Книге, и оказалось что-ни­будь такое, что против моего ожидания может кого-либо обидеть, то не найдется в ней по крайней мере ничего, сказанного со злым умыслом

Вид материала

Закон

Подобный материал:

• Перевод с английского: Михаил Шишкин wbmichael@strogino, 850.12kb.
• § Познание и сознание Так что же такое сознание, 569.97kb.
• В целости или хотя бы привести к лучшему виду то общение между умом и вещами, которому, 1193.18kb.
• Читатель, если ты открыл книгу, знай: по причинам, до сих пор непонятным, я начал писать, 539.26kb.
• Что такое диплом и зачем его пишут, 363.03kb.
• Не старайтесь рассмотреть "на просвет" дискету. Информация на ней записана таким мелким, 495.79kb.
• «Дурная привычка», 7838.46kb.
• Из всего написанного люблю я только то, что пишется кровью, 541.94kb.
• Лекция 10. Теоремы о производных, 81.36kb.
• Т. П. Возможно ли «объективистское» религиоведение?, 75.66kb.

ГЛАВА XIII Операции с монетой во времена императоров


Сущность операций с монетой во время республики своди­лась к уменьшению веса монеты, причем государство поверяло народу свои затруднения и не пыталось вводить его в заблу­ждение. Императоры вступали на путь примесей. Эти государи, доведенные до отчаяния собственной щедростью, были выну­ждены прибегнуть к порче монеты. Это было окольное сред­ство, которое ослабляло зло, хотя, по-видимому, его не затра­гивало. Часть дара втихомолку брали обратно, ни слова не говорилось об уменьшении оплаты или раздач, и тем не менее они оказывались уменьшенными. Можно еще видеть в кол­лекциях медали так называемого накладного металла, в кото­рых медь покрыта лишь одной пластинкой серебра. Об этой монете говорится в одном фрагменте книги LXXVII Диана.


Дидий Юлиан первый начал практиковать уменьшение ценности монеты. Находят, что монета Каракаллы содержала наполовину примесей, а Александра Севера — на две трети, так шло дальше, и при Галлене употреблялась только посере­бренная медь.


Очевидно, что эти насильственные операции невозможны в наше время, государь, который попытался бы к ним прибег­нуть, обманул бы только себя самого— и никого больше. Вексельный курс научил банкиров сравнивать между собою монеты всех стран света и определять их действительное до­стоинство. Проба монеты не может более оставаться тайной. Если государь начнет чеканить низкопробную монету, все бросятся помогать ему. Прежде всего уйдет полноценная мо­нета и вернется к нему малоценной. Если бы он стал, подобно римским императорам, обесценивать серебро, не касаясь зо­лота, он увидел бы быстрое исчезновение золота, и ему осталось бы одно его порченое серебро. Вексельный курс, как я сказал в предыдущей книге, сделал невозможными произ­вольные мероприятия власти в этом отношении или по край­ней мере исключил возможность их успеха.

ГЛАВА XIV Почему вексельный курс стеснителен для деспотических государств


Московия хотела бы отказаться от своего деспотизма — и не может. Торговля, чтобы сделаться прочной, требует вексель­ных операций, но вексельные операции находятся в противо­речии со всеми законами этой страны.


В 1745 году царица123 подписала указ об изгнании евреев за то, что они перевели за границу деньги лиц, сосланных в Сибирь, и иностранцев, состоящих на русской службе. Под­данные империи, подобно рабам, не имеют права без специ­ального разрешения ни выехать за границу, ни переслать туда свое имущество. Итак, вексельный курс, дающий возмож­ность переводить деньги из одной страны в другую, противо­речит законам Московии.


Самая торговля противоречит этим законам. Народ там состоит из одних рабов — рабов, прикрепленных к земле, и ра­бов, которые называются духовенством или дворянством на том основании, что они — господа первых. Таким образом, в Московии нет третьего сословия, которое должно состоять из ремесленников и купцов.

ГЛАВА XV Обычай, существующий в некоторых государствах Италии


В некоторых государствах Италии были изданы законы, имевшие целью воспрепятствовать продаже земель поддан­ными этих государств для перевода денег за границу. Эти за­коны могли быть хороши, когда богатства всякого государства были его неотъемлемой собственностью, так что нельзя было без больших затруднений передать их другому государству. Но с тех пор как благодаря употреблению вексельного курса богатства не принадлежат, так сказать, тому или другому государству в отдельности и существует возможность без всяких затруднений переводить их из одного государства в другое, закон, не позволяющий распоряжаться земельной собственностью, тогда как можно распоряжаться своими день­гами, должен быть признан дурным законом. Он дурен, по­тому что дает преимущество движимому имуществу перед землей, потому что отбивает у иностранцев охоту селиться в стране и, наконец, потому что его легко обойти.

