Как неразделимы природа и жизнь, в широком смысле слова, так и охота неотделима от природы

Вид материала

Рассказ

Содержание Спасите наши души Охота на рябчиков с манком

Подобный материал:

• Вирусы и антивирусы, 167.44kb.
• Переход от средневековья к Ренессансу, 223.5kb.
• Урок 21. Мир природы в поэзии А. А. Фета и Ф. И. Тютчева, 763.29kb.
• 1. Понятие управления. Природа и характерные черты управления. Управление, 7391.42kb.
• А. И. Солженицын «Крохотки», 730.85kb.
• Задания к теоретической части программы (разработала: Оскирко С. А.) Предмет и задачи, 130.37kb.
• Рон Рубин. Стюарт Энри Гоулд Бизнес в стиле дзен, 1180.24kb.
• Оценка сочинений и изложений, 132.6kb.
• Стюарт Энри Гоулд Рон Рубин Бизнес в стиле дзен Практическое руководство, 1552kb.
• Дмитрий Иванович гениальный русский химик, физик и натуралист в широком смысле этого, 419.06kb.

СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ

Это случилось тринадцатого февраля 196. . . года. Я точно запомнил эту дату. Тринадцатое число каждого месяца у нас называли «Днём артиллериста». В этот день мы, офицеры соединения, в котором я служил, получали ежемесячное денежное содержание. В том году тринадцатое февраля было воскресенье.

Февраль – лютень – всегда славился крепкими морозами, а в Прибалхашье ещё и сильными ветрами. Ветры здесь часто ломают лёд, ледяные поля наползают друг на друга, образуя торосы. Лёд на Балхаше порой достигает толщины в один метр, и торосы являются серьёзным препятствием для автотранспорта.

В тот год зима капризничала: морозы сменялись оттепелями необычными для среднего Казахстана. Но, как говорится, «Охота пуще неволи!» Что может остановить настоящего охотника на пути к его заветной цели – хорошей охоте!

На это воскресенье мы с друзьями наметили поездку за зайцами и фазанами на юго-восточный берег Балхаша на мотоцикле. Тяжёлый мотоцикл с коляской имеет ряд преимуществ перед автомобилем. С одной стороны его двигатель позволяет с успехом преодолевать торосы и солончаки с трёхсоткилограммовым грузом, с другой – он достаточно лёгок, чтобы трое молодых и сильных мужчин могли, в случае необходимости, перетащить его на руках через неожиданное препятствие. Очевидно, чтобы совершить поездку на мотоцикле в сто-двести километров в двадцатиградусный мороз, да ещё при степном обжигающем ветре, нужно быть соответствующим образом экипированным. Поверх армейского обмундирования надевается ватная телогрейка и такие же брюки, затем овчинный полушубок или шуба. На ноги – валенки большого размера, на голову – шапка, завязанная под подбородком. Воротник полушубка поднимается и застёгивается на часто пришитые крючки так, что свободными остаются только глаза. На руки –брезентовые, с меховыми вкладышами рукавицы, связанные тесьмой, которая пропущена через рукава полушубка. В случае необходимости, рукавица сбрасывается с руки и остаётся висеть на тесьме. В такой экипировке можно и ездить на мотоцикле и просидеть несколько часов над лункой на зимней рыбалке. Холода не замечаешь, если дополнительно за пазухой греется бутылка «Москванына»-казахской водки.

Задолго до рассвета я заезжаю за друзьями, и мы с минимальным запасом продовольствия, рассчитанным на один день, спускаемся с надёжного берега на ледовую дорогу. Ещё абсолютно темно – город спит. Горят только фонари освещения улиц. Мы надеемся к рассвету пересечь Балхаш, затем по рукаву реки Или – Иру подняться до открытых заячьих полей. Поискать там зайцев, а на обратном пути к месту стоянки, в редком прибрежном камыше, надеемся встретить фазанов.

В это утро стоял лёгкий морозец и почти полное безветрие. Ничто не предвещало неприятностей. Встречающиеся торосы мы своевременно замечали в свете фары, притормаживали и благополучно преодолевали, благодаря мощности двигателя и нашей мускульной, а миновав очередное препятствие, усаживались и продолжали путь.

