Geum.ru

Книге, и оказалось что-ни­будь такое, что против моего ожидания может кого-либо обидеть, то не найдется в ней по крайней мере ничего, сказанного со злым умыслом

Вид материалаЗакон
Подобный материал:
1   ...   30   31   32   33   34   35   36   37   ...   53
ГЛАВА XXVI Выводы


Из всего сказанного следует вывод, что Европа и теперь еще нуждается в законах, благоприятствующих размножению населения, и если греческие политики постоянно жаловались на слишком большое число граждан, обременяющее респуб­лику, то теперешние политики толкуют лишь о том, как бы увеличить их число.

ГЛАВА XXVII О законе, изданном во Франции для увеличения численности населения


Людовик XIV назначил пенсии лицам, имеющим 10 чело­век детей, и более значительные пенсии — за 12 человек де­тей. Но вопрос был вовсе не в том, чтобы поощрять исклю­чительные явления природы, для того чтобы вызвать общее стремление к продолжению рода, необходимо было, по при­меру римлян, установить общие награды или общие наказания.

ГЛАВА XXVIII Как можно восстановить численность народонаселения


Если государство обезлюдело от таких временных обстоя­тельств, как война, эпидемия или голод, то против этого есть еще средства. Оставшиеся в живых могли сохранить трудоспо­собность и изобретательность и в своем стремлении загладить следы бедствия могут сделаться еще более искусными работ­никами в силу самого несчастья, их постигшего. Но зло оказывается почти неизлечимым, если убыль в населении проявляется, как застарелый недуг, вследствие какого-нибудь внутреннего порока или дурного правления. В этом случае люди гибнут от незаметной и привычной болезни. Рожденные в ни­щете и слабости, под гнетом правительственных насилий и предрассудков, они гибнут, сами часто не сознавая причин своей гибели. Страны, доведенные до упадка деспотизмом или чрезмерными преимуществами духовенства над мирянами, служат тому двумя лучшими примерами.


Бесполезно для восстановления такого государства ждать помощи от детей, которые могут родиться, время для этого прошло: население, окруженное пустыней, лишено энергии и изобретательности. На пространстве, достаточном для про­кормления целого народа, с трудом прокармливается одна семья. Простой народ не может пользоваться даже тем, что создает его нищету, т. е. пустырями, которыми покрыты эти страны. Духовенство, государь, города, вельможи и некоторые из знатнейших граждан постепенно сделались собственниками всей земли. Правда, она невозделана: погибшие семейства оставили им ее как пастбище, тогда как работник не имеет ничего.


В этом положении следует осуществить на всем простран­стве страны то, что римляне сделали в одной части своего государства, и поступить при недостатке населения так же, как те поступали при его изобилии, т. е. наделить землей все семейства, у которых. ничего нет, и дать им возможность ее возделывать и засевать. Надел этот должен производиться по мере того, как будут являться желающие, чтобы ни одной ми­нуты не пропадало для работы.

ГЛАВА XXIX О богадельнях


Бедность проистекает не oт того, что человек ничего не имеет, а от того, что он не работает. Кто не имеет никакого имущества, но работает, пользуется таким же достатком, как и тот, кто получает сто экю дохода, не работая. Кто ничего не имеет, но владеет каким-нибудь ремеслом, тот не беднее собственника десяти арпанов земли, которую он должен обра­батывать, чтобы жить. Ремесленник, который обучил своих детей своему ремеслу, оставил им в наследство имущество, воз­росшее пропорционально числу детей. Нельзя сказать того же о человеке, который, имея как средство к жизни десять арпа­нов земли, разделил их между своими детьми1.


В торговых странах, где многие ничего не имеют, кроме своего ремесла, государство часто оказывается вынужденным


брать на себя попечение о престарелых, больных и сиротах. Благоустроенное государство черпает для этого средства из самой промышленности: одним оно дает работу, на которую они способны, других оно учит работать, что уже есть работа.


Милостыня, подаваемая от времени до времени нищему, отнюдь не исчерпывает обязанностей со стороны государства: на нем лежит долг обеспечить всех граждан верными сред­ствами к жизни: пищей, приличной одеждой, таким образом жизни, который не вредит их здоровью.


Когда Аурунгзеба спросили, почему он не строит богаделен, он ответил: «Я сделаю мою империю настолько богатой, что она не будет нуждаться в богадельнях». Ему следовало бы сказать: «Я начну с того, что сделаю мою империю богатой и построю богадельни».


