Geum.ru

Т. П. Возможно ли «объективистское» религиоведение?

Вид материалаДокументы
Подобный материал:

а

Лифинцева Т.П.

ВОЗМОЖНО ЛИ «ОБЪЕКТИВИСТСКОЕ» РЕЛИГИОВЕДЕНИЕ?

Уважаемые коллеги! Тема моего выступления звучит немного провокационно, а его тональность, боюсь, покажется присутствующим пессимистичной. Дело в том, что я попробую обосновать два тезиса: 1) как невозможно «объективистское» конфессиональное религиоведение, 2) так едва ли возможно и «объективистское» научное религиоведение. Вот такая антиномия. Уже пора бросать в меня гнилые помидоры: дескать, а мы чем все тут занимаемся?! Внесу маленькое уточнение: объективность, по моему мнению, вполне возможна на дескриптивно-эмпирическом уровне – на уровне истории религии, реконструкции мифологических сюжетов, перевода источников, «полевых исследований», обработки статистических данных и т.д. Но она, увы, весьма проблематична на уровне теоретической рефлексии – скажем, в вопросе о том, что такое религия? Что такое религиозный опыт? Что такое вера? Что такое сакральное и профанное? и т.д. Или даже традиционный для западной религиозно-философской ментальности вопрос: «Что такое (точнее, «кто такой») Бог»?

Сначала о том, почему проблематично «объективистское» конфессиональное религиоведение на уровне теоретической рефлексии. Представим себе, что религовед-христианин записывает и анализирует, допустим, космогонические сюжеты аборигенов Папуа и Новой Гвинеи или Новой Зеландии. И он будет рассуждать, например, таким образом (я немного утрирую): «Вот вы, господа аборигены, которые «съели Кука», конечно, считаете, что космос в целом возник из туши кенгуру, а люди – из червей, зародившихся в этой туше, но на самом деле в вашей мифологии скрыта идея Единого Бога, которую вы сам, конечно, не осознаёте, но я вам её растолкую». Или же: «Вы совершаете ритуальное убийство и всеплеменное поедание опоссума, которого считаете отцом племени, а это есть языческая евхаристия. Так вот я вам наконец открою, что такое подлинная Евхаристия!». Что касается высокоразвитых религий, то, скажем, индуистская «тримурти» (модель отражения Абсолюта в трёх взаимодополнительных формах, соотносимых с функциями создания, сохранения и разрушения мира и с тремя верховными божествами пантеона – Брахмой, Вишну и Шивой) – так вот, «тримурти» будет оценена вполне экуменически настроенным религиоведом-христианином как «остаточный свет христианского учения о Троице». Последнее суждение, кстати, мною почерпнуто не из литературы, а в личном разговоре. Примеры можно множить, но вряд ли имеет смысл. Религиовед становится апологетом, миссионером-проповедником. И было бы странно, если бы суждения религиоведов-христиан были другими. Было бы странно, если бы учёный выносил суждения вопреки своей совести.

Протестантский теолог Пауль Тиллих писал, что «человек – неисправимо религиозное существо, хотя формы его религиозности могут быть искажёнными до неузнаваемости». Я бы хотела обосновать тезис о том, что теоретическая рефлексия учёного (по крайней мере в области «наук о духе», отличающихся от «наук о природе», согласно классификации Э. Кассирера) – так вот, теоретическая рефлексия учёного детерминирована его религиозными или квазирелигиозными воззрениями; не обязательно эксплицитно, но латентно – всегда.

Для начала мне хотелось бы прояснить один вопрос: а может ли учёный, не переживший никакого религиозного опыта, быть компетентным религиоведом? (Что такое «религиозный опыт» мы сейчас обсуждать не будем: это слишком сложная и огромная тема, и она требует специального рассмотрения. В данном случае я отсылаю коллег к знаменитому труду Е.А. Торчинова «Религии мира. Опыт запредельного»). Однажды я услышала от одного уважаемого религиоведа, что врач, чтобы лечить больных, вовсе не обязан переболеть их болезнями. Я бы продолжила это сравнение: если брать медицинские аналогии, то религия ближе к душевным болезням, а не к соматическим. А К.Г.Юнг (и не только он) писал, что талантливый психиатр должен хотя бы однажды в своей жизни пережить опыт помрачения рассудка, иначе он будет просто механически назначать больным пилюли и процедуры. То сеть «религиозный опыт» у религиоведа должен быть. Но какого рода этот опыт?...

