Geum.ru

Михаил Мухамеджанов

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   47

- Ну, как тут не волноваться?.. Здоровье и в самом деле ни к черту, а нужно еще так много успеть. Ладно, постараюсь объяснить. Это ведь дело всей моей жизни. У меня складывается впечатление, что ты и в самом деле можешь меня понять, не то, что мои коллеги. Я хочу создать новый институт, совершенно отличный от других, где будут выпускаться врачи широкого профиля. Я ведь сам из Первого медицинского, где был проректором. Кое-что меня, как врача и руководителя, в нем не устраивало. В наших существующих институтах готовят неплохих специалистов, но там существуют определенные традиции, которые в какой-то степени даже мешают. Слишком уж наша медицина стала консервативной и неповоротливой. Ведь у нас как? Чем выше статус врача, его научная степень и профессионализм, тем уже его специализация. И это очень даже неплохо. Если уж получился хороший кардиолог или уролог, то это просто здорово. А если не получился, так сказать, не нашел себя? Куда ему деваться? А как быть со знаниями, которые он приобрел? Престиж врача общего профиля утерян, никто терапевтом стать не стремиться. Вот и получается, что он до конца дней своих будет прикрываться бумажкой и считаться специалистом. Вот мне и хочется поднять престиж простого доктора, избавить его от обязанностей диспетчера и вернуть ему чувство ответственности за больного. Вот я вижу, ты не москвич, если не секрет, откуда?

- Я из Средней Азии.

- Из города?

- Да!

- Вот, если бы ты был из сельской местности, ты бы понял меня лучше.

- Почему же? Постараюсь понять! Наш городок, как большой кишлак, или по-русски, деревня.

- Я это знаю, даже бывал у вас. Ну, хорошо, вижу, ты парень толковый, и поймешь меня правильно. Я пытаюсь создать институт, где будут готовить таких специалистов, которые должны будут брать всю меру ответственности за больного на себя, как когда-то это делали земские врачи. По принципу: «отступать некуда, за нами Москва!». Больной пришел к доктору и должен немедленно получить помощь. Только в самом крайнем случае доктор может послать его дальше, где уже без помощи специалиста ну, никак не обойтись. Этот доктор должен быть уникальным и знать все. По крайней мере, стараться узнать как можно больше, а главное – применять в лечении новые, прогрессивные методики. Этим мне хочется возродить старую, увы, забытую, но нужную для людей традицию.

- Да это же здорово! – воскликнул Ибрагим. – Наконец-то врачи перестанут смотреть на нас, как на кроликов для опытов, а разглядят в нас обычных людей со своими особенностями и причудами. Нам бы на лодку такого, а то наш специализировался на кишечных заболеваниях и лечил насморк, даже переломы клизмами и слабительными. Даже острую зубную боль пытался снять этим, смеялся сам над собой, что иначе не может, а командиру докладывал, что так, мол, учили. Мужик-то неплохой был, все хирургом мечтал стать, а его, как он шутил, «в недоделанные эпидемиологи определили». Так что мы старались не болеть. По крайней мере, меня Бог миловал.

- Вот именно! Ты и в самом деле все понял и очень быстро. Так ты, стало быть, служил на подводной лодке. Кстати, а чему ты учишься сейчас? Тебе, определенно нужно к нам. У нас так мало людей, которые так быстро все схватывают. К тому же у тебя есть одна немаловажная для врача черта – сострадание к ближнему. Слушай, а давай, я возьму тебя в свой институт! Серьезно, никаких проблем с поступлением не будет.

- Спасибо за лестное приглашение, но я решил стать физиком, да и стипендия у вас раза в два меньше. Двадцать восемь рублей против пятидесяти, если, правда, их еще получать. Я и так по ночам не сплю, а вы предлагаете и вовсе забыть о сне.

- К сожалению, ты прав. В материальном отношении у нас дела обстоят совсем неважно.

- Вам ли, стоматологам жаловаться?

