В. Г. Белинского кафедра изобразительного искусства и культурологии л. Н. Мешкова, Г. Н. Рябова культурология практикум
Вид материала | Практикум |
- Учебное пособие для студентов факультетов культурологии, искусствоведения и изобразительного, 2233.21kb.
- Учебное пособие для студентов факультетов культурологии, искусствоведения и изобразительного, 2233.29kb.
- М. К. Аммосова Факультет якутской филологии и культуры Кафедра культурологии рабочая, 62.5kb.
- И. М. Быховская прикладная культурология в структуре научного знания и образовательной, 440.5kb.
- Программа учебной дисциплины «Культурология», 340.13kb.
- Умк по культурологии для заочников Выписка из гос по дисциплине Культурология гсэ., 1053.2kb.
- Программа по культурологии вопросы к государственному экзамену по культурологии, 211.83kb.
- Примерная программа дисциплины «История изобразительного искусства», 555.54kb.
- Рецензенты: Кафедра литературы и искусства, 5188.83kb.
- Курс лекций по дисциплине: «культурология», 1179.89kb.
Тема 6. Культура в современном мире Задание 1 На основе анализа приведенных ниже текстов выделите подходы в понимании массового общества, причины возникновения массовой культуры, основные черты массовой культуры, а также определите роль массовой культуры в современном обществе. Документ 1 Х. Ортега-и-Гассет. Восстание масс (фрагмент) Ортега-и-Гассет Хосе (1883 – 1955) – испанский философ и публицист, представитель философии жизни и философской антропологии. Масса – всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле не мерит себя особой мерой, а ощущает таким же, «как и все», и не только не удручен, но доволен собственной неотличимостью. Представим себе, что самый обычный человек, пытаясь мерить себя особой мерой – задаваясь вопросом, есть ли у него какое-то дарование, умение, достоинство, – убеждается, что нет никакого. Этот человек почувствует себя заурядностью, бездарностью, серостью. Но не «массой». Обычно, говоря об «избранном меньшинстве», передергивают смысл этого выражения, притворно забывая, что избранные не те, кто кичливо ставит себя выше, но те, кто требует от себя больше, даже если требование к себе у непосильно. И конечно, радикальней всего делить человечество на два класса: на тех, кто требует от себя многого и сам на себя взваливает тяготы и обязательства, и на тех, кто не требует ничего и для кого жить – это плыть по течению, оставаясь таким, каков ни на есть, и не силясь перерасти себя. <…> … Нам еще предстоит убедиться, что плебейство и гнет массы даже в кругах, традиционно элитарных, — характерный признак нашего времени. Так, интеллектуальная жизнь, казалось бы взыскательная к мысли, становится триумфальной дорогой псевдоинтеллигентов, не мыслящих, немыслимых и ни в каком виде неприемлемых. Ничем не лучше останки «аристократии», как мужские, так и женские. И напротив, в рабочей среде, которая прежде считалась эталоном массы, не редкость сегодня встретить души высочайшего закала. Далее. Во всех сферах общественной жизни есть обязанности и занятия особого рода, и способностей они требуют тоже особых. Это касается и зрелищных или увеселительных программ, и программ политических и правительственных. Подобными делами всегда занималось опытное, искусное или хотя бы претендующее на искусность меньшинство. Масса ни на что не претендовала, прекрасно сознавая, что если она хочет участвовать, то должна обрести необходимое умение и перестать быть массой. Она знала свою роль в целительной общественной динамике. Если вернуться теперь к изложенным выше фактам, они предстанут безошибочными признаками того, что роль массы изменилась. Все подтверждает, что она решила выйти на авансцену, занять места и получить удовольствия и блага, прежде адресованные немногим. <…> Никто, надеюсь, не огорчится, что люди сегодня развлекаются с большим размахом и в большем числе, – пусть развлекаются, раз есть желание и средства. Беда в том, что эта решимость массы взять на себя функции меньшинства не ограничивается и не может ограничиться только сферой развлечений, но становится стержнем нашего времени. Забегая вперед, скажу, что новоявленные политические режимы, недавно возникшие, представляются мне не чем иным, как политическим диктатом масс. Прежде народовластие было разбавлено изрядной порцией либерализма и преклонения перед законом. <…> Масса – это посредственность, и, поверь она в свою одаренность, имел бы место не крах социологии, а всего-навсего самообман. Особенность нашего времени в том и состоит, что заурядные души, не обманываясь насчет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее и навязывают ее всем и всюду. Как говорят американцы, отличаться неприлично. Масса сминает непохожее, недюжинное и лучшее. Кто не такой, как все, кто думает не так, как все, рискует стать изгоем. И ясно, что «все» — это отнюдь не «все». Мир обычно был неоднородным единством массы и независимых меньшинств. Сегодня весь мир становится массой. (Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс // Ортега-и-Гассет Х. Эстетика. Философия культуры. М., 1991. С. 310 – 311) Документ 2 Р. Гвардини. Конец нового времени (фрагмент) Гвардини Романо(1885 – 1968) – немецкий философ и католический богослов. Слово «масса» не несет <…> никакой