Богатство государства предполагает развитую промышлен­ность. Невозможно, чтобы среди многочисленных отраслей промышленности не было таких, которые не находились бы в плохом положении и в которых рабочие, следовательно, не испытывали бы состояния временной нужды.


В этом случае государство должно оказать быструю по­мощь, чтобы облегчить страдания народа и предотвратить воз­мущение с его стороны. В таких-то обстоятельствах и по­требны богадельни или другие подобные им учреждения, которые могли бы предупредить это бедствие.


Но когда беден народ в целом, то бедность отдельных людей является результатом общего бедствия, она, так ска­зать, и составляет это общее бедствие. Богадельни всего мира не в состоянии уничтожить эту бедность, напротив, леность, к которой они приучают, лишь увеличивает общую бедность, а следовательно, и частную.


Генрих VIII, желая преобразовать английскую церковь, разогнал монахов, которые, будучи сами ленивы, поддержи­вали леность и в других: благодаря соблюдаемому ими госте­приимству бесчисленное множество праздных людей, дворян и горожан проводило жизнь в скитаниях из одного монастыря в другой. Он уничтожил также и богадельни, где простой на­род находил средства к существованию, подобно тому как дворяне находили их в монастырях. После этого преобразова­ния в Англии водворился дух торговли и промышленности.


В Риме благодаря богадельням все пользуются доволь­ством, за исключением тех, кто работает, тех, кто занимается промышленностью или ремеслом, тех, кто имеет земли, тех, кто ведет торговлю.


Я уже сказал, что богатые народы нуждаются в богадель­нях, потому, что их богатству угрожают бесчисленные случай­ности, но и здесь, очевидно, временная помощь несравненно лучше постоянных учреждений, так как зло носит временный характер, то и помощь должна быть такою же и притом при­менимой к различным случаям.


КНИГА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Об отношении законов к установленной в стране религии, рассматриваемой в ее обрядах и ее сущности

ГЛАВА I О религиях вообще


Подобно тому как между различными степенями мрака мы можем распознать мрак наименее густой и между различными безднами — бездны наименее глубокие, мы можем и между ложными религиями искать такие, которые наиболее соответ­ствуют целям общественного блага, такие, которые хотя и не ведут человека к загробному блаженству, но тем не менее могут немало способствовать его земному счастью.


Итак, я буду рассматривать различные существующие на свете религии исключительно в их отношении к тому благу, которое они доставляют гражданскому быту, независимо от того, кроются ли корни их на небе или в земле.


Выступая в этом сочинении не в качестве богослова, а в качестве политического писателя, я могу высказать в нем положения, вполне справедливые только с точки зрения чело­веческого мышления, так как они вовсе не были рассмотрены по отношению к высшим истинам.


Что касается истинной религии, то потребуется немного беспристрастия, чтобы убедиться в том, что я никогда не искал предпочтения политических интересов ее интересам, но стремился к сочетанию тех и других, а прежде чем сочетать их, необходимо их познать.


Христианская религия, повелевающая людям любить друг друга, желает, конечно, чтобы всякий народ имел наилучшие политические и гражданские законы, потому что после нее они составляют величайшее благо, какое только человек может дать и получить.

ГЛАВА II Парадокс Бейля


Бейль 135 брался доказать, что лучше быть атеистом, чем идолопоклонником, другими словами, что менее опасно вовсе


не иметь религии, чем иметь дурную религию. «Я предпочи­таю, — говорит он, — чтобы обо мне сказали, что я не суще­ствую, чем говорили, что я дурной человек». Это — софизм, основанный на том, что для человечества вопрос: верят или не верят в существование того или другого человека, не имеет никакого значения, тогда как вера в существование бога весьма полезна. Из понятия его небытия вытекает понятие нашей независимости, или, если мы этого понятия не можем иметь, идея нашего бунта против него. Говорят, что религия не есть обуздывающее начало, потому что она не всегда обуздывает, это то же, что сказать, что и гражданские законы лишены обуздывающей силы. Изложить в обширном сочи­нении длинную вереницу причиненных религией страданий и не рассказать так же подробно о содеянном ею добре — пло­хое рассуждение против религии. Если бы я стал рассказы­вать о всех тех бедствиях, которые причинили человечеству гражданские законы, монархия, республиканский образ прав­ления, я наговорил бы ужасных вещей. Даже если бы рели­гия могла оказаться бесполезной для подданных, она все-таки осталась бы полезной для государей, для которых, как для всех, кто не боится человеческого закона, она составляет един­ственную узду.


