Василий Галин Запретная политэкономия Революция по-русски
Вид материала | Документы |
СодержаниеРоссия после революции Ссылки и библиография |
- Василий Галин Запретная политэкономия красное и белое, 10149.29kb.
- Контрольная работа №1 по дисциплине «Политэкономия», 358.97kb.
- Н. В. Рябинина читаем а. П. Чехова по-русски…, 2062.63kb.
- Протопресвитер Василий Зеньковский пять месяцев у власти (15 мая -19 октября 1918 г.), 3241.38kb.
- -, 388.72kb.
- Конспект лекций по дисциплине "политэкономия" для студентов 050107 заочной формы обучения, 908.57kb.
- Темы курсовых работ по-русски и по-английски (с указанием номера курса); фио научного, 17.99kb.
- Английская революция XVII в. Основные этапы и законодательство. Протекторат Кромвеля., 146.25kb.
- Лекция 14. Кейнсианство и его эволюция «Кейнсианская революция», 259.32kb.
- Культура Древней Руси. Литовско-московское соперничество и решение, 33.56kb.
РОССИЯ ПОСЛЕ РЕВОЛЮЦИИ
У России никогда не было союзников, были только попутчики, которые в меру своих интересов выступали с ней по одну линию фронта. Но это ни в коей мере не ослабляло конкурентной борьбы между ними, наоборот война давала шанс для «кардинального решения вопроса». Впрочем этот закон действовал в той же мере и между другими великими странами. Отличие России заключалось в том, что Запад, признавая и даже порой склоняясь перед ее военной силой, никогда не считал русских равными себе. Даже освободительная война 1812 г. принесла России в Европе не столько благодарность, сколько страх перед бесчис-
540
ленными «русскими варварами». Поэтому в отношении России Запад позволял себе заходить гораздо дальше, чем разрешали «правила приличия» европейского общества. Наглядным примером откровенно пренебрежительно-корыстного отношения «союзников» к России в начале XX века стали Первая мировая война, Брестский мир и интервенция.
Россия не должна была победить в Первой мировой войне. Победа вела к усилению реакции и консервации существующего строя еще на несколько десятилетий. Мало того, победа ставила Россию в полную зависимость от союзников, она физически не могла рассчитаться по долгам военного времени. Ее победа была равносильна поражению. Но Россия не могла и проиграть войну на поле боя, поскольку теряла бы в этом случае все свои наиболее благоприятные для жизни территории и выходы к европейским морям. Поражение можно было считать концом России как государства. На выход из этой ситуации указывали социал-демократы — «мир без аннексий и контрибуций», в устах американского президента этот принцип звучал, как «мир без победителей». Только в этом случае Россия могла сохранить ресурсы и возвратиться на свой эволюционный путь развития. Очевидно, это понимал председатель совета министров И. Горемыкин, когда в октябре 1914 г. выдвигал мирные условия, на которых война может быть окончена. Он тогда обозначил интересы России в Первой мировой войне лишь исключительно нейтрализацией черноморских проливов...
Цели России в войне после Февральской революции были провозглашены уже 28(15) марта Петроградским Советом в воззвании «К народам всего мира», в котором он призвал к «миру без аннексий и контрибуций на основе права наций на самоопределение». Под давлением Советов Временное правительство было вынуждено принять этот лозунг. Правда, до Октября он носил чисто декларативный характер. Лозунг либералов призывал оказать помощь союзникам в войне до «победного конца», о цене вопрос не стоял.
Сами союзники, по словам Г. Уэллса, «не понимали, что происходит в России. Их аристократические дипломаты, ориентировавшиеся на императорский двор, в каждой новой ситуации попадали впросак. Они не сочувствовали демократии и явно старались создать для нового режима как можно больше трудностей. Во главе республиканского правительства оказался Керенский... Союзные правительства относились к нему с пренебрежением и не соглашались ни на передачу земли крестьянам, ни на заключение мира в пределах русских границ. Французская и английская пресса требовала от своего истощенного союзника нового наступления. Но когда немцы провели... операцию против Риги, британское Адмиралтейство не послало на помощь русским экспедиционные силы, и молодой Российской республике пришлось сражаться в одиночку...»2362
541
25 сентября 1917 г. Керенский выдвинул список условий мира для межсоюзнической мирной конференции: «Французы узнали, что будущее Эльзаса и Лотарингии должно решаться посредством плебисцита. Бельгия получит компенсацию за счет международного фонда. Англичане узнали, что Германии предлагается сохранить за собой все колонии. Американцам предложили нейтрализацию Панамского канала, а англичанам — нейтрализацию Суэцкого канала, равно как и черноморских проливов. Все нации после окончания войны получат равные экономические возможности. Тайная дипломатия отменялась. Мирные переговоры будут вестись делегатами, избранными парламентами своих стран...» Не стоит говорить, что это в принципе противоречило тем целям, ради которых вели войну великие державы2363.
