой ею фракции превысила 300 человек и стала составлять две трети российского парламента. Таким образом, для некоторых депутатов близость к власти представляется важнее демократического контроля и соревновательности идей. К фракции это относится в той же мере, как и к самой партии. Не случайно “Единая России” и более чем два года спустя после своего основания не может избавиться от ярлыка “выборного блока”, ориентированного на Президента, руководимого за счет административного ресурса и не имеющего собственной социальной базы. Даже лидеры пропрезидентской партии, такие как Председатель Комитета Госдумы по труду и социальной политике Андрей Исаев, говорят о “протопартии”, которая еще только должна стать настоящей партией, для чего необходимы работа над программой и создание локальных структур (1). “Яблоко” и “Союз правых сил” - партии, ориентированные на западный образец демократии и плюрализма, - не сумели преодолеть 5%-ый барьер. “Яблоко” было представлено в Государственной Думе в течение трех легислатурных периодов, начиная с первых выборов в Госдуму (хотя его вес в российском парламенте был весьма скромным - от 5% до 10%); тем самым партия Г.Явлинского являлась частью консолидирующейся партийной системы.
Вместо этого созданный Кремлем в кратчайшие сроки, возникший словно из-под земли антилиберальный блок “Родина” набрал сразу 9% голосов избирателей и тем самым получил пропуск в Государственную Думу. Блок вышел на выборы как гетерогенное образование, сплоченное одним - общим отвержением пути, пройденного Россией за последние 10-15 лет. Его неожиданно высокий результат еще раз подтвердил мнение тех “политтехнологов” московской пиар-сцены, которые полагают, что в России успех на выборах обеспечивается прежде всего при помощи денег, доступа к средствам массовой информации и пары “креативных” идей. Вследствие этого можно отказаться от долгой, кропотливой и трудной работы по строительству политических партий, да и от партий вообще как связующего звена, своего рода “шарнира” между государством и обществом.
Недостатки партийной системы
Если в Германии часто жалуются на чрезмерную силу политических партий, то для России - во всяком случае, до сих пор - справедливо обратное утверждение: партии практически не имеют социальной базы, срок их существования непродолжителен, их сложно различить по программным установкам, они практически не воспринимаются населением всерьез (2). Организационная и содержательная слабость политических партий компенсируется во время предвыборной борьбы многочисленными политическими консалтинговыми структурами, которые на короткое время создают имидж политикам и партиям.
В России до сих пор содержательные и концептуальные импульсы для формирования политической линии исходят не столько от политических партий, сколько от неформальных органов, среди которых - так называемое “экспертное сообщество”. Каждую неделю представители научных институтов, политических консультативных фирм, фондов и стоящих за ними экономических групп встречаются для проведения “совещания экспертов”, обсуждают актуальные и стратегические вопросы и приходят - насколько это возможно - к результатам, которые могут быть использованы Кремлем. Таким образом, ничтожна мала доля того, что называется соревнованием идей и достижением баланса интересов между партиями и избранными политиками, и тем сильнее соревновательность и поиски компромиссов среди “экспертов” и лоббистов на уровне более или менее закрытых “кружков”, что происходит, однако, без какого бы то ни было демократического контроля и легитимации. Кроме того, “эксперты” выполняют еще одну важную функцию - “транспортировку” решений и политических инициатив Кремля в средства массовой информации и тем самым - донесение их до общественности.
Однако создается впечатление, что Путин хочет покончить с этой “византийской” практикой, доведенной до совершенства при бывшем руководителе Администрации Президента Александре Волошине (ныне отправленном в отставку) (3). Бросается в глаза, с какой последовательностью и настойчивостью призывает Путин к усилению политических партий, например, в своем ежегодном Послании Федеральному Собранию Российской Федерации от 23 мая 2003 года: “Только повседневная связь государства и общества, которую могут и должны обеспечить крупные партии, способна уберечь власть от совершения серьезных политических ошибок”. 12 февраля 2004 года, в начале своей предвыборной президентской кампании, Путин высказался за “цивилизованную политическую конкуренцию” и связал это с требованием создания “влиятельных крупных политических партий, партий, пользующихся авторитетом и доверием граждан нашей страны”(4).