Возбуждённые физической нагрузкой и ожиданием охотничьей удачи, достигли противоположного берега Балхаша, Нашли поворот в нужный нам рукав Или и только теперь обратили внимание на то, что сильно потеплело. Остановились, сняли полушубки и ватные брюки, оставшись в хлопчатобумажном обмундировании, телогрейках, шапках и яловых сапогах. Поднимаясь вверх по реке, с удивлением увидели воду поверх льда. Ответа на эту загадку не нашли, да и не очень-то его и искали. Солнце яркое, погода тёплая, настроение самое радужное – вперёд на заячьи места!

Часам к десяти утра добрались до намеченного места. Остановились. Используя коляску мотоцикла в качестве стола, позавтракали и, выстроившись в цепь, двинулись на поиски зайцев. Зайцы кормятся в низкорослых, колючих кустах и нужно быть настороже, подходя к каждому. Не пуганые зверьки подпускают близко, стрелять приходится в основном в угон, по ушам, кажущимся розовыми в лучах солнца. Охота выдалась не слишком удачной. Пройдя километров, пять по рыхлой солончаковой почве, изрядно устав и взяв пару зайцев, я предложил друзьям возвращаться. Что-то меня тревожило. Слишком подозрительным было такое резкое и сильное потепление. Во время ходьбы нам пришлось даже снять ватники. Хотя время ещё позволяло, друзья поддержали меня. Мы повернули к месту, где оставили мотоцикл. Прошли берегом реки, поняли нескольких фазанов, но далеко. Что-то, видимо, тревожило и зайцев и фазанов.

Была середина дня, солнце ярко светило, дул слабый ветерок и было тепло как будто сегодня не тринадцатое февраля, а тринадцатое апреля.

Перекусив, тронулись в обратный путь. Солончаковая дорога с утра сильно раскисла. Мотор мотоцикла ревел и с трудом тянул нас по «густому киселю». С большим трудом выбрались на речную ледовую дорогу, почувствовали некоторое облегчение. Однако радость наша оказалась преждевременной – ветер стал ощутимо усиливаться и в течение короткого времени превратился в ураганный. Он дул нам навстречу, затрудняя наше продвижение вперёд. На льду образовался слой воды, толщиной в три-пять сантиметров. Вода из-под переднего колеса мотоцикла доставалась в основном мне – водителю. Она заливала свечи зажигания, мотор стал работать с перебоями, а затем и совсем заглох. При сильнейшем ветре приходилось вывёртывать свечи, сушить их и снова заворачивать. После этого двигатель заводился, но через несколько километров пути он снова глох. Так продолжалось несколько раз. Наконец мы выбрались из реки Или на лёд Балхаша. Здесь ветер был ещё сильнее, а на льду – больше воды. Стало ясно, что где-то впереди ветер порвал лёд и гонит воду из полыньи по поверхности.

Тревожило ещё и то обстоятельство, что за весь день мы не встретили ни одного человека, ни одной машины: ни встречной, ни попутной. Ни помощи, ни даже сочувствия ожидать не приходилось. Совершенно мокрые в борьбе со стихией мы не чувствовали холода. Но приближалась ночь, а вместе с ней и мороз. Ни обсушиться, ни укрыться нам негде. Мы одни на бескрайнем ледяном поле. Ближайший населённый пункт – наш город, не менее чем в пятидесяти километрах.

Начали одолевать панические мысли. Что делать? Вернуться на ближайший берег, но там поблизости нет никакого жилья, а камыш – плохое топливо и укрытие. Бросить мотоцикл и идти пешком? До города далеко, дойдём ли, не замёрзнув? Впереди, возможно, проходит широкая трещина. Неизвестно какой она длины и неизвестно, куда мы выйдем, если пойдём вдоль неё. Места здесь безлюдные, помощи можем не найти и там.

На наше счастье неожиданно нас догоняет ГАЗик. Он останавливается около нас. Оказывается: двое офицеров из нашего соединения тоже ездили на охоту, но случилась поломка двигателя, и они задержались. Для нас это было большое везение. Моих пассажиров взяли в машину. У шофёра нашлась старая плащ-накидка, её отдали мне. Мотоцикл взяли на буксир и, таким образом, тронулись в сторону города. Конечно, через несколько минут накидка была совершенно мокрой, вода с неё затекала мне в сапоги, но главное – мы двигались. Я сжался в комок, напряг мышцы всего тела, чтобы меньше мёрзнуть, пригнулся за лобовым стеклом мотоцикла и всё внимание сосредоточил на стоп-сигналах буксирующей меня машины. Шофёр, понимая, что я на мокром льду быстро затормозить не смогу, обещал перед торможением предупреждать меня частым морганием стоп-сигналами. Так мы и двигались около часа, иногда почти останавливаясь, чтобы преодолеть торосы.