Очень важное, о чём мне бы хотелось поговорить – это знаменитая «научная объективность» в отношении религии, которой так кичилось марксистско-ленинское религиоведение, «научный атеизм». Позиция научного атеизма немного менялась в зависимости от эпохи – например, в «Антирелигиозном учебнике» 1938 года издания поход уничижающе-осмеивающий, а в учебниках, изданных в 70-е – начале 80-х годов (по которым я училась) отношение к религии более взвешенное, спокойно-разоблачительное. Тропы и риторические фигуры я приводить не буду – вы их знаете. Хотя молодёжь, возможно, уже не знает знаменитых метафор классиков марксизма-ленинизма: «вздох угнетённой твари», «душа бездушного мира», «род духовной сивухи», «опиум народа» и т. д.

По поводу «самого объективного научного подхода к религии», марксистско-ленинского «научного атеизма», опять-таки напрашивается огромная тема – марксизм-ленинизм как квазирелигия. Я отсылаю коллег к трудам Н. Бердяева, Ф. Степуна, П. Тиллиха, Х. Арендт, А. Шнайдера, М. Рыклина и др. Добавлю только следующее: «научный атеизм» был частью (очень важной частью!) марксистско-ленинской идеологии, рассматривавшей религию как лютого врага (на самом деле – как конкурента), но при этом наследовавшей очень многие черты авраамических религий – прежде всего идею эсхатологического мессианизма, обретения праведниками «рая на земле», а также идеи партии-церкви, соборности-коллективизма и ещё многого другого, и очень важное – идею жертвенного служения «делу революции, делу освобождения человечества». Образы революционеров-большевиков в советской литературе напоминают образы христианских мучеников и святых. Мне бы хотелось вспомнить одно яркое и талантливое произведение советской литературы – стихотворение Эдуарда Багрицкого «Смерть пионерки» (1932 г.), которое люди моего поколения и старше обязаны были прочесть и даже заучить наизусть в рамках школьной программы. Я вовсе не иронизирую насчёт яркости и мощи этого стихотворения, у меня и сейчас при его чтении наворачиваются слёзы. Багрицкий повествует о том, как девочка, умирая в больничной палате, отрекается от креста, который хочет надеть на неё мать, во имя пионерского галстука. В агонии ей чудятся бесконечные пионерские отряды, идущие по грозовому небу, и гром, восклицающий «Валя, будь готова!» Девочка ведёт себя совсем как римлянка эпохи первых христиан, которая во имя Креста отказывается принести жертву Юпитеру, чтобы выздороветь. Пионерка, по существу, отрекается от «старого» креста, который для неё ассоциируется с мещанским бытом, свиньями, курами и т. д. в имя «нового» креста, означающего для неё борьбу за светлое будущее человечества, за коммунистический «рай на земле». Я бы назвала это «атеистической верой». «Атеистическая вера» (более или менее пламенная, в зависимости от эпохи) была присуща и религиоведам-марксистам.

