Экскурс в историю полемики о философии как науке Позитивистская традиция
| Вид материала | Монография |
- Темы рефератов для сдачи экзаменов кандидатского минимума по «Истории и философии науки», 118.23kb.
- Лекция 22. Позитивистская традиция в философии XIX, 145.9kb.
- Экскурс в историю. Танец ХХ века, 3167.56kb.
- Экскурс в историю дизайна. От Сократа до Баухауза, 176.86kb.
- Тематика лекций раздел философия и наука в системе культуры 14 ч. Лекция, 1264.31kb.
- Вопросы к экзамену по Истории и философии науки, 42.5kb.
- Тема введение 8 ч, 1291.99kb.
- Задачи: Совершить краткий экскурс в историю психологии, как науки. Провести беседу, 41.26kb.
- Экскурс в историю: Хронология развития вопроса о социальной ответственности бизнеса., 84.28kb.
- Экскурс в историю Алгебраические софизмы, 144.92kb.
В том же грехе обвинял автора и анонимный рецензент в журнале «Летопись марксизма» (1927. Кн. IV). Он же критиковал А. Варьяша и за его вульгарный социологизм, обнаруживающийся при решении проблемы отношения базиса и надстройки, за «неумение перейти от единичных литературных памятников истории философии к пониманию связи философских идей, их роста и гибели... Между отдельными социально-экономическими объяснениями у автора не получилось никакой связи», — подводил итог рецензент67.
Главным уроком прошедшей дискуссии и важнейшим ее достижением стала мысль В. Асмуса о том, что следует различать процесс формирования философской идеи и процесс ее дальнейшего развития. При этом Асмус нигде не ссылается на Энгельса, но, как мы видели, именно Энгельс впервые предложил это разделение. Однако у него эта мысль была высказана мимоходом, у Асмуса же она составила основное содержание возражений Варьяшу. Асмус показал, что в этом разделении нет никакого «дуализма», в котором обвинял его сторонник «монизма» Варьяш. Содержание философской идеи формируется за счет воспроизведения природных и общественных объектов, а направление дальнейшего развития определяется социально-историческими обстоятельствами, за исключением тех областей философии, где эти «обстоятельства» сами являются предметом. По существу, это была та идея, которую я называю «предметной детерминацией», хотя В. Асмус и не выделил ее из своих представлений о других детерминантах развития философских идей.
В остальном дискуссия проходила в рамках уже устоявшейся проблематики, сводимой, главным образом, к вопросу об опосредованном характере воздействия базиса на идеологию, осуществляемого главным образом через психологический аппарат человека. Выдвижение В. Асмусом основной идеи, кстати поддержанной всеми участниками дискуссии и редакцией журнала «Под знаменем марксизма», было, можно сказать, эпохальным достижением историко-философской мысли,
которое — увы! — осталось невостребованным в течение нескольких десятилетий развития советской истории философии как науки.
* * *
Чтобы покончить с 20-ми годами, представляющими собой некий этап в развитии истории философии как науки, отличающийся от следующего за ним этапа 30-х годов, следует сказать о работе В.К. Сережникова «Очерки по истории философии», которой он предпослал теоретическое введение. Это была первая специальная работа на интересующую нас тему после дискуссии вокруг работы А. Варьяша. Сережников начинал с проблемы определения предмета философии — действительно очень важного пункта научной концепции истории философии как науки. Однако несмотря на то, что в этом же параграфе своей работы он писал и об основном вопросе философии, и о материализме как истинном и идеализме как ложном учениях, он, в сущности, не связывал между собой результаты этого рассмотрения, т. е. не пришел на основании этого рассмотрения к какому-то самостоятельному выводу о предмете философии. В целом он соглашался с дефиницией Целлера, по которой «задача философии сводится к исследованию последних оснований познания и бытия». Впрочем, сама попытка автора (на четырех страницах) рассмотреть историю того, что понимали под предметом философии68, вполне достойна того, чтобы быть отмеченной. Еще более важно отметить, что во всех этих разнородных определениях и пониманиях предмета философии он не только усматривал единство, но и утверждал, что между ними и, следовательно, содержанием философских систем существует «внутренняя связь», что «предмет философии в целом оставался один» — именно тот, о котором говорил Целлер69.
