Geum.ru

Доклады Центра эмпирических политических исследований спбгу издаются с 2000 года Выпуск 5

Вид материалаДоклад

Содержание


Ключевые законы (февраль 2003 г.)
Политическое сознание
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

Из данных таблиц видно, что более 80 из 122 членов «Энергии России» стабильно голосуют за законопроекты, связанные с деятельностью топливно-энергетического комплекса, что обусловлено их корпоративными интересами. Значимые стандартизованные остатки говорят о наличии зависимости между голосовательным поведением данного межфракционного депутатского объединения и рассматриваемыми решениями корпоративного характера. Следовательно, подтверждается гипотеза, что МДО «Энергия России» является тем субъектом нижней палаты парламента, который оказывает существенное влияние на решения, связанные с корпоративными интересами ТЭКа. Создание МДО как легального вида лоббистской деятельности, несомненно, является положительным фактором, который обеспечивает переход к цивилизованным формам парламентаризма.


В отсутствие установленных правил деятельность МДО начинает подменять собой деятельность профильных комитетов Государственной Думы, выполняя их функции. Так, МДО «Энергия России» осуществляло собственное перспективное законотворческое планирование. В рамках этого объединения активно работал экспертно-аналити-ческий совет, готовя заключения по обсуждаемым законопроектам. Когда депутатское объединение возглавил Владимир Катренко, который одновременно руководил профильным комитетом, возникла проблема разбалансировки всей структуры Государственной Думы. Фактически один из профильных комитетов пополнился 122 голосами депутатов, входящих в МДО. Влияние этого объединения на принятие политических решений стало определяющим.

На основе проведенного нами анализа можно утверждать, что в Федеральном Собрании РФ корпорации не только представлены своими сторонниками или «посредниками», но и являются непосредственными участниками законотворческого процесса.


Литература


Губернаторов В. Группы влияния российских деловых кругов // Власть. 1995. №5.

Зудин А.А. Система представительства российского бизнеса: формы коллективного действия. М., 1997.

Зудин А.А. Неокорпоративизм в России? (Государство и бизнес при Владимире Путине) // Pro et Contra. Внешняя политика России: 1991–2000. Ч. 2. М., 2001.

Катренко В. Думская горизонталь // Независимая газета. 2001. № 202. 31 октября.

Лепехин В. Лоббизм в России. М. 1998;

Нещадин А.А., Блохин А.А., Верещагин В.В. Лоббизм в России: этапы большого пути // Социологические исследования. 1996. № 3-4.

Перегудов С.П. Корпоративный капитал в борьбе за избирателя // Куда идет Россия? М., 2000.

Сатаров Г.А. Анализ политической структуры законодательных органов по результатам поименных голосований // Решение есть всегда. М., 2001.

Приложение




Ключевые законы (февраль 2003 г.)
  1. Закон о русском языке как государственном. 2003-02-05 (Принят).
  2. Закон об особом статусе оффшорных компаний: в первом чтении. 2003-02-05 (Отклонен).
  3. Закон об имуществе железнодорожного транспорта: в согласованной редакции. 2003-02-05 (Принят).
  4. Обращение к Правительству (тарифы на электроэнергию). 2003-02-05 (Принят).
  5. Закон о сумме вывозимой валюты: в согласованной редакции. 2003-02-07 (Принят).
  6. Закон о дополнениях в «Закон об информации (Интернет)»: в первом чтении. 2003-02-12 (Отклонен).
  7. Закон об учете доходов (государственная помощь): во втором чтении. 2003-02-19 (Принят).
  8. Закон об изменениях в «Закон о гарантиях Президенту»: в первом чтении. 2003-02-19 (Отклонен).
  9. Предложение депутата Надеждина об ускорении принятия закона об отмене «третьего срока». 2003-02-21 (Отклонено).
  10. Закон об электроэнергетике: в третьем чтении. 2003-02-21 (Принят).
  11. Закон о переходном периоде: в третьем чтении. 2003-02-21 (Принят).
  12. Закон о регулировании энерготарифов: в третьем чтении. 2003-02-21 (Принят).
  13. Закон об изменениях в «Закон о естественных монополиях»: в третьем чтении. 2003-02-21 (Принят).
  14. Закон об изменениях в «Закон об энергосбережении»: в третьем чтении. 2003-02-21 (Принят).
  15. Закон о разграничении полномочий: в первом чтении. 2003-02-21 (Принят).