То, что это не просто слова, показывает большое количество законов, и в первую очередь закон “О политических партиях”, которые вступили в силу во время первого президентского срока Путина и цель которых - консолидация партийной системы. Были не только повышены требования к регистрации политических партий, не только наличие региональных отделений партий более чем в половине субъектов Российской Федерации было названо необходимым условием их регистрации, но еще важнее, что отныне в политическом соревновании с движениями и другими общественными организациями партии занимают особую позицию - правовое положение, сравнимое с тем, которое существует в Германии.
Так, впервые на выборах в Государственную Думу в декабре 2003 года только партии имели возможность выступить самостоятельно с единым списком. Другие общественные организации могли принять участие в выборах только в союзе с политическими партиями в рамках выборных блоков. Далее, при регистрации кандидатов для участия в президентских выборах от необходимости сбора двух миллионов подписей освобождались те, кто - как коммунист Николай Харитонов и кандидат от ЛДПР Олег Малышкин - были выдвинуты партиями, имеющими свои фракции в Государственной Думе. Начиная с думских выборов - 2003 партии, набравшие более 3% голосов, получают государственную поддержку - хотя и весьма скромную - в размере 50 копеек (примерно 1,5 цента) за каждый избирательный голос ежегодно.
Ответственность - на “Единой России”
Если сравнить высказывания ежегодного Послания Президента России Федеральному Собранию Российской Федерации от мая 2003 года с реальным результатом выборов в декабре, то возникает мысль, что Путин, подчеркивая роль “сильных партий”, имел в виду одну-единственную, поскольку лишь “Единая Россия” - при всех структурных недостатках - вышла усилившейся из выборной кампании-2003 и целенаправленно стремится к дальнейшему развитию: был основан фонд партии, есть подвижки в политико-образовательной работе, создаются региональные структуры, активизируется работа с молодежью. И в этом “Единая Россия” также отличается от прежних “партий власти”: там предвыборная активность сменялась застоем, маргинализацией и - через какое-то время - роспуском партии.
Однако сила “Единой России” не должна действовать принудительно и постоянно как фактор, вытесняющий конкуренцию и устанавливающий монополию. Напротив: в лице Путина Россия имеет президента, который впервые вопреки всем обычаям занялся всеми перипетиями партийного ландшафта и встал на сторону определенной политической партии. Этим нарушением табу Путин дал толчок долгосрочному процессу, в финале которого - несмотря на поражение на думских выборах - тем не менее может возникнуть многопартийная система в России.
Из признания Путиным своей симпатии к определенной политической партии, а также из того очевидного факта, что “партия власти” имеет большинство в Думе, следует: “Единая Россия” впервые в десятилетней парламентской традиции России становится партией, которая берет на себя ответственность за политический курс страны. При этом западному читателю программа “Единой России” может показаться бледной, невыразительной и нерелевантной. Однако для ее позиционирования на российской внутриполитической сцене, где еще живы социалистические реминисценции, весьма знаменательно провозглашение лозунга “современной и прозрачной рыночной экономики” и определение “экономического роста как фундаментального средства для разрешения многочисленных проблем страны” (5). В европейском контексте “Единая Россия” стремится к получению статуса наблюдателя в Европейской народной партии (ЕНП).
Сам Путин оценивает “Единую Россию” как партию “правого центра” и требует от нее последовательной парламентской поддержки при проведении в целом либеральной экономической политики. Конкретно это означает - если следовать словам самого Путина (6): принципиальное признание рынка и частной собственности, повышение конкурентоспособности на международной арене, ограничение функций государства рамочной функцией обеспечения порядка, а также сокращение государственных льгот - мера, которая отнюдь не является популярной. Важнейшая социально-политическая цель - преодоление бедности - должна быть достигнута не за счет перераспределения, а посредством экономической эффективности и удвоения внутреннего валового продукта.
