Алекс Баттан «Россия держится на двух китах: плохих дорогах и хороших дураках»
| Вид материала | Документы |
- Руководящие посты и должности, Управлять и Командовать хорошими людьми, 28595.75kb.
- Цель воспитания, по мнению, 58.06kb.
- 1. Каждый темперамент имеет свои преимущества, 73.33kb.
- Как видно из приведенных ниже требований, успешные кандидаты на вакансии кассира, 158.68kb.
- Инструкция: Ребята, сейчас Вам будет предложен опросник, который состоит из вопросов, 127.22kb.
- Новый год по Восточному календарю наступает в феврале, 442.34kb.
- Ксожалению, по поводу рисков существует множество заблуждений, связанных с непониманием, 192.5kb.
- Ука, убеждающая нас, что у человеческой натуры почти нет объективно плохих или объективно, 73.16kb.
- Наследие Дух, литература, этика На этих «китах» почти два столетия стоит традиция русского, 993.37kb.
- -, 989.79kb.
Десятая рота, не жалея ног, вырвалась вперед и организовала «засаду» в лесопосадке: колонну закидали взрывпакетами, в результате чего к гулу в ногах добавился звон в ушах. Атакованные дружно повалились в тенечке, симулируя убитых и раненых. Тем, кому не повезло с командирами, провели «зачистку» леса.
Комбат лично принимал участие в веселье. После его: «В атаку, вперед!» роты разворачивались цепью и батальон нестройными рядами карабкался на пригорок, изображая матросов и «Белую гвардию». При проходе по местности, которую полковник распознал как «зараженную после ядерного удара», все дружно погрузились в противогазы. Местный абориген на мотоцикле, нарвавшись на военных, вспомнил, что с утра, дурак, не слушал радио. Натянув майку на манер респиратора, он завернув свой «Днепр» на 180 градусов и учалил в деревню объявлять всеобщую эвакуацию. Комбату так и не удалось его догнать.
Когда один из радистов получил тепловой удар и перекочевал из строя в командирский «УАЗиК», пошло послабление. Оставалось лишь исполнение походных песен и неистребимое желание идти в ногу. В пустых фляжках хранили порох.
Походная кухня, как водиться, заблудилась в поле, а когда была обнаружена, обед успел затянуться пленкой. Курсанты получили по котелку супа и каши, черпнули воду. Вывалили лоскутья партянок.
После обеда шли молча – звуки переваривающейся пищи мешали пению. Бесполезные рации перекочевали с горбов багажник командирской машины. В шестом часу вечера зашли в пригород Камышина со стороны военно-строительной части № 216 - батальона обеспечения учебного процесса. До КВВСКУ оставалось несчастных пять километров. Растянулись по трассе, пугая автомобили. Комбат приказал выставить впереди авангард с красными флажками для «ликвидации инцидентов с автотранспортом».
В частом секторе обнаружили водную колонку. Курсанты атаковали колонку, громыхая пустыми фляжками. Комбат, лично разгонял водопой, в результате чего обнаружил забытый впопыхах автомат. Оружие он припрятал в «УАЗиК», ни слова не говоря. Только прапорщик, водитель командирской машины, наполняя свою и полковничью фляжки, недоуменно покосился на начальство.
- Потом разберемся! – Заверил его Логинов.
Показались родные высокие стены КВВСКУ. Их ждали. При проходе через 1 КПП грянул оркестр, и начальник училища генерал-майор Хоменко принял рапорт комбата о возвращении из УПЦ.
Счастливые и довольные, первокурсники доковыляли на ужин. Сразу после ужина специальным приказом был объявлен отбой. Как наступила ночь, никто не помнил…
А. 1-й курс, будни.
«Разобрался» комбат в тот же вечер. Принимая рапорта командиров рот о прибытие и размещение личного состава, Логинов дежурно поинтересовался, все ли оружие на месте согласно описи. Все пять майоров отрапортовали, что все в целости и сохранности и помещено под ключ в оружейные комнаты. Тогда полковник, открыв створки сейфа для хранения документации и крупной тары, извлек оттуда автомат Калашникова 5,45 мм. образца 1974 года.