отрицательной оценки – просто человеческая структура, связанная с техникой и планированием. <…> Масса в сегодняшнем смысле <…> это не множество неразвитых, но способных к развитию отдельных существ; она с самого начала подчинена другой структуре: нормирующему закону, образцом для которого служит функционирование машины. Таковы даже самые высокоорганизованные индивиды массы. Более того, именно они отчетливо сознают этот свой характер, именно они формируют этос и стиль массы… Но, с другой стороны, масса в том смысле, каким мы наделяем это слово, не есть проявление упадка и разложения, как, скажем, чернь Древнего Рима; это историческая форма человека, которая может полностью раскрыться как в бытии, так и в творчестве, однако раскрытие ее должно определяться не мерками нового времени, а критериями, отвечающими ее собственной сущности. <…> Такой человек не устремляет свою волю на то, чтобы хранить самобытность и прожить жизнь по-своему, преобразовав окружающий мир так, чтобы он вполне соответствовал ему и по возможности ему одному. Скорее напротив; он принимает и предметы обихода и формы жизни такими, какими их навязывает ему рациональное планирование и нормированная машинная продукция, и делает это, как правило, с чувством, что это правильно и разумно. Не имеет он и малейшего желания жить по собственной инициативе. Свобода внешнего и внутреннего движения не представляет для него, по-видимому, изначальной ценности. Для него естественно встраиваться в организацию – эту форму массы – и повиноваться программе, ибо таким способом «человеку без личности» задается направление. Инстинктивное стремление этой человеческой структуры – прятать свою самобытность, оставаясь анонимным, словно в самобытности источник всякой несправедливости, зол и бед. <…> И вот что еще происходит: постепенно исчезает чувство собственного бытия человека и неприкосновенной сферы «личного», составляющее прежде основу социального поведения. Все чаще обращение с человеком как с объектом воспринимается как что-то само собой разумеющееся <…>. (Гвардини Р. Конец нового времени // Вопросы философии. 1990. №4. С. 144 – 145) Документ 3 М. Маклюэн. Галактика Гуттенберга: Становление человека печатающего (фрагмент) Маклюэн Герберт Маршалл (1911 – 1980) – канадский философ, филолог, литературный критик, теоретик воздействия артефактов как средств коммуникации. Язык и искусство утратили статус ведущих действующих сил критического восприятия и превратились в «упаковочный материал», предназначенный для массовых вербальных товаров. <…> По мере становления, развития и самоопределения рыночного общества литература стала играть роль потребительского товара. Публика превратилась в хозяина и покровителя. Изменилась и роль искусства: из направлявшего наше восприятие учителя жизни оно превратилось в предмет, способный создать нам хорошее настроение или сделать нашу жизнь комфортнее. Это привело к тому, что для людей искусства как никогда раньше стало важным понимать последствия его влияния на публику. Человечество столкнулось с новыми измерениями функций искусства. С одной стороны, художник деспотически подавлялся теми, кто манипулировал рынком товаров массового производства, с другой, находясь в состоянии изоляции, прозорливо постигал решающую роль дизайна и искусства как средств упорядочения человеческой жизни и достижения чувства удовлетворения. В своих глобальных притязаниях искусство не уступает массовому рынку, сформировавшему новую перспективу, с позиций которой несложно увидеть новые возможности и размах упорядочения и украшения повседневности во всех аспектах и проявлениях жизни. Оглянувшись назад, мы, скорее всего, будем вынуждены признать, что обязаны периоду массового маркетинга созданием средств упорядочения мира не только в товарном, но и в эстетическом плане. (Маклюэн М. Галактика Гуттенберга: Становление человека печатающего. М., 2005. С. 458 – 471) Документ 4 Е. Н. Шапинская. Массовая культура в теоретических исследованиях (фрагмент) Шапинская Екатерина Николаевна (род. 1948) – философ, культуролог, главный научный сотрудник Российского института культурологии. <…> Нередко под массовой понимается культура массового общества, и это исторически ограничивает данный тип культуры, связанный с массовым распространением технологий тиражирования культурных текстов. В то же время массовая культура может рассматриваться как культурная универсалия, обозначающая одну из областей культуры, которая принимается большей частью населения, в противоположность элитарной культуре. В этом значении чаще употребляется термин «популярная». Будем понимать массовую культуру как исторический феномен, сложившийся в эпоху индустриализации и особенно расширившийся в период информационных технологий. С социологической точки зрения массовая культура – это культура массового общества, оформившегося в этот период. Будем понимать под популярной область культуры, которая приемлема и понятна большинству населения в любую историко-культурную эпоху, которая обладает своими эстетическими особенностями и находится в сложном комплексе взаимодействий с другими культурными пластами (элитарной и народной). <…> Теория массового общества рассматривает популярную культуру как