Вдруг машина довольно резко затормозила, я с трудом успел отреагировать, чтобы объехать её, и остановился только благодаря буксировочному тросу. Дорогу впереди пересекла широкая трещина. Вода плескалась о края льда, заливая его. Трещина уходила влево и вправо, насколько хватало видимости.

Вечерело, начало подмораживать, ветер несколько стих. Он уже не ураганный, но достаточно сильный. Начало темнеть, стали различимы огни нашего города. До него не больше десяти километров, но непреодолимое препятствие преграждает нам путь. Решаем произвести разведку: проехать несколько километров на машине влево, на юг, в направлении ближнего берега, а затем вправо, на север. Меня с мотоциклом оставили на дороге, машина ушла. Через полчаса разведчики возвращаются: оказывается полынья проходит вдоль берега. Бросить меня одного и ехать дальше, до суши, они не решились. Вправо до берега километров шестьдесят. Скорее всего, трещина имеет такую же длину и упирается в дальний берег. Эту версию подтвердили пассажиры «Москвича», подъехавшего с севера на огни нашей машины. Они обследовали северное направление.

Стоим на дороге у полыньи: теперь уже человек десять с двумя машинами и мотоциклом. Постепенно к нам подтягивается ещё несколько машин и мотоциклов. На них подъехали любители рыбной ловли. Они блеснили судаков, проверяли свои донки и сети и тоже вовремя не среагировали на поднявшийся ветер.

С наступлением темноты мороз усиливается, он сковывает воду на поверхности льда. У нас под ногами теперь настоящий каток. Передвигаться можно только с пешнёй, удерживаясь на льду с её помощью.

Видя моё бедственное положение, кто-то делится со мной сухой одеждой, но сапоги мои промокли насквозь, других нет. Ничего съедобного не осталось, курева тоже, водку, как известно, охотники обратно домой не привозят.

Кто-то предложил мне забраться в кабину ГАЗика, там всё же теплее, не так достаёт ветер. Залезаю и сижу, сжавшись в комок и клацая зубами. Несмотря ни на что, ночь надо как-то пережить. Утром нас непременно хватятся, будут искать и придут на помощь. Наш бивуак затихает, все втиснулись в машины, в тесноте теплее. Усталые люди задремали.

Ветер свистит во все щели брезентового кузова старого ГАЗика. Сквозь шум ветра, в полудрёме я слышу плеск воды. Мне чудится лето, пляж, ласковая тёплая волна. Прислушиваюсь и мгновенно прихожу в себя. Открываю дверцу и с ужасом вижу полынью и чистую воду в метре от переднего колеса машины. Выскакиваю из машины на лёд и срывающимся голосом изо всех сил кричу: «Спасайтесь!» Люди выскакивают из машин. Ветер окреп, лёд с грохотом ломается, на глазах появляются новые трещины, они быстро растут. Начинается паника, суматоха. Люди беспорядочно мечутся между машинами, не знают, что предпринять. Вдруг в темноте слышится чей-то властный голос: «Заводите технику! Разъезжайтесь подальше друг от друга! Иначе все утонем!» Машины и мотоциклы заводятся и разъезжаются по ледяному полю. Ветер рвёт лёд, большие льдины трещат и разваливаются. Я пытаюсь завести двигатель мотоцикла, но он обледенел и не заводится. Привязываю к мотоциклу, с помощью буксировочного троса, пустую канистру из-под бензина: она как поплавок, укажет место, где он утонет. В коляске – ружья и зайцы, о них я не думаю. На моих глазах переднее колесо оказывается в трещине. Я уже мысленно прощаюсь с мотоциклом. В темноте и неразберихе мои друзья, видимо, никак не найдут меня и не приходят на помощь. Они сидели в другой машине. Наконец, в самый критический момент, появляется Алексей, зовёт на помощь и общими усилиями нескольких человек, вытаскиваем уже наполовину утонувший мотоцикл на льдину. Она совсем маленькая и заметно качается под нашей тяжестью. Перекатываем мотоцикл на её середину и молим Бога, чтобы она не растрескалась. Где-то, в темноте, раздаётся призыв о помощи, бросаемся туда и помогаем спасти ещё один мотоцикл. Затем дружными усилиями выталкиваем на большую льдину не заводящуюся машину.