ГЛАВА XVI О помощи, которая может быть оказана государству банкирами


Банкиры существуют для того, чтобы менять деньги ш, а не для того, чтобы давать их взаймы. Если государь поль­зуется их услугами лишь в целях дисконта, то, поскольку он делает большие обороты, самая малая прибыль, которую он доставляет банкирам за их переводные векселя, составляет значительную сумму. Если же от него требуют больших при­былей, он может быть уверен, что причина тому заключается в дурной администрации. Когда, напротив, к банкирам обра­щаются за получением авансов, искусство их должно про­явиться в том, чтобы получать возможно большие барыши, не подвергаясь при этом обвинению в ростовщичестве.

ГЛАВА XVII О государственных долгах


Существовало мнение, что государству выгодно состоять в долгу у самого себя. Предполагалось, что это умножает бо­гатство путем усиления обращения.


Я полагаю, что здесь смешали понятие обращения бумаг, представляющих собой деньги 125 или служащих знаком уже реализованных или предстоящих прибылей какой-нибудь тор­говой компании 126, с обращением долговых расписок 127. Пер­вые два случая для государства очень выгодны, последний — нет, все, чего можно ожидать от долгового обязательства, — это, чтобы оно служило для частных лиц надежным ручатель­ством в уплате национального долга, т. е. доставляло следуе­мые по нему платежи. Но, с другой стороны, из обращения та­ких бумаг проистекают следующие неудобства:


1. Если в руках иностранцев находится много таких дол­говых обязательств, то они ежегодно извлекают из страны зна­чительные суммы в виде процентов.


2. В стране, которая состоит в постоянном долгу, вексель­ный курс должен быть очень низок.


3. Налог, взимаемый для уплаты процентов по долгу, вре­дит промышленности, повышая заработную плату.


4. Прямые доходы государства отнимаются у труда и про­мышленности и передаются людям праздным, другими сло­вами, облегчается труд для тех, кто не трудится, и создаются затруднения для труда тех, кто трудится.


Вот неудобства, выгод же никаких я не знаю. Предполо­жим, что десять человек имеют каждый по тысяче экю до­хода от земли или от промышленности. Для нации это составляет из расчета 5 процентов капитал в 200 тысяч экю. Если эти десять человек употребляют половину своего дохода, т. е. 5 тысяч экю, на уплату процентов на занятые ими 100 тысяч экю, то для государства это составляет те же 200 тысяч экю, или на языке математики: 200 тысяч экю — 100 тысяч экю + 100 тысяч экю = 200 тысяч экю.


При этом может еще ввести в заблуждение то, что бумаги, представляющие собою национальный долг, суть свидетельство богатства, так как только богатое государство может поддер­живать такие бумаги, не подвергаясь разорению. Если оно не разоряется, следует заключить, что оно располагает другими большими богатствами. На том основании, что есть средства против зла, утверждают, будто нет самого зла, и называют зло добром, потому что средства борьбы со злом сильнее зла.

ГЛАВА XVIII О погашении государственных долгов


Необходимо соблюдение известной соразмерности между государством как кредитором и государством как должником. Государство может быть кредитором без ограничения, но должником оно может быть только до известного предела, да­лее которого оно утрачивает право быть кредитором.


Если такое государство пользуется еще твердым кредитом, оно может последовать счастливому примеру одного из евро­пейских государств 128, а именно: приобрести большое количе­ство наличных денег и предложить своим кредиторам — част­ным лицам возвращение капитала, если они не предпочтут снизить процент. И действительно, когда государство зани­мает, размер процента определяется капиталистами, поэтому если оно предлагает уплатить долг, то оно может само опреде­лить и размер процента.


Но одного уменьшения процента недостаточно, надо, чтобы сберегаемая этим путем сумма пошла на образование фонда погашения для ежегодной уплаты части капитала, — операция тем более счастливая, что выгода от нее возрастает с каж­дым днем 129.


Когда кредит государства не вполне прочен, является но­вая побудительная причина для того, чтобы образовать фонд погашения, ибо создание такого фонда скоро возвращает госу­дарству утраченное доверие.