Государя, любящего религию и боящегося ее, можно упо­добить льву, когда ОН слушается руки, которая его ласкает, и голоса, который его укрощает, государь, который боится религии и ненавидит ее, подобен дикому зверю, когда он ку­сает цепь, которая мешает ему бросаться на проходящих, государь, вовсе не имеющий религии, подобен ужасному жи­вотному, которое чувствует свою свободу только тогда, когда терзает и пожирает.


Вопрос вовсе не в том, что лучше: чтобы отдельный чело­век или целый народ вовсе не имели религии или чтобы они злоупотребляли той, которую имеют. Вопрос заключается в том, какое зло меньше: чтобы люди от времени до вре­мени злоупотребляли религией или чтобы ее у них вовсе не было.


Желая уменьшить ужас, внушаемый атеизмом, слишком уж нападают на идолопоклонство. Несправедливо предполагать, что если древние воздвигали алтари какому-нибудь пороку, то это значило, что они любили этот порок, напротив, это доказывало, что они его ненавидели. Когда лакедемоняне поставили храм Страху, это не значило, что эта воинственная нация молила о ниспослании во время битвы страха в сердца ее граждан. Были божества, которых молили об избавлении от соблазна к преступлению, и были другие, которых молили об отвращении опасности преступления.

ГЛАВА III О том, что умеренный образ правления более соответствует христианской религии, а деспотический — магометанской


Христианской религии чужд чистый деспотизм, благодаря столь настойчиво предписываемой евангелием кротости она противится неукротимому гневу, побуждающему государя к самоуправству и жестокости.


Так как христианская религия воспрещает многоженство, христианские государи ведут менее замкнутый образ жизни, менее отделены от своих подданных, а следовательно, и сами в большей степени являются людьми, они более расположены к тому, чтобы предписывать себе законы, и более способны сознавать, что не все для них возможно.


Между тем как магометанские государи беспрестанно сеют вокруг себя смерть и сами погибают насильственной смертью, у христиан религия делает государей менее боязливыми, а сле­довательно, и менее жестокими. Государь полагается на своих подданных» а подданные — на своего государя. Это порази­тельно! Христианская религия, имеющая, невидимому, в виду лишь загробное блаженство, устраивает наше счастье и в этой жизни.


Только христианская религия помешала деспотизму утвер­диться в Эфиопии, несмотря на обширность этой империи и ее „дурной климат, и водворила внутри Африки нравы Европы и ее законы.


Наследный принц в Эфиопии пользуется правами государя и подает другим подданным пример любви и повиновения. Ря­дом же в Сеннааре мы видим, что дети государя согласно гос­подствующим там магометанским обычаям содержатся вза­перти и по смерти отца умерщвляются по распоряжению правительственного совета в интересах вступающего на пре­стол нового государя.


Если мы обратим внимание, с одной стороны, на беспре­станные умерщвления греческих и римских государей и вож­дей, а с другой — на истребление народов и городов теми же вождями, вспомним Тимура и Чингис-хана, опустошивших Азию, то увидим, что мы обязаны христианству таким полити­ческим правом во внутреннем правлении и таким международ­ным правом во время войны, за которые человеческая природа не может быть достаточно признательной.


Благодаря действующему у нас международному праву победитель оставляет побежденным народам такие великие блага, как жизнь, свободу, законы, имущество и всегда рели­гию, если только сам не становится жертвой самообмана.


Можно сказать, что отчужденность между народами Европы в настоящее время не превышает той розни, какая су­ществовала в Римской империи после того, как она стала дес­потическим и военным государством, между ее народами и армиями и между отдельными армиями, когда, с одной сто­роны, армии воевали между собою, а с другой — им отдавали города на разграбление, а земли — для захвата и дележа.

ГЛАВА IV Следствия характера религии христианской и магометанской


Основываясь только на одном сравнении характера хри­стианской и магометанской религии, следует без дальнейшего обсуждения принять первую и отвергнуть вторую, потому что гораздо очевиднее, что религия должна смягчать нравы людей, чем то, что та или иная религия истинна.


Горе человечеству, когда религия дается завоевателем. Маго­метанская религия, которая говорит только о мече, продолжает внушать людям тот же дух истребления, который ее создал.