Ветер ревёт и продолжает крушить лёд. До самого утра бегаем по льдинам и помогаем друг другу перетаскивать технику с ломающихся льдин на уцелевшие. Тут уж не до мокрой одежды и сапог, в которых хлюпает вода! О себе, о том, что можно поскользнуться и упасть в трещину, перебираясь через них в эту ночь много раз, и льдины сойдутся над моей головой, я тогда не думал.

К рассвету ветер несколько стихает. Наше положение стабилизируется. Появляется возможность остановиться и оглядеться. Картина трагическая. В радиусе один-два километра на отдельных льдинах плавает больше десятка машин и мотоциклов. Рядом с ними кучками жмутся измученные, мокрые люди. Вид у всех жалкий.

Собираемся на самой большой льдине на общую сходку. Обсуждаем вопрос: что делать? Теперь отчётливо видно, что трещина прошла параллельно берегу в трёх-четырёх километрах от него. Прибрежный припой не разрушен. Между нами и припоем с километр ломаного льда.

Здесь плавают льдины разного размера. Ветер стих и они неподвижны. На берегу никого нет, никто не спешит нас спасать. Нужно что-то предпринимать самим.

Какой-то смельчак-шофёр предлагает найти к берегу трассу, на которой трещины имеют ширину не более метра, обозначить её людьми и, разогнав машину на сравнительно большой льдине, не останавливаясь, проскочить на прибрежный припой. Смельчака поддерживает большинство присутствующих. Люди измучены и готовы на риск.

Рассыпавшись по ледяному полю, находим такую трассу. Цепочка людей-регулировщиков обозначает путь на такой близкий и заманчивый берег. Там тепло и уют, там можно принять горячую ванну, переодеться, позавтракать и отдохнуть, сообщив начальству о случившемся. Оно человечно и поймёт!

Первый ГАЗик разогнался и, как нам показалось, полетел в сторону ледяного крошева. Мы со страхом, надеждой и восхищением смотрим как шофёр, мастерски маневрируя, преодолевает одну трещину за другой. Вот машина подлетает к трещине, на мгновение зависает над ней, затем слышен удар задними колёсами о противоположный её край и... машина уже на другой льдине. Шофёр, удерживая скорость, поворачивает в сторону следующего регулировщика, ещё прыжок и он уже на следующей льдине и, наконец, на прибрежном припое. Мы все вздыхаем с облегчением – путь на берег проложен! За первопроходцем его уже увереннее преодолевают все остальные машины и мотоциклы.

Теперь я из собственного опыта знаю, что легковая машина и мотоцикл легко преодолевают полыньи шириной до метра. Я хорошо помню, как, разогнав мотоцикл до скорости тридцать-сорок километров в час, вцепившись в руль, летел к первой трещине, затем ощутил три удара: передним, колясочным и задним колёсами и... оказался на другой льдине. Стараясь не потерять скорость, направляю мотоцикл на следующего регулировщика. Ещё три удара колёсами, ещё, ещё... и, наконец, прибрежный припой и берег! Это спасение!

Незабываемы впечатления от той ужасной ночи и радости победы над стихией – победы человеческого духа, коллективизма и товарищеской взаимопомощи. Совершенно незнакомые люди не задумываясь, рискуя собой, бросались на помощь тому, кто в этот момент более всего в ней нуждался. Только благодаря этому в страшных, поистине трагических условиях спаслись люди, и была спасена техника.

Если бы эти люди руководствовались широко пропагандируемым ныне принципом: «Каждый должен заботиться о себе сам», то, вероятнее всего, все бы они тогда погибли!

НА ТЯГЕ

Невдалеке от нашей умирающей псковской деревеньки протекает обычный для здешних мест спокойный лесной ручей, из-за своей тёмной, болотной воды называемый местными жителями чёрным. Поплутав в лесных дебрях, вблизи деревни он появляется на свет божий среди поросшего осокой и тростником заброшенного людьми заливного луга. Весной ручей мощно разливается и затопляет луг, образуя по берегам мокрый кочкарник. Покрасовавшись на виду и миновав стайку молодых белых берёзок, напоминающих застывших в хороводе девушек, в конце луга он снова ныряет в невысокий влажный ольховый лес, перед тем как скрыться, образовав небольшой чистый плёсик. На берегу плёсика разросся густой ивовый куст. С одной стороны по руслу ручья куст прикрывают берёзы, с другой – ольшаник. Неширокий длинный луг окаймляет мрачный хвойный лес.