16. Закон о местном самоуправлении: в первом чтении. 2003-02-21 (Принят).

ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ


_____________________________________________

О.В. Попова



ПРОБЛЕМЫ ТРАНСФОРМАЦИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ


В наше время все чаще политическая идентификация людей с традиционными идеологиями оказывается незначимой. «Во многих странах сейчас ведется борьба за более широкую идентичность… Мировое пространство расширяется, включая в себя космос в качестве “среды” всеобщей технологической идентичности» (Эриксон, 1996, 328). В конце 1960-х годов, когда обнаружилась эта тенденция, основой формирования идентичности для социальных слоев со средним и высоким статусом достаточно часто выступал стиль жизни. Тема самоопределения личности в условиях трансформации общества обычно связывается с посттоталитарными изменениями. Например, процесс «поиска себя» в постфашистской Германии даже спустя полвека оценивается Э. Ноэль-Нойман как весьма длительный и мучительный (Ноэль-Нойман, 29). Но применительно к европейским государствам и США вопрос о политической идентификации ставится в научной литературе обычно в одной плоскости: как достоверно на основе данных о партийной идентичности и идеологических предпочтениях прогнозировать исход выборов. Гипотеза о расширении оснований политической идентификации, высказанная Э. Эриксоном еще в конце 1960-х годов, безусловно, находит многочисленные подтверждения в конце ХХ в. В современных условиях одним из таких критериев может выступать отношение к идее глобализации.

Глобализация – ведущий процесс в общемировом развитии современной политики, экономики и культуры. Как отмечает Э. Гидденс, глобализация предполагает процесс интенсификации социальных отношений таким образом, что региональные события формируются под влиянием фактов из жизни очень отдаленных районов. Но процесс этот двусторонний, и глобальные процессы также в значительной степени определяются локальными изменениями. Глобализация невозможна без усиления роли информационных технологий нового типа, без создания такого мирового пространства, где практически беспрепятственно перемещаются люди, капиталы, товары, услуги, свободно распространяются идеи. Идентичность в новом информационном обществе предлагает, по меньшей мере, четыре дилеммы самоопределения (выбор между унификацией и фрагментацией, отсутствием и многообразием возможностей, ориентацией на авторитеты и самоопределение в их отсутствии, индивидуальным опытом или схематизированным унифицированным поведением). Глобализация поощряет самоопределение в отсутствие авторитетов и стандартизированное квазирыночное поведение.

Отечественные исследователи процессов глобализации (А.Д. Богатуров, А.В. Виноградов) считают, что для нее в наибольшей степени характерны: 1) усиление проницаемости межличностных «перегородок»; 2) резкое возрастание объемов и интенсивности межгосударственных перемещений капиталов, информации, услуг, человеческих ресурсов; 3) массированное распространение западных стандартов потребления, быта, самоидентификации и мировосприятия на все другие части планеты; 4) усиление роли вне-, над-, транс- и просто негосударственных регуляторов мировой экономики и международных отношений; 5) форсированный экспорт в разные страны мира модели демократического государственного устройства; 6) формирование виртуального пространства электронного общения, резко увеличивающего возможности для возникновения и культивирования образа индивида, ответственного за чужие судьбы, проблемы, конфликты, состояние окружающей среды, политические и иные события в любых районах мира; 7) возникновение «идеологии глобализации», призванной обосновать одновременно благо и неизбежность объединения мира под руководством его цивилизованного центра (а именно США и «группы семи»).