Что же касается в особой степени интересного для нас второго параграфа «Введения», названного автором «Предмет и метод истории философии», то дело здесь свелось, с одной стороны, к краткому рассмотрению историко-философской концепции Гегеля, причем автор утверждал, что «историю философии создал Гегель», а с другой стороны, он давал краткую характеристику послегегелевского кризиса в истории философии как науке (Целлер, Дильтей, Виндельбанд, Риккерт). Протестуя против вульгаризации марксистского понимания истории философии, автор критиковал книгу Элеферопулоса, который считал, что «теория Маркса ставит философию в прямую зависимость от экономических отношений». По мнению Сережникова, теория исторического материализма еще не внедрена в рассмотрение истории философии: «Эта пролетарская категорическая теория еще не нашла себе приложения в полном объеме к истории философии», а «проблема... исследования истории философии в целом на основе марксистской теории остается еще и до сего времени не поставленной». Явно игнорируя работу, проделанную уже на советской почве его предшественниками, он считал эту задачу не просто нерешенной, но даже непоставленной. А потому, делал он вывод, марксистам в этой области «предстоит гигантская работа»70. Кроме того, Сережников вводил периодизацию истории философии, осуществленную в соответствии со сменой общественно-экономических формаций, но внутри последних допускал весьма произвольные подразделения.
Примечания
1 ad hominem — применительно к человеку, лат.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2. Т. 13. С. 7.
3 Там же. Т. 26. Ч. III. С. 82.
4 Там же.
5 Там же. Т. 37. С. 370.
6 Там же. С. 420.
7 Там же. С. 419.
8 Там же. С. 420.
9 Там же. Т. 21. С. 313.
10 Попыткой такой экспликации является теория «тройной детерминации» происхождения и развития философских идей, которую автор этих строк предложил в ряде своих работ. Имеются в виду его статьи «История философии отдельного народа» (Вопросы философии. 1968. № 3), «Вопросы методологии историко-философского исследования (Философские науки. 1970. № 1), а также монография «История философии как наука» (гл. 3).
11 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2. Т. 37. С. 370.
12 Там же. С. 396.
13 Там же. Т. 39. С. 82.
14 Там же. Т. 37. С. 370.
15 Там же. С. 394.
16 Там же. С. 370.
17 См.: Плеханов Г.В. Основные вопросы марксизма // Он же. Избр. филос. произв. М., 1957. Т. III.
18 Шулятиков В. Оправдание капитализма... С. 6,7.
19 Там же. С. 6.
20 Там же. С. 14, 27, 42, 45, 61.
21 Плеханов Г. Рецензия на книгу В. Шулятикова // Современный мир. 1909.
№ 5. Цит. по: Плеханов Г.В. Соч. Т. XVII. С. 142.
22 Там же. С. 144–145. Острой критике именно за вульгаризацию, опошление марксизма подверг книгу Шулятикова Ленин в своих заметках, составленных, по-видимому, еще в год ее выхода или около того времени. См. редакционные примечания к публикации заметок Ленина (Полн. собр. соч. Т. 29. С. 474). Однако впервые заметки Ленина были опубликованы в 1937 г. в журнале «Пролетарская революция» (№ 8).
23 Гиляров А. Философия в ее существе, значении и истории. В 2 ч. Киев, 1918–1919. Ч. I. С. 166.
24 См.: Философы России XIX–XX столетий. С. 38.
25 Украинская энциклопедия. Киев, I960. Т. 3. С. 257.
26 Маковельский А.О. Досократики. Казань, 1918. Ч. I. С. 2.
27 Там же. С. 3.
28 Луппол И. Несколько слов о нерациональном методе в истории философии // Воинствующий материалист. 1925. Кн. 3; Он же. 0 синице, которая не зажгла моря // Под знаменем марксизма. 1926. № 11.
29 Деборин А. Легкомысленный критик // Вестник коммунистической академии. I924. № 7. С. 255.
30 Вестник коммунистической академии. 1923. № 4, 5, 6.
31 Там же. № 6. С. 185; № 5. С. 76, 86; № 6. С. 124–125.
32 См.: Рудаш Л. Лукач как теоретик классового сознания // Вестник коммунистической академии. 1924. Кн. 9; Он же. Преодоление капиталистического овеществления или диалектическая диалектика тов. Лукача // Вестник коммунистической академии. 1926. Кн. 8, 9, 10.
