Записки бодрствующего. Очерки и исследования / Диас Валеев. Казань: Татар кн изд-во, 2008. с
Вид материала | Документы |
- Программа курса Издательство Казанского государственного университета 2008, 157.39kb.
- Человек и окружающая среда. Экология. Охрана природы. Кеше һәм тирә-юньдәге мохит., 2943.63kb.
- Под ред. В. З гарифуллина. Казань: Изд-во Казан гос ин-та, 2008. С. 225-231, 239.26kb.
- Утверждаю Согласовано Рассмотрено Директор школы Зам директора по увр на заседании, 557.86kb.
- Диас Валеев меч вестника – слово, 7700.91kb.
- -, 5063.01kb.
- Татар-информ 160 тысяч юных татарстанцев занимаются в спортивных секциях, 1876.15kb.
- Утверждаю Согласовано Рассмотрено Директор школы Зам директора по увр на заседании, 848.44kb.
- Арча җиденче номерлы урта мәктәбенең югары категорияле татар теле һәм әдәбият укытучысы, 792.47kb.
- ТАтарстан УКАЗАтель, 330.37kb.
– Вот давайте начнем размышлять с Хрущева. Кто заставил его пойти на обличение Сталина? Ведь кто-то надоумил его это сделать? Окружение… Не руками ли западных спецслужб это окружение было сформировано? Возьмем кукурузу. Ведь все надо делать с умом. Нельзя же было сеять ее чуть ли не за Полярным кругом. Сколько вреда принесла эта невиданная затея! Мы остались, по существу, без белого хлеба. Белый хлеб мы стали снова есть, когда только пришел Брежнев. Начали покупать его за границей за нефть. Почему я и говорю: давно все началось. А возьмите аферу с ликвидацией личных подсобных хозяйств. Кто-то сказал Хрущеву: вот смотрите – американский фермер, а у него нет личной скотины, возле его дома нет ни одной грядки. И началось: сдавай свиней, сдавай коров! По сути дела, начался второй период раскулачивания. Все зерно выгребали метлой. Над людьми просто издевались. Единственное отличие – не сажали. Я тогда начал работать в Чистополе вторым секретарем. Мы, партийные работники, недоумевали. И в то же время лозунг: «Догоним и перегоним Америку!». Как? Держа скотину и не кормя ее?
– Кто же правил тогда страной?
– Вот это очень серьезный вопрос. Около Хрущева крутились какие-то непонятные люди. Скажем, был такой фрукт – заместитель министра сельского хозяйства РСФСР. Даже не СССР, а именно РСФСР. Так вот, этот заместитель ночью будил Хрущева. В час, в два ночи. Словом, когда хотел. Выходит, имел право? Возможно, именно он правил страной и всеми нами, а вовсе не ЦК и не Политбюро.
– Среди братьев-масонов это случается.
– Все может быть.
Пришел Брежнев. Стала набирать витки коррупция. Каких только подарков ему не дарили! Страна утонула в анекдотах. Мы сами рассказывали эти анекдоты друг другу. В кадрах между тем углублялся застой. Иные первые секретари сидели на своих местах по двадцать-тридцать лет, превращаясь в глухонемых старцев-феодалов. Кадровая политика в партии была такая: этого нельзя трогать, другого жалко, третий – приятель или друг, а четвертый – мастер по застолью и в бане хорошо тебя веником обхаживает. Словом, капля камень долбит. По этому принципу против нас работали и работают и ныне. Немного на посту генсека подергался Андропов – умер. Черненко – умер. Против Горбачева были абсолютно все. Кроме двух столпов, которые и определяли политику: Громыко и Устинов. И вот Устинов говорит: «Довольно каждый год хоронить генсека».
– Ваши личные впечатления о Горбачеве? – спрашиваю я.
