Диссертация на соискание ученой степени
| Вид материала | Диссертация |
- Диссертация на соискание ученой степени, 3188.43kb.
- Диссертация на соискание учёной степени кандидата юридических наук, 1614.07kb.
- М. С. Тарков Математические модели и методы отображения задач обработки изображений, 17.1kb.
- Диссертация на соискание ученой степени кандидата экономических наук, 2079.82kb.
- Диссертация на соискание ученой степени доктора психологических наук, 5248.42kb.
- Диссертация в форме научного доклада на соискание ученой степени доктора медицинских, 907.5kb.
- Диссертация на соискание ученой степени, 3924.03kb.
- Диссертация на соискание ученой степени, 2781.79kb.
- Диссертация на соискание ученой степени, 2577.32kb.
- Диссертация на соискание ученой степени, 2127.42kb.
1.3. Актуализация предложения в высказывание
При рассмотрении предложения как языковой единицы мы имеем дело с его виртуальной семантикой, которая, как и семантика виртуального понятия, характеризуется ограниченным содержанием и неограниченным объёмом. В соответствие с внутренним законом структуры понятия, для ограничения объёма представленного в предложении события можно расширять его содержание путём распространения состава каждого из его компонентов. Однако расширение содержания может продолжаться сколь угодно долго, но, несмотря на наличие в предложении разного рода актуализаторов, дейктических средств, нельзя ещё говорить об актуализации предложения и превращении его в высказывание, поскольку и в таком случае смысл предложения еще остается абстрактным. Такую единицу В.А. Звегинцев называл псевдопредложением: «Изъятие предложения из дискурса и превращение его в псевдопредложение означает переключение мира мысли в мир языка, что сопровождается процессом абстрактизации как самого смысла предложения, так и значений составляющих его единиц. С этого момента мысль теряет свою подвижность — фиксируется как нечто отрешенное от человека, существующее независимо от него — в языке» [Звегинцев 1976, с. 200].
Следует лишь отметить, что В.А. Звегинцев рассматривает предложение как единицу речи, тогда как соответствующую языковую единицу он именует «псевдопредложением». Когда мы говорим, что предложение есть единица общения, мы фактически утверждаем, что оно способно передавать мысль (или что оно наделено смыслом) и что эта мысль по поводу определённого предмета, т.е. ситуативно привязанная [Там же, с. 173]. «Изъятие из ситуации предложения делается лишь в целях его анатомизирования — установления моделей предложения и выделения единиц языка, разных нижележащих уровней. Затем, располагая данными, полученными в результате такого анатомизирования, мы можем синтезировать искусственные псевдопредложения, не ориентированные на потребности речевого акта, не согласованные с этими потребностями и, следовательно, лишенные смысла. “Смысл” таких “правильных” псевдопредложений организуется по тем же рецептам, по каким строится псевдопредложение. Это есть языковое, а не речевое образование. Именно поэтому псевдопредложение обязано быть правильным и законченным. Собственно, именно грамматическая или, точнее, языковая правильность и законченность псевдопредложений образует их „смысл“ или, правильней сказать, псевдосмысл» [Там же, с. 195–196].
Поскольку в современной лингвистике принято говорить о предложении как о единице языка, то, говоря о смысле предложения, нужно отметить, что смысл предложения обусловлен его законченностью, а законченность предложения предполагает наличие в составе предложения двух основных компонентов, выражающих предмет и приписываемый ему признак. Б.А. Серебренников утверждает, что «сущность предложения во всех языках мира заключается в развёртывании признаков предмета» [Серебренников 1983, с. 238], поэтому прав Л.С. Бархударов, когда утверждает, что предложение как языковая единица обладает прежде всего подлежащно-сказуемостной структурой [Бархударов 1966, с. 141]. Подобные мысли излагал ещё в XIX веке известный русский и украинский филолог-славист А.А. Потебня, который писал, что предложение немыслимо без подлежащего и сказуемого. По его мнению, подлежащее может быть только в именительном падеже, а сказуемое невозможно без глагола (verbum finitum) [Потебня 1993, с. 102]. Здесь нужно вспомнить слова Г. Гийома, который с точки зрения психосистематики отмечал, что «само различие имени и глагола, которое является, по сути, различием универсума-Пространства и универсума-Времени, имеет, очевидно, свои истоки в той последовательности, с которой разум переходит от исходной бесконечности к конечности и от конечности к финальной бесконечности. Исходная бесконечность – это пространство, финальная бесконечность – это время» [Гийом 1992, с. 55–56]. Таким образом, разделение предложения на имя (подлежащее) и глагол (сказуемое) представляет собой разделение на пространство и время.
Предложение как языковая единица обязательно должно содержать форму грамматической предикативности, которая образуется парой «подлежащее — сказуемое». Такая двучленная структура номинативного предложения соотносится с двусоставной структурой ситуации «денотат — сигнификат», коммуникативной структурой «предмет речи — его характеристика» и двухкомпонентной структурой суждения «субъект — предикат». В этой связи представляется необходимым отметить, что, по мысли В.В. Виноградова, «субъектно-предикативная структура простого суждения имеет общечеловеческий характер. Она не зависит ни от исторических, ни от национальных различий, но субъект и предикат суждения в предложениях разных языков выражаются по-разному» [Виноградов 1975, с. 262].