- Значит, ствол ничей, и можно спокойно его продать, а деньги пропить? – Поинтересовался комбат у подчиненных, водружая находку на стол.
Все пять побледнели. Штанины отвисли и взмокли. Наступила долгая пауза, в течении которой претенденты молча прощались со звездами.
- Ну, что молчим, командиры? Смелее! Начальная цена – бутылка водки. Кто больше?
Ротных стояли печальные. Мотренко в тихом ужасе вытянул руки из карманов. Все знали: если комбат спокоен, прощенья не будет. Комбат крутил черный ус и синими глазами пронзал подчиненных.
- Что ж, раз покупателя пока нет, придется хранить ствол в шкафу. Лучше, конечно, отдать на сохранение в роту. Но вот в какую? – Комбат посмотрел на часы и прищурился, - Впрочем, время позднее. Пора и по домам. А завтра с утра мне доложите, в какой роте мы будем хранить наш АК, - подытожил полковник и, спрятав Калашников обратно в сейф, указал всем на дверь.
Майоры, переглянувшись, не слова не говоря, стартанули по ротам. Дальше все пятеро действовали синхронно, словно сдавали зачет на норматив. Отобрав у дежурных по ротам ключи, ворвались в «оружейку» и принялись лихорадочно считать и пересчитывать боевые единицы. Убедившись, что все на месте, дрожа от счастья и возбуждения, приказывали дежурному пересчитать. Потом лихорадочно звонили в соседние роты и, пряча ликование, приготовив сочувствие, орали в трубочку: «Витя, я в порядке! Ты-то как?!». Только Григоращенко, убедившись, что «ствол» его, удалился в канцелярию, где достал из сейфа припасенную «на праздник» поллитру. «Уговорил» молча и не закусывая. После первой, достал вторую, припрятанную «на опохмелку». В процессе пития на Григоращенко снизошло озарение: он вдруг понял, что стар для армии, и погоны давно уже жмут. Написав рапорт с просьбой предоставить отпуска за прошедшие годы, приложил другой, с просьбой об увольнение, и оставил их на столе в канцелярии. Светало. Освобожденные от воинской повинности, невидимые, трещали сверчки. Пошатываясь, возвращались домой утомленные работяги, неутомимые любовники и просто одинокие люди, обидно прозванные «пьяницами». Уж слишком много их, «пьяниц». А, быть может, в этом и есть загадка русской души?.. За крепостью КВВСКУ жизнь текла своим чередом.
. . .
Для батальона первого курса возвращение в родные пенаты ознаменовалось двумя знаменательным событиями: в 9-й роте исполняющим обязанности ротного на место убывшего на пенсию Григоращенко назначили капитан Поляков. А в 6-й роте в 63-й взвод, на свободную вакансию командира взвода, наконец-то, был утвержден молодой лейтенант Тупиков.
Получив погоны в июне, Леонид Максимович Тупиков по приказу Родины убыл служить в Мурманск, в портовую строительную часть. Но не долго прослужил лейтенант на суровом, неласковом для него морском берегу. Так недолго, что только и успел получить на складе красивую, черную, морскую форму. Папины длинные руки и мамино слабое сердце сделали своё дело, Родина изменила свое первоначальное решение. Начальство решило, что Тупиков по зарез нужен именно здесь, в родном для него Камышинском военном училище.
Тупиков принимал новую для себя должность командира курсантского взвода на бегу, в перерывах между учебными занятиями и разучиванием после отбоя строевых песен.
Лейтенант был зелен, ростом мал и похож на мумитроля – сказочное существо, нечто средне между гномом и бегемотом. Самой выделяющейся его чертой являлся мясистый нос, на котором огромным велосипедом застряли очки в тяжёлой оправе. От постоянной беготни и стресса стекла запотевали, очки соскальзывали и грозились покончить с собой под подошвой форменного ботинка. Нелады со зрением начались у подростка со школы, что, впрочем, не помешало ему стать кадровым офицером, спасибо папе. Очки придали бы солидность руководящему имиджу на гражданском поприще, но солдатский быт на приемлет очкариков. Когда, так и оставшись во всем черном, морской офицер Леонид Максимович Тупиков предстал перед очами 6-й роты, капитан Нюхтин, знакомый еще с одноименным курсантом, сказал достаточно тихо, но четко, чтобы быть услышанным:
- Тупиков - это не фамилия, это - диагноз!
