Книге, и оказалось что-ни­будь такое, что против моего ожидания может кого-либо обидеть, то не найдется в ней по крайней мере ничего, сказанного со злым умыслом

Вид материала

Закон

Подобный материал:

• Перевод с английского: Михаил Шишкин wbmichael@strogino, 850.12kb.
• § Познание и сознание Так что же такое сознание, 569.97kb.
• В целости или хотя бы привести к лучшему виду то общение между умом и вещами, которому, 1193.18kb.
• Читатель, если ты открыл книгу, знай: по причинам, до сих пор непонятным, я начал писать, 539.26kb.
• Что такое диплом и зачем его пишут, 363.03kb.
• Не старайтесь рассмотреть "на просвет" дискету. Информация на ней записана таким мелким, 495.79kb.
• «Дурная привычка», 7838.46kb.
• Из всего написанного люблю я только то, что пишется кровью, 541.94kb.
• Лекция 10. Теоремы о производных, 81.36kb.
• Т. П. Возможно ли «объективистское» религиоведение?, 75.66kb.

ГЛАВА IV О священнослужителях


Первые люди, говорит Порфирий, приносили в жертву одни лишь травы. При столь простом богослужении всякий мог быть первосвященником в своем семействе.


Естественное желание угодить богам породило увеличение числа обрядов. Следствием этого было то, что люди, занимав­шиеся земледелием, оказались не в состоянии исполнять все эти обряды во всех их подробностях.


Богам были посвящены особые места, при них потребова­лось держать служителей, которые заботились бы о них, по­добно тому как всякий гражданин заботится о своем доме и хозяйстве. Поэтому-то народы, не имеющие жрецов, обыкно­венно находятся в варварском состоянии. Такими в прежнее время были педалийцы, а в настоящее время еще остаются волгуски.


Лица, посвященные божеству, должны были пользоваться общим уважением, в особенности у народов, выработавших известное понятие телесной чистоты, которая необходима для приближающихся к местам, излюбленным богами, и находится в зависимости от исполнения известных обрядов.


Служение богам требовало особого внимания, и потому большая часть народов нашла нужным выделить духовенство в особое сословие. Так, у египтян, евреев и персов божеству были посвящены известные семейства, в которых обязанности жреческого служения переходили из поколения в поколение. Были даже религии, которые не только удалили духовенство от всех светских дел, но и устранили от него все семейные за­боты, таково обыкновение главной ветви христианской ре­лигии.


Не стану говорить здесь о последствиях закона, о целибате. Очевидно, он мог бы сделаться вредным, если бы численность духовенства приняла чрезмерно большие размеры в ущерб ко­личеству мирян.


По свойству человеческого разума мы любим в религии все, что предполагает усилие, точно так же как в области нравственных понятий любим отвлеченно все то, что носит ха­рактер строгой непреклонности. Целибат наиболее нравился


народам, для которых он, казалось бы, был наименее приго­ден и которым угрожал самыми неприятными последствиями. На юге Европы, где по свойству климата закон целибата всего труднее исполним, он остался в силе, в северной же Европе, где страсти менее живы, он был отменен. Мало того, в странах с редким населением он был принят, в странах с многочисленным населением — отвергнут. Само собою разу­меется, что все эти размышления касаются слишком большого распространения целибата, а не самого целибата,

ГЛАВА V О пределах, которыми закон должен ограничить богатство духовенства


Отдельные роды мирян могут вымирать, следовательно, и их имущества не могут быть закреплены за ними навеки. Духовенство составляет как бы один род, который никогда не вымирает, следовательно, и его имущество связано с ним на­веки и не может перейти в другие руки.


Роды мирян могут расти, необходимо, чтобы и их имуще­ства могли расти вместе с ними. Духовенство составляет род, который не должен увеличиваться, следовательно, и размеры его имущества должны быть ограничены.


Мы сохранили предписания книги Левит относительно иму­щества духовенства, за исключением предписаний, которые ка­саются ограничения размеров этого имущества. Действительно, у нас не известны пределы, за которыми не дозволяется даль­нейшее обогащение религиозной общины.


Эти неограниченные приобретения кажутся народам такими безрассудными, что того, кто стал бы их защищать, сочли бы за безумного.


Гражданские законы иногда встречают препятствия к устра­нению укоренившихся злоупотреблений, если эти последние находятся в связи с предметами, которые законы должны уважать. В этом случае косвенные меры более соответствуют благоразумию законодателя, чем такие, которые непосред­ственно направлены на самый предмет. Вместо того чтобы за­прещать духовенству приобретения, следует сделать так, чтобы оно само утратило желание приобретать, т. е. оставить право, но устранить факт.


