План работы 51 56 Приложения 58 I с. Н. Трубецкой: образ сущей и всеединой Истины в истории философии 58 II

Вид материала

Документы

Содержание 3. Терминологическая проблема Фрагменты досократиков

Подобный материал:

• Курс лекций по дисциплине логика введение, 2800.3kb.
• Лекция I, 2282.75kb.
• Поиск истины, 86.79kb.
• Темы рефератов по истории и философии науки для соискателей Православного института, 44.49kb.
• Х. Ортега-и-Гассет Что такое философия?, 2230.34kb.
• Проблема истины является ведущей в философии познания, 191.92kb.
• Артур Шопенгауэр Об университетской философии, 223.54kb.
• Панишев Е. А., ст преподаватель кафедры философии и культурологии Примерная тематика, 14.99kb.
• Программа курса «Философия истории» 204 Введение в философию истории 204 Раздел I современные, 6322.98kb.
• Образ Древней Руси в историософии русской эмиграции, 394.57kb.

3. Терминологическая проблема

Эта проблема распадается на две части: во-первых, речь идет о терминологии, используемой современными исследователями для обозначения определенных исторических феноменов; во-вторых, о терминах, в которых интерпретируется античная философия начиная с самой античности. Принципиальная значимость этой проблемы состоит в том, что философы, филологи, историки по существу равно безразличны к тому, каков тот терминологический инструментарий, которым они пользуются, как если бы его характер был совершенно безразличен как для изучаемых фактов, так и для нашего их понимания.

а) Проблема терминологии, используемой современными учеными, может показаться не слишком существенной. В самом деле, если выделен определенный класс исследуемых предметов, то используемый для его обозначения термин может быть, как представляется, почти случайным, и часто с такими случайными, ad hoc возникшими терминами мы и сталкиваемся. Один из таких терминов — досократики.

Ряд ранних философов были объединены в собрании Фрагменты досократиков (первое издание вышло в 1903 году), составленном знаменитым Германом Дильсом и впоследствии дополненном его учеником Вальтером Кранцем. Шестое издание Дильса-Кранца вышло в 1951–1952 годах и выдержало еще ряд репринтов. Как название первоначального собрания фрагментов термин «досократики» был абсолютно уместен, но постепенно — в силу того, что собрание фрагментов прочно вошло в научный обиход, — он приобрел несвойственный ему смысл исторического понятия, за которым невольно усматривается самостоятельная историческая реальность, некий особый самобытный феномен.

Выделение философии досократиков в качестве первого этапа античной философии сразу придает ей определенный характер, потому что начало — как известно — полдела: а именно, досократики трактовались — с опорой на Аристотеля, менее всего озабоченного исторически корректной интерпретацией своих предшественников, — преимущественно как натурфилософы, и тем самым вся античная философия начиналась с натурфилософии. Таким образом, квазиисторические характеристики приобретала по существу некая фикция (поскольку даже в очень огрубленном виде нельзя свести все разнообразие мысли VI–V вв. к натурфилософии), и никакое самое углубленное понимание и толкование этой фикции не приближает нас к подлинной исторической реальности. При всем том, что фигура Сократа действительно была рубежной¹⁸, — попытки установить, например, логику развития досократовской философии, проследить ее основные тенденции неизбежно имеют результатом произвольные конструкции, не имеющие реального исторического наполнения, тогда как реальные и весьма определенные тенденции развития данного периода греческой мысли оказываются вне поля зрения исследователей.

Введенное И. Г. Дройзеном в ХIХ веке понятие эллинизма, войдя в обиход, также обросло целым рядом ассоциаций, никак не предполагавшихся в исходном греческом слове: оно стало противопоставляться эллинству — подлинной греческой культуре эпохи ее расцвета — и обозначать синкретическую культуру на просторах империи Александра Македонского, распавшейся на отдельные монархии. О том, что само слово  означало следование грекам и использование чистого греческого стиля речи, при размышлениях об эпохе эллинизма вспоминается редко. В свое время специальное внимание к эпохе между расцветом греческой культуры и утверждением Рима было чрезвычайно важным и способствовало вмещению в поле зрения европейцев замечательных страниц их собственной истории. Но будучи воспринято как обозначение самостоятельного феномена, подлежащего специальному изучению, это понятие породило многочисленные споры о начале и конце этого периода, а также понятие позднего эллинизма, эллинистически-рим­ской философии etc.¹⁹

Несмотря на наличие уже в греческом языке модели глаголов на -, в частности глагола , само слово «платонизм» (platonismo, plato­nis­me, Platonismus) возникает только около середины ХVI в. Из свидетельств ХVII в., когда это слово стало уже модным, можно привести Мольера — в его Femmes savantes, 3 акт, есть сцена, где одна из ученых дам говорит:

et pour les abstractions, j’aime le platonisme.