1. Если это государство — республика, т. е. имеет образ правления, который по природе своей допускает мероприятия, рассчитанные на продолжительное время вперед, то капитал фонда погашения может быть незначителен. В монархии раз­мер его должен быть больше.


2. Правила этой операции должны быть такого рода, чтобы тяжесть ее падала на всех граждан государства, так как все они несут тяжесть долга, причем кредиторы государства, внося свою долю, сами себе платят.


3. Есть четыре класса людей, уплачивающих государствен­ные долги: землевладельцы, лица торговых профессий, земле­дельцы и ремесленники и, наконец, лица, живущие на доход с государственной ренты или капиталов. Из этих четырех клас­сов последний в случае нужды, казалось бы, наименее заслу­живает пощады, как класс совершенно бездеятельный в госу­дарстве, которое поддерживается деятельными усилиями трех остальных классов. Но так как нельзя отягощать его более других, не уничтожая этим того чувства общественного дове­рия, без которого не могут обойтись ни государство в целом, ни эти три класса в отдельности, так как утрата обществен­ного доверия известным количеством граждан неизбежно за­ставляет думать, что это доверие утрачено всеми, так как класс заимодавцев наиболее подвергается угрозе каких-либо преобразований со стороны правительства и всегда находится, так сказать, у него на глазах и под рукой, — надо, чтобы госу­дарство оказывало ему особое покровительство и чтобы долж­ник не имел никогда ни малейших преимуществ перед заимо­давцами.

ГЛАВА XIX О ссуде под проценты


Деньги суть знаки ценностей. Ясно, что тот, кто нуждается в этих знаках, должен их занимать, подобно тому как он это делает со всеми другими вещами, в которых имеет нужду. Раз­ница лишь в том, что все другие вещи могут наниматься и по­купаться, тогда как деньги, составляющие цену вещей, «нани­маются», но не покупаются.


Давать кому-либо свои деньги взаймы без процентов — дело весьма похвальное, очевидно, однако, что такое действие может быть предметом религиозного совета, но отнюдь не гражданского закона.


Для правильного хода торговли необходимо, чтобы деньги имели известную цену и чтобы цена эта была невысока. Если она слишком высока, то торговец, соображая, что ему, пожа­луй, придется заплатить по процентам более, чем он получит барышей, ничего не предпринимает, если же деньги не имеют цены, тогда никто не дает их в ссуду, и торговец опять-таки ничего не предпримет.


Я неправ, говоря, что никто не дает денег в ссуду. Обще­ственные дела не могут оставаться без движения, устанавли­ваются повышенные проценты, но они сопровождаются неуря­дицей, которая была известна во все времена.


Закон Магомета не делает разницы между лихвой и ссу­дой из процента, и ростовщичество растет в магометанских странах пропорционально строгостям запрета. Заимодавец воз­награждает себя этим способом за риск, проистекающий из нарушения закона.


В этих странах Востока большинство людей ни в чем не имеет уверенности. Шансы на получение обратно суммы, от­данной в ссуду, очень невелики, и потому лихвенный процент растет пропорционально угрозе несостоятельности должника.

ГЛАВА XX О процентах в морской торговле


Чрезвычайно высокие проценты в морской торговле выз­ваны двумя причинами: опасностью морских плаваний, вслед­ствие чего люди решаются одалживать свои деньги лишь в расчете получить гораздо больше, и легкостью, с которой заем­щик может совершать в короткий срок многочисленные крупные торговые операции. Между тем в прочих видах торговли высокие проценты не имеют ни того, ни другого из этих осно­ваний и потому воспрещены законом или же, что гораздо ра­зумнее, ограничены справедливыми размерами.

ГЛАВА XXI О ссуде по договору и о лихве у римлян


Кроме торговой ссуды существует своеобразная ссуда по гражданскому договору, дающая также процент — простой или лихвенный.


Когда могущество римского народа росло с каждым днем, власти старались угождать ему и предлагали на его утвержде­ние такие законы, которые были ему наиболее приятны. Народ сократил размеры капиталов, уменьшил проценты, вос­претил взимать их, отменил лишение свободы за долги, нако­нец, каждый раз, как тот или другой трибун хотел завоевать себе популярность, поднимался вопрос об уничтожении долго­вых обязательств.