В некоторых странах Европы было установлено в пользу сеньоров право на вознаграждение при переходе недвижимого имущества к церкви по праву «мертвой руки». Интерес побу­дил государей в свою очередь установить пошлину на основа­нии так называемого права погашения для тех же случаев. В Кастилии, где этого права не существует, духовенство завладело всем. В Арагоне, где отчасти действует право погаше­ния, его приобретения не так велики. Во Франции, где уста­новлены и право погашения и право вознаграждения, его при­обретения еще менее значительны, и можно сказать, что Франция отчасти обязана своим благосостоянием действию этих двух пошлин. Увеличьте их и, если возможно, остановите право «мертвой руки».


Признайте священными и неприкосновенными старинные владения духовенства, необходимые для него. Пусть они будут так же неподвижны и вечны, как оно само, но заставьте его возвратить его новейшие приобретения.


Допустите нарушение правила, когда это правило стало злоупотреблением, терпите злоупотребление, после того как оно вошло в правило.


В Риме еще помнят меморандум, посланный туда по по­воду некоторых споров с духовенством, В нем выставлено было следующее правило: «Духовенство должно принимать уча­стие в государственных расходах, что бы ни говорил на этот счет ветхий завет». Из этого заключили, что автор меморан­дума лучше знаком с языком вымогательства, чем с языком религии.

ГЛАВА VI О монастырях


Простой здравый смысл указывает нам, что не следует, чтобы эти никогда не уничтожающиеся учреждения продавали свои земли в пожизненное владение или заключали займы на условиях пожизненной ренты, если не хотят, чтобы они сде­лались наследниками всех тех, кто не имеет родственников или не желает их иметь. Эти господа ведут игру против народа, но они же держат и банк против него.

ГЛАВА VII О роскоши, порождаемой суеверием


«Повинны перед богами в нечестии, — говорит Платон, — те, которые отрицают их существование, или же, хоть и при­знают их, но утверждают, что боги не вмешиваются в земные дела, или же, наконец, думают, что их легко умилостивить жертвами. Все эти три мнения одинаково пагубны». Голос ра­зума никогда не произносил в делах религии ничего рассуди­тельнее этих слов Платона.


Великолепие внешнего богопочитания имеет много точек соприкосновения с государственным устройством. В хороших


республиках была уничтожена не только роскошь, порождае-

мая тщеславием, но и роскошь, порождаемая суеверием, и в

религию были внесены законы экономии. Таковы были многие

законы Солона, многие законы Платона о погребении, приня-­

тые Цицероном, наконец, некоторые законы Нумы о жертво-­

приношениях.


«Птицы, — говорит Цицерон, — и изображения, сделанные в течение одного дня, составляют весьма угодные богам дары».


«Мы приносим самые простые жертвы, — говорит один спартанец, — чтобы иметь возможность ежедневно воздавать честь богам».


Усердие, которое человек должен влагать в служение боже­ству, совсем не связано с великолепием этого служения.


«Не станем предлагать ему наших богатств, — прекрасно говорит Платой, — если не хотим обнаружить перед ним нашего пристрастия к предметам, которые оно нас учит презирать.


Как должны смотреть боги на дары нечестивых, если и доб­родетельный человек стыдится принимать подарки от человека бесчестного?»


Религия не должна под предлогом даров брать у народа то, что у него осталось после покрытия государственных нужд. Целомудренные и благочестивые люди, говорит Платон, должны приносить жертвы, подобные им самим.


Религия также не должна поощрять излишних расходов на погребение. Что может быть естественнее уничтожения иму­щественных различий в таком деле и в такие минуты, когда все состояния делаются равными?

ГЛАВА VIII О первосвященстве


Если религия имеет много священнослужителей, естест­венно, чтобы они имели начальника, т. е. чтобы было уста­новлено первосвященство. В монархиях, где государственные чины должны быть особенно четко разграничены и где не сле­дует сосредоточивать всю власть в одних руках, отделение первосвященства от светской власти полезно. Но в этом нет такой надобности при деспотическом правлении, природе кото­рого свойственно сосредоточение всей власти в одном лице. Здесь, однако, может случиться, что государь станет отно­ситься к религии так же, как к своим законам, т. е. как к про­явлениям своей воли. Для предупреждения этого неудобства необходимы памятники религии, например, священные книги, которые определяют и устанавливают ее. Персидский шах есть глава религии, но коран служит для нее уставом. Китайский император есть верховный первосвященник, но сущест­вуют книги, которые находятся в руках всех, предписания ко­торых и для него обязательны. Тщетно пытался один из императоров отменить их — они восторжествовали над тира­нией.