Двусоставность номинативного предложения многими лингвистами рассматривается как основной, конституирующий признак предложения в разных языках – в немецком Г. Паулем [Пауль 1960, с. 338; Paul 1958, с. 15; Schendels 1979, с. 246], английском Л.С. Бархударовым [Бархударов 1966, с. 141-142; Nesfield 1954], русском Г.А. Золотовой [Золотова 1982], итальянском Т.Б. Алисовой [Алисова 1971, с. 13], французском В.Г. Гаком [Гак 1981, с. 65; Гак 2000, с. 555], арабском Н.В. Юшмановым [Юшманов 1985, с. 117].
Подлежащее и сказуемое могут существовать только в соотнесённости друг с другом: не может быть сказуемого без подлежащего и подлежащего без сказуемого. Данное положение согласуется с мнением большинства лингвистов [Алисова 1971, с. 14; Касевич 1977, с. 88; Курилович 2000, с. 48; Пешковский 1956, с. 187-188; Поспелов 1969, с. 299], в частности Ежи Курилович ещё в 1948 г. писал, что сущность двусоставного предложения «заключается в противопоставлении подлежащего сказуемому или, в более сложных случаях, в противопоставлении группы подлежащего группе сказуемого» [Курилович 2000, с. 48]. Это позволило В.Г. Адмони выразить мысль о том, что связь подлежащего и сказуемого «служит одним из основных признаков сказуемного отношения, воплощающего в себе предикативность в сфере двусоставного предложения» [Адмони 1968, с. 283].
Наличие предикативно связанных подлежащего и сказуемого можно считать обязательным свойством предложения как общеязыковой универсалии. Эти члены предложения квалифицируются как главные, поскольку они формируют предикативную основу предложения, его конструктивный минимум. Данный конструктивный минимум обусловливает тесную взаимосвязь подлежащего и сказуемого, причём сказуемое оказывается главным в плане синтаксиса, а подлежащее – главным в плане семантики, и существование одного без другого становится немыслимым. Оба этих члена предложения становятся главными и зависимыми одновременно, поэтому не стоит ставить под сомнение тот факт, что любое из предложений, по определению В.Н. Ерхова, «независимо от их поверхностной реализации отражают двучленное строение мысли и, следовательно, в глубинной семантической сфере являются двусоставными», т.е. содержат подлежащее (предмет-носитель предикативного признака) и сказуемое (приписываемый предмету актуальный признак)» [Ерхов 1987, с. 36]. Г.А Золотова данную бинарную форму предложения подтверждает также тем фактом, что «никакое действие не может произойти без деятеля…, действие — это всегда функция действующего лица» [Золотова 1982, с. 105]. Далее она замечает, что «номинативные предложения, утверждающие наличие конкретных предметов, тоже могут быть интерпретированы как двусоставные, в которых наличие данных предметов служит признаком, предикативной характеристикой места действия» [Там же, с. 114].
Элементарный отвлечённый образец, по которому строится предложение в номинативном языке, может быть представлен символически, например, формула N1 — Vf передаёт конструкцию нераспространённого предложения типа «Ученик пишет» (N1: лат. nomen — имя, 1 — именительный падеж; Vf — verbum finitum — спрягаемая форма глагола).
Основой данной модели является связь между подлежащим и сказуемым, которую можно охарактеризовать как взаимозависимость (координация, интердепенденция): оба компонента предполагают друг друга, и только в единстве они образуют простое предложение, поэтому наличие данной связи отличает предложение от словосочетания. В.А. Белошапкова и И.П. Иванова различие между словосочетанием и предложением видят в том, что словосочетанием непредикативная, а предложение – предикативная синтаксическая единица [Белошапкова 1977, с. 8; Иванова 1981, с. 166]. «Это различие коренное, фундаментальное» [Белошапкова 1977, с. 8].
В.В. Виноградов [Виноградов 1975] и Н.Ю. Шведова также считают, что основное отличие предложения от других языковых единиц заключается в том, что предложение имеет потенцию предикативности, которая «заложена в самой конструкции и не требует никаких дополнительных условий для своего обнаружения» [Шведова 1974, с. 166]. В настоящей работе под «предикативностью» понимается форма приписывания признака предмету в соотнесенности с моментом коммуникации. В основе понимания сущности предикативности лежит осознание того философского факта, что вещь обладает некоторыми свойствами. Вещь и её свойство – это связь предмета и признака, что составляет содержание предикативности.
Общее значение предикативности образует частные значения:
во-первых, значение лица; во-вторых, значение времени; в-третьих, значение наклонения. Все перечисленные частные значения предикативности выражаются сказуемым, и в нём сосредоточены все грамматические признаки предложения. Это предопределяет главную роль сказуемого с точки зрения синтагматической грамматики (синтаксической развертки высказывания), но поскольку предикативность предполагает приписывание признака предмету, то в семантическом плане главным является подлежащее, поскольку признак, выражаемый сказуемым, по отношению к подлежащему становится вторичным. Данная взаимозависимость подлежащего и сказуемого, каждый из которых в чём-то оказывается главным в предложении, определяет его специфику. Зависимость между данными членами предложения является двусторонней, что проявляется в том, что ни один из них не способен репрезентовать целое предложение.
Подлежащее и сказуемое как главные члены предложения имеют свои способы актуализации. Ш. Балли пишет: «… Виртуальное понятие вещи, процесса или качества, для того чтобы быть актуализированным и стать членом высказывания, должно быть отождествлено с реальным представлением говорящего субъекта, т.е. индивидуализировано; а индивидуализировать понятие значит одновременно локализовать его и определить количественно (выделено мною – М.В.). Понятие вещи (например, maison „дом“), распространенное на реальный объект (la maison que je vois „дом, который я вижу“, cette maison „этот дом“), оказывается локализованным в части действительного пространства, поскольку занимает определённое положение по отношению к положению говорящего субъекта… Подобно понятию вещи, понятие процесса (например, neiger „идти (о снеге)“), отождествленное с явлением, представляемым говорящим субъектом как реальное, оказывается заключенным во времени и, следовательно, локализованным во временном отношении: il neige, il neigeait, il neigera „снег идёт, снег шёл, снег пойдёт“; реальным временем является то, которое имеет своей отправной точкой данный момент, совпадающий с моментом высказывания мысли говорящим. Таким образом, локализация понятия процесса выражается временем глагола» [Балли 1955, с. 89].