Достоин восхищения рассказ о Саббаконе, одном из царей-пастырей. Бог Фив явился ему в сновидении и приказал ли­шить жизни всех египетских жрецов. Саббакон рассудил, что боги не желают, чтобы он продолжал царствовать, потому что повелевают ему исполнить то, что всегда было так противно их воле, и удалился в Эфиопию.

ГЛАВА V О том, что католическая религия более согласуется с монархическим образом правления, а протестантская — с республиканским


В период своего возникновения и первоначального разви­тия в государстве религия обыкновенно согласуется с общим строем правления, потому что как те, кто ее принимает, так и те, кто ее вводит, не имеют иных представлений о граждан­ском порядке, кроме тех, которые господствуют в государстве, где они родились и выросли.


Когда два века тому назад христианскую религию постигло злополучное разделение на католическую и протестантскую, северные народы приняли протестантство, южные же остались католиками.


Причина этому та, что у северных народов существует и всегда будет существовать дух независимости и свободы, несвойственный южанам, потому религия без видимого главы более соответствует духу независимости этого климата, чем та, которая имеет такого главу.


В странах, где утвердилась протестантская религия, пере­вороты совершались также согласно с их политическим строем. Лютер, имевший на своей стороне могущественных государей, не мог бы заставить их признать церковный авторитет лица, не облеченного внешними преимуществами власти. Кальвин же, на стороне которого находились жители республики или горожане, оттесненные на задний план в монархиях, легко мог обойтись без преимуществ и высших чинов.


Каждая из этих двух религий могла почитать себя наибо­лее совершенной: потому что кальвинистская более сообразо­валась с тем, что говорил Иисус Христос, а лютеранская — с тем, как действовали апостолы.

ГЛАВА VI Другой парадокс Бейля


Бейль, надругавшись над всеми религиями вообще, поно­сит и христианство, он осмеливается утверждать, будто истинные христиане не в состоянии основать жизнеспособное государство. Почему же нет? Это были бы граждане, превос­ходно понимающие свои обязанности и прилагающие все ста­рание, чтобы их выполнять, они бы отлично сознавали право естественной обороны, чем требовательнее относились бы они к своим религиозным обязанностям, тем лучше они помнили бы о своих обязанностях к отечеству. Христианские начала, глубоко запечатленные в их сердцах, были бы несравненно действеннее ложной чести монархии, человеческих добродете­лей республик и раболепного страха деспотических государств.


Удивительно, что приходится обвинять этого великого чело­века в непонимании собственной религии, в неумении отличить порядок установления христианства от самого христианства и предписания евангелия от его советов. Когда законодатель вместо того, чтобы издавать законы, дает советы, это значит, что он понимает, что если бы его советы были облечены в форму законов, они противоречили бы духу его законов.

ГЛАВА VII О законах совершенства в религии


Человеческие законы, обращающиеся к уму, должны да­вать предписания, а не советы. Религия, обращающаяся к сердцу, должна давать много советов и мало предписаний.


Когда, например, она дает правила не для хорошего, а для наилучшего, не для блага, а для совершенства, надо, чтобы


это были советы, а не законы, потому что совершенство не ка­сается всех людей или всех вещей. Кроме того, если это за­коны, то для того, чтобы заставить людей соблюдать их, потре­буется бесконечное множество других законов. Безбрачие было советом христианства, когда его сделали законом для известной категории людей, возникла необходимость в посте­пенном издании новых законов, чтобы принудить людей к со­блюдению этого закона. Законодатель утомил и самого себя, и общество, понуждая к исполнению таких предписаний, ко­торые людьми, любящими совершенство, были бы исполнены как совет.

ГЛАВА VIII О согласовании законов нравственности с законами религии


В стране, имевшей несчастье получить свою религию не от бога, необходимо все-таки, чтобы религия находилась в согла­сии с нравственностью, потому что даже ложная религия слу­жит наилучшим ручательством за человеческую честность.


Основные правила религии Пегю заключаются в том, чтобы не убивать, не красть, избегать любострастия, не делать ни­чего неприятного ближнему, напротив, делать ему, насколько возможно, добро. При соблюдении этих правил, как уверены жители Пегю, можно спастись во всякой вере, вот почему, хотя гордые и бедные, они кротки и сострадательны к несчастным.