– Неважные. С ним я был давно знаком. Еще с той поры, когда он работал в Ставрополе. Он – в Ставрополе, а я – в Татарстане. Приходилось часто встречаться – в Совмине, в Госснабе. На приеме к высоким чинам в очередях. Обменивались репликами. Серьезных разговоров он не вел. Как хлеба, как работает промышленность – этими вещами он не интересовался. То, что его можно гнуть – это еще мадам Тэтчер заметила. Запад давно понял, что с ним можно работать в своих собственных интересах. А толкнул его на этот путь Яковлев, бывший посол в Канаде, а перед распадом СССР бывший член Политбюро, которого завербовали, когда еще он учился. В 1974 году Горбачев был в Америке, а потом погостил и в Канаде, у Яковлева.
Теплый июньский вечер. Сидим на лавочке в саду возле дома Усманова, разговариваем.
– Горбачев взял меня в Москву с поста первого секретаря Татарского обкома партии, назначил своим заместителем по Бюро ЦК по Российской Федерации. Я должен был готовить все материалы на Бюро ЦК. Провели бюро, а второе бюро он вообще проводить не стал. Последние полгода перед моей отставкой никакой работы мне не давал. Все разваливалось буквально на глазах. В феврале 90-го года вызывает, говорит: «Давай поезжай во Вьетнам, Камбоджу, Лаос. Просят, чтобы к ним прибыло более представительное лицо из ЦК с разъяснениями ситуации и нашей политики». Я поехал. Двенадцать дней поездил по всем этим странам, встречался с генсеками, с партийным активом. Мои пояснения нашей политики «перестройки» встречали настороженно, холодно, формально, с большим недоверием. Мне же положение дел, особенно во Вьетнаме и Лаосе, напротив, понравилось. Они шли по китайскому пути. Изобилие товаров, вдохновение, вера, ежемесячное повышение зарплаты на 1–2 процента. Прилетаю, с энтузиазмом рассказываю Горбачеву об успехах вьетнамцев и лаосцев. Горбачев вдруг матерится и говорит: «Я тебя разве для этого посылал? Я тебя взял, чтобы ты стал моим помощником в деле разрушения всей этой нашей проклятой системы!» У меня возникло обморочное состояние. Выступил пот. На лбу – капли чуть ли не с горошину. «Михаил Сергеевич, вы что, решили меня проверять? Я уже давно проверенный». – «Да нет!» – «Михаил Сергеевич, мы друг друга знаем уже лет пятнадцать…» – «Да нет! Разве о том речь. Ладно, ты расстроился. Давай коньячку выпьем». Нажал кнопку. Приносят коньячку. Выпили. «Давай еще!» – «Нет, не хочу». Не стал больше пить, ушел. Два-три дня молчал, обдумывал услышанное. Все, что вызывало какие-то вопросы, было неясным, стало совершенно ясным до конца. Пошли с женой на Красную площадь посоветоваться друг с другом.
Я здесь не выдерживаю, смеюсь.
Гумер Исмагилович Усманов терпеливо поясняет:
– ДомА во всех комнатах, на даче, на приусадебном участке, в служебном кабинете, в машине, извините, в туалете, всюду – все круглосуточно прослушивалось. Каждый квадратный метр обслуживали микрофоны. И вот на Красной площади, где, возможно, не было этой прослушки, договорились с женой, что вернемся домой, на родину. На следующий день прихожу с заявлением об отставке к Горбачеву. «Ты что? Малодушничаешь, испугался?» Выгнал меня из кабинета, а заявление порвал. Я снова пишу заявление с аналогичным текстом. «Давай пошлю тебя послом в какую-нибудь стабильную, нормальную страну. Отдохнешь!» – «Нет, не хочу». В третий раз пришлось прийти по этому вопросу. «Если вы не отпустите меня, я все расскажу на предстоящем съезде партии…» Дальше события в Москве, в ЦК, в ближайшем окружении Горбачева развивались уже без меня. Однако ясно было видно, что дело идет к концу. Авторитет партийной власти падал не то что по месяцам, а чуть ли не еженедельно, ежедневно. Все делалось для того, чтобы в некий час «икс» народ воспринял кончину партии как естественную. Возникла эта авантюра с ГКЧП. Разумеется, все совершалось с согласия Горбачева. Но нужен был внешний повод для разгрома КПСС. Ельцин сказал ему: «Уходите с поста генсека и подпишите документ о роспуске компартии». Горбачев продолжал игру. В Москву срочно прилетел Беккер, госсекретарь США. Он беседовал с генсеком КПСС в течение трех часов, и документ о роспуске компартии был подписан.