Здесь необходимо сделать некоторые уточнения относительно терминологии. Ш. Балли использует термины «понятие вещи», «понятие процесса». Термин «понятие» Ш. Балли соответствует термину «знак языка» Г. Гийома. Из контекста вытекает, что «понятие вещи» получает своё выражение с помощью имени, точнее, с помощью имени существительного, а «понятие процесса» – с помощью глагола.
Известно, что в русистике принято говорить о предикатах, которые способны выражать 1) процессы, 2) события, 3) состояния, 4) качества [Булыгина 1982, с. 86-87; Падучева 1988, с. 196-197]. Часто при этом различают также предикаты, выражающие действия. «Отличительной чертой действий и процессов можно считать то, что они существуют пофазно» [Булыгина 1982, с. 94]. Под процессом обычно понимают «последовательную смену состояний в развитии чего-нибудь» [Большая советская энциклопедия 1976, Ожегов 1981]. В этом смысле термин «процесс» трактуется более узко, чем термин «процесс» у Ш. Балли. Для унификации терминологического аппарата в дальнейшем в нашем исследовании будут использованы термины «актуализация имени (подлежащего)», «актуализация глагола (сказуемого)». Кроме того, поскольку глагол в исследуемых языках выражает время, а имя – пространство [Гийом 1992, с. 55–56], то можно говорить об «актуализации времени» и «актуализации пространства» в каждом из соответствующих случаев.
В.Г. Гак так пишет о понятии локализации: «Локализация включает ограничение понятия в трёх аспектах: по отношению к говорящему, в пространстве, во времени. Параметрами локализации являются, следовательно, „я – здесь – теперь“; „он (ты) – там – тогда“» [Гак 1979, с. 13; Гак 1986, с. 10; Гак 2000, с. 16].
Для иллюстрации высказанного положения проанализируем употребление следующего предложения/высказывания в речи:
Ich gehe morgen ins Kino.
Если данное высказывание пресуппозитивно насыщено в достаточной степени, чтобы быть понятным, то слово «Kino» обозначает не понятие в общем виде, а конкретный предмет (по сути – место), который в речи актуализируется с помощью определённого артикля «das», получая таким образом свое количественное определение. Данный предмет, означающий место, уточняется по отношению к говорящему «ich» (т.е. я) и местоположению (в отдалении от говорящего), а с помощью адвербиалии «morgen» предложение становится локализованным во временном плане (завтра).
Резюмируя всё вышесказанное, ещё раз укажем, что для актуализации предложения при превращении его в высказывание необходимо актуализировать подлежащее (имя) и сказуемое (глагол), т.е. поместить предложение в пространственно-временные рамки, тем самым распространив предложение в пространстве мысли и превратив его в высказывание.
1.3.1. Актуализация имени
В.Г. Гак придерживается того мнения, что «актуализаторами существительного являются артикли и прочие детерминативы, которые индивидуализируют понятие в качественно-количественном отношении, пространственно-временном (се, се...-ci, се...1а), в отношении говорящего (mon, ton, son)» [Гак 1979, с. 14; Гак 1986, с. 10; Гак 2000, с. 17].
В языкознании под детерминативами традиционно понимают служебные слова, сопровождающие существительное и различными способами определяющие и уточняющие круг его референции [Богомолова 1948, с. 164; Гак 1975, с. 32; Гак 1979, с. 88; Гак 1986, с. 96; Гак 2000, с. 157; Илия 1979, с. 33; Огуречникова 2008, с. 38-39].
Почти все учёные одинаково квалифицируют понятие «детерминатив», однако подобного единогласия не наблюдается в наполнении класса детерминативов соответствующими элементами. В разряд детерминативов включают или не включают артикли, количественные и порядковые числительные, различные разряды местоимений, существительные в притяжательном падеже. При этом зачастую один и тот же критерий служит как для включения, так и для исключения слова из класса детерминативов.
По мнению некоторых учёных, важнейшим детерминативом является артикль [Боронникова 1999, с. 9; Гак 1979, с. 88; Гак 1986, с. 97; Гак 2000, с. 158; Жигадло 1956, с. 216]. В.Г. Гак [Гак 1979, с. 91; Гак 1986, с. 99; Гак 2000, с. 162] считает так, потому что артикль передаёт значение определённости–неопределённости в чистом виде, а остальные детерминативы добавляют к значению определённости–неопределённости дополнительные оттенки значения. Причём Б.А. Ильиш и М.Я. Блох, например, придерживаясь этого же мнения, не причисляют артикль к группе детерминативов [Блох 1983, с. 74-75; Ильиш 1971, с. 52]. В свою очередь О.И. Москальская исключает артикль из класса детерминативов (Artikelwörter) на том основании, что сфера его применения всегда уже и специальнее, чем сфера применения собственно детерминативов, которые употребляются весьма избирательно как любой элемент словарного состава, а собственно артикли сопровождают имя существительное регулярно [Moskalskaja 1983, с. 183-184].