«В этих условиях Запад прибег к простому способу, — отмечает Уткин, — он усомнился в прерогативах правительства, которое само себя назвало Временным. Имеют ли делегаты этого правительства легитимное право представлять свою нацию?» Министр иностранных дел Англии Бальфур сказал послу Набокову: «Не следует создавать прецедент для ведения переговоров, когда исключительные прерогативы получают фактически частные лица. Такой способ ведения дел мог бы иметь нежелательные последствия»2364. Таким образом, Временное правительство было во внешнеполитическом плане свергнуто союзниками, признавшими его всего чуть более полугода назад, за месяц до Октябрьской революции.
Большевики после своего прихода к власти сразу официально отказались от всех претензий прежних правительств России на чужие территории и контрибуции, одновременно «Декларацией прав народов России» утвердили право наций на самоопределение. Большевиками были опубликованы тайные договоры между Россией и союзниками: «Правительство рабочих и крестьян отказывается от секретной дипломатии с ее интригами, секретными шифрами и ложью». Они изложили свою концепцию мира устами Троцкого в интервью Дж. Риду всего через несколько дней после Октябрьской революции: «После окончания этой войны Европа будет воссоздана не дипломатами, а пролетариатом — в виде федеративной европейской республики, в виде Соединенных Штатов Европы... Экономическое развитие требует уничтожения национальных границ. Если Европе суждено остаться расколотой на национальные группы, то в этом случае империализм опять начнет свою работу. Только федеративная республика может обеспечить мир всему миру...»2365
Великобритания. Против мирных инициатив, провозглашенных большевиками, официально не смогло выступить ни одно государство. В. Вильсон отозвался на них своими 14 пунктами. Даже Великобритания была вынуждена признать их, правда, весьма своеобразно. Англий-
542
ский посол писал: «Существуют еще более высокие принципы, к которым мы могли бы апеллировать, если бы пожелали этого, к тому же это принципы, вполне признаваемые Советом народных комиссаров. Это принципы демократического мира, мира, согласующегося с желаниями малых и слабых народностей». «Не вправе ли мы поэтому претендовать на то, чтобы с нами обращались как с друзьями, а не делали бы нас предметом грубых нападок...»2366 Британский дипломат демонстрировал чудеса политической гибкости, умудряясь даже выразить симпатию большевикам и оскорбиться, что большевики предпочитают немецких пролетариев британским: «Я позволил бы себе обратиться к русской демократии со словами предостережения. Ее вожди, я знаю это, воодушевлены искренним желанием создать братство между пролетариями всего мира с целью обеспечения всеобщего мира. Я вполне симпатизирую преследуемой ими цели, но я хотел бы попросить их рассмотреть, удобны ли их настоящие методы для обращения к демократиям союзных стран, особенно Англии. Они, несомненно, ненамеренно создают такое впечатление, что придают большее значение германскому пролетариату, нежели британскому...»2367
Троцкий не купился на традиционный прием английской дипломатии, когда «лесть подавалась лопатами». Бьюкенен вспоминал: «Троцкий сказал, что я выразил свою любовь к России на пяти газетных столбцах, и теплота моих чувств его радует. Однако он предпочитал бы дела словам»2368. «Дела» означали признание правительства большевиков, определение демократических целей войны и оказание конкретной материальной помощи русской армии.