- Насчет стоматологов, особенно ортопедов, ты в какой-то степени прав, но я ведь говорю не о них, а о простых, лечащих врачах. Вот с ними-то и возникают проблемы даже в самой столице и за ее пределами. Никто на такие зарплаты идти не желает, потому и стремятся на специализацию и в престижные больницы. А вот появиться институт, выпускающий только терапевтов, причем, такой классификации, что нам все завидовать будут, тогда и о зарплатах высоких можно будет подумать. Государство, прежде всего, задумается. Кому, как и ему, заботится о престиже нашего советского врача. Опыт, особенно военных лет, показал, что мы выпускаем неплохих медиков, но опять же, в силу военных лет мы почему-то разучились ценить труд врача. Вот мне и моим единомышленникам и захотелось выпускать таких специалистов, чтобы утерли нос иным специалистам. Вот ты тер мне мизинцы и успокаивал сердечную мышцу. Кстати, а кто научил тебя этому?

- Мой дед.

- А он врач?

- Нет! Что вы? Он учился этому у корейцев и китайцев.

- Ну, вот видишь, твой дед это знает, а многие мои коллеги этого не знают, а самое страшное, даже знать не хотят. И это еще один плюс в защиту того, что такой институт с традициями, где будут изучаться любые учения и труды, которые пойдут на помощь больному, просто необходим. Все, что будет полезно, но не навредит. Любая наука, любая бабушкина сказка, даже шарлатанская выдумка должна быть использована, чтобы помочь человеку облегчить его боль и страдания. Конечно, мои коллеги из других институтов тоже думают об этом, но частенько наши мнения расходятся. Поэтому требуется консилиум, чтобы прийти к единому, наиболее верному мнению. Чем больше будет специалистов, тем лучше. Каждый учтет что-то свое, известное только ему, а, думая вместе, мы обязательно найдем правильное решение. К сожалению, у нас, как впрочем, и в других науках, в том числе и у вас, физиков, существует авторитарность, когда мнение одного профессора считается правильным и единственным, даже если оно утратило свою актуальность. Короче, мне очень хочется, чтобы стены нашего института выпускали таких специалистов, которые обучались бы и дальше, совершенствовали свое мастерство, учитывая весь накопленный опыт, привносили бы свое, но главное, как я уже говорил, не боялись бы ответственности.

- А разве в Первом и во Втором медицинских учат не тому же самому?

- Конечно, там учат тому же, но по-своему. Я же уже говорил. Вот и мне хочется, чтобы наш институт тоже внес свою лепту. Это очень сложный вопрос, так сразу и не поймешь. По крайней мере, дороги, чтобы объяснить это, явно не хватит.

- Ну, теперь понятно, почему вас не понимают коллеги. Объяснение должно быть понятным и простым, как клизма, чтобы это прошибло самого тупоголового чиновника.

- А ведь ты абсолютно прав, - немного задумавшись, сказал Белов. – А я-то все думаю, почему меня не поддерживают и не понимают? На самом деле, нужно сделать объяснение таким, чтобы могли понять даже эти туповатые чиновники. Слушай, а ты и вправду молодец! Как же я не додумался до этого раньше, а еще профессор? Нет, определенно, ты все больше и больше мне нравишься, хотелось бы продолжить знакомство. Чем черт не шутит, может оно будет взаимовыгодным. Для меня уже точно, но и для тебя тоже. Как ты думаешь?

- Собственно, я не против. Наоборот, мне очень приятно подружиться с профессором-медиком, да еще и ректором института. Между прочим, объяснение насчет клизмы придумано не мною, а нашим академиком. Это он учит нас таким образом пробивать чиновничьи баррикады. Так что дружба на самом деле может быть взаимовыгодной.

Так началась эта странная для многих дружба.

Алексей Захарович оказался довольно интересным, умным человеком и приятным собеседником. Одержимый идеей создать новый институт, он стал довольно часто пользоваться советами студента-физика. А тому было приятно, что к ним прислушиваются. А еще ему было лестно, что он участвует в организации такого нового, масштабного дела, причем, и выгодного. Белов всегда старался отблагодарить своего советчика и уже друга за оказанную им услугу.