Другие лингвисты, считая детерминативом элемент, который способен занимать позицию артикля перед существительными, также исключают артикль из класса детерминативов [Богомолова 1948, с. 164; Бархударов 1966, с. 57; Бархударов, Штеллинг 1973, с. 47]. Так, например, Л.С. Бархударов пишет о том, что «при существительном может употребляться либо артикль, либо детерминатив, но не то и другое одновременно» [Бархударов 1966, с. 57]. Такое исключение из класса детерминативов центрального элемента, по которому и определяется сам статус слова как детерминатива, представляется, по крайней мере, нелогичным.
А.И. Смирницкий [Смирницкий 1959, с. 386] считает артикли адъективными местоимениями, но местоимениями с неполным, ослабленным значением. Близость артиклей и местоимений подчеркивается тем, что «артикли и местоимения могут выполнять одну и ту же функцию, замещая друг друга. По функции, в отличие от семантики, они тождественны» [Там же, с. 387]. Они могут выступать в качестве регулировщиков, ориентиров ситуации, и такая тождественность распространяется и на все остальные группы детерминативов: числительные и существительные в притяжательном падеже. А.И. Смирницкий пишет, что «по самому характеру своей семантики местоимения оказываются как бы лишёнными постоянного и закреплённого за ними значения в том смысле, что местоимения не выступают как постоянное обозначение того или иного определённого предмета или признака. Отсутствие постоянного конкретного значения и есть особое, специальное значение всех местоимений» [Там же, с. 180]. По сути, это характерно как для местоимений, так и для артиклей, да и вообще для всей группы детерминативов.
Например, слово «pen» в высказывании ниже имеет определённое значение, и если мы произносим слово «pen», то ситуация относительно сути предмета не меняется: перо останется пером. Тем не менее, слова чаще всего выступают не как самостоятельные, независимые единицы, а как компоненты более сложных образований — предложений, которые в речи образуют высказывания. Проиллюстрируем сказанное высказыванием Р.Л. Стивенсона:
I take up my pen in the year of grace 17… (R.L. Stevenson. Treasure Island). (Я берусь за перо в 17… году от рождества Христова.) (Перевод наш)
В этом предложении/высказывании (любое предложение – это потенциальное высказывание, и если предложение правильно понято, то оно достигает стадии высказывания) позиция перед существительным должна быть занята некоторым определителем, в качестве которого чаще всего выступает артикль. В данном примере детерминатив «my» занимает позицию артикля и обозначает, что это перо принадлежит Джиму. Однако любой человек может воспроизвести данное предложение и таким образом определить принадлежность пера. Причём каждый раз в зависимости от говорящего принадлежность пера будет меняться, следовательно, произнося какой-нибудь детерминатив, мы озвучиваем не стационарную ситуацию обозначения объекта, а мобильную ситуацию отношений. Кроме того, когда мы говорим «his pen», или «the second pen», или «the pen», или «some pen», то при неизменном сохранении сути объекта каждый раз меняется ориентир по ситуации, в том числе и внутри одной и той же фразы. В результате мы получим разные высказывания, передающие разный смысл.
По своей функции детерминатив является регулировщиком, оператором коммуникативной ситуации. К классу детерминативов причисляют элементы, выполняющими данную функцию, поэтому совершенно обоснованным представляется мнение тех исследователей, которые считают, что определители существительных образуют функциональную систему, состоящую из морфологически разных элементов [Боронникова 1999, с. 8; Гак 1986, с. 97; Илия 1979, с. 33; Левицкий 1985, с. 15; Огуречникова 2008, с. 27]. Так, один из исследователей пишет: «В число определителей входят прежде всего указательные местоимения, затем притяжательные (в также существительные в притяжательной форме), неопределённые и вопросительные местоимения и числительные. Это – универсальный состав системы определителей. Кроме того, в ряде языков одним из основных, наиболее „чистых“ определителей является артикль» [Боронникова 1999, с. 8].
Детерминативы служат для качественного и количественного определения существительного в предложении. Эта категория является одновременно семантической, поскольку отражает знание говорящих о внелингвистическом мире, и синтаксической, поскольку участвует в организации предложения и текста.
В.Г. Гак справедливо замечает, что «детерминация — это частный случай актуализации, поскольку именно с помощью детерминативов происходит перевод слов из языковой системы в речь. Она связана с ограничением объёма понятия, выбором между всеобщим, частным или единичным» [Гак 1979, с. 91; Гак 1986, с. 99; Гак 2000, с. 161].
Примем в качестве теоретического постулата нашего исследования, что наиболее типичным актуализатором является артикль, который, актуализируя, индивидуализируя понятие вещи, приводит его в соответствие с каждой данной ситуацией в реальном мире в зависимости от субъективного задания говорящего. Например, в качестве иллюстрации сказанного приведём отрывки из немецкой речи:
(1) Ich habe die Tasche verloren (Я потерял сумку).
(2) Im Hotel gibt es ein Restaurant (В отеле есть ресторан).
В первом примере (1) с помощью определённого артикля «die» говорящий подразумевает вполне определённую вещь – сумку, которую он потерял. Кроме того, в этом высказывании/предложении при помощи артикля понятие вещи определяется количественно и, таким образом, индивидуализируется, а значит, актуализируется.
Во втором случае с помощью неопределённого артикля «ein» хотя количественно и определяется один ресторан из возможных, но всё же на первое место выходит значение локализации понятия вещи в пространстве. Для говорящего важно то, что именно в гостинице существует ресторан, а не где-либо ещё, поэтому во втором случае понятие вещи с помощью неопределённого артикля главным образом локализуется в пространстве, а значит, опять актуализируется. Для актуализации понятия вещи необходима его индивидуализация, и как пишет Ш. Балли: «индивидуализировать понятие – значит одновременно локализовать его и определить количественно» [Балли 1955, с. 89].