Типичная картина псковщины не может не радовать глаз человека влюблённого в русскую природу!

Скрытные, лесные кулики-долгоносики в поисках самочек, на апрельских зорях летают обычно над мелколесьем, вдоль опушек леса, просек, ручьёв. Их весенний брачный полёт по определённым маршрутам охотники и называют тягой.

Моё излюбленное место на весенней тяге – ивовый куст на берегу плёсика. Вальдшнепы здесь тянут вдоль ручья. Появляясь из-за вершин деревьев, они плавно проплывают над моей засидкой, предоставляя мне возможность для прицельного выстрела. На утренней и вечерней зорьках вдоль этого лесного ручья совершают свой разминочный моцион и гнездящиеся поблизости утки. Бывая здесь весной, я как бы ловлю сразу двух зайцев: присутствую одновременно и на вальдшнепиной тяге и на утиной зорьке!

В середине ивового куста я вытаптываю небольшую площадку, обламываю разросшиеся за год ветви и получается отличное укрытие. С запада меня дополнительно прикрывают берёзовый, с востока – ольховый лесок.

Сюда я прихожу апрельскими вечерами уже много лет. Прихожу пораньше, часов в семь-восемь, чтобы подготовить скрадок и до начала тяги послушать весенний лес, насладиться сказочной прелестью родной русской природы. Активный полёт вальдшнепов начинается около девяти часов местного времени. Сегодня, приехав из города после продолжительного зимнего отсутствия, я снова здесь. Обновляю и занимаю свой скрадок, заряжаю ружьё, и весь обращаюсь в зрение и слух - сливаюсь с природой, ощущаю себя её частицей.

Весенний лес полон птичьего гомона. Вот свою звонкую красивую песенку пропел красногрудый зяблик, незатейливую, более тихую и нежную исполнила невзрачная овсянка; откуда-то слева слышится чистый, громкий, сочный голос чёрно-жёлтой иволги, очень напоминающий свист человека; обсуждая свои птичьи проблемы, тарахтят большие серые дрозды-рябинники; кукует всем известная пророчица-кукушка, на разные голоса попискивают большие синицы и хохлатые лазоревки. Я весь растворяюсь в этих звуках, чувствую себя перенёсшимся в далёкую юность.

Постепенно лес затихает, птичий концерт заканчивается. Как занавес на землю медленно опускаются сумерки. К девяти часам постепенно смолкают зяблики, где-то невдалеке, повозившись в ветвях и устроившись на ночлег, затихает большой серый дрозд, затем и зорянка прощается с уходящим днём, воздаёт ему последнюю на сегодня хвалу.

Солнце медленно, торжественно опускается за верхушки деревьев. К ночёвке готовятся нежные подснежники. Они сворачивают свои цветочки-звёздочки, опускают головки и становятся похожими на поникшие белые колокольчики. В полумраке слышны только громкие голоса певчих дроздов и иволги. Они завершают дневной лесной концерт - замолкают последними.

Теперь в наступившей тишине легче улавливается голос приближающегося вальдшнепа. В ожидании сердце моё постепенно возбуждается, начинает биться быстрее, просыпается дремлющая во мне многие десятилетия охотничья страсть, предчувствие наступления момента истины. В полёте вальдшнеп издаёт характерное: «хорр, хорр, хорр... …цик!» Хорканье лесного кулика очень напоминает голос лягушки недавно очнувшейся от зимнего сна, но когда раздаётся специфическое пронзительное «цик!» – сердце охотника вначале замирает, а затем начинает бешено биться, дыхание становится прерывистым и частым, руки крепче сжимают холодное ложе ружья. Он весь отдаётся первобытной охотничьей страсти. А вот, наконец, появляется и сам виновник торжества. Его силуэт, приближаясь, замелькал среди деревьев.

В темнеющем небе вальдшнеп напоминает большую ночную бабочку. У него короткие тупые треугольные крылья и плавные замедленные движения. Он как бы плывёт в прохладном густом вечернем воздухе. Когда он поворачивается в профиль, становится хорошо различима его шея, увенчанная головкой с непомерно длинным клювом, который отчётливо виден на фоне вечернего неба. Облетая раз за разом свой маршрут, лесной кулик ищет самочку, сидящую на земле и призывным криком старается обратить на себя её внимание. Если он понравится самочке, она свечой поднимается вверх, присоединяется к нему, и дальше они продолжают полёт рядом, радуясь торжеству любви, и как шаловливые дети, играя и резвясь в воздухе. Когда вальдшнепы летят парой, хороший охотник не стреляет, опасаясь поразить самочку. Ведь они не различимы с самцом.