Дальнейшая служба Леонида Максимовича явилась тому подтверждением.
. . .
С прибытием в родные пенаты теперь не проходило и дня, чтобы командир батальона лично не выстраивал своих «буденновцев» в свободное от занятий время на центральном плаце. Новобранцев основательно «дрочили» перед присягой.
- Мы лицом в грязь не ударим! – клялся Логинов. – Пройдемся на параде, как Везувий по Помпее! – уверял он. - Лучшие строевики будут повешены на 1 КПП, и мать ваша, и все ваши родственники, весь ваш семейный альбом будут гордиться, что их сын учиться в КВВСКУ!
И первокурсники месили бетон в пыль, ухая сапогами в составе батальона и поротно, «с равнением на право» и с песней мимо трибуны, на которой полковник, приложив руку к головному убору, в сотый раз в этот день принимал парад.
- Движения руками! - подсказывал комбат.
- Движения руками! Резче! Резче! - вторили эхом командиры рот.
- Ну, непонятно мне, - вздыхал, шатаясь от усталости, долговязый Константин Канавец, - мы маршируем или летать учимся?
Окрики офицеров обрывали «разговорчики».
Когда комбат устраивал передышку, курсантом позволялось маршировать на месте.
- Отрабатываем хождение строевым шагом на месте! Ноги в коленях не гнуть! - Командовал Логинов, и пятьсот пар сапог подлетали, танцуя «Канкан».
В конце концов, истоптав новые сапоги и набив мозоли, первокурсники получили добро на генеральную репетицию с участием других батальонов и офицерского состава училища. Командовал репетицией сам генерал-майор Хоменко.
- Поздравляю Вас с праздником принятия военной присяги! – воодушевлял режиссер.
Троекратным «Ура!» ответил ему личный состав. Неважно ответил. «Повторим «Поздравляю!..» Вот уже лучше. Еще разок. Не верю! Больше страсти!» И многократное «Ура-а!» разносилось диким эхом далеко за периметр. Бабушки на базаре, услышав громоподобное нечто, рещали, что дело к дождю, принимались собирать пожитки. Но знающие люди успокаивали, не бойтесь, мол, это генеральчонка над коробчонкой личного состава опыты ставит. И бабушки успокаивались. Генералу покой же только снился.
- Равняйсь! Смирно! - Командовал Хоменко. - В походную колонну. Поротно. Офицерская коробка - прямо, остальные - за ней, шагом… арш!
. . .
Праздничная дата выпала на пятницу 13-го сентября. Старшие офицеры из министерства, утверждавшие день присяги, оказались атеистами, как того и требовало наличие партбилета. Вместе с назначенной датой из министерства телеграфировали дежурный приказ – пожелание: «Верим, что День Присяги запомнится традиционно удачным».
Для курсанта праздник, что для лошади свадьба: голова в цветах, а зад в мыле. В пятницу утром первокурсники вместо обычной пробежки выровняли по нитке ряды кроватей и навели порядок на территории. Наконец, заправив парадные брюки в сапоги, две тысячи стриженных, распугивая ворон п
еснями, замаршировали к столовой. Утренняя трапеза являлась показательной: вместо перловки в мисках на столах сверкали фарфоровых тарелки, возлежало по апельсину и дольке арбуза на каждого. По мановению каптерской палочки появились стеклянные стаканы, в которые налито по двести граммов сливового сока, изъятого из неприкосновенных запасов.
Мамы, папы, бабушки и сердобольные родственники получили возможность воочию лицезреть, как их сынок, такой маленький мальчик, с оружием в руках станет присягать такой большой Родине, той, что пишется с заглавной буквы и имеет право в одностороннем порядке забывать свои обещания. Окрыли настежь святая святых – центральные ворота КВВСКУ. На главной аллее, между 2-х этажным зданием столовой и учебными корпусами, надрывался духовой оркестр, а на маленьком плаце перед офицерским общежитием торговали с лотков лимонадом и пирожными. Командиры лыбились голливудским оскалом, подчинённые передвигались исключительно с песней и штирлецкой задумчивостью на лицах. Каждая мать, выплакавшая глазки по своему Митеньке или Павлику, могла воочию убедиться, что у её сыночка всё хорошо, добрые командиры и распрекрасная сытая жизнь.