Поскольку детерминация есть частный случай актуализации, то детерминативам для количественного определения понятия вещи приписывается генерализирующее или индивидуализирующее значение [Гак 1979, с. 91; Гак 1986, с. 99; Гак 2000, с. 161; Moskalskaja 1983, с. 182]. Поскольку один и тот же детерминатив может выражать как обобщённое значение, так и индивидуальное значение (например, Der Mensch ist Säugetier. Der Mensch ist mir bekannt), то детерминативы также служат для выражения известности–неизвестности объекта в информационном пространстве высказывания. И поскольку любое высказывание — носитель информации, а информация есть снятие неопределённости, поэтому, как отмечают многие лингвисты (В.Г. Адмони [Admoni 1966], И.П. Иванова [Иванова 1981], В.Г. Гак [Гак 1979, с. 91; Гак 1986, с. 99; Гак 2000, с. 161], Е.А. Широких [Широких 2003] и др.), одной из важнейших функций детерминатива является выражение определённости-неопределённости объекта. Подчеркнём, что значение определённости и неопределённости присущи не только категории качества, но и категории количества, поэтому можно говорить о качественной и количественной детерминации, которая должна найти своё отображение в теоретическом описании языка.
Качественная детерминация показывает степень знания предмета собеседником и выражается идентифицирующими (или референтными) детерминативами, которые соотносят данное обозначение с другим обозначением в контексте или с ситуацией.
Количественная детерминация отражает количественную характеристику называемых объектов (единичность, множественность, частичность, тотальность и т.п.) и также осуществляет привязку описываемого в высказывании события к конкретному положению дел в мире.
Качественная и количественная детерминация соотносятся с локализацией и количественным определением понятия вещи следующим образом: качественная детерминация предполагает наличие у говорящего информации о местонахождении предмета, а количественная детерминация, естественно, предполагает количественное определение понятия вещи.
Выше было указано, что система актуализаторов состоит из грамматических и семантических «уточнителей». С помощью семантических актуализаторов чаще всего происходит качественная детерминация, а с помощью грамматических – количественная детерминация называемых объектов. Однако на практике качественная и количественная детерминация тесно переплетаются, и фактически все детерминативы выражают оба аспекта детерминации в слитом виде, причём один из них все же выступает на первый план.
В теории языка, описывающей данный фрагмент языковой системы, различают «чистые» актуализаторы (артикли, неопределённые niemand/nobody, jemand/anyone и др.) и слитные (“амальгамы”), у которых детерминация осложняется значениями качественного порядка (демонстративы, посессивы). Подчеркнем, что детерминативы играют исключительно важную роль в организации семантической структуры предложения/высказывания, при этом основным детерминативом и формальным показателем существительного является артикль, который представляет собой исключительно сложное явление в грамматике, поэтому и был предложен ряд теорий для объяснения его функционирования. Данные теории не вступают друг с другом в противоречия, они тесно связаны, подчеркивая различные стороны функционирования объекта. Среди различных теорий можно выделить четыре основных направления.
Представители первого направления (информативная теория) рассматривают артикли как средство передачи значений «данного» (известного) и «нового» (неизвестного) при коммуникативном тема-рематическом членении предложения. Определённый артикль обозначает известное, включается в тему высказывания, неопределённый артикль связан с новым, составляющим его рему (О.И. Богомолова [Богомолова 1948, с. 308], Е.А. Бокий, И.П. Иванова и др.).
Тем не менее у некоторых лингвистов есть возражения против сведения определённости-неопределенности к известности-неизвестности [Пропп 1951]. Так, по мнению В.Я. Проппа, известность не может восприниматься в качестве объективного критерия, поскольку, то, что известно одному, другому может быть неизвестно и наоборот [Пропп 1951, с. 219]. Кроме того, с точки зрения информативной теории достаточно сложно квалифицировать числительные детерминативы, поскольку знание точного количества не обязательно предполагает известность качественной характеристики.
По мнению сторонников второго направления (количественная теория), основным в семантике артикля является количественный принцип, то есть артикли должны выражать что-нибудь одно: или определённость (неопределённость), или передавать значение количества [Пропп 1951]. Определённый артикль обозначает единственный объект, «характеризует содержание речевой единицы как единичное (инвариантное)» [Огуречникова 2008, с. 29]. Неопределённый артикль выделяет предмет из многих того же класса, «указывает на наличие у соответствующего слова или словосочетания нескольких вариантов речевого содержания» [Там же, с. 32].
Представители третьего направления (теория генерализации/индивидуализации): Г. Гийом, В.Г. Адмони [Admoni 1966], Л.С. Бархударов [Бархударов 1973], О.И. Москальская [Moskalskaja 1983, с. 182], А.И. Смирницкий [Смирницкий 1959, с. 380-387] признают артикль средством выражения двух общих векторов движения мысли: индивидуализирующего (I, tension particularisante) и обобщающего (II, tension generalisante). Эта теория наиболее глубоко разработана в трудах Г. Гийома. Согласно этой теории, виртуальное имя, благодаря артиклю, превращается в актуализированное, которое показывает, какая часть объектов данного класса имеется в виду в акте коммуникации. Употребление артикля зависит от того, в каком пункте происходит перехват этого движения мысли, и при этом возможны четыре позиции: неопределённый артикль с обобщающим значением в начале индивидуализирующего движения, с индивидуализирующим значением в конце этого движения, определённый артикль с индивидуальным значением в начале обобщающего движения и с обобщающим значением в конце этого движения.