33 Рудаш Л. Ортодоксальный марксизм // Вестник коммунистической академии. 1924. № 8. С. 304.
34 Там же. С. 281, прим.
35 Вайнштейн И.Г. Лукач и его теория овеществления // Под знаменем марксизма. 1924. № 10–11.
36 Деборин А. Лукач и его критика марксизма // Под знаменем марксизма. 1924. № 6–7.
37 Разумовский И. Сущность идеологического воззрения // Вестник коммунистической академии. 1923. Кн. IV; Вайнштейн И. Мышление и речь (к критике А. Богданова) // Под знаменем марксизма. 1925. № 1–2.
38 Вестник коммунистической академии. 1923. № 3.
39 Там же. С. 225.
40 Катедер-социализм — течение в западной политической экономии, сторонники которого, преимущественно университетские профессора, ратовали за мирный переход к социализму путем реформ.
41 См.: Вестник коммунистической академии. 1924. № 9.
42 Там же. С. 254 (А. Варьяша).
43 Там же.
44 Там же. С. 255.
45 Там же. С. 290.
46 Там же. С. 261, 255.
47 Там же. С. 319.
48 Там же. С. 325.
49 Там же. С. 327.
50 См.: Под знаменем марксизма. 1924. № 18.
51 Там же. № 2. С. 84.
52 Там же. С. 77–80, 84, 80.
53 См.: там же. С. 83.
54 Асмус В.Ф. Спорные вопросы истории философии // Под знаменем марксизма. 1926. № 7–8. С. 207–208, 208–209.
55 Там же. С. 215.
56 Вестник коммунистической академии. 1924. № 9. С. 274. Кроме приведенного В. Асмусом, укажу еще на одно подобное место в работе А. Варьяша: «Основное содержание, разумеется, однозначно определено окружающей природой и обществом, — пишет он. — Однако, данное независимо от нас действительностью, оно проходит через фильтр и трансформирующий аппарат нервной системы» (Там же. С. 298). Здесь, таким образом, автор сам отходит от своего «монизма» и объясняет характер идей не экономикой, а объективным содержанием изучаемого предмета — природы и общества, т. е. действием предметного детерминанта. Еще одно высказывание А. Варьяша того же рода я приведу ниже.
57 Там же. С. 216, 216, 210, 216, 217.
58 Там же. С. 216–217, 217.
59 Там же. С. 217.
60 Варьяш А. Монистический взгляд на историю философии и ее спорные вопросы // Под знаменем марксизма. 1927. № 1. С. 147.
61 Там же. С. 147.
62 См.: Асмус В.Ф. К спорным вопросам истории философии (ответ А. Варьяшу) // Под знаменем марксизма. 1927. № 1.
63 См.: Луппол И. Варьяш А. История новой философии. Т. I. Ч. 2. // Под знаменем марксизма. 1926. № 10.
64 Милонов К. Варьяш А. История новой философии. Т. I. Ч. 2. // Вестник коммунистической академии. 1926. № 16. С.175; № 18. С.158, 159.
65 Дмитриев Г. Варьяш .А. История новой философии. Т. I. Ч. 1–2. // Вестник коммунистической академии. 1926. Кн. 13 и 18.
66 См.: там же. С. 274, 276, 280.
67 Летопись марксизма. 1927. Кн. IV. С. 107. И. Луппол писал, что книга
А. Варьяша подверглась, помимо обсуждения в Комакадемии, критическому рассмотрению в Институте красной профессуры. Однако мне не удалось обнаружить никаких материалов, касающихся этой дискуссии.
68 Иногда речь шла о задаче философии. Дело в том, что В.К. Сережников, как и многие другие авторы, не проводил строгого разграничения между предметом и задачами философии.
69 См.: Сережникова В.К. Очерки по истории философии. М., 1929. Т. I. С. 7.
70 Там же. С. 17, 20, 21, 21.
2. Под знаком догматизма
В самом начале 30-х годов советская философия испытала серьезное воздействие со стороны официальных партийных инстанций.