Эти постоянные перемены, осуществлявшиеся то законода­тельным путем, то посредством плебисцитов, привели к тому,


что лихвенные проценты стали в Риме обычным явлением: кредиторы, видевшие в народе одновременно своего должника, законодателя и судью, потеряли всякую веру в договоры. На­род, как утративший доверие должник, не мог достать денег взаймы иначе, как под высокие проценты, тем более что, если законы вступали в силу лишь время от времени, жалобы на­рода не прекращались никогда и постоянно устрашали креди­торов. В результате в Риме были уничтожены все честные спо­собы брать и давать деньги взаймы и водворилось самое ужасное ростовщичество. С ним вели постоянную борьбу, но оно неизменно возрождалось. Зло проистекало от того, что было утрачено чувство меры. Законы, не соблюдающие преде­лов в добре, причиняют людям беспредельное зло. Приходилось платить и за получение денег в ссуду, и за опасность подверг­нуться каре закона.

ГЛАВА XXII Продолжение той же темы


Древние римляне не имели законов, определяющих размер процента. В распрях, возникших по этому поводу между пле­беями и патрициями, и во время самого удаления плебеев на Священную гору, одна сторона ссылалась только на верность данному слову, другая — на срок договора.


Итак, в делах ссуды стороны руководились частными со­глашениями, и я полагаю, что наиболее распространенной нор­мой было 12 процентов в год. Я основываюсь на том, что на древнем языке римлян рост в 6 процентов назывался поло­винным, в 3 процента — четвертным, полным ростом были, сле­довательно, 12 процентов.


На вопрос, каким образом могли установиться столь высо­кие проценты у народа, почти не имевшего торговли, я отвечу, что народ этот, очень часто воевавший только по обязан­ности, без жалования, постоянно нуждался в займах, что, по­скольку эти походы обычно оканчивались удачно, он очень часто мог без затруднений уплачивать свои долги. Это чув­ствуется и в повествовании о возникших по этому поводу рас­прях: в нем не оспаривается алчность заимодавцев, но гово­рится, что жалобщики могли бы заплатить долги, если бы вели более умеренный образ жизни.


Таким образом, издавались законы, которые нисколько не изменяли существующего положения вещей: постановлялось, например, что кредиторы не будут преследовать тех, кто посту­пит на службу, чтобы принять участие в предстоящей войне, что заключенные в оковы будут освобождены, а наиболее нуждающихся отправят в колонии, иногда производились раздачи из общественной казны. Народ успокаивался, чув­ствуя облегчение от настоящих страданий, а так как он затем ничего не требовал для предотвращения того же зла в буду­щем, то сенат не находил нужным предупреждать его.


В те времена, когда сенат с большой настойчивостью отстаивал высокие проценты, римлян отличали любовь к бед­ности, воздержание и довольство скромным положением. Госу­дарственное устройство было таково, что первые граждане несли все повинности, простой же народ не платил ничего. Ка­ким образом можно было лишить первых права преследовать своих должников и в то же время требовать, чтобы они испол­няли свои обязанности и приходили на помощь настоятельным потребностям республики?


Тацит говорит, что закон двенадцати таблиц установил размер роста в 1 процент в год. Очевидно, он ошибся, приняв за закон двенадцати таблиц другой закон, о котором мы будем говорить ниже. Если законы двенадцати таблиц дей­ствительно определили размер роста, то невозможно понять, почему в возникавших впоследствии спорах между заимодав­цами и должниками никто на него ни разу не сослался? Мы не находим нигде следов этого закона о росте, к тому же достаточно самого общего знакомства с римской историей, чтобы понять, что подобный закон не мог быть делом децем­виров.


Закон Лициния, изданный 85 лет спустя после закона две­надцати таблиц, был одним из тех временных законов, о кото­рых говорилось выше. Он предписывал уменьшение капитала на сумму внесенных уже процентов и уплату его в три срока равными частями.


В 398 году от основания Рима трибуны Дуэлий и Менений провели закон, ограничивший размер роста до 1 процента в год. Это и был тот самый закон, который Тацит смешал с законом двенадцати таблиц,— первый закон, установивший у римлян определенный размер роста. Десять лет спустя этот рост был уменьшен вдвое, а впоследствии отменен совер­шенно — в 413 году от основания Рима, при консулах Кае Марции Рутилии и Квинте Сервилии, если верить сви­детельству некоторых авторов, которыми пользовался Тит Ливии.


