И Т. Ракин

Вид материала

Документы

Содержание Чего бояться? Технология мира

Подобный материал:

• Ракин Александр Викторович, директор высшей категории, учитель географии высшей категории,, 1083.3kb.

ЧЕГО БОЯТЬСЯ?

- Возможно, такие переключения реле (мир – вещи мира) бывают у каждого, просто у людей не развит навык их замечать. Хотя уж точно они должны быть заметны перед смертью, когда дары уносят.

- А может, перед смертью только страшно? Я раньше думал, что страх толкает от ненастоящего к настоящему, то есть устойчивому и надежному, а теперь мне кажется, что остаться в одиночестве и потянуться за помощью, значит просто среагировать согласно рефлексу, заложенному еще в детстве. Разве то, о чем мы говорим – просто переключатель на детские страхи и родительские фигуры?

- Страшно перед смертью за что? Есть мнение, что это страх перед неизвестностью. Но почему перед неизвестностью должно быть страшно? Меня, к примеру, она радует. Может быть, страх за то, что мы останемся, а мира не будет или, напротив, останется мир, но уже без нас? Но тоже до конца не ясно, чего здесь бояться. Может быть, мы боимся боли? Умирать неприятно. Возможно, умирать не то, чтобы страшно, но обидно: жили себе, занимались вещами, ввинчивались в вещи, копили их, звали личным, а теперь вроде как и ни к чему. Или это страх настолько онтологичен, что не поддается анализу, поскольку мы принимаем его «всем существом»?

- Тем самым «органом», который ничего не воспринимает, но зато принимает мир? Но, собственно, нам-то умирать не приходилось,⁷³ так что речь вообще о том, за счет чего и на что происходит переключение. Если за счет тоски и страха на детское ощущение беззащитности, то так и надо сказать, добавив: и мы предполагаем, что мир можно испытать и так.


ТЕХНОЛОГИЯ МИРА

- Допустим, смерть не идеальный переключатель режима мир/вещи. Но ведь сам факт переключения существует, и он не изучен. Кто отвечает за эту смену фаз? Неверно все же говорить, что все происходит без нас. Мы участвуем, по крайней мере, как тумблер. Короче, мы в схеме. Мир не в нашей власти, не нам решать, открыться ему или нет. Но смотрим ведь мы. Можно настроить себя видеть не вещи, а их бытие. Однако откуда берется настроение себя настроить?

- А хорошо бы еще понять, в чем конкретно это настроение выражается. Я настроился на мир. Что со мной случилось? Хочется взять с полки книжку с похожим настроем мысли и некоторое время читать? Хочется остановиться посреди улицы и засмотреться в забытьи на троллейбусные провода? Что хочется сделать, чтобы найти мир – то есть как происходит «искать» и что сигнализировало бы о «находке»?

- «Я» не настраивается на мир. Но и не факт, что это случится само собою. То, что мы называем миром, случается вначале в какой-то периферийной зоне правильно выбранной мысли или точного поступка и затем захватывает целиком, будто падает тень. Будет довольно по-идиотски выглядеть, если я вперю взгляд в набор разбросанных передо мною вещей и начну медитативно настраивать себя: «смотри на мир, смотри на мир».⁷⁴

- А если подразумевается «… а не на вещи», то это будет интересным опытом: кто знает, что окажется там помимо разбросанных вещей. Даже если это окажется и не мир… Попробовать все равно стоит.

Обязательно ли такое настроение должно выражаться в действии? По-моему, вовсе не обязательно действовать как-то по особому. Как раз здесь легко попасть в ловушку действия, когда практика начинает подменять осмысление. Суть не в том, какие действия мы совершим, когда это настроение пришло, а в том, что в самом настроении к повороту зрения уже есть результат. Может показаться, что речь идет о резком развороте, как человек резко оглядывается на крик или на гудок паровоза. Но на деле мне кажется, что сдвиг, если здесь и можно что-то мерить метафорой расстояния, какой-то мельчайший, совсем легкое изменение градуса. И прежняя картина незыблемых вещей съезжает, они как бы соскальзывают со своего основания.

- Но все же интересно проследить, как меняется ракурс взгляда – тут есть и физическая составляющая: смотрит на мир таким взглядом, наклоненным и остекленевшим. Как будто он пытается, одновременно и смотреть вдаль и скосить глаза, заключив все вокруг в сферу. Или, скорее, если это понятно, сделать так, чтобы поверхность глаза как будто обволакивала все видимое. Этот взгляд иногда можно узнать у человека, заждавшегося на своей остановке.

- Я не уверен, что введение жестких геометрических очертаний (сферы, к примеру) здесь уместно. Точно так же, как ты называешь это сферой, можно назвать и тишиной, покоем. Или тайной. Да и слово «просвет» не дает ощущения точной схваченности, но буду упорствовать на его оптимальности.⁷⁵ Вообще, разговор о мире означает состоявшийся выход из опыта мира с сохранением памяти о нем. Возвращаясь к этому воспоминанию можно воспроизвести закрытое вещами переживание мира, сдвинуть реле. Ряд внешних действий может помочь стимулированию и удержанию этого воспроизводства. Легко ошибиться, свести дело к набору этих действий и через них к технике.⁷⁶ Однако первоначальный опыт, как и решение вернуться к нему, никакой техникой не получишь.