массовую, т. е. принадлежащую массовому обществу. Основным моментом в ее становлении является процесс индустриализации и урбанизации, который имел разрушительные последствия для культуры. Возникновение крупномасштабного и механизированного промышленного производства, рост густонаселенных городов привели к дестабилизации предшествующих ценностных структур, объединявших людей. Разрушение связанного с землей сельского труда, деревенского тесного сообщества, упадок религии, секуляризация, связанная с верой в науку, распространение механического и отчужденного заводского труда, установление моделей жизни в большом городе, отсутствие моральной базы – все это лежит в основе массового общества и массовой культуры. <…> Важную роль в теоретическом осмыслении форм массовой культуры на раннем этапе сыграли труды К. Ливис и Ф. Ливиса. <…> анализ работы Ф. и К. Ливисов с точки зрения проблем культуры сегодняшнего дня убеждает, что многие положения, выдвинутые ими, вполне актуальны и для современных исследований массовой культуры: популярная литература и массовая культура являются источником дешевых и общедоступных удовольствий для массовой публики, которая нуждается в удовлетворении потребностей, сформированных в результате урбанизации и разрушения мелких сообществ; массовую культуру нельзя анализировать как подлинную, или аутентичную, литературу и культуру; дешевые и легкодоступные удовольствия бестселлера, легкой и танцевальной музыки привели к чрезмерной, всепроникающей эротизации современной массовой культуры; эти удовольствия пассивные, не требуют активного участия воспринимающего; они ведут к чрезмерному увеличению роли визуального элемента, который на самом деле следует считать нижестоящим по отношению к чтению; образование должно быть всегда направлено против массовой культуры, необходимо сопротивление культурному плюрализму и релятивизму в эстетическом суждении. (Шапинская Е.Н. Массовая культура в теоретических исследованиях // Массовая культура. М., 2004. С. 19 – 26) Документ 5 В. И. Самохвалова. Творчество: божественный дар; космический принцип; родовая идентичность (фрагмент) Самохвалова Вера Ильинична (род. 1944) – философ, культуролог, академик РАЕН, главный редактор журнала «Полигнозис». Массовая культура в современном обществе все более явно утверждается и воспринимается в качестве общего способа самоощущения и самовыражения человека, ставшего массовым. Она все более существует и предстает как своего рода идеология, выраженная в форме всеохватывающей реальности, некоего тотального культурного контекста жизни. <…> Сам контекст существования современного информационного общества образует специфический способ бытия и функционирования массовой культуры, которая, наряду с постмодернизмом, представляет собой одну из двух наиболее влиятельных в современном обществе культурных парадигм, в которых выражено современное понимание человеком себя, общества, мира. Причины широкого распространения массовой культуры следует не в последнюю очередь искать именно в сфере социальной психологии, в массовой психологической мотивации человеческих действий. Ведь и сама массовая культура <…> – феномен не только и не столько художественно-эстетический, сколько и политический, и социальный, и психологический, поскольку, с одной стороны, затрагивает интересы определенных социальных групп и выполняет столь же определенные социально-политические задачи, с другой – имеет дело с конкретными людьми, обладающими определенными психоэмоциональными характеристиками. В массовой культуре мастерски используется тот факт, что сознание масс не может пустовать, и масскульт стремится это сознание наполнить требуемым содержанием. <…> В современном обществе духовные формы досуга почти полностью вытеснены, а прочий досуг заменен ценностно и нравственно облегченным, почти принудительным развлечением с помощью ТВ и различных, иногда феноменальных по глупости шоу-программ. <…> Человек фактически не перестает оказываться в сфере действия информационного поля массовых коммуникаций, которые не только влияют на массы, но именно и производят эти массы самым направленным способом – через создание системы определенных образов, объединяющих людей в своеобразной, смоделированной и модулируемой реальности с заданным содержанием, которая может быть определена как ковиртуальная. В то же время, однако, при всем сомнительном художественно-смысловом содержании массовой культуры было бы несправедливо считать ее сферой примитивных поделок каких-то недалеких людей; поставленную задачу масскульт выполняет последовательно и изобретательно, порою с блеском, привлекая к созданию своей продукции лучших актеров и менеджеров, все достижения науки и всю мощь современных технологий, не жалея для реализации технических трюков и художественных эффектов ни усилий, ни финансовых затрат. Масскульт имеет свое содержательное пространство, свой особый язык выражения и даже опирается на определенную философско-мировоззренческую основу. Масскульт – грамотное и хорошо организованное грандиозное предприятие и грандиозный рынок по производству «прекрасного, прекрасного, прекрасного» мира виртуальной реальности. <…> Что касается главных тем и героев масскульта в целом, то их в основном можно