В ХVIII веке под платонизмом понимали предосудительную склонность к учению Платона, проявившуюся уже у Отцов Церкви, в Никейском символе якобы подменивших исходное учение о Логосе конструкцией в платоновском духе, либо как еретическое учение, в корне противоположное хрис­тианству²⁰. У историков философии под платонизмом понималась история влияния Платона, которое могло проявляться в том или ином философском построении (например, платонизм в теории познания).

Слово «неоплатонизм» появляется еще позднее — в ХIХ веке, однако поначалу оно используется не как термин, а наряду со словом «платонизм». У Гегеля, впервые в новоевропейской истории философии давшего целостный обзор и глубокую оценку позднеантичной философии, термины платонизм и неоплатонизм используются как взаимозаменимые: «Diese Philosophie heißt neupythagorisch und neuplatonisch, man kann sie auch neuaristotelisch nennen»; «Wir sehen in die­ser Periode die platonische Philosophie hervorkommen, die aber als eins mit der Aristotelischen gewußt wurde. Die Grund­idee dieser neupythagorischen auch neuplatonischen oder ale­xan­dri­nischen Philosophie war: das Denken, das sich selbst denkt, der , der sich selber zum Gegenstande hat»²¹.

Только со второй половины ХIХ — в начале ХХ века начинается отчетливое выделение в истории платонизма периода, начинающегося с Плотина. Основания для такого понимания истории позднего платонизма можно найти уже в истории платонизма Генриха фон Штайна²². А Карл Прех­тер²³, заложивший основу современного изучения позднего платонизма, в статье 1910 года уже абсолютно отчетливо говорит о «школах и направлениях неоплатонизма». И теперь уже понятие неоплатонизма, заменившее собою также условное понятие александрийской школы в широком смысле и приведшее к возникновению понятия александрийской школы в узком смысле, а также понятия Среднего платонизма, неопифагореизма, эклектицизма etc. постепенно начинают рассматриваться как обозначения самостоятельных феноменов, имеющих свои сущностные характеристики, и тогда перед исследователями возникают такие проблемы, как переход от Среднего платонизма к неоплатонизму, вопросы о том, кто был первым неоплатоником, был ли Платон неоплатоником, как соотносятся неопифагореизм и Средний платонизм etc.

Но те, кого стали называть неоплатониками, сами себя считали просто платониками — последователями учения Пла­тона и почтительными толкователями его сочинений. Более всего платоники опасались упреков во введении новшеств, неведомых Платону и другим божественным мудрецам древности, а одной из заслуг Ямвлиха следует считать как раз то, что он первым стал рассматривать как единую традицию то, что современные исследователи стремятся разделить: средних платоников и Плотина с Порфирием, etc.

Конечно, можно сказать, что во всех этих случаях речь идет о некоторой условности, которая должна приниматься как таковая. Но опыт науки ХIХ–ХХ веков показывает, что специальный термин, возникая ad hoc, вызывает затем к жизни представление о некоем реальном феномене, который — в силу того, что у него нет самостоятельной исторической реальности, — начинает искусственно конструироваться. По­коления философов, историков философии, филологов рассматривали досократиков и неоплатоников, далеко не всякий раз задумываясь, что эти термины можно, разумеется, рассматривать как условные обозначения определенных хронологически или доктринально определенных периодов, но за ними не стоит самостоятельной реальности, какая стоит, например, за известным с античности понятием платонов­ской Академии²⁴.

С другой стороны, сами древние вообще не были озабочены тем, что мы называем исторически корректным изложением истории философии: в такой форме задача просто не ставилась. Поэтому проблема классификации исторических фактов, разделения истории на периоды, именования того, с чем мы имеем дело, не должна, конечно, превращаться в самоцель. Но наличие такой проблемы нужно иметь в виду, и при чтении того или иного изложения античной философии необходимо пытаться увидеть за схемами и терминами то, что характеризует автора схемы и термина, а что — историческую реальность. Сама же уверенность в том, что совершенно определенная историческая реальность действительно существовала и что при этом она доступна нашему познанию, — совершенно необходима историку философии.

