Geum.ru

Книге, и оказалось что-ни­будь такое, что против моего ожидания может кого-либо обидеть, то не найдется в ней по крайней мере ничего, сказанного со злым умыслом

Вид материалаЗакон
Подобный материал:
1   ...   33   34   35   36   37   38   39   40   ...   53
ГЛАВА II О божественных и человеческих законах


Не следует ни делать предметом постановлений божествен­ного закона то, что относится к законам человеческим, ни ре­шать посредством человеческого закона то, что подлежит за­конам божественным.


Эти два рода законов отличаются один от другого своим происхождением, своей целью и своей природой.


Все согласны в том, что природа человеческих законов от­личается от природы религиозных законов. Это есть великий принцип, но он в свою очередь подчинен другим принципам, которые следует определить.


1. Человеческим законам свойственно от природы подчи­няться всем видоизменяющимся обстоятельствам действитель­ности и следовать за всеми изменениями воли людей, напро­тив, свойство религиозных законов — никогда не изменяться. Постановления человеческих законов относятся к благу, уста­новления религии — к высшему благу. Благо может иметь какую-то иную цель, потому что существует много различных благ, но высшее благо едино и, следовательно, изменяться не может. Законы можно изменять, потому что они при­знаются законами только тогда, когда они хороши, но уста­новления религии всегда считаются наилучшими.


2. Есть государства, где законы ничего не значат и слу­жат лишь выражением прихотливой и изменчивой воли госу­даря. Если бы в таких государствах религиозные законы были однородны с человеческими законами, то они также не имели бы никакого значения. Между тем для общества необходимо, чтобы существовало что-то постоянное, это постоянное и есть религия.


3. Сила религии покоится главным образом на вере в нее, а сила человеческих законов — на страхе перед ними. Древ­ность существования благоприятствует религии, степень веры часто соразмеряется с отдаленностью предмета, в который мы верим, ибо наш ум при этом бывает свободен от побочных по­нятий той отдаленной эпохи, которые могли бы противоречить нашим верованиям. Человеческим законам, напротив, дает преимущество новизна их происхождения. Она указывает на особое, живое внимание законодателя, направленное на то, чтобы добиться их исполнения.

ГЛАВА III О гражданских законах, противоречащих естественному праву


«Если раб, — говорит Платон, — защищаясь, убьет свобод­ного человека, его следует судить как отцеубийцу». Вот граж­данский закон, который карает за естественную самозащиту.


Закон, согласно которому при Генрихе VIII выносился обвинительный приговор над человеком без очной ставки со свидетелями, противоречит естественной самозащите. Действи­тельно, для того чтобы осудить человека, необходимо, чтобы свидетели удостоверились, что человек, против которого они показывают, и обвиняемый — одно и то же лицо, и чтобы обви­няемый имел право сказать: тот, о ком вы говорите, вовсе не я.


Закон того же царствования, осуждавший всякую девушку, которая состояла с кем-либо в недозволенной связи и не объ­являла о том королю до вступления с этим человеком в брак, нарушал естественную защиту стыдливости. В этом случае так же неразумно требовать от девушки признания, как и требо­вать от мужчины, чтобы он не защищался, когда жизни его угрожает опасность.


Закон Генриха II, осуждавший на смерть девушку в случае гибели ее ребенка, если она не объявила властям о своей беременности, не менее противоречит естественной защите. Было бы достаточно обязать ее объявить о том одной из своих ближайших родственниц, которая позаботилась бы о ребенке.


Какое другое признание могла бы она сделать под пыткой естественной стыдливости? Воспитание только усилило в ней сознание необходимости сохранять это чувство стыда, и в эти ми-нуты у нее едва ли оставалось самое понятие об утрате жизни.


Много говорилось об английском законе, который позволял семилетней девочке избирать себе мужа. Закон этот был воз­мутителен в двух отношениях: он совершенно упускал из виду как время, определенное природой для умственной зрелости, так и время, определенное ею для зрелости физической.


У римлян отец мог заставить дочь развестись с мужем, хотя бы брак был заключен с его согласия. Между тем сов­сем не согласно с природой, чтобы развод мог состояться по воле третьего лица.