Как бы мы не понимали глобализацию (как влияние международных процессов на внутреннее состояние государства преимущественно в сфере экономики или как ряд процессов, формирующих единый мир), необходимо признать все возрастающую взаимозависимость существующих обществ во всех аспектах. Потенциальные последствия глобализации, согласно взглядам Р. Робертсона, могут быть представлены в четырех возможных сценариях. Первый сценарий предполагает создание «всемирной деревни» с общепланетарным консенсусом в вопросах, касающихся ценностей и идей. Второй сценарий предполагает унификацию национальных государств под эгидой некоего мирового правительства. Согласно третьему сценарию мир может представлять собой мозаику взаимно открытых суверенных национальных государств, включенных в процесс интенсивного экономического, политического и культурного обмена. Наконец, согласно четвертому сценарию мир может представлять собой мозаику закрытых ограниченных сообществ, равноправных и уникальных в своей институциональной и культурной упорядоченности или иерархических с отдельным ведущим сообществом во главе. При любом варианте развития событий будет вставать вопрос о национально-государственной идентичности населения стран, и идентичность эта будет носить явно политический характер.

Для европейцев существенным политическим маркером самоопределения в сфере политического является отношение к объединенной Европе. По результатам отчета программы Евробарометр,1 проведенного в апреле – мае 2000 г., 49% европейцев поддерживали вхождение своих стран в Европейский союз, 47% ощущали реальные выгоды для своего государства в результате этой интеграции. Для 43% Европейский союз имел привлекательный образ. Только 18% опрошенных заявили, что это сообщество для них непривлекательно.

Хотя большинство граждан в девяти из пятнадцати стран–членов единой Европы заявили, что ощущают себя европейцами, когда их спрашивали, кем они видят себя в ближайшем будущем, подавляющая их часть не мыслят себя исключительно европейцами, для них это не более важно, чем быть «гражданином своей страны». Среднее распределение ответов на вопрос о предпочтительности европейской или национальной (государственной, а не этнической!) идентичности выглядит по пятнадцати европейским странам следующим образом: 4% ощущали себя прежде всего европейцами, 8% – и европейцами, и представителями определенной нации, 45% – представителями определенной нации и европейцами и, наконец, 41% – только жителями своей страны. Идентичность в данном случае (фактически для 9 человек из 10) оказывается смещенной в сторону «своего» государства. Это вполне естественно. Ведь если идеи о создании «Соединенных штатов Европы» высказывались еще во втором десятилетии ХХ в. (причем, именно российскими социологами), то общественное движение к объединению Европы началось только после второй мировой войны. Реальные формы экономического и политического объединения Европы проявляются лишь в течение последних двух десятилетий XX в. Безусловно, это слишком короткий отрезок времени для того, чтобы население Европы стало воспринимать себя по преимуществу в новом качестве. Исключение составляет Люксембург, поскольку среди проживающих там достаточно высока доля выходцев из других европейских стран. Каждый десятый люксембуржец чувствует себя исключительно жителем Европы, еще 11% ощущают себя европейцами, а затем уже представителями определенной национальности.

Во всех других странах подобные чувства испытывает значительно меньшее число людей. Национальная идентичность явно доминирует в Швеции (60%) и Великобритании (64%). Впрочем, хотя традиционные трендовые замеры, проводимые каждые полгода, обычно фиксируют крайне незначительные сдвиги в характере идентификации себя в качестве гражданина своей страны или европейца, на рубеже 1999–2000 гг. обнаружились определенные изменения, которые нельзя отнести только к погрешности измерения. Например, в Дании и Германии число людей, идентифицирующих себя исключительно с жителями своего государства, несколько уменьшилось, в Люксембурге число таких людей несколько возросло. Анализ статистической зависимости между предпочтительной формой идентификации, родом деятельности и образованием показал, что менеджеры и люди в возрасте старше 20 лет, получившие полноценное дневное образование, склонны чувствовать себя в определенной мере европейцами (75% людей, относящихся к этой категории). Пенсионеры (54% этой группы) и люди, покинувшие школу до достижения ими 15 лет (53% опрошенных данной категории), более склонны идентифицировать себя со своим гражданством или национальностью. Также выяснилась устойчивая взаимозависимость между позитивным отношением людей к вступлению их страны в ЕС (76% случаев) и ощущением себя в определенной мере европейцами. В то же время 69% людей, оценивающих вступление своей страны в Евросоюз как «плохое дело», идентифицируют себя исключительно со своей страной. «Национальная гордость» за возможность быть гражданином своей страны присуща всем европейцам. Среднее значение этого показателя для пятнадцати европейских стран составило 83% против 12% тех, кто совсем не гордится тем, что является гражданином своей страны. Впрочем, средний показатель скрывает весьма существенные расхождения в показателях разных стран. Наибольшими патриотами являются жители Ирландии (98% против 1% не испытывающих гордости), Германии (97% против 2%), Финляндии (93% против 6%), Великобритании (91% против 6%). В меньшей степени испытывают гордость от факта своего гражданства жители Дании (66% против 25% отнюдь не испытывающих гордость), Бельгии (77% против 20%) и Франции (81% при 12% тех, кто безразличен к своему гражданству).