свести к нескольким преобладающим мифам и имиджам. Они постоянны для масскульта, в отличие от крайней недолговечности его продукции, которая принципиально делается не для потомства, не для веков, а именно для успеха на данный момент: это своего рода культурный «fast food». Недолговечность определяется рыночным условием, чтобы покупаемое было модно, удобно, незатруднительно, приятно. Поэтому и обязателен счастливый конец, пусть иногда – в самый последний момент <…>. Повторяемость одних и тех же схем маскируется обыгрыванием их в разных исторических контекстах, разных социальных и иных обстоятельствах. (Самохвалова В. И. Творчество: божественный дар; космический принцип; родовая идентичность. М., 2007. С. 470 – 482) Задание 2 Современную эпоху часто называют информационной. Ниже приведены тексты, где рассматривается именно эта черта современности. На основе этих текстов выделите те изменения, какие произошли в культуре и в человеке в результате развития информационных технологий. Определите положительный или отрицательный, на Ваш взгляд, характер этих изменений. Со всеми ли высказанными позициями Вы согласны? Что можете добавить сами? Документ 1 А. Моль. Социодинамика культуры (фрагмент) Моль Абраам Антуан (1920 – 1992) – французский философ, культуролог, социолог. Аристотелевская система знаний, которая веками, вплоть до наступления технической эры, служила фундаментальной системой связи понятий в процессе обучения, в наше время не годится уже даже в качестве идеального образца. Структура нашего сознания в слишком сильной степени является отражением окружающего мира, чтобы происшедшие в этом мире коренные перемены могли пройти бесследно для нашей культуры. <…> до ХХ века преподавание строилось в общем по принципу «ступенек»: отправляясь от ядра фундаментальных понятий, полученных при первоначальном обучении, человек в дальнейшем усваивал новые фундаментальные понятия, с которыми он сталкивался, спускаясь в помощью логических связей от общих к все более частным понятиям. Таким образом, мир разбивался на упорядоченную систему подчиненных друг другу и четко определенных категорий, что нашло свое воплощение с многочисленных опытах составления энциклопедий и классификаций наук. <…> Современный человек открывает для себя окружающий мир по законам случая, в процессе проб и ошибок <…>. Совокупность его знаний определяется статистически <…>. Лишь накопив определенный объем информации, он начинает обнаруживать скрытые в ней структуры. <…> В наше время <…> знания складываются из разрозненных обрывков, связанных простыми, чисто случайными отношениями близости по времени усвоения, по созвучию или ассоциации идей. Эти обрывки не образуют структуры, но обладают силой сцепления, которая не хуже старых логических связей придает «экрану знаний» определенную плотность, компактность <…>. Мы будем называть эту культуру «мозаичной», потому что она представляется по сути своей случайной, сложенной из множества соприкасающихся, но не образующих конструкций фрагментов, где нет точек отсчета, нет ни одного подлинно общего понятия, но зато много понятий, обладающих большой весомостью (опорные идеи, ключевые слова и т.п.). <…> Мы усваиваем ее через средства массовой коммуникации – печать, кино, радио, телевидение, просматривая технические журналы, беседуя с окружающими, – через всю эту захлестывающую нас массу источников, от которых в памяти остаются лишь мимолетные впечатления и осколки знаний и идей. Мы остаемся на поверхности явлений, получая случайные впечатления от более или менее сильно воздействующих на нас фактов, но не прилагая силы критического суждения, ни умственных усилий. <…> можно сказать, что в наше время знания формируются в основном не системой образования, а средствами массовой коммуникации. (Моль А. Социокультурная динамика. М., 2005. С. 43 – 45) Документ 2 М. Маклюэн. Галактика Гуттенберга: Становление человека печатающего (фрагмент) Не прибегая к оценочным суждениям, мы вынуждены сегодня признать, что электрическая технология воздействует на привычные нам способы восприятия и навыки деятельности таким образом, что стремительно возрождает в нас мыслительные процессы, свойственные первобытным людям. Это влияние не проявляется на уровне нашего мышления или воззрений, где мы уже научились быть критичными, оно сказывается в обыденной чувственной жизни, порождающей завихрения и матрицы мышления и деятельности. <…> Теперь мы способны жить в условиях плюрализма – одновременно в разных пространствах и культурах, избегая участи амфибий, существующих в изолированных и отличных друг от друга мирах. Мы больше не принадлежим одной культуре (единственно возможному соотношению человеческих чувств), одной книге, одному языку или одной технологии. <…> Разделение накопленного человечеством потенциала на обособленные друг от друга, одиночные культуры станет вскоре таким же абсурдным, как и специализация на отдельные предметы и дисциплины. Нельзя сказать, что наш век более навязчив и одержим, чем другие, однако, он в большей степени восприимчив и чувствителен к условиям и состоянию одержимости. <…> совершенно очевидно, что открытия в области электромагнетизма воссоздали единое «поле» человеческих отношений, так что теперь