Г. Гийом в своей теории психосистематики смог соотнести употребление артикля с семантикой существительного. Он делит имена на две категории: недискретные (continus) и дискретные (discontinue). К первым относятся все несчитаемые: абстрактные, вещественные, единичные имена, к которым тяготеют определённые артикли. Дискретные, считаемые существительные проявляют тенденцию к употреблению с неопределённым артиклем. Как пишет последователь этой точки зрения: «Иными словами, артикль маркирует не просто существительное, но характер этого существительного, то, как представлена предметность этого существительного» [Боронникова 1999, с. 17]
Представители четвертого направления (теории референции) признают артикль средством выражения референтной соотнесенности существительного. Имя или именная группа референтны, если они соответствуют некоторому объекту или группе объектов, выбранных из данного класса объектов и представленных в сознании говорящих; они нереферентны, если не соотносятся с каким-либо индивидуализированным объектом, но с классом в целом либо с признаком этих объектов.
Даже при наличии одних и тех же детерминативов референтная соотнесенность именной группы может быть различной. Средством выражения референтной соотнесенности являются детерминативы и местоимения. В плане выражения различают четыре именных группы: имена собственные (указывают на определённый референт), определённые дескрипции (имя с определённым детерминативом), неопределённые дескрипции (с неопределённым детерминативом) и недетерминированное имя (без детерминатива).
Здесь можно отметить, что одной из важнейших функций детерминатива является возможность соотнести имя с определённым предметом ситуации, называемым референтом. Отношение между существительным и референтом называется отношением референции [Moskalskaja 1983, с. 175]. Разные типы детерминативов устанавливают отношение референции по-разному. Употребление определённых детерминативов опирается на общие знания говорящих о данном объекте. Всякое сообщение основывается на некоторых общих знаниях говорящих, которыми они обладают до произнесения данного высказывания и которые имеют значение для его формирования и понимания. Эти общие знания называются пресуппозицией (от англ. presupposition „предположением“). При употреблении определённого артикля говорящие исходят из совместного опыта, из того, что объект был им известен ещё до данной фразы. Это – наиболее «глубокий» способ детерминации. Иначе – менее глубоко – детерминируют референты другие определённые детерминативы, – такие как демонстратив и посессив. Оба они могут указывать на предмет, который до данного акта речи был в поле зрения говорящих. Демонстративы определяют объект путём указания на него, и по мнению В.Г. Гака, они определяют объект путём его прямой локализации в пространстве и времени [Гак 1979, с. 91; Гак 1986, с. 99; Гак 2000, с. 162]. Посессив же может также индивидуализировать предмет в самом данном акте речи, исходя из устойчивых отношений между данным объектом и говорящими или другими уже известными объектами.
Другой из важнейших функций детерминатива является выражение определённости–неопределённости объекта. Е.А. Широких замечает: «Категория определённости–неопределённости является универсальной понятийной категорией, поскольку она связана с актом коммуникации и процессом мышления вообще, следовательно, представляется верным утверждение о том, что понятия «определённость»-«неопределённость» присутствуют во всех языках. Средства выражения категории определённости–неопределённости присущи в той или иной мере всем языкам, причём типология этих средств неодинакова: эта категория варьирует от языка к языку по своей внутренней структуре и функциональной семантике средств выражения [Широких 2003, с.13]. Так, например, в артиклевых языках специальными показателями определённости–неопределённости и являются артикли, и по этой причине можно говорить о наличии в артиклевых языках грамматической категории определённости–неопределённости. Кроме артикля, тем не менее, данная категория может выражаться и другими детерминативами, которые существуют во всех языках, хотя стоит признать, что артикль является основным определителем существительного. Таким образом, грамматическая категория определённости-неопределённости является не единственным средством выражения понятийной категории определённости-неопределённости. Кроме артиклей, семантическое содержание данной категории выражается числительными, неопределёнными, указательными, притяжательными местоимениями, порядком слов в предложении, падежными формами и другими средствами. В безартиклевых языках категории определённости–неопределённости является не грамматической, а функционально-семантической категорией, поскольку разные языковые средства выполняют одинаковую функцию, которая основывается на определённой семантической категории. Таким образом, можно утверждать, что детерминативы носят универсальный характер, поскольку идея определенности-неопределенности (хотя бы в минимальной степени) также универсальна для человеческого мышления.
1.3.2. Актуализация глагола
Из сказанного выше становится ясно, что проблема актуализации имени достаточно хорошо изучена. Однако известно также, что вся система языковой ориентации сосредоточена в той точке, где находится говорящий. К. Бюлер данную точку называет Origo, т.е. исходной точкой координат, и символически обозначает её «О». Так, он пишет:«…В позицию „О“ нужно будет поместить три указательных слова — а именно hier „здесь“, jetzt „сейчас“ и ich „я“» [Бюлер 1993, с. 60]. Абсолютной функцией дейктиков «я, здесь, сейчас» является выражение «языкового показателя места, показателя времени и показателя индивида» [Там же, с. 64]. Данные слова являются наиважнейшими дейтиками, поскольку, по словам Г. Пауля, «„я“ или „этот“ испокон веков выполняют одну функцию – выражают ориентацию в конкретной обстановке» [Пауль 1960, с. 95].
Итак, основным назначением данных указательных слов является локализация в трех аспектах: по отношению к говорящему, в пространстве, во времени. В пространстве локализация предмета осуществляется, как было описано выше, с помощью детерминативов. Поскольку, как мы уже указали, по форме предложение обязательно должно быть двусоставным, включать в себя два компонента, между которыми устанавливается предикативное отношение, то в речи актуализации подлежит также и сказуемое, что является условием окончательного обретения смысла при понимании высказывания. Например, Ш. Балли утверждает, что локализация «понятия процесса» выражается временем глагола [Балли 1955, с. 88].