ГЛАВА IX О веротерпимости


Мы говорим здесь с точки зрения политики, а не с точки зрения богословия, но и для богословов далеко не одно и то же — терпеть религию или одобрять ее.


Если законы государства находят нужным признать тер­пимыми многие религии, необходимо, чтобы они обязали эти последние соблюдать терпимость и по отношению друг к другу. Можно принять за общее правило, что религия, которую при­тесняют, в свою очередь обнаруживает склонность притес­нять. Как только случай позволит ей освободиться от притесне­ния, она нападает на религию, которая ее притесняла, не как на религию, а как на тиранию.


Поэтому полезно, чтобы закон обязывал эти различные религии не нарушать спокойствия не только государства, но и друг друга. Если гражданин ограничивается только тем, что не производит волнения в государстве, он еще не удовлетво­ряет требованиям закона. Необходимо, чтобы он не нарушал спокойствия ни одного какого бы то ни было гражданина.

ГЛАВА X Продолжение той же темы


Так как только нетерпимые религии ревностно стремятся водвориться в чужих странах (ибо религия, которая может терпеть другие религии, мало заботится о своем распростране­нии), то в тех случаях, когда государство вполне довольно своей религией, гражданский закон поступит очень хорошо, воспретив водворение в стране иной религии.


Вот основное правило для политических законов в деле религии: когда государство может вполне свободно принимать или не принимать у себя новую религию, не надо допускать, чтобы она водворилась в нем, но раз она уже водворилась, надо ее терпеть.

ГЛАВА XI О перемене религии


Государь, предпринимающий в своем государстве уничто­жение или перемену господствующей религии, подвергается большой опасности. Если правление его деспотическое, он


рискует вызвать этим революцию скорее, чем каким бы то ни было другим насилием, ибо последнее в государствах этого рода никогда не бывает новостью. Революция происходит от­того, что государство не в состоянии переменить веры, нравов и обычаев сразу и так же быстро, как государь может издать свой указ о введении новой религии.


Кроме того, старая вера тесно связана с государственным устройством страны, а новая чужда ему, старая вера соответ­ствует климату, а новая часто отказывается принимать его во внимание. Мало того, граждане получают отвращение к своим законам, проникаются презрением к существующему прави­тельству, твердая уверенность в истинности одной религии за­меняется сомнением в истинности обеих. Словом, государство приобретает, по крайней мере на некоторое время, дурных граждан и дурных верующих.

ГЛАВА XII Об уголовных законах


Следует избегать применения уголовных законов в вопро­сах религии. Правда, они внушают страх, но так как религия имеет свои уголовные законы, которые также внушают страх, то один страх подавляется другим, и от их противоречивого действия душа человека ожесточается.


Религия располагает столь великими угрозами и обеща­ниями, что, когда они овладевают нашим сознанием, какие бы средства ни употребляли гражданские власти, чтобы заставить нас от нее отказаться, нам кажется, что, отнимая ее, нам ни­чего не оставляют, а оставляя, ничего не отнимают.


Те, кто вызывает в душе человека эти высокие чувства, приближая его к тому моменту, когда они приобретают для него наибольшее значение, всего менее могут рассчитывать, что он откажется от своих религиозных убеждений. В борьбе с религией вернее действуют всякого рода милости, жизненные удобства, надежда на богатство — вообще не то, что возбуж­дает подозрительность, а то, что дает забвение, не то, что при­водит в негодование, а то, что побуждает к равнодушию, когда новые страсти начинают воздействовать на нашу душу, а те, которые вызываются религией, молчат. Общее правило: в деле перемены религии можно добиться большего уговорами, чем наказаниями.


Свойства человеческого духа обнаруживались и по отноше­нию к формам наказаний, которые в этих случаях применя­лись. Стоит только вспомнить о религиозных гонениях в Япо­нии, когда жестокие казни вызывали более сильное негодование, чем медленно действующие наказания, которые более утомляют чувство, чем возмущают его, и которые, однако, труднее переносятся именно потому, что кажутся менее тяже­лыми.


Словом, в истории мы находим достаточно доказательств тому, что карательные законы в данном случае достигали только одного результата — физического истребления.