людской род существует в условиях «глобальной деревни». Мы живем в едином суженном пространстве, резонирующем боем племенных барабанов. <…> культура эпохи электричества вновь сделала племенной строй основой нашей жизни. <…> Не стремясь превращаться в гигантскую Александрийскую библиотеку, мир постепенно становится компьютером, электронным мозгом, аналогичным описанному в ранних произведениях научной фантастики. По мере того, как наши чувства выходят наружу, Большой Брат проникает внутрь. И если мы не осознаем этой динамики, то однажды окажемся на стадии панического террора и ужаса, точно копирующей маленький мир племенных барабанов, тотальной взаимозависимости и наложенного сосуществования. (Маклюэн М. Галактика Гуттенберга: Становление человека печатающего. М., 2005. С. 69 – 72) Документ 3 У. Эко. От Интернета к Гуттенбергу: текст и гипертекст (фрагмент) Эко Умберто (род. 1932) – итальянский учёный-философ, историк-медиевист, специалист по семиотике, литературный критик, писатель. Согласно книге Маршалла Маклюэна «Галактика Гуттенберга» (1962), после изобретения печати преобладал линейный способ мышления, но с конца 60-х ему на смену пришло более глобальное восприятие – гиперцепция – через образы телевидения и другие электронные средства. <…> Средства массовой информации довольно скоро установили, что наша цивилизация становится image-oriented, ориентированной на зрительный образ, что ведет к упадку грамотности. Добавлю, что средства массовой информации подняли на щит этот упадок словесности как раз тогда, когда на мировую сцену вышли компьютеры. Безусловно, компьютер – орудие для производства и переработки образов, и так же безусловно, что инструкция нам дается в образе неизбежной иконки. Но так же известно, что старые компьютеры рождались как орудие письменности. По экрану ползли слова и строки, и пользователь должен был читать. Новое поколение детей из-за компьютера научилось читать с дикой скоростью, и сейчас тинэйджер читает быстрее, чем профессор университета – вернее, профессор читает медленнее, чем тинэйджер. <...> В этом смысле компьютер возвращает людей в гуттенбергову галактику, и те, кто пасутся ночами в Интернете и болтают в чатах, – они работают словами. Если телеэкран – это окно в мир, явленный в образах, то дисплей – это идеальная книга, где мир выражен в словах и разделен на страницы. Традиционный компьютер предлагал линейную письменную коммуникацию, это была быстро бегущая книга. Сейчас появились гипертексты. Книга читается справа налево, или слева направо, или сверху вниз – это зависит от нас. Но в любом случае это работа в физическом смысле – книгу приходится листать. А гипертекст – это многомерная сеть, в которой любая точка здесь увязана с любой точкой где угодно. <…> Не надо противопоставлять визуальную и вербальную коммуникации, а надо совершенствовать и ту, и эту. <…> Визуальные коммуникации должны сосуществовать с вербальными, в первую очередь с письменными. <…> Часто мне думается, что в ближайшем будущем наше общество расщепится – или уже расщепилось – на два класса: тех, кто смотрит только телевидение, то есть получает готовые образы и готовое суждение о мире, без права критического отбора получаемой информации, и тех, кто смотрит на экран компьютера, то есть тех, кто способен отбирать и обрабатывать информацию. Тем самым начинается разделение культур, существовавшее во времена Средневековья: между теми, кто способен был читать рукописи и, значит, критически осмыслять религиозные, философские и научные вопросы, и теми, кто воспитывался исключительно посредством образов в соборе – отобранных и обработанных их творцами. <…> Книга не умрет, книга останется необходимой – вот я наконец это и объявляю. Причем не только художественная литература, но все случаи, когда требуется чтение неторопливое, вдумчивое, то есть не просто получение информации, но и размышление о ней. Читать с дисплея – это совсем не то же самое, что читать со страницы. Подумайте, как вы знакомитесь сами с новой компьютерной программой. Обычно любая программа способна выводить на дисплей все необходимые инструкции, тем не менее пользователи покупают книгу-учебник или как минимум распечатывают инструкции. <…> Компьютеры способны распространять новые формы грамотности, но неспособны удовлетворять те интеллектуальные потребности, которые они сами же и стимулируют. Когда я в хорошем настроении, я начинаю мечтать о новом поколении, которое привыкнет читать с экрана и самопроизвольно начнет искать новые, более захватывающие способы чтения. (.info/bibliotek_Buks/Culture/Eko/Int_Gutten.php) Документ 3 М. Уэльбек. Мир как супермаркет (фрагмент) Уэльбек Мишель (р. 1958) – французский писатель, поэт, эссеист. Логика супермаркета предусматривает распыление желаний; человек супермаркета органически не может быть человеком единой воли, единого желания. Отсюда и некоторое снижение интенсивности желаний у современного человека. Не то что бы люди перестали желать меньше, напротив, они желают все больше и больше, но в их желаниях появилось нечто крикливое и визгливое. Не будучи чистым притворством, желания эти в значительной степени заданы извне – пожалуй, можно сказать, что они заданы рекламой в широком смысле этого слова. Ничто в них не напоминает о той стихийной, несокрушимой силе, упорно стремящейся к осуществлению, которая подразумевается под словом «воля». Отсюда и недостаток индивидуальности, заметный у каждого. <...