Если рассмотреть отношение европейцев к единой Европе в 2004 г., результаты покажутся, на первый взгляд, не свидетельствующими о кардинальных сдвигах. Опросы 2004 г. показали, что для большинства европейцев «быть европейцем» не более важно, чем быть гражданином своей страны.2 9% опрошенных чувствуют очень сильную принадлежность к Европейскому союзу, 30% довольно сильно ощущают принадлежность к нему, 35% считают себя не слишком связанными с жизнью Европейского союза и 21% совсем не чувствуют этой связи. Однако больше всех заинтересованы в общеевропейском членстве люди среднего возраста от 25 до 54 лет (82%), получавшие образование 20 и более лет назад (86%), с высокими доходами (83%), менеджеры, «белые воротнички» и студенты (86%, 82% и 82% соответственно). Более склонны идентифицировать себя со своим гражданством и национальностью граждане старше 55 лет (74%), лица с продолжительностью образования до 15 лет (73%), с низким заработком (72%), домохозяйки и пенсионеры (73% и 74% соответственно). Таким образом, люди, наиболее экономически успешные и социализированные в рамках корпоративных идеологий, позитивно воспринимают процессы глобализации. Им, как наиболее ярким носителям постматериальных ценностей, свойственна более высокая развитость, они лучше артикулируют свои позиции, политически более активны — в сравнении с «материалистами». Следовательно, политическое влияние первых, в тенденции, способно быть значительнее, чем вторых, о чем подробно написано в работах Р. Инглхарта.

Как было показано на основе данных опросов общественного мнения, в сознании европейцев присутствует множество разных моделей идентичности. Европейская интеграция является элементом процесса глобализации, в рамках которой сохраняются (и трепетно поддерживаются) территориальные и культурные границы стран, историческая память отдельных групп. У жителей единой Европы появляется возможность работать за пределами своей страны, формировать общие культурные стандарты. Похоже, что издержки этих процессов пока не очень велики, хотя формирование единой Европы весьма неожиданно сказалось на идеологии партий. Рост популярности «правых» идей в странах Западной Европы (а последние замеры состояния общественного мнения показали, что идеи ультраправых, фашистская идеология находят все большее количество приверженцев, например, в Восточной Германии (территория бывшей ГДР)) вынудил ведущие центристские партии при внешней резкой критике своих оппонентов все же «принять на вооружение» смягченные варианты идей и терминов, связанных с ограничением иммиграции, резкой критикой политики Израиля и т.д.

Объективно конфликт глобальной и противостоящей ей локальной идентичности в открытой и скрытой формах присутствует в «цивилизованном западном» обществе. Например, во Франции под влиянием этнического консолидированного протеста государство принимает программы по защите чистоты национального языка, ограничивает показ американского кино, но вводит запрет на демонстративное ношение в высших учебных заведениях религиозной символики. В известном смысле в мире сохраняются двойные стандарты в отношении к иммигрантам. Если в страны Восточной Европы активно продвигается идеология «открытого общества», то Западная Европа откровенно стремится закрыть свои границы для азиатских и восточноевропейских мигрантов.