Вы спросите, а зачем я, собственно, это говорю? Вроде бы было и прошло, всё это уже обсудили в 90-е годы, зачем же ворошить? А ворошить, мне кажется, нужно затем, чтобы современное религиоведение не стало (пусть даже неосознанно) «сыном» («дочкой»), пусть и более либерально-просветительской, того же «научного атеизма». Когда читаешь постсоветские учебники религиоведения, то видишь большей частью «косметический ремонт»: обои немного переклеили, но здание осталось прежним. Не хочу быть голословной, но очень солидный и компетентный учебник «Религиоведение» филос. ф-та МГУ, изданный в 2000 году, при всей его фундированности, оставляет именно такое впечатление. (Что же тогда говорить об учебниках, издаваемых провинциальными университетами?) Например, на стр. 31 (глава «Накопление теоретических знаний о религии в европейской мысли до XIX века») говорится: «Уже Ксенофан из Колофона подметил, что человек создаёт богов по своему образу и подобию». (Далее идёт знаменитая цитата из Ксенофана о том, что если бы быки, лошади и львы имели руки и умели рисовать… Не буду её воспроизводить). Далее: «Уже Эвагемер утверждал, что греческие боги суть не что иное, как знаменитые и заслуженные мужи отдалённого прошлого – цари, военачальники, которым сограждане после их смерти стали воздавать божеские почести: художники, скульпторы и ваятели делали их статуи для поклонения народа, поэты воспевали их в своих гимнах, как богов». Далее, на стр. 32. : «К.А. Гельвеций увидел, что в христианских образах отражено ни что иное, как явления общественной жизни». Потом идёт цитата из Гельвеция (привожу её, поскольку сам подбор цитат о многом говорит). Итак: «Монахи создали представление о небесном дворе по образу восточных дворов. Восточный государь, невидимый для большинства его подданных, доступен только для царедворцев. Жалобы народа доходят до него только через посредство его фаворитов. Аналогичным образом монахи окружили трон царя Вселенной фаворитами под названием святых и изобразили дело так, что милость неба получается лишь благодаря вмешательству этих святых». Примеры можно множить и множить (учебник большой), но я не вижу смысла. Очевидно, что тональность данной подборки цитат и авторов такова: «Если УЖЕ Ксенофан, Эвгемер, Лукреций Кар и просветители знали, что боги (бог) – ни что иное, как выдумка людей, а вера в них помогает держать людей в невежестве, страхе и покорности, – так неужели же мы, просвещённые люди XXI века, можем верить в такую выдумку?!» В учебниках научного атеизма времён моей юности такое говорилось прямо, а сейчас присутствует латентно, но оттого не менее мощно. Это как заливной луг весной: вроде бы зелёная травка, воды не видно, но ступаешь ногой, и вода брызжет фонтаном… Кстати, даже насчёт процитированных мыслителей : с Ксенофаном возникают большие сложности. Дело в том, что в своём основном произведении «Силлы» (сохранившемся частично) Ксенофан противопоставляет мифологическому политеизму монотеистическую концепцию: «Один бог, не похожий на смертных ни телом, ни разумом … он весь целиком видит, весь целиком мыслит, весь целиком слышит, правит миром силой ума и вечно пребывает неподвижным». Такие воззрения позволяют многим исследователям называть Ксенофана первым теологом в истории западной мысли. Но в учебнике «Религиоведение» об этом, разумеется, не сказано ни слова…

Свет в конце тоннеля, конечно, есть. И я уже говорила в начале, сколь велики заслуги постсоветского религиоведения на уровне реконструктивно-дескриптивном, на уровне «полевых» исследований, сбора и обработки статистических данных, архивных материалов, перевода на русский язык источников и многого, многого другого. Этого никто не посмеет оспорить.

Но вот на уровне теоретической рефлексии, увы, начинаются проблемы… Не знаю, как к этому отнесётся аудитория, но я считаю гениальным религиоведом и философом религии Евгения Алексеевича Торчинова. Однако не творю себе кумира, поскольку и в этой бочке мёда вижу ложку дёгтя: даже Торчинову зачем-то понадобилось использовать в качестве «методологии» трансперсональную психологию Станислава Грофа! Хотя уровень теоретической рефлексии самого Торчинова куда выше грофовского.

Что же касается идеала сциентизма, к которому религиоведение стремится… В аннотации к журналу «Религиоведение» сказано, что это «единственный журнал, в котором с научных позиций анализируется религиозный феномен во всём многообразии и формах его проявления». Но о научности мы уже слышали, слышали, слышали… Даже если предположить, что марксистско-ленинский научный атеизм не перелицевался, а благополучно почил, то сциентизм как таковой тоже может стать квазирелигией – и не только в «позитивной утопии» Огюста Конта. Мы же читали, что в Париже в эпоху Конвента стоял монумент богу разума и науки – Логосу, ему поклонялись, проходили факельные шествия и т.д. Но это, конечно, шутка, к нам это не может иметь никакого отношения. Мне только хотелось поразмышлять о том, насколько неисповедимы пути современного религиоведения.

Вы, наверное, упрекнёте меня в отсутствии, так сказать, «позитивной программы». Но, на мой взгляд, сама формулировка проблемы, пусть в виде антиномии, – это вовсе не безнадёга. Философы знают. И кто я, собственно, такая, чтобы «указывать путь»? Я же не Мирча Элиаде, и даже не Торчинов. Вот, кстати, если бы из трудов Торчинова «удалить» Грофа (хотя сделать это трудно), то в этом направлении можно работать. Но это уже моё личное мнение.