б) Помимо этого в античных изложениях предшествующей философии мы сталкиваемся с целым рядом терминов, которые были использованы позднейшими мыслителями для описания того, с чем они сталкивались у своих предшественников, еще не разработавших соответствующий категориальный аппарат. К такого рода терминам принадлежит прежде всего понятие начала (), разработанное Аристотелем и применявшееся им при описании учений о природе: именно так ( ) у Аристотеля и в более поздней традиции назывались сочинения большинства ранних греческих мыслителей, а сами они тем же Аристотелем, впервые специально разработавшим понятие  назывались        . Обязательные поиски начал и природы у Фалеса, Анаксимандра, Анаксимена и других досократовских философов определенным образом сбивали внимание исследователей и провоцировали анахронистическую интерпретацию древних учений.

Тот же Аристотель называет начала у Анаксагора гомеомерии ( ), применяя свой термин, не употреблявшийся Анаксагором.

Само слово «философия» в применении к ранним мыслителям, в частности к милетцам, также до известной степени вводит в заблуждение, поскольку понимание философии, которое было постепенно выработано в платоновской Академии, не может быть механически перенесено на более раннюю эпоху.

Понятие диалектики, имевшее в античности совершенно определенный технический узус, после Гегеля стало рассматриваться в некоем расплывчатом смысле учения о единстве и борьбе противоположностей и т.п., так что начало диалектики усматривалось уже в мифологических представлениях, а Гераклит едва ли не основывал диалектику как науку.

Применительно к Платону Аристотель и поздние авторы говорят об идеях как об отдельных сущностях, началах etc., что заставляло искать теорию идей в философии Платона как ее главную характеристику. Но сделать это на основании платоновских диалогов было достаточно сложно, поскольку Платон нигде специально и систематически не выстраивает такой концепции, точно так же у него нет специально и систематически разработанной концепции самосущих чисел и других концепций, успешно разрабатывавшихся его последователями. Это заставляло искать у Платона тайное, сокровенное учение, тем более, что Аристотель и ряд поздних авторов говорили о неписаном учении Платона ( ). Стремление выяснить, чем было это сокровенное учение Платона, заставляло пренебрежительно относиться к сохранившимся письменным текстам Платона, причем опираясь на те же самые всем известные тексты (например, пассажи из «Федра» и VII Письма), и выстраивать платоновскую философию на основании Аристотеля и поздних авторов. Огромная литература по этому вопросу²⁵ ясно демонстрирует важность корректного использования терминологии и необходимость следовать рекомендации Аристотеля: до выяснения того, чем нечто является, убедиться, существует ли оно²⁶.

Эти и другие подобного рода проблемы в определенной последовательности вставали преимущественно перед филологами-классиками и так или иначе ими решались. Но нельзя не заметить, что за этими частными проблемами стоит один общий и в основе своей философский вопрос. Суть его состоит в следующем.

в) Когда мы занимаемся историей философской мысли и способов ее выражения, мы сталкиваемся прежде всего с определенного рода рефлексией, результатом которой как раз и является та или иная терминология, сознательно конструируемая и развиваемая. В истории мысли мы имеем дело не с безгласными объектами, а всегда с сознательными субъектами, характер и тип самосознания которых и важен для нас в первую очередь. Реалии истории мысли суть реалии, выражаемые в языке (хотя их при этом нельзя смешивать с языковыми реалиями) и определенным образом фиксируемые. Покамест определенная культура не знает того или иного понятия, не фиксирует это понятие с помощью определенного термина, пока она тем самым не осознаёт, не мыслит его как известную ей духовную реальность, оно в известном смысле и не существует. Парменидовское совпадение мысли и бытия можно считать представленным в данной сфере парадигмально.

Мы можем сколь угодно много рассуждать о всяких протофеноменах (прото-философии или прото-науке, например), о прообразах и предвосхищениях той или иной концепции или идеи; но покамест культура вообще, а философская культура в частности, не опознаёт, не сознаёт и не называет их, — это значит только одно: они не стали еще фактом ее сознания, а значит и ее бытия. Пытаясь втиснуть более раннюю мысль в чуждую ей более позднюю терминологию, мы неизбежно совершаем подмен и лишаем мысль возможности осознать чужое как ее собственное, вместо этого создавая некую фикцию. Конечно, в науке неизбежно сознательное создание определенного рода фикций — инструментов познания. Но бессознательное следование фиктивным моделям уводит мысль в ту бездну имагинативного зазеркалья, из которой трудно выбраться к свету подлинного бытия-ума.