Изменение роли национального государства, появление транснациональных пространств не лишают людей национальной принадлежности, национальной и локальной культуры. Происходит усиление первичной идентичности, т.е. тех устойчивых элементов культурных моделей, которые обычно описываются как традиционалистские. В частности, это относится к религиозным, местным ценностям, возрождение интереса к которым отражает потребность человека в устойчивых этических и нравственных ориентирах. Религиозные ценности могут способствовать социальной интеграции в модернизирующихся обществах, расколотых в том числе и по степени включенности в информационное пространство. Но у истоков обращения к ним — поиск этически мотивированных критериев индивидуальной идентичности.

Самым простым способом объединения, позволяющим «людям избежать чувства разобщенности, слабости и беззащитности перед лицом более мощных исторических сил, бушевавших вокруг, стали объединения по этническим признакам» (Фукуяма, 161). Именно поэтому этническая идентификация в условиях глобализации не только тесно связана с политической идентификацией, но и приобретает политический характер. Этническая идентичность переплетается с политической, например, в ситуации борьбы за независимость своей страны (антиколониальное движение). Часто она являет собой пример «утраченной идентичности», которая понимается как нечто существующее, но не проявленное, «безголосое», что может и должно проявиться при определенных условиях, как нечто, обретаемое заново. Хотя стиль жизни в современных государствах становится все более унифицированным, проявляется и противоположная тенденция – к сохранению собственной культуры и языка, к противодействию инородному влиянию. Чем более явными становятся процессы глобализации, тем больше люди дорожат проявлениями своей этничности. Стоит, очевидно, согласиться с мнением К. Поппера, что мобилизация этничности является самым дешевым и надежным способом, с помощью которого может продвинуться политик, которому больше нечего предложить. Об этом безусловно свидетельствуют итоги последних президентских выборов во Франции и в парламенты стран Северной Европы. Логика развития транснациональных корпораций (ТНК) привела к чрезмерной эксплуатации в массовом сознании идей политической и экономической наднациональной интеграции, мирового управления и контроля посредством международных организаций, приоритета международного законодательства над национальным. Успех этой идеологии будет сопряжен с постепенным размыванием гражданской идентичности «среднего европейца», но цель – формирование единого европейского сообщества – при этом будет достигаться более легко.

Среди современных исследователей, являющихся сторонниками постмодернистской методологии, доминирует представление, что политическая идентификация в условиях глобализации постепенно исчезает, поскольку в условиях ускорения информационного обмена человек вынужден «примерять» всё новые и новые идентичности, не имея реальной возможности выбора, поскольку социальная и политическая реальность предлагает ему всё новые варианты «масок» - идентичностей.

Глобализация жестко проверяет способность национальных государств адаптироваться к переменам, она способна в очень короткий отрезок времени дестабилизировать экономику, уничтожить золотовалютные резервы страны, снизить легитимность правительства. В условиях глобализации мировой рынок получает возможность контролировать политическую деятельность государств, трансформировать национально-государственную идентичность. Кем, например, осознают себя люди, живущие в Париже и приезжающие на работу в международные организации в Брюссель?

Глобализация постепенно устраняет жесткие границы между политикой и экономикой. Новое мировое сообщество – многообразие политико-экономических субъектов без единства, причем ключевую роль играют отнюдь не национальные государства, а транснациональные корпорации. Экономический успех основных проводников глобализации развертывается на фоне стремительного падения на самое «дно» мирового порядка тех «политических игроков», которые сделали ставку на свою национальную идентичность. Вероятно, не случайно государства, стремящиеся дистанцироваться от процессов глобализации, нередко становятся ареной внутригосударственных межэтнических конфликтов, сопровождающихся социальной и культурной деградацией и утратой ориентиров развития.

Из трех видов электоральной идентификации (партийной, идеологической и персонифицированной) в условиях глобализации в наибольшей степени проигрывает партийная. Уже не только классические классовые, но и массовые «всеядные» партии переживают видимый упадок. Групповые формы идентичности (за исключением религиозной, по Ниммо и Юнгсу, и этнической) теряют свою привлекательность. Большинство политиков и политтехнологов делают ставку на наиболее динамичную и активно поддерживаемую масс-медиа персонифицированную идентичность.