Если развод и оправдывается природой, то лишь при усло­вии согласия обеих сторон или по крайней мере одной из них, если же нет согласия ни той, ни другой стороны, развод яв­ляется чем-то чудовищным. Наконец, право развода может быть предоставлено только самим лицам, которые испытывают на себе неудобство брака и которые знают время, когда им всего лучше освободиться от этого неудобства.

ГЛАВА IV Продолжение той же темы


Бургундский король Гундобад постановил, что жена или сын вора, которые не донесут о совершенном им престу­плении, должны быть обращены в рабство. Закон этот проти­воречил природе. Могла ли жена быть обвинительницей мужа? Мог ли сын сделаться обвинителем отца? Чтобы нака­зать одно преступное действие, он предписывал другое, еще более преступное.


Закон Ресессуинда разрешал детям женщины, повинной в прелюбодеянии, или детям ее мужа выступить против нее обвинителями и подвергнуть домашних рабов допросу с при­менением пытки. Этот закон был также несправедлив, ибо он ниспровергал в целях охранения нравственности самую при­роду, от которой ведет свое начало нравственность.


Мы с удовольствием смотрим в наших театрах на моло­дого героя, для которого мысль о том, чтобы обнаружить пре­ступление мачехи, кажется столь же ужасной, как и самое ее преступление. Его обвиняют, судят, приговаривают, изгоняют, клеймят позором, а он в смущении едва решается остано­виться на мысли об ужасном происхождении Федры. Он поки­дает все, что ему дорого, оставляет предмет самой нежной своей привязанности — все, что говорит его сердцу, все, что может вызвать его негодование, и предает себя мщению бо­гов, которого совсем не заслужил. Что доставляет нам при этом такое удовольствие? Голос природы, которому мы вни­маем, — голос самый привлекательный в мире.

ГЛАВА V Случаи, к которым можно применять принципы гражданского правя, видоизменяя при этом принципы естественного права


В Афинах был закон, который обязывал сына кормить неимущего отца. Но он делал исключение для детей, рожденных от куртизанки, для детей, целомудрие которых отец нару­шил, сделав их предметом постыдного торга, и для детей, ко­торых отец не научил никакому ремеслу, которое давало бы им средства к пропитанию.


Закон имел в виду в первом случае, что так как отцовство подлежит сомнению, то и естественные обязательства по отно­шению к отцу теряют свою определенность, во втором случае, что отец опозорил тех, кому дал жизнь, и причинил детям самое большое зло, какое только мог, лишив их принадлежащего им положения в обществе, в третьем случае, что он сделал невы­носимо тяжелой их жизнь, ибо они лишь с большим трудом могли поддерживать свое существование. Закон здесь смотрел на отца и сына как на двух граждан и в своих постановлениях руководился исключительно соображениями политического и гражданского характера. Он полагал, что хорошей республике прежде всего необходимы добрые нравы.


Я думаю, что закон Солона был хорош лишь в двух первых случаях, а именно, когда природа оставляла сына в неведе­нии, кто именно его отец, и когда она даже как бы повелевала сыну не признавать отца, но нельзя одобрить этого закона в третьем случае, когда отец нарушал только гражданское пред­писание.

ГЛАВА VI О том, что порядок наследования покоится на началах политического или гражданского права, а не естественного права


Закон Вокония воспрещал назначать наследницей жену и даже единственную дочь. Никогда еще не было более неспра­ведливого закона, говорит святой Августин. Формула Ильфа называет нечестивым обычай, лишающий дочерей наследства после их отцов. Юстиниан называет варварским право наследования мужчин в ущерб дочерям. Эти понятия были следствием того, что на право наследования детей после отцов смотрели как на вывод из естественного права, чего с действительности нет.


Естественный закон требует от отцов, чтобы они кормили своих детей, но не обязывает делать их своими наследниками. Раздел имущества, законы, касающиеся этого раздела, насле­дование после лица, участвовавшего в этом разделе, — все это может быть урегулировано только обществом, т. е. политиче­скими или гражданскими законами.


Правда, соображения политического или гражданского порядка часто (но не всегда) требуют, чтобы дети наследовали после родителей.


Наши законы о феодах могли иметь известное основание, когда они устанавливали, что старший сын или ближайший мужской родственник получал все, а дочери — ничего. Равно могли иметь основание и лангобардские законы, определяв­шие, что сестры, побочные дети и прочие родственники, — а за неимением их казна — должны принимать участие в наслед­стве вместе с дочерьми.