Я вообще не спешу поднимать ружьё. Ведь я пришёл послушать лес, увидеть весеннее пробуждение жизни, полюбоваться впечатляющим брачным полётом ночной птицы на фоне весеннего неба, получить заряд бодрости, весеннего подъёма духа и надежды на что-то светлое, необычное впереди. Весной, независимо от возраста все мы живём какой-то надеждой, ожиданием чего-то ещё неизведанного, прекрасного.

Послышался приглушённый всплеск позади. Это низко летящая утка, не заметив меня, села на плёсик. Сквозь ветви куста я хорошо вижу её, плывущую среди редкой прошлогодней осоки и на ходу прихорашивающуюся. Это кряква. Замерев, я долго любуюсь ей. В дикой природе кряквы совсем не такие, как ныне живущие в городских реках и парковых прудах. Те уже не настоящие, не дикие. Они утратили свою первобытность, инстинкт самосохранения, а потому и свою природную, настоящую прелесть. Я и не думаю стрелять. Во-первых, это утка. Я не могу помешать ей выполнить своё главное предназначение: оставить потомство на нашей грешной Земле и таким образом продолжить свою утиную родословную. Во-вторых, стрелять по сидячей утке я считаю ниже своего человеческого и охотничьего достоинства. Невелика заслуга: попасть дробью в неподвижную мишень, да ещё на расстоянии верного выстрела. Посидев минут десять, утка вдруг насторожилась, вытянула шею и, почуяв что-то неладное, с тревожным кряканьем улетает. Я провожаю её добрыми пожеланиями пока она не скрывается за лесом.

Неожиданно на противоположном конце плёсика затикала речная крачка. Я и не заметил, как она прилетела. Этот маленький чёрно-белый куличок тоже не является объектом моей охоты, но я с интересом наблюдаю, как он что-то добывает своим длинным клювом в прибрежной грязи.

А вот проявила себя живущая в ручье водяная крыса. Она издаёт звуки похожие на негромкое, прерывистое гудение детской дудочки. Самою обладательницу дудочки я так и не увидел. Осторожна!

Вся живая природа весной активизируется, спешит выполнить свою основную функцию на Земле – оставить после себя потомство. Во всём чувствуется любовь, полнота и насыщенность жизни. Должно быть, и человек, как часть живой природы, весной чувствует себя обновлённым, помолодевшим, способным на многое; ощущает общий душевный подъём. И чем ближе он к природе, тем сильнее его ощущения. Возможно, именно чувство долга перед природой, перед Богом и вдохновляет весной всё живое?!

Я давно заметил, что большинство охотников в душе хотя бы чуточку поэты, романтики. Они умиляются восходом и закатом солнца, первым шелестом утреннего ветерка, пением птиц, птенцами в найденном гнезде, каплей росы на листке ландыша и обычно не бывают в восторге от гастрономических свойств добываемой на охоте дичи. Они редко употребляют глагол «убивать», заменяя его глаголом «добывать». Настоящие охотники глубже чувствуют окружающий мир, богаче душой, чем противники этого занятия – лицемерные борцы за сохранение фауны, которые в жизни очень часто бывают грубыми материалистами, при случае с большим удовольствием поглощающими жаркое из рябчика, фазана или оленя, забывая при этом о происхождении деликатеса.

Вечер сегодня выдался тихий и по-летнему тёплый. Почти полное безветрие. Надо мной, предвещая и завтра хороший день, вьётся плотная стайка комаров-толкунчиков. Мимо часто с гудением пролетают, как тяжёлые бомбовозы, неугомонные майские жуки. Густо пахнет влажной землёй и прелыми прошлогодними листьями. Я с наслаждением полной грудью вдыхаю эти весенние запахи родной земли.

Вальдшнепы появляются в поле моего зрения, но довольно редко и сравнительно далеко от моего куста, вне зоны хорошего выстрела. Не желая делать подранков, я пропускаю их с миром.