ГЛАВА IX О ессеях


Ессеи давали обет соблюдать справедливость по отноше­нию к людям, не делать никому зла, даже по долгу повинове­ния, ненавидеть несправедливых, быть верными данному слову, повелевать со скромностью, держать всегда сторону правды, избегать всякой незаконной прибыли.

ГЛАВА X О секте стоиков


Различные философские секты у древних можно рассмат­ривать как своего рода религии. Между ними не было ни одной, правила которой были бы более достойны человека и более пригодны для воспитания добродетельных людей, чем школы стоиков. Если бы я мог на минуту забыть, что я хри­стианин, я бы признал уничтожение школы Зенона одним из величайших несчастий, постигших человечество.


Эта секта впадала в преувеличение лишь в таких вещах, которые требуют душевного величия: в презрении к наслажде­ниям и страданиям.


Она одна умела воспитывать истинных граждан, она одна создавала великих людей, она одна создавала великих импе­раторов.


Оставьте на минуту в стороне истины откровения — и вы не найдете во всей природе ничего величественнее Антонинов. Даже сам Юлиан — да, Юлиан (эта невольная похвала не сде­лает меня, конечно, соучастником его отступничества)—после него не было государя, более достойного управлять людьми.


Видя одну тщету в богатстве, в человеческом величии, в скорби, огорчениях и удовольствиях, стоики в то же время были поглощены неустанной заботой о счастье людей и об исполнении своих общественных обязанностей. Казалось, они полагали, что этот священный дух, присутствие которого они чувствовали в себе, есть своего рода благое провидение, бодрствующее над человечеством.


Рожденные для общества, они считали своим уделом тру­диться для него, и это было им тем менее в тягость, что на­граду они носили в самих себе. Находя все свое счастье в своей философии, они, казалось, могли увеличить его только счастьем других.

ГЛАВА XI О созерцании


Так как назначение людей состоит в том, чтобы сохранять себя, питать, одевать и принимать участие в общественной деятельности, то религия не должна слишком поощрять их к созерцательной жизни.


Магометане приобретают склонность к созерцанию путем привычки: 5 раз в день становятся они на молитву, причем от них требуется, чтобы они каждый раз оставляли, так сказать, за порогом все помышления о земном, и это воспитывает в них дух умозрения. К этому следует еще добавить равнодушие ко всему окружающему, которое дает им вера в неизменность судьбы.


Если к этому добавляются еще и другие причины, способ­ствующие их отчуждению от жизни, если, например, суровое правление и законы о земельной собственности поддерживают в них сознание непрочности земного благополучия, — тогда уже все погибло.


Религия гебров сделала когда-то персидское государство цветущим и исправила в нем вредные следствия деспотизма, в наши же дни магометанская религия губит его.


ГЛАВА XII О покаянии


Следует, чтобы покаяние сопровождалось идеей труда, а не праздности, идеей добра, а не чего-то необыкновенного, идеей воздержания, а не корысти.

ГЛАВА XIII О неискупимых преступлениях


Одно место в книгах первосвященников, приводимое Ци­цероном, позволяет думать, что римляне признавали некоторые преступления не подлежащими искуплению. На этом Зосима основывает свой рассказ, дающий повод истолковывать в не­благовидном смысле побуждения, руководившие Константином при его переходе в христианство, отсюда и горькая насмешка Юлиана над обращением Константина в его книге о цезарях.


Языческая религия, воспрещавшая лишь некоторые грубые преступления, удерживавшая руку, но предоставлявшая пол­ную свободу сердцу, могла допускать такие преступления, которые нельзя было искупить. Но религия, которая охваты­вает все страсти, которая одинаково ревниво относится как к действиям, так и к желаниям и помыслам, которая связы­вает нас не немногими цепями, а бесчисленными нитями, ко­торая отвергает человеческое правосудие и вводит новое, кото­рая по природе своей постоянно ведет от раскаяния к любви и от любви к раскаянию, которая между судьей и преступни­ком ставит великого посредника, а между праведником и по­средником— великого судью, — такая религия не должна до­пускать неискупимых преступлений. Но хотя она всем внушает страх и надежду, она все-таки дает чувствовать, что если и нет преступления, по природе своей неискупимого, то таким преступлением может быть вся жизнь человека, что очень опасно испытывать, божественное милосердие все но­выми преступлениями и новыми просьбами о прощении, что забота о старых долгах, никогда не погашаемых перед госпо­дом, должна удерживать нас от новых, дабы не переполнить меры и не переступить пределов отеческого милосердия.