В январе 1931 г. ЦК ВКП(б) и «сам» Сталин поддержали выступления молодых «икапистов» (слушателей Института красной профессуры философии и естествознания) М. Митина, П. Юдина, В. Ральцевича,
Ф. Константинова и других против «механистов» и деборинцев — «меньшевистствующих идеалистов», как назвал их Сталин. Вождь принял эту группу, представлявшую собой бюро ячейки ВКП(б) ИКП, и дал им карт-бланш в борьбе с обеими названными группировками, лидеры которых подверглись пока лишь политико-идеологической дискредитации, а все руководящие посты на «философском фронте» были отданы молодым.
С этого времени начинается процесс, который исследователи считают процессом политизации философии, а я бы добавил — процессом чрезвычайного усиления догматизации ее. Все развитие философии было втиснуто в русло марксистско-ленинского, а затем и сталинского догматизма. Та относительно слабая версия догматизма, которую мы наблюдали в 20-е годы, когда все предлагаемые новые концепции испытывались на оселке соответствия их идеям Маркса и Энгельса, усилилась, дополненная необходимостью признавать и провозглашать авторитет Ленина, а потом и Сталина.
В этих условиях появляется статья Б.Э. Быховского «Ленин и некоторые вопросы истории философии». Эта статья имеет эпохальное значение для истории истории философии как науки, поскольку она определила пути дальнейшего ее развития. Быховский безудержно превозносил роль и значение Ленина в концептуализации теории истории философии и основную задачу последней видел в изучении идей Ленина не как «историка философии, а как методолога истории философии». Однако он не ставил «своей целью исчерпать анализ суждений Ленина по общим вопросам историко-философской методологии», что, по его мнению, «может быть осуществлено лишь в результате упорной коллективной работы»1.
Внешним поводом для появления данной статьи было окончание публикации заметок, сделанных Лениным на полях различных философских книг, в том числе и «Лекций по истории философии» Гегеля2. Опираясь на эти материалы автор статьи писал о том, что «лаконичные, афористические суждения Ленина по занимающим нас вопросам отличаются исключительной насыщенностью содержанием, это — сгустки гениального мышления, в которых, как в клубках, свернуты нити долгого и длительного изучения и размышления», и что «Ленин тщательно изучал... историю греческой философии, в особенности Гераклита и Аристотеля и, далее, Лейбница, французских материалистов ХVIII века и немецкую классическую философию». Совсем уж бессмысленным выглядело следующее его утверждение: «Можно прямо сказать, что если бы даже Ленин не оставил ни одной строки по истории философии, не написал бы ни одного замечания о ее методологии — он тем не менее сделал бы для нее очень много, так много, что пренебрегающий значением Ленина был бы ретроградным историком философии. Это значение обусловлено тем, что Ленин полагает новую стадию в развитии философской мысли. Продолжая дело Маркса и Энгельса, он возводит философию на новую, возвышающуюся над всеми предшествующими, ступень»3.
Все это было значительным преувеличением именно концептуального, методологического значения ленинских замечаний. Спору нет, эти замечания обнаруживают проницательность, теоретическую интуицию ленинской мысли, ее, так сказать, готовность к построению концептуальных моделей. В них автор обращал внимание на некоторые действительно глубокие мысли Гегеля и в то же время предпринимал весьма примитивную критику его идеализма. Увы, имевшиеся у Ленина
потенции не были, да и не могли быть реализованы в тех беглых, маргинальных замечаниях, которыми он вынужден был ограничиться при чтении чужих книг, в ходе комментирования чужих мыслей. На основании этих замечаний нет никакой возможности говорить о «тщательном», «долгом и длительном изучении» Лениным систем великих мыслителей. Ни Дильса, ни сочинений великих философов прошлого за ничтожными исключениями он не читал. И этого ему нельзя поставить в вину: он занимался философией и тем более историей философии между прочим, от случая к случаю, главным образом в эпоху безвременья 1914–1915 гг., когда наступило затишье в его политической деятельности. (При этом я не говорю о том времени, когда он писал «Материализм и эмпириокритицизм».) Работа Ленина прежде всего сводилась к конспектированию и комментированию текстов. И поэтому ставить перед собой задачу изучать по ней философские взгляды Ленина, рассматривая его как «методолога истории философии», значило бы изначально обрекать себя на преувеличения и даже фальсификации.