Свои лирические выступления в пользу нового коммунистического правительства и принципов демократического мира Бьюкенен объяснит сам: «Моим единственным стремлением и целью всегда было удержать Россию в войне, но невозможно принудить истощенную нацию сражаться вопреки ее собственной воле. Если еще что-нибудь может побудить Россию сделать еще одно усилие, то это сознание того, что она совершенно свободна действовать по собственному желанию, без всякого давления со стороны союзников... Для нас требовать своего фунта мяса и настаивать на том, чтобы Россия исполнила свои обязательства, вытекающие из соглашения 1914 г., значит играть на руку Германии. Каждый день, что мы удерживаем Россию в войне вопреки ее собственной воле, будет только ожесточать ее народ против нас. Если мы освободим ее от этих обязательств, то национальное чувство обратится против Германии... Для нас вопрос жизни и смерти — отпарировать этот последний ход Германии, так как русско-германский союз после войны будет представлять вечную угрозу для Европы, особенно же для Великобритании»2369.
«Теплота чувств» изменила Бьюкенену уже после того, как «Троцкий, выехавший в Брест-Литовск для возобновления мирных переговоров,
543
стал обвинять нас в том, что мы намерены заключить мир за счет России. Вчера он сказал, что это ясно из последней речи Ллойд-Джорджа, в которой он заявил, что союзникам будет приятно видеть, что Германия заключит мир «с аннексиями» с Россией, так как они надеются, что, насытившись по горло на востоке, она будет более расположена к уступкам на западе. Это ясно показывает, что он готовится к отступлению и к принятию германских условий»2370. Но это так же означало и то, что Ллойд-Джордж не исключал возможности заключения мирного договора с Германией за счет России. Со своей стороны Троцкий имел все основания заявить: «Если когда-либо война и велась в целях самообороны, то она давно перестала быть таковой для обоих лагерей... Это борьба за передел мира. Теперь это ясно — яснее, чем когда-либо»2371.
Позже Бьюкенен в беседах с членами британского правительства «усиленно подчеркивал то обстоятельство, что... Ленин и Троцкий, хотя они и очень крупные люди, представляют собою разрушительную, а не созидательную силу... Их конечная цель состоит в низвержении всех старых так называемых империалистических правительств... Они никогда не будут работать вместе с человеком, в котором они видят подлинное олицетворение империализма». «Симпатии к большевикам» у Бьюкенена быстро сменились на призывы к вооруженной интервенции: «русский вопрос является доминирующим фактором интернационального положения, и до тех пор, пока он остается нерешенным, не может быть устойчивого мира в Европе. Сверх того, предоставление России ее собственной участи могло бы привести к тому, что Германия могла бы в один прекрасный день обеспечить за собой распоряжение огромной людской силой России и ее неслыханными минеральными богатствами. В то же время позволить большевикам упрочить свое положение значило бы позволить их агентам распространять разрушительные коммунистические доктрины в большей части Азии и Европы. Я отстаивал подкрепление армии генерала Деникина и прочих противобольшевистских армий... если бы цель этого предприятия была достигнута, то деньги, которых оно стоило бы, оказались бы помещенными в хорошее дело. Мы достигли бы открытия торговли с богатейшей страной в Европе, мы спасли бы многие важные британские интересы в России...»2372
О каких интересах говорил уже бывший британский посол?
Эти интересы были обозначены еще в 1915 г. на экономической конференции, созванной по инициативе России в Париже. Вместо того, чтобы обсуждать вопросы совместного финансирования военных расходов, конференция под председательством французского министра торговли Клемантеля стала вырабатывать «экономическую программу для России» — что вылилось, — как отмечает В. Шамбаров, — в откровенные споры о послевоенных разделах русского рынка... Французские газеты писали: «Внимание всего мира будет обращено на Россию. После войны возникнет огромная конкуренция за торговлю с Россией».
544
А о проблемах насущных так и не вспомнили. Правда, русская делегация смогла договориться об очередном займе в 5 млрд. франков, но тут же в довесок ей попытались навязать льготные тарифы для французской и британской промышленности... А французы еще потребовали, чтобы в "нагрузку" к займам у них покупали вино, а то сбыта почти нет и фермеры разоряются... Россия, неся огромные убытки от собственного «сухого закона», должна была за дефицитную одолженную валюту покупать дорогое вино во Франции!.. Ллойд-Джордж тем временем писал Асквиту про русских: «Они всегда воображают, что мы стараемся извлечь барыш из отношений с ними»2373.