Конечно, в современных условиях не только глобализация, но и традиции, специфика внутригосударственной социальной стратификации, политическая культура оказывают влияние на политическую идентификацию. Но именно глобализация с начала 1980-х годов остается одним из наиболее мощных политических процессов.

При этом глобализацию нельзя понимать просто как унификацию культурного, экономического или политического пространства и достижение гармоничного единства. Формирование единого информационного пространства и универсализация потребительских стандартов отнюдь не снимают проблемы поддержания «разнообразия», равно как рост потребностей вовсе не означает возможность их удовлетворения, а расширение доступа к достижениям культуры не увеличивает рост потребности в них населения. В новых условиях восприятие социального времени приобретает образ последовательно сменяющих друг друга краткосрочных жизненных «проектов», каждый последующий из которых может принципиально отличаться от предыдущего или даже «перечеркивать» его. В соответствии с этими «проектами» меняются и модели идентификации.

Глобализация усиливает процессы фрагментации и увеличивает многообразие форм самоопределения в отсутствии устойчивых идеологических авторитетов. Она способствует унификации, сокращению возможностей, росту политической и социальной пассивности, ориентации на рыночное поведение и преобладанию индивидуального опыта на уровне становления идентичности индивида.

Вместе с тем основные «двигатели» процесса глобализации – ТНК – стремятся предложить модель идентификации, заменяющую систему религиозных верований, «корпоративную мораль» (она принципиально отличается от преданности «своим» фирмам в традиционном обществе). Действительно, местом пребывания современного человека все чаще становится корпорация, а не страна и общество, в традиционном понимании. «Корпоративная религия» – это новый термин для описания идеального состояния компании, при котором внутренняя организация, видение, внешнее позиционирование и возрастающие ценности брэнда находятся в органическом единстве и динамичной гармонии (в 2002 г. вышла книга Дж. Кунде под «говорящим названием» «Корпоративная религия. Создание сильной компании с яркой индивидуальностью и корпоративной душой»). На место религии приходит брэнд как воплощение стиля жизни, обещающего людям принадлежность к некоему закрытому элитарному сообществу. Правила работы в корпорациях все чаще используют три основных элемента любой религии — веру (религиозные чувства), знание (религиозные догмы, учение), ритуал (религиозные традиции, культ). Корпорации создают сети, открытые структуры, которые могут неограниченно расширяться путем включения новых узлов, если те используют аналогичные коммуникационные коды (М. Кастельс). Такими общими кодами могут быть ценности или производственные задачи. По мнению Кастельса, «в условиях информационной эры историческая тенденция приводит к тому, что доминирующие функции и процессы все больше оказываются организованными по принципу сетей» (Кастельс, 1999, 505). Внутри корпораций создается стиль, имитирующий «полноценность жизни». Сетевые структуры предстают одновременно и средством, и продуктом глобализации общества. «Именно сети, составляют новую социальную морфологию наших обществ, а распространение “сетевой” логики в значительной мере сказывается на ходе и результате процессов, связанных с производством, повседневной жизнью, культурой и властью» (Кастельс, 2001, 494).

Примечательно, что расширение экономической деятельности ТНК сопровождается и обострением этничности, локализма и культуры альтернативного потребления в ряде стран. Идеи уникальности этничности активно используются для экспансии товаров на мировой рынок, происходит культивирование этнической масс-культуры.3 Популярным становится образование на родном «историческом» языке, обеспечивающем модель идентификации, даже если он утратил коммуникативные функции. Широкое распространение получают этническая кухня, этнический стиль в одежде, в оформлении интерьеров, в архитектуре. Растет популярность альтернативных жизненных стилей (и движений за альтернативный образ жизни), успешно эксплуатируемых бизнесом и приносящих значительную коммерческую выгоду. «Возвращение к истокам», возрождение этнической культуры, нередко скрывает политическую подоплеку. Фактически оно может быть эффективным средством поддержки притязаний региональных элитных групп, их стремления расширить полномочия властных структур субнационального уровня.