– Чем для вас лично явилось минувшее десятилетие?
– После отставки я стал невостребованным.
Возвращаясь в Казань, Усманов, вероятно, полагал, что его обширный опыт и способности найдут применение, однако обстоятельства сложились так, что он оказался, по существу, сосланным в «частную жизнь». Видимо, не было забыто его неожиданное острое выступление на ХIХ партийной конференции против Ельцина. По всей вероятности, как серьезный, непоправимый проступок рассматривался какими-то инстанциями и его категорический отказ вербовщику Горбачеву пойти на предательство идей, которым он служил почти всю свою жизнь. Возможно, сказались и какие-то иные мотивы. Его бывшие коллеги и подчиненные, видимо, не ждали его возвращения.
Надо сказать, мой собеседник превосходно держит удар. Ни тени сожаления или упрека в чей-либо адрес. Невозмутим, холоден, спокоен, тверд. На черном костюме ни складки. Белейшая рубашка накрахмалена и отглажена. На черных туфлях ни пылинки. И сам он почти не изменился за эти десять лет даже внешне. Кажется, время прошло не задев его.
Мы сидим и разговариваем на скамейке возле его дома, пока крупные звезды не выступают на небе.
2001, 18 июня.
Фрагменты: В омуте бесовства и смуты. Казань, 1995
Часть II
Кто виноват?
Идеи неизвестного политэконома
Он прислал мне несколько писем с просьбой прийти, ссылаясь на то, что надо обсудить некоторые проблемы. И вот я в гостях у Мисбаха Абзяпарова. На столе – самовар, тарелка с сушками, чашки с чаем. Одинокий слепой человек. На обоих глазах – бельма катаракты.
Политической экономией он профессионально занимается с 1968 года. В 1970 году, будучи аспирантом-заочником Казанского университета, «подсунул» своему научному руководителю вместо запланированных двух глав диссертации совсем другую рукопись – «Мертвый фонд. Заметки к критике политической экономии социализма». Дерзость была оценена. Из аспирантуры пришлось отчислиться «по семейным обстоятельствам». В 1971 году Абзяпаров прорвался в Московский институт народного хозяйства с рукописью «Мертвый фонд. К анализу социалистических отношений».
– Выскочка, – тихо сказал только что ставший профессором заведующий кафедрой политэкономии Леонид Абалкин, позже известный академик-либерал.
Двадцать лет пробивал человек идеи о «мертвом» фонде. Не пробил. Лишь в мае 1991 года Институтом научной информации по общественным наукам АН СССР была принята на депонирование рукопись его книги «Схемы социалистического воспроизводства и мертвый фонд в СССР».
Типичный неудачник. Преподавал в техникуме. Ослеп. На инвалидности.
– Так что же такое ваш «мертвый» фонд, из-за которого все страдания? – спрашиваю я.
– Вот поговорить об этом я и пригласил вас. О расточительстве нашей экономики писано немало. И все же мало кто догадывается о его истинных масштабах. И о том, что оно планомерно развивалось в течение десятилетий.
И в довоенные, и в послевоенные годы «подхлестывали», ускоренно взвинчивали производство средств производства. Для теоретического обоснования ссылались, как на догму, на установленный Марксом факт преимущественного роста первого подразделения по сравнению с ростом предметов потребления в капиталистической экономике ХIХ века. Планирование не имело научной основы, поскольку опиралось, если вообще опиралось, на схемы и пропорции не социалистического, а капиталистического воспроизводства. На те схемы, что были разработаны Марксом для теоретического исследования производства общественного капитала. Следовательно, планы составлялись неправильно уже изначально, не в соответствии с объективно необходимыми пропорциями, присущими социализму. Таковые, насколько мне известно, в советской экономической литературе так и не были сформулированы. Бюрократический централизм оторвал планирование от цели социалистического производства – необходимый продукт и увеличение свободного времени трудящихся и игнорировал даже техническое строение социалистического производства.