А вот этот, наконец, летит прямо на меня. Из-за мешающих ему берёз он не видит опасности. Замираю. Кажется, на весь лес раздаётся стук моего сердца. Вот птица уже почти надо мной. Вскидываю ружьё. Испуганная птица шарахается вправо. Я догоняю её стволами, немного перегоняю и нажимаю на спуск. Нарушая торжественную вечернюю тишину, грохочет выстрел, и вальдшнеп комом падает на сухое место. Перезарядив ружьё, я подхожу и поднимаю битую птицу. Теперь это уже не красивая, большая, тёмно-бурая с чёрным крапом ночная бабочка, а просто фрагмент охотничьего натюрморта или украшение праздничного первомайского стола. И становится немного грустно и жаль: и прерванный полёт и загубленную красоту, и прерванную жизнь.

Переполненный пережитым и прочувствованным, с пробуждёнными душевными чувствами направляюсь в деревню. Я твёрдо знаю: охотничья страсть, длящаяся более полувека, не оставит меня и непременно приведёт сюда снова.

Становится совсем темно и прохладно. Я иду тёмным лесом, и меня сопровождает токующий в небе бекас – небесный барашек. Он как бы прощается со мной до следующей весны.


ОХОТА НА РЯБЧИКОВ С МАНКОМ

Я проснулся, как и загадал, в половине шестого. Биологический будильник никогда не подводит меня. С детства, когда из опасений за меня, пытаясь предотвратить мой ночной выезд на охоту, мама выключала механический будильник, включился и прекрасно работает до сих пор мой биологический. Сегодня я решил побродить по лесу в поисках рябчиков.

Тихо, стараясь не разбудить жену, одеваюсь и выхожу во двор. Утренняя прохлада и холодная вода из рукомойника быстро прогоняют остатки сна. В сенях пью чай из термоса, съедаю бутерброд, одеваюсь по-походному и вот уже с ружьём и рюкзаком, в котором стоит корзина для грибов, я выхожу из дома.

На дворе предрассветная мгла. Солнце ещё за горизонтом, но его лучи уже окрасили красным цветом летние кучевые облака. Тихо, деревня ещё спит. Где-то в её конце пропел свою песню петух. Ему вторят другие. Так и иду по деревне, провожаемый петухами.

По мелколесью, где до перестройки были колхозные поля, выхожу на лесную дорогу. Она проходит краем настоящего берендеева леса. Огромные, старые, поросшие мхом ели скрывают болото, расположенное в ста метрах от дороги. Болото сухое, торфяное с густым черничником, редкими чахлыми соснами и таким же тростником. На кочках алеют гроздья брусники и, как будто кем-то нарочно рассыпанная, поспевающая клюква. Самое подходящее место для рябчиков: обилие корма и рядом хорошее укрытие от хищников.

Медленно иду по дороге и периодически подаю голос самки-курочки: «тии. . . тиути, тии. . . тиути». Иногда, для разнообразия – голос самца-петушка: «тии. . . тии. . . тиути, тии. . . тии. . . тиути». Если попадётся поздний, не разбившийся выводок, то на голос матери может откликнуться оторвавшийся от стайки птенец. Если выводок уже разлетелся, то на голос петушка может откликнуться взрослая самка-курочка или молодой рябчик. Манок для рябчиков я делаю сам из трубочки от конфеты Чупа Чупс. Однако нужно потрудиться и испортить несколько трубочек, чтобы получить хорошо звучащий пищик.

С полчаса никто не откликается. Между тем солнце выглянуло из-за горизонта и позолотило верхушки берёз справа от дороги. Лес сразу оживился. Послышались голоса синиц, тарахтенье дроздов, крик сойки, барабанная дробь дятла.

Дорога, по которой я иду, старая: по ней уже давно никто никуда не ездит. Она заросла травой и мхом. Я часто останавливаюсь и срезаю грибы, прямо на ней или на её обочине. Корзина в случае, если возникнет необходимость стрелять, мне не помешает: она в рюкзаке за спиной. Чаще всего встречаются молодые сыроежки: красные и жёлтые, и лисички. Изредка попадаются белые и подосиновики. Спешить мне некуда: собираю грибы и маню рябчиков.

Вот слева в ельнике послышался длинный высокого тона свист. Останавливаюсь, чтобы уточнить: возможно, это вовсе не рябчик, а синица. И тут же слышу, как затаившийся на земле и вспугнутый мной выводок шумно взлетает и рассаживается на ближайших деревьях. Осторожно, стараясь не наступить на сухие, хрустящие ветки, двигаюсь в сторону выводка. Часто останавливаюсь и осматриваю деревья в надежде увидеть сидящего рябчика. Но заметить его совсем непросто. Птица так хорошо маскируется, прижимаясь к ветвям и вытягиваясь вдоль них, что становится практически неразличимой. Как я ни старался, но не заметил сидящих на сосне двух рябчиков, которые вдруг с негромким характерным кудахтаньем буквально упали с дерева и мгновенно скрылись за лапами елей. Я не успел даже поднять ружья, успешно стрелять влёт в таком лесу просто не реально. Но я нисколько не огорчён, я был готов к этому. Осматриваюсь, выбираю упавшее дерево и сажусь на него. У меня есть время и желание подманить птиц. Я знаю, что они не улетели далеко, они сидят где-то рядом. Рябчики напуганы и вначале не будут отвечать на мой манок. Нужно дать им успокоиться.