Сразу после Октябрьской революции, до начала полномасштабной интервенции, в России возник некий международный вакуум. Именно в это время (19 декабря 1917 г.) английский генерал Пул очевидно паниковал: «Если бы я был художником, я бы послал вам картину будущего — германский посол сидит за столом с Лениным по правую руку и Троцким по левую, вкушая все плоды России. На заднем плане клерк из нашего посольства собирает косточки»2374. Пул рекомендовал своему правительству сконцентрироваться на резине, металлах, хлопке, нефти и химикатах — действовать как можно скорее ввиду дипломатических переговоров России с Германией и учитывая исключительную активность американцев. «Если повести дело умело, то Россия благоприятно воспримет приток британского капитала». План экспертов заключался в том, чтобы разместить примерно 15 млн. фунтов стерлингов в восьми — десяти ведущих русских банках — рычаг эффективного воздействия на общую экономическую ситуацию в чрезвычайно ослабленной стране»2375. Британский МИД уже разрабатывал механизмы скупки ведущих российских банков. Специально посланный в Россию британский майор Бантинг писал в Лондон 29 декабря 1917 г.: «Необходимо создать здесь ценой любых усилий совершенно новую и мощную организацию, чтобы не терять связей с Россией в условиях, когда в руках немцев находится большинство козырных карт... Сибирь удалена от Германии, и возможности развернуться здесь огромны...» Ввиду того, что нереально требовать от России скрупулезной и пунктуальной выплаты долгов — их у России нет, — Бантиг предлагал использовать долги военных лет для получения концессий, внедрения в русскую промышленность, завладения русским рынком2376. Британский историк пишет, что в донесениях Локкарта этого периода содержалось «не что иное, как схема британского охвата всей русской экономики — гигантское расширение зоны влияния британского империализма, в то время как лежащая в прострации Россия могла быть низведена — или поднята — до статуса британской колонии»2377.
«То, что мы наблюдаем в России, является началом великой борьбы за ее неизмеримые ресурсы сырья», — сообщал в мае 1918 года журнал англо-русских финансовых кругов «Россия». Похоже писала и «Лондон
545
файнэншл ньюс» в ноябре того же года: «События все более принимают характер, свидетельствующий о тенденции к установлению над Россией международного протектората по образу и подобию британского плана для Египта. Такой поворот событий сразу превратил бы русские ценные бумаги в сливки международного рынка»2378.
США. Судьба Германии была предрешена, а конкуренция диктовала свои правила игры, и американский посол заботился прежде всего о том, имея в виду Британию, чтобы Россия не попала «в кабалу к новому монополисту», который бы ограничил ее возможности. «Нет сомнения, писал Фрэнсис, что целью западных союзников является обеспечение себе привилегированного места в послевоенном экономическом развитии России... Говоря об исключительной важности текущего периода, посол предлагал Вильсону мобилизовать все доступные американцам рычаги; одним из них, пишет Фрэнсис, является зависимость Британии от американских займов. А наиболее эффективным путем предотвращения вхождения России в британскую зону влияния является ужесточение предоставления Лондону кредитов»2379. «Трудно избежать впечатления, — приходит к выводу Уткин, — что Фрэнсиса меньше волновала судьба России, но его искренне беспокоило будущее многомиллиардного рынка, уплывающего из американских рук»2380. Аналогичного мнения был и английский посол Бьюкенен, которого волновала не столько возможность выхода России из войны в результате сепаратного мира с немцами и приход большевиков, сколько растущая активность США. 18 ноября 1917 г. он сообщал Бальфуру, что «американцы играют в собственную игру и стремятся сделать Россию американской резервацией, из которой англичане должны быть удалены, и как можно подальше»2381. Вместо И. Рута, не оправдавшего надежд, для реализации «американских принципов» Госдепом была послана миссия Гувера, которая должна была стать своеобразным «троянским конем», призванным склонить В. Вильсона, упорно не желавшего ввязываться в гражданскую войну в России, пойти на прямую военную интервенцию для защиты «американских интересов».
Германия. Планы американской и британской «демократий» отличались от планов германского империализма лишь в деталях: министр иностранных дел Австро-Венгрии Чернин писал канцлеру Гертлингу 10 ноября 1917 г.: «Я не могу даже перечислить те возможности, как военные, так и политические, которые появятся у нас, а особенно у Германии, если мы сможем сейчас покончить с русскими. Порвав с державами Запада, Россия будет вынуждена в экономической области попасть в зависимость от центральных держав, которые получат возможность проникновения и реорганизации русской экономической жизни»2382. 3 декабря министр иностранных дел Кюльман объяснил германскую стратегию: «Возникшее напряжение в отношениях с Антантой обеспечит зависимость России от Германии. Отринутая своими союзниками,
546
Россия будет вынуждена искать нашей поддержки. Мы сможем помочь России различными способами; прежде всего в восстановлении ее железных дорог, в предоставлении ей значительного займа, в котором Россия нуждается для поддержания своей государственной машины. Этот заем может покрываться предоставлением зерна, сырьевых материалов и пр. Помощь на такой основе обеспечит сближение двух стран... Мы достаточно сильны... для предложения России того, в чем она нуждается для реконструкции своего государства»2383.