Можно говорить о реальной социальной и политической пассивности современного человека, осознающего беспомощность решения глобальных проблем сообща, замыкающегося на локальных ценностях. Следствия могут иметь серьезный политический характер – рост национализма или ксенофобии. Чаще проявляются ситуативные (в понимании постструктуралистов) электоральные идентификации, создается огромное поле деятельности для манипулятивных технологий. Выборы не ведут к существенным изменениям в составе чиновников-экспертов, осуществляющих рутинную работу по управлению. Меняются только публичные политики. Отсюда – успех кандидатов, чей имидж воплощает востребованные обществом (или искусно навязанные обществу) ценности. Именно этому фактору обязаны своей победой большинство избираемых глав государств. СМИ всё больше культивируют иррациональность, что способствует в большей степени проявлению этнической и локальной идентичности, нежели национальной и гражданской. Однако встречаются и прямо противоположные примеры. По данным многочисленных социологических опросов в Польше в 2002–2003 гг. категорически возражали против вступления в ЕС больше половины респондентов. Однако результат референдума спустя полтора года был совершенно иным. Против вступления в объединенную Европу проголосовало меньше 19% поляков. Данный пример однозначно подтверждает влияние СМИ на массовое политическое сознание.

Отдельный лидер, не связанный определенной идеологией и партийной программой, может позволить себе роскошь трансформации своей позиции, изменения ее в зависимости от политической коньюнктуры. СМИ также заинтересованы в персонифицированном изображении политического процесса, политических событий. Ставка на «рассказ о персоне» в СМИ позволяет реализовать потребность зрителя в линейном восприятии потока информации. Человек усваивает отдельные «словесные метки» («плавающие означающие», как их называет С. Жижек). Слова, фразы выполняют двойную функцию, они формируют образ политика и становятся смыслообразующим стержнем информационного сообщения. Большинство новостных программ цитируют одну и ту же многократно растиражированную фразу политика, что взаимовыгодно как для политических персон, так и для СМИ. Политическая коммуникация отчасти сама формирует политический процесс.

В постиндустриальном обществе в условиях глобализации контроль над моделями политической идентификации оказывается в руках тех, кто владеет гуманитарными технологиями и возможностью стабилизации / дестабилизации политической ситуации. Теоретически информационное общество создает возможность для формирования огромного количества моделей идентичностей на основе горизонтальных сетей. Возрастает потребность в максимальном упрощении информации, к её персонификации и линейности. Но возникает возможность и возрождения рефлексивного, рационального подхода к политической идентификации на основе общения в Интернете, но только для жителей высокоразвитых стран.

Ослабление экономической и политической роли некоторых национальных государств в современном мире влечет за собой ослабление общегосударственной, гражданской идентичности их населения. В силу экономико-культурных особенностей индивиды стремятся либо к глобальной идентичности, либо к этнической или локальной (региональной). В научной литературе в последнее время определение территориальной (региональной) идентичности значительно меняется, сейчас это скорее изменяющиеся и динамические категории, нежели зафиксированные неизменные географические пространства. Строгие границы в сознании людей исчезают, становятся прозрачными, если не свободными. Исчезает дилемма Восток / Запад. «Восток» и «Запад» потеряли своих «других», которые определяли политические и территориальные идентичности и образы внешней угрозы. Впрочем, и в условиях глобализации дилемма Север / Юг осталась.

Проникновению этнокультурных установок в общества с устойчивыми социальными институтами способствуют глобальные миграционные потоки преимущественно с Юга на Север. При этом иммигранты лишь частично инкорпорируются в правовое поле государств и наднациональных сообществ. По данным на конец ХХ столетия, в Австралии мигранты первого поколения составляли 23% населения, в Канаде – 15%, во Франции – 10,4%, в США – около 8%, в ФРГ и Великобритании – по 6,5% (Всемирный доклад…, 467–470). В России в зоне Сибири и Дальнего Востока наблюдается активная «тихая агрессия» выходцев из КНР. При этом расселение этнических общин «поверх» границ государства или компактного проживания наций порождает новые формы гибридной культурной идентичности, уже не привязанные к определенной территории и структуре управления. Трансграничные культурные ареалы размывают сложившиеся в данной географической зоне местные сообщества. Получается, что в условиях глобализации государственная идентичность терпит поражение, с одной стороны, от глобальной идентичности, с другой – от локальной и этнической. Этническая идентичность имеет низкорефлексивный характер, устойчива, а потому выступает фактором сплочения групп на основе «естественных природных» характеристик.