«Мертвым» же фондом я называю бездействующие средства производства: простаивающие производственные мощности, неустановленное оборудование, всевозможные долгострои, «залежи» годами не используемого сырья.
Эти средства производства «не работают», потому что произведены в избытке. Их не нужно было производить так много. Труд, который в них воплощен, потерян зря.
– То есть вы полагаете, что в течение десятков лет у нас шло систематическое перепроизводство средств производства?
– Да. Именно так я полагаю. Тонкие расчеты показывают, что, например, в 1985 году военная продукция составляла 20,9%, а «мертвый» фонд – 45,8% национального дохода. Последняя цифра даже занижена, поскольку основана на предположении, что в 1960 году «мертвого» фонда не было. А он был. Но и она чудовищно велика. Вдумаемся, что она означает.
Минимум 45,8% национального дохода в 1985 году составили ненужные вещи. Это значит, что минимум 45,8% совокупного труда было затрачено на их производство, то есть растрачено впустую. 45,8% всех занятых в производственной сфере, быть может, зачастую сами того не подозревая, выполняли абсолютно зряшную работу. Весь год зря изводили средства производства и получали зарплату. Они выполняли план, которым было предусмотрено это производство средств производства и число пустующих рабочих мест. Надо было весь этот труд переключить на производство нужных вещей: предметов потребления и особенно средств производства, необходимых для расширения выпуска нужных людям вещей. Но нет.
Производство «мертвого» фонда продолжается и поныне. Только за шесть перестроечных лет его произведено минимум на полтора триллиона рублей. Пустых рублей. Вот она, главная причина инфляции, понижения жизненного уровня народа, падения эффективности общественного производства. Много абсурда в нашей хозяйственной практике, но самый большой абсурд – планирование дефицита государственного бюджета для финансирования увеличения «мертвого» фонда.
Поскольку производству «мертвого» фонда отдано свыше двух пятых совокупного труда, а производству оборонной продукции – около одной пятой, постольку ясно, что никакая, даже полная, конверсия оборонной промышленности не выправит нашу больную экономику. Экономика действительно больна гипертрофированным военным производством. Но она более чем вдвойне была больна «мертвым» фондом.
Перепрофилирование, переключение труда с производства «мертвого» фонда на второе подразделение – вот что нужно теперь же незамедлительно провести любыми доступными средствами и способами. И планомерно. Для этого не нужны годы и десятилетия. Опыт первых военных месяцев 1941 года показал, что для этого достаточно нескольких недель. Тогда переключали труд из второго в первое подразделение. Теперь несравнимо легче. Ибо и войны нет, и переключать труд предстоит, наоборот, из первого во второе подразделение.
Представим себе на минуту, что труд, содержащийся в производстве «мертвого» фонда, еще в 1985 году был бы переключен на производство предметов потребления и изменилась бы структура совокупного общественного продукта. Было бы то же расходование средств производства, были бы произведены те же объемы валового общественного продукта и национального дохода. Продолжал бы лежать без движения ранее накопленный «мертвый» фонд, но не было бы произведено ни на копейку нового «мертвого» фонда. И только за счет этого фонд потребления увеличился бы в 2,67 раза. То есть в 2,67 раза повысился бы в среднем жизненный уровень трудящегося народа. Такова упущенная возможность.
– Все это очень интересно. Но я не экономист, я в данном случае социальный и политический исследователь. И меня, признаться, интересует единственный вопрос: в чем причина того, что за эти десятилетия никто не обратил внимания на «мертвый» фонд? Вы обратили внимание, но вас тут же «отсекли», отправили в «ссылку» в техникум. Быть может, кто-то, думаю я, был заинтересован в том, чтобы ваши идеи не были услышаны, не доведены до уровней, где принимают решения?