. . .
Под бой барабана показалось Красное знамя. Колени преклоня, новобранцы заученно клялись. Прошли маршем по кругу, исполнив для зрителей показательную часть. Разноцветные гражданские, огороженные от суровых военных оградительными лентами и патрульными-истуканами, охали и водили видеокамерами. Ветераны просили принять их в строй. Курсанты, грохнув тысячью каблуков, завершили парад торжественным маршем. Училищный оркестр оживлял шествие.
После парада разбежались по ротам. Тех, к кому на присягу приехали повидаться родители, отпустили в увольнение. Остальных отпустили тоже, но лишь прогуляться до вечера.
У курсанта Ченина хорошие родители. Дружные и заботливые. Они не забыли послать ему поздравительную телеграмму по случаю принятия воинской присяги, но приехать на праздник не смогли. Дом, корова, работа. Не сезон живущему «от земли» человеку по осени хозяйство бросать. Волка ноги кормят. И Сергей, освежившись пару часиков в увольнение, к обеду вернулся в роту. По случаю праздника разрешили отдых в постелях. В роте безлюдно и тихо. Ченин и не заметил, как погрузился в сладкие грёзы.
И приснился ему сон. Как будто он такой нарядный, в белой рубашечке с золотыми погонами, на ногах - офицерские ботинки, на голове – фуражка с огромными полями и орлом на весь лоб. И вот приглашают его в огромную канцелярию. А в канцелярии этой в красном углу знамя училищное стоит, накрытое стеклянным колпаком вместе с замершим на посту часовым, на стенах красуются вымпелы переходящие, кубки спортивные да грамоты почётные. Поперек комнаты стол красного дерева, а над столом наклонена картина два на три: генерал Хоменко на белом коне командует парадом. Посреди этого великолепия на трончике взгромоздился майор Мотренко, облачённый в поношенный френч, к которому трубка и усы так и просятся. Поправляет Мотренко галифе незаметным движением рук и спрашивает у вошедшего, мол, где служить изволите, выпускник дорогой?
Тут Ченин и растерялся. Много разных мыслей в голове-то. Как бы не прогадать? А командир роты знай, ухмыляется, будто на сквозь видит, ни одной мыслишки не утаить. И случился между ними тогда диалог:
- Ну, я вроде бы как сержантом был. - Это Ченин аргументы свои заявляет.
- Правильно, хорошо подметил: «сержантом - был». - Мотренко, френчик теребя, говорит. – А теперь все выпускники - лейтенанты, все равны.
- С красным дипломом окончил, золотой медалист даже вроде…
- Камышинское училище славится своими отличниками боевой и политической подготовки. Каждый второй – краснодипломник, каждый третий – золотой медалист. Традиция…
- За четыре года - ни одного взыскания…
- Так ведь жалели, не записывали. Не хотели показатели портить…
Ченин тут совсем растерялся. Мелет абы что.
- Мне, - говорит, - какой никакой, а выбор положен. Хочу, - говорит, - служить ближе к дому в родной Волгоградской области. И чтобы квартиру дали. Женюсь, дети пойдут…
- Для вас, товарищ лейтенант, все, что душе угодно! Только вот со списочком сверюсь, и… - Мотренко погрузился в изучение открытых вакансий. Подумал немного, повздыхал, и грустно так обратил свои ясные очи на лейтенанта: Ваша фамилия не Кузнецов, часом? Не Нестер? Нет? А кто вы? Ах, Ченин. Нет, про Чениных ничего не помечено. А, значится, сожалею, но извольте пожелать что другое…
- Хорошо, - не унимается выпускник, - тогда там, где тепло, деньги не задерживают, и чтобы жилплощадью обеспечили в будущем...
- Нет проблем, вот только со списочком сверюсь, - заверяет Мотренко и минут пять водит пальцем по черным строчкам. Затем, опечаленный очень, извиняется, мол, только что было, но уже занято. Кто-то кому-то позвонил, что-то зачем-то передал. Короче, нет места, как не бывало. А сам смотрит на Ченина так доброжелательно, выжидающе, мол, чего ещё изволите?