Однако в той мере, в какой партию можно идентифицировать с политическим содержанием и соответствующими законопроектами и оценивать ее работу как успешную или провальную, открывается и “лазейка” для политической конкуренции, обозначенной Путиным термином “левоцентристская” (7). Самое позднее на следующих выборах в Государственную Думу - если они будут происходить по более или менее демократическим правилам игры - избиратель должен получить возможность оценить политику реформ, действительно проводимую в последние четыре года. То, что для нас, немцев, является демократической нормой, стало бы для российского парламентаризма чем-то совершенно новым.
В настоящее время политическая конкуренция в Думе слаба. Когда речь пойдет о программных альтернативах, то их следует ожидать, скорее всего, от коммунистов, представленных в Госдуме 52 депутатами, и от фракции “Родина”, которая насчитывает 36 человек. Однако уже сейчас множатся - и отчасти противостоят друг другу - инициативы, консолидирующие левоцентристские, национально-патриотические силы в том числе и за пределами парламента.
При этом “левоцентристский” (например, разработанный на основе выборной платформы блока “Родина”) проект, представляющий собой альтернативу правоцентристской ориентации “Единой России”, предусматривает вмешательство государства в экономические процессы в качестве их регулятора, активное содействие развитию отдельных отраслей промышленности и сектора высоких технологий и предоставление социальных гарантий гражданам. Таким образом, “социальный вопрос” решается преимущественно не посредством экономического роста, а за счет вмешательства государства в экономическую политику и государственного регулирования - требование, которое может стать чрезвычайно актуальным, например, в случае падения мировых цен на нефть и снижения темпов экономического роста.
Время покажет, существует ли по отношению к в целом либеральному экономическому курсу Кремля также серьезный потенциал для модернизации “справа” (по российской классификации) от “Единой России”. Во время думской выборной кампании “Яблоко” и “Союз правых сил”, несмотря на относительно близкую политическую ориентацию, сражались друг против друга и тем самым несут часть вины за свое поражение на выборах. Между тем общее фиаско на выборах уже продемонстрировало свой “лечебный эффект” в том смысле, что сейчас “Яблоко” и СПС - по крайней мере, в некоторых регионах - выступают единым фронтом на выборах в областные и/или городские органы власти.
Правильное определение политического вектора
Итак, политическая конфигурация при ближайшем рассмотрении оказывается более открытой, чем это могло бы показаться при первом взгляде на нынешнее соотношение сил в Государственной Думе. Сползание в направлении “диктатуры одной партии” прорисовывается столь же мало, как и движение в направлении процветающего партийного плюрализма. Тем большее значение для прорыва в деле создания многопартийной системы в России будет иметь определение правильного вектора развития к началу второго президентского срока В. Путина.
Развитие многопартийности в значительной степени зависит от развития российских средств массовой информации. Для политического соревнования партий жизненно необходимо наличие возможности трансляции своей платформы через СМИ и - в особенности - взвешенное ее отображение на телевизионных каналах, осуществляющих вещание по всей России. Поэтому центральное значение имеет рекомендация Заключительного отчета ОБСЕ по результатам наблюдения за ходом выборов в Государственную Думу в декабре 2003 года по созданию общественно-правового телерадиоканала, делающего ставку на непартийную и взвешенную информацию (8).
Особое внимание следует уделить также судьбе политических партий в регионах, поскольку в будущем - в соответствии с новым законодательством - все областные парламенты минимум наполовину будут избираться по партийным спискам. После своего поражения на думских и неучастия в президентских выборах либеральные партии “Яблоко” и “Союз правых сил” получают на региональном уровне шанс для возрождения - возможно, это будет объединение в рамках демократического союза. Основанная на базе блока “Родина” левоцентристская партия также должна проявить себя прежде всего на региональных выборах.
Вдобавок к этому: финансирование партий необходимо поставить на солидную и прозрачную основу. Первый шаг сделан осуществляемыми в настоящее время текущими выплатами государства, даже если сама партия-победительница “Единая Россия” может рассчитывать на ежегодную дотацию лишь в размере 325 000 евро. Во всяком случае, государство должно - по аналогии с германской системой финансирования политических партий - поощрять не только результат выборов, но и каждый рубль, полученный посредством членских взносов или пожертвований, соответствующими дополнительными платежами или возможностями для спонсоров партий списывать часть доходов, уменьшая тем самым сумму налогообложения. Это могло бы дать важные импульсы для создания солидных членских структур, регулярного взимания членских взносов, а также для большей прозрачности спонсорских пожертвований.