> Любое искусство, как и любая наука, – это средство общения людей друг с другом. Очевидно поэтому, что эффективность и интенсивность общения снижаются и могут исчезнуть совсем, если возникает сомнение в правдивости сказанного, в искренности изображенного (можно ли, например, представить себе науку, основанную на личных интерпретациях?). Творческое оскудение, которое приходится констатировать в различных областях искусства, есть не что иное, как оборотная сторона столь характерной для современного общества неспособности к беседе. Ведь современная беседа протекает так, словно прямое выражение какого-либо чувства, эмоции или мысли стало недопустимым, как нечто слишком вульгарное. Все должно быть пропущено через деформирующий фильтр юмора – юмора, который, конечно же, в конце концов самоистощается, оборачиваясь трагической немотой. <…> Измученным трусливой манией политкорректности, замороченным потоком псевдоинформации, который создает у них иллюзию постоянного изменения жизненных категорий <…>, современным западным людям больше не удается быть читателями, они уже неспособны удовлетворить смиренную просьбу раскрытой перед ними книги: быть просто человеческими существами, мыслящими и чувствующими самостоятельно. <...> реклама хоть и ставит себе целью возбудить, разжечь желание, сама превратиться в желание, все ее методы, по сути, весьма близки к тем, которые были характерны для морали прошлого. Ибо она вырабатывает некое устрашающее и жесткое Сверх-Я, которое беспощаднее любого когда-либо существовавшего императива, которое прилипает к человеку и непрестанно твердит ему: «Ты должен желать. Ты должен быть желанным. Ты должен участвовать в общей гонке, в борьбе за успех, в кипучей жизни окружающего мира. Если ты остановишься – ты перестанешь существовать. Если отстанешь – ты погиб». Начисто отрицая понятие вечности, определяя самое себя как процесс непрестанного обновления, она стремится к подавлению субъекта, к превращению его в послушную марионетку будущего. И это формальное, поверхностное участие в жизни окружающего мира призвано заменить в человеке жажду бытия. Реклама не справляется со своей задачей, люди все чаще впадают в угнетенное состояние, все сильнее чувствуется общая растерянность, однако реклама продолжает развивать базовые структуры для принятия своих сообщений. Она продолжает совершенствовать средства передвижения для существ, которым некуда ехать, потому что они нигде не чувствуют себя дома; создавать новые средства связи для существ, которым уже нечего сказать друг другу; облегчать контакты между существами, которым уже не хочется общаться с кем бы то ни было. (Уэльбек М. Мир как супермаркет. М., 2004. С. 68 – 75) Задание 3 1. Какими чертами авторы характеризуют современное состояние общества? 2. Какие проблемы они называют, и какие пути решения предлагаются? 3. К каким последствиям привело развитие современных технологий? Как вы думаете, почему по мере развития технических достижений и материальных благ цивилизации человек все более одиноким и усталым? 4. Какие примеры Вы можете привести в подтверждение или в опровержение высказанных позиций. Документ 1 Э. Фромм. Иметь или быть? (фрагмент) Наше общество – это общество хронически несчастных людей, мучимых одиночеством и страхами, зависимых и униженных, склонных к разрушению и испытывающих радость уже от того, что им удалось «убить время», которое они постоянно пытаются сэкономить. Мы живем в эпоху небывалого социального эксперимента, который должен дать ответ на вопрос, может ли достижение наслаждения (как пассивный аффект в противоположность активному состоянию радости бытия) обеспечить решение проблемы человеческого существования. Впервые в истории удовлетворение потребности в получении наслаждений перестало быть привилегией меньшинства, а стало достоянием минимум половины населения индустриальных стран. Однако уже сейчас можно сказать, что в развитых промышленных странах «социальный эксперимент» дает отрицательный ответ на поставленный вопрос. <…> До сих пор я говорил о том, что некоторые черты, порождённые нашей социально-экономической системой (то есть нашим образом жизни), являются патогенными и в конечном счёте формируют больную личность, а следовательно, и больное общество. Однако есть ещё один важный аргумент <…> в пользу необходимости глубочайших изменений в человеке во избежание экономической и экологической катастроф. Этот аргумент обоснован в докладах Римского клуба, которые содержат массу убедительных научных данных. Автором первого доклада является Дени Медоуз, второй подготовлен двумя авторами М. Д. Месаровичем и Э. Пестелем. Оба доклада посвящены мировым технологическим, экономическим и демографическим тенденциям. Месарович и Пестель приходят к выводу, что только смелые и решительные перемены в экономике и технологиях, проведённые в мировом масштабе в соответствии с определённым генеральным планом, могут предотвратить «величайшую, а в конечном счёте глобальную катастрофу». <…> …Месарович и Пестель в конце концов делают вывод о том, что подобные экономические перемены возможны только в том случае, «если в ценностных ориентациях человека (или, как я бы сказал, в направлении человеческой личности) произойдут фундаментальные изменения, что приведёт к возникновению новой этики и нового отношения к природе» (курсив мой – Э.