С этим законом произошло то же, что и со всеми законами, в которых законодатель впал в крайность, а именно: найдено было средство обходить его. Чтобы его утвердить, исправить и ввести в должные рамки, пришлось издать целый ряд дру­гих законов. В одних случаях оставляли законы, чтобы следо­вать обычаям, в других покидали обычаи, чтобы следовать законам, причем обычаи все-таки легко одерживали верх. Занимая деньги, человек встречает препятствие со стороны того самого закона, который создан для защиты его интересов, противниками этого закона оказываются и тот, кого он защи­щает, и тот, кого он осуждает. Претор Семпроний Азеллио, разрешивший должникам действовать согласно закону, был умерщвлен заимодавцами за то, что осмелился напомнить о неукоснительности в исполнении закона, которого не могли более переносить.


Оставляю город, чтобы бросить взгляд на провинции. Я говорил уже 13°, что римские провинции были разорены дес­потическим и жестоким правлением. Но это не все: они были разорены еще и страшным ростовщичеством.


Цицерон говорит, что саламинцы хотели сделать заем в Риме, но не могли по причине закона Габиния. Следует объяснить, что это был за закон.


После того как в Риме были запрещены займы из процен­тов, начались всевозможные измышления с целью обойти закон. Так как союзники и латины не были подчинены граждан­скому законодательству римлян, то стали прибегать к содей­ствию латина или союзника, который давал свое имя и прини­мал на себя роль кредитора. Таким образом, закон достиг только того, что подчинил заимодавцев новой формальности, но народу от этого не стало легче.


Народ начал жаловаться на этот обман, и народный трибун Марк Семпроний по распоряжению сената провел плебисцит, который распространял действие закона, воспрещающего заключение займов из процента между двумя римскими граж­данами, на сделки между римским гражданином и союзником или латином.


В те времена союзниками называли народы собственно Италии до Арно и Рубикона, которые не подлежали управле­нию, установленному для римских провинций.


Тацит говорит, что это не пресекло новых обходов законов о росте. Если нельзя было больше ни брать, ни давать взаймы под личиной союзника, можно было легко заменить его провинциалом, дававшим свое имя для заключения сделки.


Потребовался новый закон, который прекратил бы и это злоупотребление. Габиний, создавший знаменитый закон, целью которого было устранить подкуп при подаче голосов, естественно, должен был прийти к заключению, что лучшим средством к тому было сделать затруднительными займы. Под­купы и займы были между собой тесно связаны: рост на деньги всегда увеличивался ко времени выборов, так как деньги были нужны для приобретения голосов. Очевидно, Габиниев закон распространил на провинциалов действие Сем-пронисва сенатского постановления, так как саламинцы не могли занять денег в Риме именно по причине этого закона. Брут под чужими именами дал им деньги взаймы из четырех процентов в месяц и получил на это два сенатских постанов­ления: в первом из них было сказано, что заем этот не будет считаться обманным обходом закона и что правитель Киликии должен разбирать это дело согласно договору, изложенному в заемном документе саламинцев.


Так как займы из процентов между провинциалами и рим­скими гражданами были воспрещены законом Габиния, рим­ские же граждане имели в то время в своих руках деньги всей вселенной, то приходилось соблазнять их обещанием высоких процентов, которые заставляли алчных людей забывать об опасности, грозившей отданной взаймы сумме. К тому же в Риме находились сильные люди, которых боялись сами власти и которые заставляли безмолвствовать закон, они смело давали взаймы и смело требовали очень высоких процентов. Поэтому провинции одна за другой подвергались ограблению со стороны всех, кто только пользовался влиянием в Риме, а так как всякий новый правитель, вступая в управление про­винцией, издавал свой эдикт, в котором определял размер роста по произволу, то и выходило, что корыстолюбие и за­конодательство подавали друг другу руку.


Необходимо, чтобы дела шли своим чередом: государство погибает, если в нем все бездействуют. Были случаи, когда города, сословия, городские общества, частные лица, понуж­даемые крайней необходимостью, занимали хотя бы для того, чтобы исправить опустошения, произведенные армиями, хище­ниями властей, лихоимством должностных лиц и дурными при­вычками, которые укоренялись с каждым днем, ибо никогда еще не было ни столько богатства, ни столько бедности. Сенат, обладавший исполнительной властью, по необходимости, а часто и по попустительству разрешал займы у римских граж­дан и издавал соответствующие сенатусконсульты. Но эти сенатусконсульты были сами опорочены законом и могли послу­жить для народа поводом к требованию новых таблиц ш. Все это, усиливая риск потери капитала, еще более увеличило размер роста. Опять повторю: людьми управляет умеренность, а не крайности.


Тот платит меньше, говорит Ульпиан, кто платит позже. Вот принцип, который руководил законодателями после разру­шения римской республики.


КНИГА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ О законах в их отношении к численности населения