Некоторыми китайскими династиями было принято за пра­вило, что императору должны наследовать его братья и что дети ему не наследуют. Если к составлению такого закона по­буждало желание иметь государем человека, обладающего известной опытностью, опасение последствий несовершенноле­тия императора, намерение предотвратить постоянное занятие престола детьми вследствие происков евнухов, — этот порядок наследования мог вполне соответствовать цели. Некоторые пи­сатели, считавшие братьев этих государей узурпаторами, руко­водствовались в своих суждениях понятиями, заимствован­ными из законов наших стран.


Согласно обычаю, существовавшему в Нумидии, царю Гале наследовал брат его Эльзаций, а не сын Масинисса. Еще и в настоящее время у берберских арабов, где каждое селение имеет своего вождя, наследником ему в силу этого древнего обычая избирается дядя или иной родственник.


Есть монархии чисто избирательные, и, поскольку опреде­ление порядка наследования есть дело политических или граж­данских законов, монархии эти сами должны решать, в каких случаях рассудок требует, чтобы наследовали дети, и в каких наследование должно быть предоставлено другим родствен­никам.


Там, где существует многоженство, у государя бывает много детей. В одних странах их бывает больше, в других меньше. Есть государства, где содержание детей государя было бы не по силам народу. В них естественно было утвер­диться порядку, устраняющему от престолонаследия детей государя в пользу детей его сестры.


Слишком большое количество детей подвергает государ­ство опасности страшных междоусобий. Порядок престолона­следия, предоставляющий корону детям сестры, у которой их будет не более, чем мог бы иметь государь при одной жене, предотвращает это неудобство.


Есть народы, у которых соображения государственной пользы или какое-либо религиозное правило требуют, чтобы престол принадлежал неизменно одному и тому же роду. Таким же побуждением в Индии служит привязанность к своей касте и страх утратить принадлежность к ней. Это при­вело к мнению, что наследника следует брать из детей старшей сестры государя, чтобы иметь всегда государей цар­ской крови.


Общее правило, кормление детей есть обязанность, уста­новленная естественным правом, предоставление им наслед­ства есть обязанность, возлагаемая гражданским или государ­ственным правом. Отсюда различия в постановлениях относи­тельно незаконнорожденных детей в разных странах, так как постановления эти следуют за гражданскими или политиче­скими законами каждой отдельной страны.

ГЛАВА VII О том, что не следует разрешать вопроса на основании предписаний религии, когда дело идет о предписаниях естественного закона


Абиссинцы соблюдают 50-дневный очень строгий пост, ко­торый до такой степени ослабляет их, что они после него долго не в состоянии ничего делать, и турки, пользуясь этим, не упускают случая нападать на них после поста. Религии в интересах естественной защиты следовало бы ограничить этот обычай.


Евреям было предписано соблюдать субботу, но они дошли при этом до такого безрассудства, что не сочли воз­можным защищаться, когда враги выбрали этот день для на­падения на них.


Камбиз, осаждая Пелузий, выставил в первом ряду мно­жество животных, считавшихся у египтян священными, и гар­низон поэтому не решался стрелять. Для кого не очевидно, что требования естественной самозащиты выше всех предпи­саний!

ГЛАВА VIII О том, что не следует подчинять принципам так называемого канонического права то, что регулируется принципами гражданского права


По римскому гражданскому праву человек, похитивший из священного места вещь, принадлежащую частному лицу, под­лежал наказанию только за кражу, по праву каноническому он подвергался наказанию за святотатство. Каноническое право имеет в виду место, гражданское право — вещь. Но обращать внимание только на место значит упускать из виду как при­роду и определение краж, так и природу и определение свя­тотатства.