После заключения Брестского мира политика Германия в отношении России была дополнена программой экономической интервенции — в противовес усилению английского и американского влияния в России. Лидеры немецкой промышленности требовали обеспечения в России минимальной развитости местной промышленности и максимальной потребности в импорте. 16 мая 1918 г. они предложили предоставить России кредиты до 2 млрд. марок в качестве обеспечения под кредиты, промышленники потребовали поставить под германский контроль транспортные пути России, что предполагало «постоянную военную оккупацию Германией и ее союзниками европейских путей к северу от России». То есть полное блокирование Германией северных и балтийских портов России. Черноморские порты уже и так были включены в германскую сферу интересов по плану «Миттельойропы». Немцы начали активно продвигать свои планы. 13 мая 1918 г. первый посол Германии в Советской России граф Мирбах писал: «Реализация наших интересов требует продолжения поддержки большевистского правительства. Если оно падет, то его наследники будут более благосклонны к Антанте... Большевики сейчас более расположены к экономическому сотрудничеству, и должны быть предприняты меры в направлении будущего экономического проникновения»2384.
Ощущения современников той ситуации, в которой оказалась Россия в марте 1918 г., наглядно изобразил А. Флит в своем стихотворении «Аукцион»:
Со всех концов большого света,
Надевши брюки на ходу,
Они бегут, почуяв где-то
Добычу в дьявольском году.
Раскрытый зал аукциона,
Гудит блестящая толпа,
Сверкают фраки и короны
И дипломатов черепа.
Германцев жирные затылки,
Балканских хищников носы,
Французов трепетные жилки
И профиль английской лисы...
547
Поодаль, скромником в сторонке,
Придав спокойный блеск глазам,
Оскалив желтые коронки,
Со звездным флагом — Дядя Сам...2385
Оказавшись зажатыми с двух сторон, они пытались найти компромисс с союзниками, соглашаясь даже на принципиальные для своей ортодоксальной политики уступки, но в марте первые войска союзников высадились в Мурманске — началась интервенция. В этой ситуации правительству Ленина не оставалось ничего другого, как пойти на компромисс с немцами. 15 мая 1918 г. оно предложило Мирбаху обширную программу экономического сотрудничества в России... Министр иностранных дел Кюльман наставлял посла в Москве: «Расходуйте больше денег, поскольку в наших интересах, чтобы большевики выстояли... Если нужно больше средств, телеграфируйте»*. Экономический советник доктор Брюн предложил Генеральному штабу германской армии создать синдикат с целью экономического проникновения в Россию. 4 июня экономическое управление рейха предложило частным компаниям собрать по 50 млн. марок, еще 1,9 млрд. марок предполагалось получить за счет общенационального займа и прямых субсидий правительства»2386. Но сотрудничества не получилось, большевики очень скоро на себе ощутили, как Германия понимала его принципы... Не случайно генерал Людендорф заявлял, что большевики представляют угрозу для Германии: «От Советского правительства не следует ждать ничего хорошего, хотя существует оно по нашей милости... Опасная для нас обстановка будет сохраняться до тех пор, пока Советское правительство не признает нас без всяких оговорок высшей державой и не начнет действовать, исходя из страха перед Германией и беспокойства за свое существование. С этим правительством следует обращаться с силой и безжалостно»2387.
* Мирбах отвечал в начале июня, что, ввиду активного соперничества в России стран Антанты, ему требуется три миллиона марок в месяц. В Берлине 11 июня 1918 г. был создан фонд в сорок миллионов марок.
548
ССЫЛКИ И БИБЛИОГРАФИЯ
РГВИА — Российский государственный военно-исторический архив. АВПРИ — Архив внешней политики Российской империи. АРР — Архив русской революции
Александр М... — Александр Михайлович. Воспоминания великого князя. — М.: Захаров, 2004.