Подобной точки зрения придерживаются и другие исследователи, которые считают, что грамматическое время по самой своей сути является дейктической категорией [Бенвенист 2002, с. 314; Лайонз 1999, с. 322; Лингвистический энциклопедический словарь 2002, с. 89; Падучева 1983, с. 11; Dittmann 1976, с. 138]. А Р.О. Якобсон говорит о категории времени как о шифтерной категории [Якобсон 1972; Jakobson 1957]. В.Г. Гак пишет о том, что «актуализаторами глагола являются приглагольные местоимения (je, tu, il), индивидуализирующие действия по отношению к участникам разговора, и глагольные флексии, уточняющие действие во временном и модальном плане» [Гак 1979, с. 14; Гак 1986, с. 10; Гак 2000, с. 17]. С мыслью о непосредственной связи действия и субъекта, характерной для семантики настоящего времени, перекликаются следующие суждения Г. Рейхенбаха, одного из крупных философов, представителя логического позитивизма, осмыслявшего понятие времени: «Переживание времени связано с переживанием нашего собственного „я“, с переживанием собственного существования. „Я существую“ значит „я существую сейчас“, однако существую в некоем „вечном теперь“ и чувствую себя тождественным самому себе в неуловимом потоке времени» [Рейхенбах 1985, с. 130].
Г. Рейхенбах разработал очень простой и достаточно тонкий метод анализа семантики временных форм и показал, что в семантику временных форм входит указание на соотнесённость с тремя точками (или моментами): точкой высказывания (S. от англ. point of speech), точкой события (E. от англ. point of event) и точкой соотнесения (R. от англ. point of reference) [Reichenbach 1947, с. 289]. Эти точки (моменты) сокращённо можно обозначить так: S., Е., R.
Под точкой (моментом) высказывания обычно понимают время сообщения, т.е. время, в течение которого произносится высказывание [Griesbach 1986, с. 93; Helbig 1972, с. 122]. В настоящей работе под точкой (моментом) высказывания понимается языковой момент речи, которому при первичном дейксисе соответствует момент речи, а при вторичном дейксисе – некоторая точка отсчёта.
Точке (моменту) события соответствует точка или интервал на линии времени, во время которого происходит событие, действие, процесс [Welke 2005, с. 7].
Точка (момент) соотнесения представляет собой точку или интервал на линии времени, с позиции которой происходит описание события, поэтому она может быть определена как время перспективы («die Zeit der Perspektive») [Helbig 1972, с. 122].
Данная система, хотя и принимается большинством логиков и лингвистов, вызывает некоторые уточнения, которые чаще всего связаны с вопросом о наличии или отсутствии точки соотнесения. Так, немецкий исследователь К. Вельке утверждает, что, момент соотнесения отсутствует у простых временных форм, наличие этого момента даже у временных форм плюсквамперфекта (Plusquamperfekt) и футурума II (Futurum II) в немецком языке при определённом контексте в некоторых случаях не всегда можно выявить [Welke 2005, с. 10]. Немецкий лингвист Р. Бойерле, принимая наличие трёх точек у перфективных временных форм, полагает, что наличие точки соотнесения у простых временных форм также является излишним [Bäuerle 1979, с. 51].
Нам кажутся подобные возражения несостоятельными, поскольку, во-первых, нужно понимать, что в системе всё строится на со-и противопоставлении, а отсутствие в высказывании эксплицитно выраженного элемента ещё не говорит нам о том, что он отсутствует на структурном уровне. Вполне понятно, что в русской лингвистической традиции, восходящей к И.А. Бодуэну де Куртенэ, привыкли оперировать понятием нулевой единицы, что для европейской традиции ещё не совсем типично. Во-вторых, если мы исключим точку соотнесения у формы претерита (Präteritum) немецкого языка или у формы будущего-настоящего в русском языке, то тогда их отличие от формы перфекта (Perfekt) в немецком и/или формы будущего времени в русском языке соответственно будет не столь очевидным. В-третьих, с помощью системы Г. Рейхенбаха можно охарактеризовать лишь категориальное значение временных форм, а дополнительные же значения, как будет показано в следующих главах, обусловлены контекстом, и для их реализации необходимы дополнительные средства, т.е. адвербиалии времени, о чем будет подробно сказано ниже. Следовательно, нет ничего удивительного в том, что на уровне речи у форм плюсквамперфекта (Plusquamperfekt) и футурума II (Futurum II) момент соотнесения в некоторых случаях определить достаточно сложно. В-четвёртых, данная система имеет общелингвистическое значение, поэтому исключение какого-либо элемента из неё затрудняет процесс сравнения и анализа семантики временных форм в разных языках, что не согласуется с задачами данного диссертационного исследования и противоречит принципам научного исследования в целом.
Итак, принимая метод анализа семантики временных форм Г. Рейхенбаха без изменений, заметим, что чисто логически возможно 9 способов расположения трёх точек временной локации:
1. S.E.R.
2. S. E.R.
3. E.R. S.
4. S.R. E.
5. E. S.R.
6. S. R. E.
7. S. E. R.
8. E. R. S.
9. R. E. S.
Например, в форме настоящего времени русского языка все эти три точки совпадают, как это имеет место на первой схеме. Форма будущего времени русского языка имеет семантику, которая изображена на второй схеме. Форма прошедшего времени русского языка представлена на третьей схеме.