Знал ли, понимал ли сам Б.Э. Быховский все это? Трудно представить себе, что не понимал. Он был к этому времени достаточно зрелым ученым с десятилетним опытом преподавательской и научной деятельности. О его высокой историко-философской квалификации подробнее мы будем говорить в дальнейшем. Пока же мы можем сказать, что Быховский пошел против своей ученой совести и сознательно стал в ряды догматиков, прославлявших Ленина.
И здесь мы сталкиваемой с трагедией авторов тех лет. Они были обязаны превозносить все ленинские, а вскоре и сталинские произведения, совершенно независимо от реального их содержания. К этому их обязывали и указания ЦК ВКП(б), и «лично товарища Сталина», данные в 1931 г., и партийные материалы, опиравшиеся на эти указания. Их научная совесть должна была уступать место политической установке. Ученый вынужден был либо стать марксистско-ленинским догматиком, либо умолкнуть. Если бы Быховский не взялся за прославление Ленина как историка философии, не занял бы позиции догматика, он вряд ли через несколько лет был бы поставлен во главе коллектива, которому было поручено написание «Истории философии».
Однако существовали две формы неявного отказа от занятия этой вынужденной позиции лицемерия и догматизма. Первая состояла в сознательном уходе в конкретное исследование историко-философского процесса, в создание независимых от догматизма историко-философских трудов. Вторая сводилась к тому, чтобы извлекать из работ классиков философии, и в первую очередь из трудов Гегеля, действительно системообразующие мысли, выдавая их за идеи Ленина и сопровождая собственными размышлениями. Быховский воспользовался обеими этими возможностями. Во второй половине 30-х годов он возглавил коллектив по созданию трех томов «Истории философии» (1940–1944), лишь внешне затронутой догматизмом, на поверку же являющейся плодом бескорыстного и объективного научного исследования. В 1931 г., наряду с безудержным восхвалением Ленина как философа, он выносил на обсуждение действительно принципиальные проблемы истории философии как науки, выдавая их за ленинские прозрения.
Что же касается догматического содержания статьи 1931 г., то оно сводилось к следующему. Был провозглашен принцип партийности. Принцип этот имеет известный смысл. Он состоит в том, что все философские учения приводятся к социально-политическому знаменателю, к оценке социально-политической принадлежности данного философского учения. В номенклатуре задач, стоящих перед историком философии, такая задача встает в том случае, если он имеет дело с развитым философским учением, включающим в себя определенную совокупность учений об обществе, государстве, человеке и т. п. Но во-первых, исследование этого комплекса проблем вовсе не является приоритетной задачей по отношению к изучению онтологических или гносеологических учений. И во-вторых, возведение этого принципа в ранг приоритетного чревато губительными последствиями для историко-философского анализа. Дело в том, что он обязывает искать определенное — социально-политическое — содержание философской системы там, где этого содержания нет, выстраивать социологические схемы во имя призрачного приоритета определения социально-политической природы данного философского учения. Ведь во многих случаях, особенно в древней и средневековой философии, редукция взглядов философа, затрагивающих эти проблемы, фактически невозможна ввиду отсутствия соответствующего материала.
Быховский следовал догматизму ленинских указаний, сделанных на этот счет. Следует признать, что Ленину и в самом деле принадлежит приоритет в формулировании этого принципа историко-философского исследования (хотя заметим, что сделано им это было не в «Философских тетрадях», а в «Материализме и эмпириокритицизме»): «Новейшая философия так же партийна, как и две тысячи лет тому назад»4, — утверждал он. Однако Быховский, вводя принцип партийности в историко-философское исследование, исподволь накладывал и некоторые ограничения на ленинский экстремизм, проявляющийся в данном вопросе: принцип партийности, по его словам, должен включать в себя «объективность исследования»5, т. е. он предполагает анализ существа философских проблем вне их зависимости от социально-политической проблематики.
К той же ленинской догматике относится и тесно связанный с принципом партийности принцип борьбы материализма и идеализма. Этот принцип также имеет известное основание. Действительно, в истории философии коллизия материалистических и идеалистических учений имела место, что и должно быть оценено историком. Мы видели в первой части нашей книги, что эта особенность историко-философского процесса и в прошлом привлекала внимание методологов и что они считали нужным ее исследовать. Но опять-таки, этот принцип не имеет того универсального значения, которое приписывал ему Ленин в свойственной для него разоблачительной и самоуверенной манере: «Борющимися (в истории философии. —