ГЛАВА XIII Почтительнейшее заявление инквизиторам Испании и Португалии


Восемнадцатилетняя еврейка, сожженная на последнем аутодафе в Лиссабоне, послужила поводом к составлению нижеследующего заявления. Но мне кажется, никогда не было написано ничего более бесполезного: когда приходится доказывать столь очевидные истины, можно быть заранее уве­ренным, что никого не убедишь.


Автор объявляет, что, хотя он и еврей, но уважает христи­анскую веру и достаточно любит ее, чтобы лишить нехристи­анских государей благовидного предлога к ее преследо­ванию.


«Вы жалуетесь, — говорит он инквизиторам, — что япон­ский император приказывает сжигать на медленном огне всех христиан в своих владениях. Но он вам ответит: мы посту­паем с вами, которые веруют не так, как мы, так же, как вы поступаете с теми из вас, которые веруют не так, как вы. Вы можете жаловаться только на собственную слабость, которая мешает вам истребить нас и дает нам возможность истреблять вас.


Но надо признаться, что вы несравненно более жестоки, чем японский император. Вы убиваете нас, которые веруют в то, во что и вы веруете, за то, что мы не веруем во все то, во что вы веруете. Мы исповедуем веру, которая, как вам известно, была в прежнее время угодна богу. Мы думаем, что бог и теперь еще любит ее, а вы — что он ее более не любит, и потому, что вы так думаете, вы предаете огню и мечу тех, кто держится столь простительного заблуждения, что бог про­должает любить то, что он любил.


Вы жестоки с нами, но еще более жестоки с нашими детьми. Вы сжигаете их, потому что они следуют наставле­ниям тех, кого согласно требованию естественного закона и за­конов всех народов они должны чтить наравне с божеством.


Вы лишаете себя преимущества, которое дает вам над магометанами способ, которым они распространяли свою веру. Когда они хвалятся числом ее последователей, вы возражаете,


что эти последователи приобретены силой и что мусульмане распространили свою религию мечом, зачем же вы водворяете вашу огнем?


Когда вы призываете нас к себе, мы указываем вам на тот источник, своим происхождением от которого вы так гор­дитесь. Вы отвечаете нам, что ваша религия новая, но имеет божественное происхождение, и вы доказываете это тем, что она была распространена языческими гонениями и кровью мучеников. Но теперь вы берете на себя роль Диоклетиана и заставляете нас принять вашу роль.


Мы заклинаем вас не всемогущим богом, которому и вы, и мы служим, но Христом, который, как вы нам говорите, при­нял образ человеческий, чтобы показать вам пример, которому вы могли бы следовать, — мы заклинаем вас поступать с нами так, как поступал бы он сам, если бы находился еще на земле. Вы требуете от нас, чтобы мы были христианами, а сами не хотите быть ими.


Но если вы не хотите быть христианами, то будьте по край­ней мере людьми, поступайте с нами так, как вы поступали бы, если бы вами управлял только слабый свет правосудия, который дала нам природа, и у вас не было бы ни религии, чтобы руководить вами, ни откровения, чтобы просвещать вас.


Если небо так возлюбило вас, что открыло вам истину, то этим оно даровало вам великую благодать, но разве детям, получившим наследие отца, прилично ненавидеть детей, кото­рые его не получили?


Если вы обладаете этой истиной, не скрывайте ее от нас вашим способом предлагать ее нам. Свойство истины — ее власть над человеческим сердцем и умом, а не то бессилие, которое вы сами признаете, заставляя нас принять ее под угрозой казней.


Если вы благоразумны, вам не следует лишать нас жизни за то, что мы не хотим вас обманывать. Если ваш Христос есть сын божий, мы надеемся, что он вознаградит нас за то, что мы не хотим осквернять его таинства, мы надеемся, что бог, которому служим и мы, и вы, не накажет нас за то, что мы подвергаемся смерти ради веры, которую он нам некогда дал, только потому, что мы и теперь еще верим, что это он нам дал ее.


Вы живете в таком веке, когда свет просвещения достиг невиданной до сих пор силы, когда философия озарила умы и распространилось нравственное учение вашего евангелия, когда лучше определены взаимные права людей и авторитет совести одного человека над совестью другого человека. По­этому если вы не откажетесь от ваших старых предрассуд­ков, — предрассудки же эти, если вы не остерегаетесь их, превращаются в страсти, — то придется признать, что вы неис­правимы, не доступны ни просвещению, ни наставлению, и останется только пожалеть несчастный народ, который вручает власть над собою таким людям, как вы.