- Ну, тогда просто где-нибудь, чтобы с голоду не загнуться да не на улице жить…
- Есть и такие варианты! - Бодро вскакивает со своего трона майор, запихивает поглубже в карман никчемный список и разворачивает на столе огромную карту.
- Здесь! - и неопределенно указывает в направлении северных просторов одной шестой части суши земного шара. - Вот, как заказывали, на выбор: от острова Дикса Северного Ледовитого океана, до Курильских островов Тихого. Рекомендую Курильские, - подмигнул Мотренко, - Японцы за них, знаете, как просят? Значит, есть там чего-то. И вообще, на людей в подзорную трубу посмотрите, говорят, в хорошую погоду Токио видно. По началу смутно, правда. Но на третьем, четвертом году службы резкость увеличивается. А старожилам, вообще, кажется, что близко очень. Вплавь норовят. Да только не доплывают, мираж это… Дом сами построите – материала полно. Лед, сучья, камень. В землю глубоко не зарывайтесь, нефть пойдет, геологи понаедут, а вас на новую точку перебросят, севернее. Лобзик с собой обязательно захватите, без лобзика кирпичи криво получаются, вся жизнь криво пойдет. А зарплата там, в принципе, не к чему. Ну, куда вы её, спрашивается, тратить будете, всё же бесплатно! Коммунизм с человеческим лицом, ни черных рынков, ни суетных супермарше. Никто гражданина-покупателя не обманет. Жир тюлений, рыба свежая, прямо из проруби, медвежье мясо. Охота, рыбалка, свежий воздух! Сам бы поехал, да Родина не отпускает, - вздохнул Мотренко. - Впрочем, раз в год деньги с вертолёта вместе со спичками сбрасывают, чтоб не говорили, что государство зарплату задерживает. Вертолёт опуститься метров на десять, и мешки с деньгами так и сбрасывает, так и сбрасывает... Нет, ниже нельзя. Если ниже, на вертолет запрыгнуть можно, а до пенсии ещё служить и служить! Как пенсия подойдет, вертолет обязательно пониже спуститься, вот тогда, пожалуйста, и запрыгивайте…
Мотренко придвинул к выпускнику огромную карту и посмотрел так, что аж в душу заглянул:
- А теперь полагается последнее желание…
- Сергей понуро опустил голову и, еще надеясь на что-то, изложил вершителю судеб свою последнюю просьбу:
- Разрешите, - спросил он, - взять свободный диплом? Трудоустроиться лично?
- Свободный? Пожалуйста! - Майор стал огромен и ужасен. Точь-в-точь, как лежащая на столе карта. – Товарищ выпускник, Вы свободны! - заявил он. - А диплом - фик!
- Как же так, как же так?! - запаниковал неугомонный внутренний голос. - Золотой медалист! Сержантом был!.. Ни одного взыскания! Лучшие места! Выбор! Я пропал! Пропал!
- Серёга, вставай! - кто-то настойчиво тормошил спящего за плечо. - В наряд заступаешь!
- М… не мешай… вопрос жизни и смерти, - пробурчал Ченин под нос, и перевернулся на другой бок. Мотренко на белом стуле командовал изображенным на картине немецким парадом.
- Да проснись же, Тупиков тебя зовёт!
- Товарищ майор! Как же так?! Я пропал! Пропал…В чём дело?
- Говорю же, Тупиков зовёт! - теребил лейтенантское плечо Мотренко, здорово похожий теперь на прыщавого Ханафина, на поясе которого колоколом болтался здоровенный штык-нож. - Киценко на разводе облевался…
- Ну, а я-то тут при чём, товарищ майор? - возмутился Ченин, начиная отходить от навязчивых видений. - Я что, медсестра, что ли?
- Да в роте больше командиров отделения не осталось. Тупиков сказал, чтобы ты дежурным по роте заступал.
Тут Ченин окончательно проснулся. Лейтенантские пагоны растаяли, фуражка взмахнула полами и улетела, а майор во френче ускакал командовать парадом далеко-далеко. Вместо всего этого безобразия четко обозначился во всей своей красе дневальный по роте Домир Ханафин.