Ныне можно говорить о двух направлениях поисков идентичности – об «единстве в многообразии» и противопоставлении групповых ценностей остальному миру, которые проявляются в конфликте между мультикультурализмом и национализмом. Мультикультурализм делает ставку на поддержание единства этнически неоднородного общества и предлагает модели социальных действий, ориентированные на свободу выражения культурного опыта. По версии С. Темплемана, культурное разнообразие – постоянное (сущностное) и ценное качество демократических сообществ. Параметры соответствующей политики задает государство, которое реализуется через механизмы управления различного уровня с целью обеспечения сосуществования многообразных культурных, этнических и иных общностей с помощью социальных и культурных программ на основе форм деиерархизации власти и местных инициатив. Согласно идеям мультикультурализма, согласование различий, лежащих в основе индивидуальной и групповой идентичности, необходимо на институциональном уровне. Ставка при этом делается на поиск ненасильственных путей решения межгосударственных (межэтнических, религиозных) споров и конфликтов в едином правовом пространстве. Но просто введение правовых норм не решает проблему повышения политической толерантности в обществе, которому присуща та или иная политическая культура.

Локализация сознания на уровне региона, доминирование локальной и этнической идентичности возможна не только в «традиционных», но и в развитых постиндустриальных странах среди лиц с высоким уровнем образования, доходов, занятых преимущественно в сфере интеллектуального труда, менеджеров и сотрудников ТНК, у которых есть шанс в своей жизненной траектории использовать восходящую вертикальную мобильность. Хотя следует признать, что этническая идентичность (если говорить о закономерностях) чаще встречается у жителей развивающихся стран, лиц с низкими доходами, уровнем образования, занятых преимущественно в сфере среднего и малого бизнеса, а также у лиц, занятых физическим трудом с перспективой нисходящей социальной мобильности.

В моноэтничных странах этническая идентичность существует, но она скрыта в гражданской идентичности. Синдром глобальной межэтнической дезинтеграции даже получил название «третий цунами» или феномен этнического возрождения, манифестирующий себя в этнополитических движения, конфликтах. Рост сепаратистских центробежных настроений свидетельствует о том, что люди боятся утратить свое национальное «я», и что разрушается идентичность больших групп. Этническая идентичность выходит на первый план, становится наиболее значимой в том случае, когда иные значимые (государственная, идеологическая, партийная, классовая и т.д.) идентичности утеряны. Если человек определяет себя исключительно через принадлежность к какому-либо этносу, это свидетельствует о том, что государственная идентичность находится в стадии дезинтеграции. Следует специально подчеркнуть, что с этим феноменом столкнулись не только посткоммунистические страны в первой половине 1990-х годов, но и государства, находящиеся в стадии формирования информационного общества, выступающие форпостами процессов глобализации.

Вопрос этнической идентификации особенно четко обозначается в условиях глобализации. Этническая идентичность приобретает политический характер, наблюдается небывалый взрыв политизированной этнической идентичности в ответ на глобализацию и ослабление национальной (государственной) идентичности. Происходит превращение этнической идентичности в основу политической мобилизации масс с целью выдвижения актуальных для населения политических требований. Итак, наиболее обоснованным представляется вывод, что замещения этнической идентичности национально-государственной на первом этапе глобализации не происходит и происходить не может.4 Намечается смещение групповой идентичности в сферу глобальной и / или этнической. Во многом это происходит в результате организации социального пространства, структурированного корпоративной этикой, лидерством в мировой экономике ТНК, поддержкой «линейной логики» в информационных сообщениях СМИ.