Как муж может требовать развода по причине неверности жены, так и жена в прежнее время могла требовать развода


по причине неверности мужа. Обычай этот, противный римским законам, проник в церковные суды, принимавшие к руковод­ству лишь правила канонического права. И действительно, если относиться к браку с точки зрения исключительно духов­ной, в связи с представлениями о будущей жизни, оба случая нарушения брака будут тождественны, но политические и гражданские законы почти у всех народов с полным основа­нием различают эти два случая. Они требуют от женщины скромности и воздержания в такой мере, в какой вовсе не тре­буют их от мужчины, потому что потеря стыдливости предпо­лагает у женщины отречение от всех добродетелей, потому что жена, нарушившая брачные законы, выходит из состояния естественной зависимости, потому что природа отмечает невер­ность жен ясными признаками, не говоря уже о том, что рож­денные в прелюбодеянии дети жены по необходимости достаются мужу и поступают на его попечение, тогда как рож­денные в прелюбодеянии дети мужа не достаются жене и не поступают на ее попечение.

ГЛАВА IX О том, что вопросы, которые должны быть подчинены принципам гражданского права, редко могут быть подчинены принципам религиозных законов


Законы религии более величественны, законы гражданские обладают большей широтой.


Законы совершенства, заимствованные из религии, имеют в виду не столько качества общества, в котором они соблю­даются, сколько качества отдельного человека, который их соблюдает. Гражданские законы, напротив, имеют в виду бо­лее нравственное достоинство людей вообще, чем отдельного человека.


Таким образом, как бы почтенны ни были сами по себе понятия, вытекающие непосредственно из религии, они не всегда должны служить руководящим началом для граж­данских законов, потому что эти последние имеют иное руко­водящее начало — благо общества в его целом.


Римляне издавали постановления для охранения в респуб­лике нравственности женщин, это были постановления поли­тического характера. Когда утвердилась монархия, они стали издавать. по тому же предмету гражданские законы, придер­живаясь при этом принципов гражданского управления. После принятия христианства вновь появившиеся законы имели уже менее связи с чистотой нравов вообще, чем со святостью брака.


Союз двух полов рассматривался уже не столько с граждан­ской, сколько с духовной точки зрения.


Во-первых, по римскому закону муж, принявший жену в свой дом после того, как она была обвинена в прелюбодея­нии, подвергался наказанию как ее соучастник в разврате. Юстиниан, руководствуясь иным взглядом, постановил, что муж может в продолжение двух лет взять жену из мона­стыря.


Если жена не получала никаких сведений о муже, который находился на войне, она могла в прежние времена беспрепят­ственно вступить в новый брак, потому что имела право на получение развода. Закон Константина потребовал, чтобы она ждала четыре года, после чего могла послать начальнику мужа письменное требование о расторжении брака, если муж возвращался позднее, он уже не мог обвинять ее в прелюбо­деянии. Но Юстиниан постановил, что, сколько бы времени ни прошло после отлучки мужа, жена не могла вступить в но­вый брак, если только не представляла доказательства его смерти в форме удостоверения в том его военного начальника под присягой. Юстиниан имел при этом в виду нерасторжи­мость брака, но можно сказать, что он придавал ей чрезмер­ное значение. Он требовал положительного доказательства там, где было совершенно достаточно доказательства отрица­тельного, он ставил трудно выполнимое требование представ­ления отчета о судьбе человека, находящегося в отдаленной стране и подвергающегося всякого рода случайностям, он предполагал преступление, именно дезертирство мужа, когда всего естественнее было бы прийти к заключению, что его нет в живых, он погрешал против общественного блага, лишая женщину права вступить в брак, он нарушал ее частные инте­ресы, подвергая ее бесчисленным опасностям.


Закон Юстиниана, принимавший за один из поводов к раз­воду согласие мужа и жены на вступление в монастырь, не имел ничего общего с основными началами гражданского права. Развод следует признать в порядке вещей, если при­чины его кроются в таких препятствиях, которые нельзя было предвидеть до брака, но желание сохранить целомудрие можно было предвидеть, потому что оно заключено в нас са­мих. Этот закон покровительствует непостоянству в таком состоянии, которое по природе своей должно быть постоян­ным, он нарушает основное начало развода, которое терпит расторжение брака только в виду надежды на новый брак. Наконец, даже с точки зрения чисто религиозной он совершает заклание богу без жертвы.

ГЛАВА X В каком случае должно следовать гражданскому закону, который разрешает, а не закону религии, который воспрещает


. Когда религия, воспрещающая многоженство, проникает в страну, где оно дозволено, то исключительно с точки зрения политической нельзя утверждать, что закон должен допустить принятие новой религии человеком, имеющим несколько жен, если только власти или муж не вознаградили их, возвратив им, тем или другим способом, их прежнее гражданское состоя­ние, иначе они оказались бы в самом плачевном положении: они, которые повиновались только законам, лишились бы важ­нейших общественных преимуществ.