– Не знаю. В общем-то «мертвый» фонд и сейчас составляет очевидную тайну нашей расточительной и разваливающейся экономики. Очевидную – потому что все видят, какие громадные мощности не используются и сколько человеческого труда уходит впустую. А тайну – потому что перекос государственных монопольных цен, странно заниженных на средства производства и странно завышенных на предметы потребления, как кривое зеркало, искажал и искажает действительную экономическую картину до неузнаваемости. Мне пришлось изрядно потрудиться, прежде чем я нашел способы очищения статистических данных от таких искажений. Высшая бюрократия широко использовала этот перекос цен в демагогических целях: дескать, около 80% национального дохода используется у нас на потребление. Нигде в мире больше такого нет. А на поверку оказывается, что на потребление шла приблизительно четверть национального дохода. Чтобы легче было скрывать неудобные цифры и факты, засекретили статистику. Она и теперь еще далеко не рассекречена. А вспомните постоянные окрики сверху: «Не обобщать!» Разрешалось лишь вскользь упоминать об «отдельных негативных явлениях и фактах». Вот и не обращали внимания, хотя все видели, натыкались, ушибались о кочки и страдали. Казенная политэкономия вместо подлинно научного исследования реальных экономических отношений занималась схоластикой и преступной угодливой апологетикой.
– Простите, давайте вспомним, кто конкретно были мастерами в этом деле в совсем недавние годы? Бунич, Абалкин, Шаталин, Попов, Богомолов, Петраков, Лацис, Карягина, Ципко – по-моему, знакомые все лица. В качестве советников, – а они в этой роли пребывали в течение десятков лет, – своими экономическими разработками они обеспечивали решения Политбюро. Именно в их трудах исследователь или следователь найдет схоластику и угодливую апологетику нашей абсурдной, крайне расточительной и разваливающейся экономики. И эти же экономисты стояли на страже «мертвого» фонда, «отстреливая» всех, кто приближался к теоретическому осмыслению этой проблемы. Боюсь, что мы вовсе не имели здесь дела с наукой. Или имели дело с «цэрэушной» либо масонской наукой.
– Такие мысли не приходили мне в голову.
– Ваша основная идея?
– Идея предельно проста, Диас Назихович. В результате неправильного планирования (по догме с преимуществом развития тяжелой промышленности) слишком большая часть всего наличного количества труда направлялась на производство средств производства и потому крайне недостаточно – на производство предметов потребления. Была отброшена главная заповедь научного планирования, а именно: структура производства должна соответствовать, т.е. должна быть подчинена структуре потребностей. А как вы можете заявить о своих потребностях в современных условиях? Только рублем. И только при условии, что произведенным вами валовым доходом распоряжаетесь вы сами. Это условие не было обеспечено у нас никогда.
– Мне думается, что все, о чем вы говорите, делалось специально. Тайна о «мертвом» фонде на самом деле не тайна. Это орудие, которым уже с шестидесятых годов били по остову советской экономики.
– Зачем?
– Для того чтобы привести экономику к краху. Для того чтобы создать условия для социально-экономического и политического переворота. Для того чтобы в душе уставшего народа возникла психологическая потребность в «реставрации капитализма». Да мало ли для чего? Идет глобальная борьба двух сверхнародов, евразийского и американского континентальных сознаний. Почему не использовать в крупной игре, последствия которой будут определять жизнь народов в течение столетий, такой элементарный прием, как экономический подрыв противника? Подрыв вначале в экономической теории, а затем и в практике. Хорошо, предшествующая экономическая политика была политикой абсурда. А сейчас?
– Если раньше союзный бюджет планировался с превышением доходов над расходами, то в последние годы планируется дефицит госбюджета для финансирования производства «мертвого» фонда, составляющего (не по заниженным фактически действующим ценам, которые на много ниже мировых, а по стоимости) десятки миллиардов рублей. Это все тот же абсурд. Только в квадрате или в кубе – как вам угодно. Из последних статистических публикаций видно, что вместо сокращения производства «мертвого» фонда сокращается производство потребления.