Хотите, чтобы мы чистосердечно высказали вам нашу мысль? Вы смотрите на нас скорее как на ваших личных вра­гов, чем как на врагов вашей веры, если бы вы действительно любили свою веру, вы не позволили бы грубому невежеству искажать ее.


Мы должны предупредить вас, что если когда-нибудь в будущем кто-либо осмелится утверждать, что в наш век на­роды Европы были народами цивилизованными, то ему ука­жут на вас в доказательство того, что они были варварами, и представление о вас будет такого рода, что покроет позором ваш век и вызовет ненависть ко всем вашим современникам».

ГЛАВА XIV Почему так ненавидят христианскую религию в Япония


Я уже говорил о том, как жестоки души японцев. В стойко­сти христиан, когда дело идет об отречении от веры, японские власти усмотрели большую опасность, они сочли ее признаком величайшей дерзости.


Японский закон строго карает малейшее неповиновение. Приказано было отречься от христианской религии, не от­речься от нее значило ослушаться. Виновные в этом престу­плении были наказаны, и упорство в ослушании считалось за­служивающим нового наказания.


Наказание, по понятиям японцев, есть возмездие за оскорб­ление, нанесенное государю. Радостное пение наших мучени­ков они приняли за злой умысел против микадо. Название мученика приводило власти в негодование, по их понятиям, оно означало мятежника, и они употребляли все усилия, чтобы никого так не называли. Тогда всеми овладела душевная тре­вога, и началась страшная борьба между судами, которые приговаривали к наказанию, и обвиняемыми, которые стра­дали, борьба между гражданскими законами и законами религии.

ГЛАВА XV О распространении религии


Народы Востока, за исключением магометан, полагают, что все религии сами по себе безразличны. Если они и опасаются введения новой религии, то только в смысле государственной


перемены. У японцев, где существует много сект и где госу­дарство так долго имело духовного главу, никогда не возни­кает споров о вере. То же мы видим и у сиамцев. Калмыки идут еще дальше: для них терпимость по отношению ко всем религиям есть дело совести. В Калькутте принято как госу­дарственный принцип, что все религии хороши.


Но из этого еще не следует, чтобы религия, принесенная из страны очень отдаленной, с совершенно другим климатом, дру­гими законами, нравами и обычаями, могла в новом месте иметь тот успех, который, казалось бы, должна обеспечить ее святость. Менее всего это вероятно в крупных деспотических государствах. Здесь сначала терпят иностранцев, потому что не обращают никакого внимания на то, что не противоречит представлениям о власти государя. В этих странах люди не знают самых простых вещей, и потому европеец может снискать расположение к себе, сообщив полезные сведения. Но это лишь начало. Как только он приобретет некоторый успех или возникнет какой-нибудь спор, или же окажутся затрону­тыми чьи-либо интересы, все меняется. Так как подобное госу­дарство по своей природе нуждается прежде всего в спокойствии и малейшее волнение может его ниспровергнуть, то в первую очередь изгоняется новая религия и ее проповедники. Если к тому же еще обнаруживаются раздоры между проповедни­ками, то возникает отвращение к самой религии, которая допускает разногласия даже между теми, кто ее предлагает.


КНИГА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ О законах с точки зрения их отношения к различным разрядам вопросов, входящих в область их постановлений

ГЛАВА I Идея этой книги


Люди управляются различными законами: правом есте­ственным, божественным правом, которое есть право религии, правом церковным, иначе — каноническим, которое есть право религиозной дисциплины, правом международным, которое можно рассматривать как вселенское гражданское право, в том смысле, что каждый народ есть гражданин вселенной, общим государственным правом, которое имеет своим предме­том человеческую мудрость, создавшую все человеческие общества, частным государственным правом, имеющим в виду каждое отдельное общество, правом завоевания, которое основано на представлении, что один народ хотел, мог или должен был совершить насилие над другим народом, гражданским правом отдельных обществ, посредством которого гражданин может защищать свое имущество и жизнь против всякого дру­гого гражданина, наконец, семейным правом, которое является следствием разделения общества на отдельные семейства, тре­бующие особого управления.


Существуют, следовательно, различные разряды законов, и высшая задача человеческого разума состоит в том, чтобы точ­ным образом определить, к какому из названных разрядов по преимуществу относятся те или другие вопросы, подлежа­щие определению закона, дабы не внести беспорядка в те на­чала, которые должны управлять людьми.