Ф.). <…> Противоположную позицию занимает немецкий автор Э. Ф. Шумахер – тоже экономист и при этом радикальный гуманист. Его требование коренного изменения человека исходит из убеждения, что нынешний общественный строй делает нас больными и мы окажемся на грани экономической катастрофы, если не изменим решительным образом своей социальной системы. Необходимость глубокого изменения человека предстаёт не только как этическое или религиозное требование, не только как психологическая потребность, обусловленная патогенной природой современного человека, но и как обязательное условие физического выживания рода человеческого. Праведная жизнь уже не рассматривается как исполнение морального и религиозного требования. Впервые в истории физическое сохранение человечества ставится в зависимость от радикальных изменений человеческой души, которые, впрочем, нужны и возможны лишь в той мере, в какой серьёзные экономические и социальные перемены дадут каждому смертному шанс, успешно осуществить эти перемены. (Фромм Э. Иметь или быть? М., 2010. С. 15, 19 – 21) Документ 2 Д. Нейсбит. Высокая технология, глубокая гуманность (фрагмент) Нейсбитт Джон (род. 1929) – американский писатель и футуролог. Проведя полноценное исследование <…>, мы открыли несколько симптомов, позволяющих поставить неутешительный диагноз нашему образу жизни. Эти симптомы указывают на то, что наше общество превратилось в Зону, Отравленную Технологией, в общество, жизнь которого определяется сложными и зачастую парадоксальными отношениями между технологией и нашим стремлением к смыслу. Мы выявили следующие симптомы Отравленной Технологией Зоны: 1. Мы предпочитаем быстрые решения во всех областях – от религии до здорового питания. 2. Мы испытываем страх перед технологией и преклоняемся перед ней. 3. Мы перестали различать реальность и фантазию. 4. Мы принимаем насилие как норму жизни. 5. Мы любим технологию, как дети любят игрушки. 6. Наша жизнь стала отстраненной и рассеянной. <…> По мере того как нарушалась преемственность поколений и ослаблялись внутрисемейные связи, традиционные носители ценностей и практической мудрости – большие семьи, церковь и община – все больше уступали место поп-культуре. В поисках ответов на фундаментальные вопросы мы в массе своей обращаемся к информационным технологиям, телевидению, видеозаписям, глянцевым журналам и дешевым книжкам, в которых нам расскажут, «как выбрать спутника жизни», «выразить сердечное участие», «стать счастливым за восемь минут» и «избавиться от вредного окружения». <…> За прошедшие десятилетия врачи стали решать все проблемы с помощью быстродействующих лекарств, и пациенты в наши дни ожидают от таблеток мгновенного облегчения. <…> Косметическая хирургия – еще одна форма быстрого решения проблем. <…> Спасет технология человечество или уничтожит его? Этот страстный спор регулярно всплывает на поверхность общественной жизни <…>. Некоторые люди дошли в своем страхе так далеко, что начали строить индивидуальные бомбоубежища и автономные дома для выживания, словно технология сама по себе представляет неконтролируемую силу, способную выпустить из бутылки джинна и стать причиной опустошительных разрушений. Другие, напротив, считают технологию панацеей от всех социальных зол. Все свои надежды на лучшее будущее эти люди возлагают на технологические решения. Интернет в каждом школьном классе улучшит, по их мнению, качество образования, генная инженерия в приложении к человеку позволит искоренить болезни, новые биотехнологии позволят накормить голодающее человечество. <…> В нашем мире, где технология в беспрецедентных и невиданных ранее масштабах трансформирует реальность, ни у кого не вызывает удивления, что мы постоянно задаем себе и другим вопросы такого рода: «Это реально?», «Это выдумка?» Аутентичен ли этот товар или это искусная подделка? Настоящий это материал или это имитация? Оригинал или копия? Во времена, когда технология может неограниченно создавать суррогаты, эрзац, виртуальную реальность, киберов, мы все чаще начинаем путать реальность и подделку под нее. <…> …Экраны и дисплеи всюду – во всех устройствах и в любом окружении. Они направляют, информируют и развлекают нас. Мало того, вездесущие экраны формируют нас, хотя мы сами едва ли сознательно отдаем себе в этом отчет. Экраны, которые развлекают нас – телевизионные, кинематографические, сетевые, игровые, – являются (как утверждают их производители) виртуальными, и мы не воспринимаем их всерьез. Якобы мы легко отделываемся от вопиющего содержания изображений. <…> Развлечение номер один в Америке – это средства массовой информации, и главное содержание развлекательного жанра – насилие. Но мы не воспринимаем это насилие всерьез. <…> Отрицая реальность экранного изображения, мы регулярно позволяем себе и нашим детям бездумно поглощать леденящее душу насилие, а потом испытываем потрясение и изумление, когда какой-нибудь ребенок открывает