ГЛАВА XI Не следует подчинять человеческие суды правилам судов, имеющих в виду загробную жизнь


Суд инквизиции, учрежденный христианскими монахами на основании представления о суде над кающимися грешниками, противен всякому гражданскому порядку. Он вызвал против себя всеобщее негодование и уступил бы протесту, если бы сторонники его не воспользовались этим самым протестом в своих интересах.


Этот суд невыносим при всех образах правления. В монар­хиях он только создает доносчиков и изменников, в республи­ках плодит бесчестных людей, в деспотическом государстве является таким же разрушителем, как и само это государ­ство.

ГЛАВА XII Продолжение той же темы


Одно из злоупотреблений этого суда состоит в том, что из двух обвиняемых в одинаковых преступлениях тот, кто отри­цает преступление, приговаривается к смерти, а тот, кто сознается в нем, избавляется от смертной казни. Это осно­вано на монашеских понятиях, согласно которым несознаю­щийся считается нераскаянным и осужденным грешником, а сознающийся — кающимся и спасенным. Но такое толкование не может быть применено к человеческому суду. Человеческое правосудие, которое смотрит на одни только поступки, распо­лагает по отношению к людям лишь одним условием для оправдания — условием невинности. Божественное правосудие, которое читает мысли человека, имеет их два — условие невинности и условие раскаяния.

ГЛАВА XIII В каких случаях следует относительно брака держаться законов религии и в каких — гражданских законов


Во всех странах и во все времена мы встречаемся с вмеша­тельством религии в брачные дела. Коль скоро известные от­ношения считались нечистыми или недозволенными, и в то же время были необходимы, приходилось прибегать к религии, чтобы в одних случаях их узаконить, а в других — отвергнуть. С другой стороны, необходимо было подчинить правилам гражданских законов брак, как такое человеческое действие, в котором общество заинтересовано более, чем в каком-либо другом.


Все, что касается существа брака, — его форма, способ его заключения, сообщаемое им плодородие, которое почитается у всех народов благословением, не всегда сопровождающим брак, но составляющим проявление особой, высшей благо­дати, — все это подлежит ведению религии.


Последствия брачного союза по отношению к имуществу, взаимные выгоды супругов, все, что имеет отношение к новой семье, к семье, из которой она вышла, и семье, которая дол­жна от него произойти, — все это касается гражданских за­конов.


Так как одна из главнейших целей брака заключается в том, чтобы устранить всю неопределенность, связанную с неза­конными сожительства-ми, то религия налагает на него свою печать, а гражданские законы присоединяют свою с целью окончательно, насколько это возможно, установить его подлин­ность. Таким образом, кроме тех условий, которых требует религия для установления действительности брака, граждан­ские законы могут со своей стороны требовать еще других.


Власть эту дает гражданским законам то обстоятельство, что сообщаемые ими признаки суть добавочные, а не проти­воречащие. Религиозный закон требует известных обрядов, гражданский закон — согласия родителей, таким образом, гражданский закон требует в этом отношении несколько больше, чем закон религиозный, но не требует ничего такого, что было бы противно этому последнему.


Отсюда следует, что разрешение вопроса — будет ли союз нерасторжимым или нет, принадлежит религиозному закону, потому что если бы религиозные законы постановили, что брачные узы нерасторжимы, а гражданские — что они могут быть расторгнуты, то получилось бы два противоречивых опре­деления.


Иногда признаки, сообщаемые браку гражданскими зако­нами, не являются абсолютно необходимыми. Сюда относятся


постановления закона, которые вместо расторжения брака ограничиваются наказанием супругов.


У римлян законы Папия объявляли все воспрещенные ими браки незаконными и подвергали за них только наказаниям, сенатское же решение, состоявшееся по поводу речи импера­тора Марка Антонина, отменило эти законы. Не стало ни бра­ков, ни жен, ни приданого, ни мужей. Гражданский закон сообразуется с обстоятельствами, обращая внимание в одних случаях преимущественно на исправление зла, в других — на его предупреждение.