- Тоже, придумал, - сел на кровати Ченин и машинально стал натягивать форму.
Служба звала…
. . .
После отбоя Лейтенант Тупиков притормозил у тумбочки дневального. В левой руке он держал кулёчек с подсолнуховыми семечками, а правой их из кулька по одной выуживал и отправлял в рот. Черный след шелухи тянулся за ним по взлетке. Морская форма обвисала на мумитролевом тельце подобно пехотной «зелёнке» на сытых телах тыловых офицеров. Карманы оттопыривались чем-то нужным.
Курсант Ханафин, «стоявший на тумбочке», щурился на дежурного по батальону.
- Ну, как, порядок навели? - поинтересовался Тупиков, уставившись через «колёса» своего «велосипеда» на дневального.
- Мы-то навели… А вы, товарищ лейтенант, полы помыть не желаете?
Тупиков поперхнулся очередной порцией подсолнухового счастья и, покосившись на дерзкого курсанта, промямлил что-то вроде: «Вы шутки шутите, но субординацию соблюдайте!», после чего запихнул свой кулёчек в карман.
В спальном помещении бродили полуголые тени, кто-то увлёченно доказывал свою правоту соседу по койке, пролетела, вопя, одинокая подушка, из кубрика тянулся сизый дым.
- Полундра! Срочное погружение! - Подал команду невидимый кто-то, заметивший прибытие дежурного по батальону. Серые тени обернулись, пеленгая причину тревоги.
- Все по кроватям! Давно уже «отбой» был! – Призвал к порядку лейтенант Тупиков. - Если не прекратите разговаривать, будете спать с открытым светом!
- Ага, вы нам еще люки задрайте! Тут вам не гестапо! – огрызнулся из темноты невидимка.
Тени засмеялись и, решив, что особой опасности нет, вернулись к делам насущным. Подушка пролетела обратно, контратакуя. Потушенные было бычки зажглись снова. Лейтенант, не уверенный в своих воспитательных способностях, вздохнул и ретировался. Ночная жизнь продолжалась.
. . .
- Др-р-р…, - рано утром, сразу же после команды «Подъем!» распахнулась дверь в фойе 6-й роты и, словно чёртик из табакерки, в подразделение впорхнул Мотренко.
Сработал фактор неожиданности. Дневальный Жаров, оставив в покое штык-нож, молча пялился в ротного. Попытка быстро родить положенную по случаю команду закончилась абортом, мозг заклинило.
- Ну…, - напомнил Мотренко, - какая команда? Смирно?…
- Смирно! - оглушительно родил Жаров и счастливо оскалился так, что Буратино просто бы умер от зависти.
- Здравствуйте, товарищи курсанты! - провозгласил командир роты в сторону ополоумевших спросонья курсантов.
Те, кому посчастливилось сходить в увольнение с ночёвкой, в спешном порядке меняли парадную форму на повседневное х/б. Те, кто ночевал в подразделении, заправляли кровати, брились, мылись и наводили, по возможности, порядок в кубриках. Кто-то пытался вздремнуть на стульях, кто-то задумался в туалетной кабинке. Застигнутые врасплох, курсанты в ответ на приветствие промямлили что-то невразумительное. Мотренко, подпрыгнув на месте с недовольной миной, повторил:
- Здравствуйте, товарищи курсанты!
- Здрав желаем, товари майор! - из сортира и Ленинской комнаты, из кубриков и из качалки, изо всех щелей и закутков ответили ему дружным эхом.
- Ну, вот, теперь лучше, - удовлетворенно чирикнул ротный и, дребезжа моторчиком, заскочил в туалет по малой нужде. Там он обратил внимание на Ханафина, скоблившего на с кафельном полу умывальника черные следы от сапог.
- Что же вы оружие портите? Мылом не оттирается? – побеспокоился ротный.
- Не оттирается, товарищ майор!
- Скажите-ка мне, товарищ курсант, - Мотренко ловчее Майкла Джексона передернул затвор в штанах, - а кирпич горит?
Ханафин недоуменно посмотрел на командира. Чёрные мысли промелькнули у него в голове. Но ротный развеял его опасения.