огонь по своим одноклассникам. <…> В игру вступает финансовое изобилие. Недавно американцы назвали своим главным приоритетом стремление «получить удовольствие». Следующими пунктами в этом списке значатся похудение и лучшая организация времени. В сегодняшней Америке досуг все больше скатывается в сторону отвлекающих развлечений – в нечто, заполняющее время, – например, многочисленные фильмы. <…> В обществе, где доминирует потребительская технология, досуг становится нетребовательным и воспринимается пассивно. Мы занимаемся электронными развлечениями, словно не можем сделать ничего более стоящего со своим временем. <…> Интернет и сотовые телефоны обещают связать нас со всем миром. Но в каких случаях это нужное и полезное дело и в каких – ничто, кроме отвлечения? Сидение в комнате в полном одиночестве и «разговор» по Интернету в чате есть совершенно новый социальный феномен, отнюдь не заменяющий человеческой общности. <…> Звон и шепот технологии соблазнителен, но мы не осознаем в полной мере, насколько сильно они отчуждают и отвлекают нас от нашей собственной, единственной и неповторимой жизни. (Нейсбит Д. Высокая технология, глубокая гуманность. М., 2005. С. 10 – 36) Задание 4 1. Опираясь на тексты, выделите основные черты произведений постмодернизма. 2. В чём отличия постмодернизма от модернизма? 3. Ознакомьтесь с произведениями современной культуры и определите, по каким признакам все эти произведения можно отнести к постмодернистскому направлению? 4. Какие чувства, мысли, ассоциации вызывают у вас данные произведения? 5. Можно ли говорить о том, что постмодерн – это упадок культуры? Документ 1 У. Эко. Заметки на полях «Имени розы». Постмодернизм, ирония, занимательность (фрагмент) С 1965 года по сей день окончательно прояснились две идеи. Во-первых, что сюжет может возродиться под видом цитирования других сюжетов, и, во-вторых, что в этом цитировании будет меньше конформизма, чем в цитируемых сюжетах. <...> И все-таки можно ли было представить себе роман и нонконформистский, и достаточно проблемный, и, несмотря ни на что, – занимательный? Создать этот сложный сплав и заново открыть не только сюжет, но и занимательность предстояло американским теоретикам постмодернизма. К сожалению, «постмодернизм» – термин годный à tout faire. У меня такое чувство, что в наше время все употребляющие его прибегают к нему всякий раз, когда хотят что-то похвалить. К тому же его настойчиво продвигают в глубь веков. Сперва он применялся только к писателям и художникам последнего двадцатилетия; потом мало-помалу распространился и на начало века; затем еще дальше; остановок не предвидится, и скоро категория постмодернизма захватит Гомера. Должен сказать, что я сам убежден, что постмодернизм – не фиксированное хронологически явление, а некое духовное состояние, <…> подход к работе. В этом смысле правомерна фраза, что у любой эпохи есть собственный постмодернизм, так же как у любой эпохи есть собственный маньеризм (хоть я и не решил еще – не является ли постмодернизм всего лишь переименованием маньеризма как метаисторической категории). По-видимому, каждая эпоха в свой час подходит к порогу кризиса <…> Прошлое давит, тяготит, шантажирует. Исторический авангард (однако в данном случае я беру и авангард как метаисторическую категорию) хочет откреститься от прошлого. «Долой лунный свет!» – футуристский лозунг – типичная программа любого авангарда; надо только заменять «лунный свет» любыми другими подходящими словесными блоками. Авангард разрушает, деформирует прошлое.<…> Авангард не останавливается: разрушает образ, отменяет образ, доходит до абстракции, до безобразности, до чистого холста, до дырки в холсте, до сожженного холста; в архитектуре требования минимализма приводят к садовому забору, к дому-коробке, к параллелепипеду; в литературе – к разрушению дискурса до крайней степени – до коллажей Бэрроуза, и ведут еще дальше – к немоте, к белой странице. В музыке эти же требования ведут от атональности к шуму, а затем к абсолютной тишине (в этом смысле ранний период Кейджа – модернистский). Но наступает предел, когда авангарду (модернизму) дальше идти некуда, поскольку он пришел к созданию метаязыка, описывающего невозможные тексты (что есть концептуальное искусство). Постмодернизм – это ответ модернизму: раз уж прошлое невозможно уничтожить, ибо его уничтожение ведет к немоте, его нужно переосмыслить, иронично, без наивности. <...> Ирония, метаязыковая игра, высказывание в квадрате. Поэтому если в системе авангардизма для того, кто не понимает игру, единственный выход – отказаться от игры, здесь, в системе постмодернизма, можно участвовать в игре, даже не понимая ее, воспринимая ее совершенно серьезно. В этом отличительное свойство (но и коварство) иронического творчества. Кто-нибудь всегда воспримет иронический дискурс как серьезный. Вероятно, коллажи Пикассо, Хуана Гриса и Брака – это модернизм, так как нормальные люди их не воспринимали. А вот коллажи Макса Эрнста, в которых смонтированы куски гравюр XIX в., – это уже постмодернизм; их можно читать, кроме всего прочего, и просто как волшебную сказку, как пересказ сна, не подозревая, что это рассказ о гравюрах, о гравировании и даже, по-видимому, об этом самом коллаже. |