«Иначе говоря, основные значения форм прошедшего и будущего времени заключаются в отнесённости действий (и шире — обозначаемых ситуаций) к временным планам, находящимся за пределами (или, во всяком случае, выходящими за пределы) настоящего, „современности“, „теперь“ в широком смысле. Прошедшее и будущее выходят за пределы единства субъекта („я“) и его настоящего. Временной дейксис, связанный с формами прошедшего и будущего времени, ориентирован либо в одну сторону от этого „теперь“ — сторону прошлого, либо в другую — сторону будущего» [Теория функциональной грамматики 1990, с. 21].
Категориальное значение формы настоящего времени «заключается в указании на отнесённость ситуации к настоящему времени, понимаемому как настоящее в самом широком и общем смысле, без дальнейшей конкретизации и детализации. По своей природе … это значение является неопределённым, нежестким, „расплывчатым“. Это „современность“ в самом широком смысле. Не имея той направленности дейктической ориентации, которой характеризуются значения прошедшего и будущего, семантика настоящего времени занимает неопределённо-срединное положение между этими сферами. В зависимости от лексических, контекстуальных и ситуативных условий сфера настоящего может быть конкретно локализованной в периоде речи и его ближайшем окружении, но может и расширяться, и обобщаться…» [Там же, с. 22].
Поскольку форма настоящего времени характеризуется семантикой всевременности, то для конкретной временной локализации события его необходимо поместить в конкретные временные рамки. Для этого в языке используют адвербиалии времени, с помощью которых можно определять временные границы ситуации. Кроме того, они соотносят событие с некоторой реляционной точкой и обозначают её в «историческом плане». Так, современный исследователь языка пишет: «К собственно дейктическим можно отнести, помимо местоименных и указательных слов, слова различных лексико-грамматических классов, выступающих в высказывании в функции обстоятельств – сопроводителей предикатов, определяющих, в частности, его темпоральные характеристики» [Михеева 2005, с. 6]. Следовательно, они являются дейктическими (эгоцентрическими) средствами для выражения временного дейксиса, под которым, как было отмечено выше, понимается указание на конкретный момент (моменты), промежуток (промежутки), или интервал (интервалы), времени в прошлом, настоящем или будущем относительно какой-либо точки отсчёта. Опорой временного дейксиса является точка отсчёта, совпадающая в «плане речи» с моментом речи.
Для иллюстрации сказанного рассмотрим предложение/высказывание:
Он имел доброту в таком виде, в каком она могла только существовать при таком характере и в тогдашнее время (Н.В. Гоголь. Тарас Бульба).
Для данной конструкции характерно, что адвербиалия «в тогдашнее время» указывает на общую соотнесённость ситуации к прошлому безотносительно к иным событиям, без точного указания на продолжительность действия. При этом упомянутая адвербиалия времени предопределяет использование временной формы прошедшего времени, поскольку локализует действие в области, предшествующей точке отсчёта, т.е. моменту речи. Фактически, использованная в высказывании адвербиалия приобретает постоянно-временной характер, но для определённой эпохи.
Таким образом, для актуализации глагола необходимы его локализация и количественное определение, при этом характерно, что локализация происходит с помощью временных форм и адвербиалий времени, а количественное определение глагола – при помощи грамматических категорий вида глагола и адвербиалий времени [Балли 1955, с. 89-91]. Следовательно, в системе средств актуализаторов глагола адвербиалии времени носят универсальный характер в силу того обстоятельства, что в реальном мире действие невозможно вне какого-либо времени-пространства.
Подводя итог данной части исследования, заметим, что «с проблемой соотнесенности слова с предметом связаны три разных понятия – конкретизация или актуализация, референция и дейксис. Все они характеризуют один и тот же процесс с разных точек зрения. Их соотношение, несколько упрощая и огрубляя его, можно было бы интерпретировать следующим образом. Если иметь в виду самое общее отношение между языком, мышлением и действительностью, то можно сказать, что актуализация обращена к мышлению (понятию), референция – к предмету (действительности), а дейксис – к языковым средствам, которые используются в этом процессе» [Боронникова 1999, с. 6; Шамова 1992, с. 10]. Причём сам процесс референции в таком понимании является частью процесса актуализации. Как при актуализации, так и при референции происходит соотнесение слова с предметами или процессами, событиями, состояниями внеязыковой действительности, т.е. происходит обозначение словом референта в положении дел в мире. Связь процессов актуализации и референции проявляется в использовании одних и тех же средств, более того – как процесс актуализации, так и процесс референции происходит при помощи близких средств, однако разница между ними состоит в том, что актуализация обращена к мышлению (понятию), а референция – к предмету или событию, которые могут быть реальными или вымышленными. Если сущность процесса актуализации заключается в переходе от языка к речи, от «знака языка» к «знаку речи», то сущность процесса референции – соотнесении высказывания с событием в реальном или вымышленном мире. Подытоживая сказанное, можно прийти к заключению, что процесс референции – это последний, заключительный этап процесса актуализации перед инсайтом, приводящим к пониманию смысла высказывания.
Средствами актуализации предложения являются различного рода пространственно-временные актуализаторы, которые производят соотнесение (реляцию) предложения с тем или иным конкретным событием, что и представляет собой акт референции как таковой. Актуализировать предложение – значит актуализировать подлежащее и сказуемое – эту мысль неоднократно высказывали виднейшие теоретики языка, и мы ее принимаем в качестве основания для дальнейшего исследования. Подлежащее необходимо соотнести с конкретным предметом внеязыковой действительности, а сказуемое поместить в конкретные временные рамки, что производится с помощью временных форм и адвербиалий времени.