Удобно усаживаюсь, облокачиваюсь на ствол растущей рядом ели и осматриваюсь. День солнечный, яркий, почти летний. О наступлении осени напоминают только жёлтые пряди берёз да спелые ягоды. Передо мной маленькая поляна, за ней высокие старые деревья. Поляна завалена полусгнившими соснами и елями, перейти её бесшумно невозможно. Деревья на противоположной стороне хорошо освещены солнцем. Я же сижу в тени, она маскирует меня. Выводок где-то там, за поляной. Сижу неподвижно, изредка подаю голос и наблюдаю жизнь леса.

Вот стайка синиц перелетает с дерева на дерево в поисках корма. Здесь и длиннохвостые, и лазоревки, и большие синицы. В тонкие голоса малых синиц: «ти-ти-ти», вплетается более грубый голос большой синицы: «тиу-тиу-тиу». Птички, как акробаты, легко перебираются с ветки на ветку, и вся стайка перемещается по освещённой стороне поляны. «Тик-тик-тик»,- прокричал невдалеке пёстрый дятел. Слышится громкая дробь и голос большого, чёрного в красной шапочке дятла-желны: «трр-трр-трр». «Ккажж-ккажж-ккажж», – прокричала сойка. Вероятно, она заметила меня и оповещает об этом жителей леса. «Крееу-крееу», – предвещая дождь, как злая кошка, промяукала самка иволги. Эта красивая птица издаёт звуки, совсем не соответствующие её внешности. Поползень появился в поле моего зрения. Он одинаково хорошо передвигается по стволу дерева как вверх, так и вниз, отыскивая насекомых в трещинах коры. Он, серо-голубой с белым брюшком и массивной головкой, кажется красавцем рядом с серенькой невзрачной пищухой, неизвестно откуда возникшей вдруг рядом с ним. Они очень похожи повадками, при совершенно различном внешнем облике. Я с удовольствием вслушиваюсь и вглядываюсь в жизнь леса, почти позабыв о главной своей задаче.

Однако выводок, наконец, успокаивается и молодые рябчики вначале неохотно, а затем всё азартнее начинают откликаться на мой зов. Я дразню их, умышленно задерживаясь с ответом: «тии... тиути…, тии... тии... тиути». Один из них, наиболее смелый, начинает приближаться ко мне. Фррр... и тишина, снова: фррр... и опять тишина. Это мой рябчик перелетает с дерева на дерево. Я замираю, стараюсь слиться со стволом дерева, к которому прислонился, вдавиться в него. Манок во рту, ружьё на коленях, я неподвижен.

А вот и заключительная сцена: я вижу молодого петушка на ветке старой ели, на противоположной стороне поляны. Только она разделяет нас. Между нами двадцать метров. Он ещё не оперился, как взрослая птица. Хохолок на головке и тёмное пятно на его горлышке ещё не слишком заметны, но уже очевидно, что это самец. К брачному времени, к весне, он ещё успеет расцвести. Я хорошо вижу, как колышется его горлышко, когда он исполняет свою ещё не совсем взрослую петушиную песенку: «тии... тии... тиути, ти».

Я любуюсь им ярко освещённым золотым солнечным светом на фоне тёмно-зелёной ели. Я не поднимаю ружья. Стоит только представить, что после моего выстрела эта молодая, живая полная сил и энергии красота превратится в безжизненный, ещё плохо оперённый кусок мёртвой плоти, как пропадает всякое искушение. Рябчик, исполнив несколько раз свою нехитрую песенку, и не слыша ответа, с недоумением потоптавшись на ветке, срывается с неё и скрывается в чаще. Мы расстаёмся без обид, довольные друг другом, обменявшись подарками. Он мне – ни с чем не сравнимое впечатление встречи с живой природой, прекрасной в своей первобытной красоте, простоте и наивности, я ему – второе рождение.