- Состояние взгляда, однако, параллельно мысли настолько, что, может быть, наоборот, мысль, насколько она может освободиться от утилитарных расчетов, должна считаться частью техники взгляда. Но эта методика, хотя она и может культивироваться, не вырабатывается сознательно, это приспособление поля зрения к тому, что невидимо, и все же должно оказаться в нем. Как будто зрение может смотреть, превращая себя в момент глядения во что-то помимо зрения, может быть, это техника быть беспредметным осязанием, оставшись видением.

- Но может, к примеру, затечь нога, я выйду из состояния чистого вглядывания, вернусь к вещам и стану одной из вещей.⁷⁷ А если заняться йогой, так, чтобы ноги не затекали? Выходит, тогда мой контакт с миром продлится, я достигну большего, значит, техника важна. Но какую роль здесь вообще играет время, имеет ли вообще значение хронологический период пребывания в мире? И какая вообще может быть сущностная связь между кровообращением в моей ноге и встречей с миром?

- Боль возвращает сознание к затекшей ноге, но, как любой поворот, оказывается больше своей заключительной точки, включая в себя также исходную. Она как будто действует от противного: говорит «Какой там мир. Касайся себя» - ты приходишь в себя, сжимаешься сюда, но значит, краем замечаешь, что только что был не здесь.

- Можно настраивать себя на мир как настраивают оптический прибор, например, театральный бинокль. Подкручивая колесико внутри, добиваться большей четкости, полного видения. Однако крутим мы колесико «на глаз», и надо ведь как-то понимать, что значит в этом случае 100% зрение. А как? Не из книг же. И вот вопрос: как быть уверенным, что мы попали в мир? От «самоочевидности» никуда не деться. В какой-то момент останавливаемся: вот так, больше не надо, четкость получена. Эта точка узнавания (тождества) не была предугадана и рассчитана, она не обеспечена никакой «технологией вращения». Может случиться так, что любое состояние нас не удовлетворит. И все же, вращая колесо, мы производим какие-то заданные действия, значит, следуем какой-то процедуре. Значит, ведем себя технологично. Чем больше думаешь над этой проблемой, тем с большими противоречиями сталкиваешься.⁷⁸

- Может быть, не нужно любую регулярность считать методом, а всякий метод - техникой? Например, вода регулярно, методично капает на камень, выбивая в конце концов ямку. Но стоит ли говорить о технике долбления в камне ямок, которую применяет вода?

Возможно, поэтому огромное количество практик, пытающихся «слиться с абсолютом», «войти в иное», внутри религиозного опыта или вне его, - короче, взять некий верхний предел понимания, - бьют мимо цели даже не ввиду своего сомнительного многообразия, а несоответствия смысла «техники» или «практики» поставленной цели. Наверное, с помощью выстроенной практики возможно достичь того уровня, содержание которого вложено в саму технологию своего достижения. Но не более.

- Но этого не скажешь о практиках, куда не вложено заранее никакого содержания. Оно только должно в них возникнуть, и кто знает, какое.⁷⁹

- Делая над собою усилия, ставя новые рубежи и достигая ступеней посвящения, человек движется в направлении, которое он сам для себя обозначил как «верх». Или «глубина».⁸⁰ Происходит ли в этом движении встреча с миром? Нет никакой гарантии для этого. В каком-то смысле любая «практика» будет уводить прочь от мира, фиксируя раскол между реальным человеком и его идеальной проекцией. То есть, в любой практике есть некая идеальная конструкция - программа, которую надо достичь, и поэтому всегда будет раскол на человека реального и идеального.

- Будет ли практикой отпускание от себя всего, что заставляет бояться быть? Можно ли назвать техникой выход к миру в буквальном смысле – идти по тротуару, стараясь не оставить между собой и миром ничего? Это техника – дышать так, чтобы мир оказался к тебе вплотную?

- Обращение к миру, Богу, душе «не технично». Оно раскрывается в тех выборах, которые мы реализуем, поведенческих или интеллектуальных, или в вопросах веры, но в первую очередь в этическом поле.

- Выбор сам бывает разный: он происходит как сжатие или, наоборот, как разжатие. И это небезразлично для того, встретишься ты или закроешься.

- Там, где мы имеем дело с вещами, мы сжигаем нервы и сдавливаем мускулы. Но сам мир берется безо всяких усилий.⁸¹

- Или так: он раскрывается без усилия с его стороны, но что если от человека для этого сначала требуется пережить ужасное состояние, чтобы вдруг от мира пришло это облегчение – поразительная встреча с ним, который никуда и не уходил, а ждал. И щемящим усилием человек размыкает веки себя.⁸²