В последние годы фонды германских политических партий внесли важный вклад в строительство партийной системы России. Многие законодательные нормы, вступившие в силу в последние годы, основываются на германском опыте, которым делились фонды. Результат думских выборов и, в особенности, фиаско либеральных партий не должны привести к отказу от этого пути, поскольку это означало бы упустить возникающий из новой ситуации шанс для строительства многопартийной системы. В большей степени речь должна идти о том, чтобы распространить и другие программы сотрудничества - например, предложенную Комиссией ЕС программу ТАСИС, - на содействие процессу становления партийного плюрализма.
Одновременно с этим смещаются акценты в сотрудничестве: фондам нужно будет еще активнее, чем прежде, заниматься работой в масштабах всей России. Возможность составить представление о политической системе Германии должны иметь не только крупные московские партийные деятели, но и пресс-секретарь или казначей регионального отделения “Яблока” в Ростове или руководитель выборных кампаний СПС в Иркутске. Их задача - в течение нескольких дней или недель внимательнейшим образом наблюдать за работой партийных активистов на уровне местных, районных и земельных организаций германских партий и, переосмыслив этот опыт, внедрить его у себя дома. Как только консолидация новых левоцентристских сил обретет конкретные формы, следует оказать поддержку и им.
Германские фонды правильно поступают, не обходя стороной предложениями о сотрудничестве пропрезидентскую партию “Единая Россия”. Все же следует отдать должное этой партии: она - если посмотреть на общенациональные партийные структуры - разрушила монополию Коммунистической партии. “Единая Россия” находится в состоянии строительства - при всей открытости и отдельной неуверенности задействованных лиц в конечном результате, поскольку часто отсутствуют конкретные представления и образцы того, как должна работать современная политическая партия.
При этом именно “Единая Россия” очень интересуется Германией. Ведущие представители партии, например, секретарь Генерального совета Валерий Богомолов, часть своей жизни провели в Германии или, соответственно, в бывшей ГДР, и рассматривают Германию в качестве образца. Олег Морозов, которого можно назвать одним из предтечей партии, в 80-е годы, будучи студентом, учился в Боннском университете, а в последние годы руководил российско-германской межфракционной парламентской группой в Государственной Думе. Тем выше шанс исправить некоторые искаженные представления о ситуации в Германии посредством последовательного и структурированного сотрудничества.
Интерес Германии к демократическому процессу в России не может замыкаться на судьбе одной партии или одного определенного политического течения. Ядром сотрудничества должен стать структурный подход, который - если это возможно - нужно ориентировать на цели российской политики в целом: Путин высказался за создание многопартийной системы. Следует поймать его на слове и предоставить в распоряжение молодой российской демократии при осуществлении этой реформаторской цели всю сокровищницу нашего опыта.
Примечания
1 Андрей Исаев на “гражданских дебатах” (9.12.2003) (Фонд эффективной политики, Москва), см.: <.org>.
2 О слабости политических партий, в частности, о дефиците поддержки в регионах ср.: Grigirij V. Golosov, The Vicious Circle of Party Underdevelopment in Russia: The Regional Connection, in: International Political Science Review, Bd. 24/4, (2003), S. 427–444.
3 Ср.: Алексей Кудрин. Byzantium ist over, в: The Moscow Times, 4.11.2003, S.1.
4 Высказывания Путина можно найти на: <2004.ru>.
5 См. предвыборную программу “Единой России” на
6 Прямая линия с Президентом Российской Федерации В.В.Путиным от 18.12.2003 (ответы Путина на вопросы граждан в прямой телевизионной трансляции).
7 Там же.
8 OSCE/ODIHR Election Observation Mission Report, Warschau, 27.1.2004, S. 28.