Первое, за что он отблагодарил Ибрагима, было составление объяснения для вышестоящих чиновников, где явно проглядывалась и их выгода. Это существенно повлияло на привлечение влиятельных единомышленников и помощь московских властей. Теперь уже помещения для института подыскивали по прямым указаниям председателя Моссовета и Первого секретаря горкома партии. Два таких помещения нашел сам Ибрагим. Это была подлежащая капитальному ремонту школа в Старомонетном переулке и несколько подвальных помещений около 50-ой больницы.

Привлечение единомышленников позволило институту размещать свои кафедры на территориях медицинских учреждений. Таким образом, появились базовые места института в 50-ой, 33-й, 36-й и других больницах. Институт стал расти и расширяться. Многие чиновники и работники Минздрава тогда удивлялись, как из небольшого здания на Каляевке, которое по документам являлось филиалом Харьковского стоматологического института, в Москве появился и быстро формируется институт, по масштабам не уступающий уже двум существующим. Кипучая, неиссякаемая энергия Алексея Захаровича делала свое дело. Зданий и помещений, требующих перестройки и ремонтных работ становилось все больше и больше. Все это требовало еще больше строительных рабочих, материалов, техники, которых тоже явно не хватало.

Позже, когда Ибрагиму пришлось уйти из таксопарка, он с воодушевлением включился в институтские строительные работы, пытаясь привлечь своих сокурсников. К сожалению, все закончилось так же быстро, как и началось. Больших денег это не приносило, а выполняемая работа требовала несоизмеримых усилий. Брать за глотку Белова было неудобно, неприятно, да и бесполезно. Алексей Захарович и так старался заплатить им больше, чем остальным.

Однажды, когда они работали в здании на Делегатской улице, где по замыслу ректора должны были разместиться базовые отделения лечебного факультета, его ребята взбунтовались. Даже те крохи, что им платили за работу, уже задерживались больше недели, хотя расчет был обещан сразу же после выполнения задания.

- Понимаешь Ибрагим, - оправдывался Алексей Захарович. – Тебе я еще как-то могу заплатить, а вот твоим ребятам придется немного подождать. Я не буду объяснять про трудности, ты и сам все понимаешь. Стройка идет сразу на восьми объектах, а денег просто нет. Голова разрывается, кому платить в первую очередь? То ли бригаде на Соколиной горе, то ли двух этажах на Лестева, которые нам дали полгода тому назад с условием, что мы наведем там порядок в течение месяца?

- Но вы же понимаете, что мои ребята просто уйдут, - говорил Ибрагим. - Сам-то я еще могу здесь остаться, но что я сделаю один, когда мы семеро ничего не успеваем. Сами видите, работы здесь непочатый край, а конца не видно. С такими темпами мы до пенсии здесь будем пахать. Нужно какое-то быстрое и кардинальное решение Я тут кое-что придумал, но не знаю, как вам это понравится?

- Ты знаешь, Ибрагим, я начинаю верить, в твою светлую голову. Давай, рассказывай! – заинтересовался Белов.

- Денег, как я понимаю, нет и в скором времени не предвидится. Поэтому мои ребята, конечно же, уйдут. Но есть один выход. Вы иногда присылаете нам в помощь своих студентов. Все они стараются, но, как правило, приходят сюда отработать только субботник. Квалификации и отдачи, как вы понимаете, никакой. В лучшем случае мы можем поручать им уборку мусора, да и то не всегда. Однажды они вместе с мусором вынесли на помойку инструменты и мешки с раствором. Ждать от них ответственности и желания было бы просто глупо. И их понять можно. На кой ляд стараться, если не заплатят, по-настоящему не оценят? Короче, нужны заинтересованные люди, которым будет небезразлична и своя судьба, и судьба института. Но даже и это не главное. Нужны постоянные работники, из коих будут получаться настоящие специалисты, кому можно будет поручать ответственные работы. Думаю, нужно создать бригаду из ваших студентов, которые по каким-то причинам не учатся в настоящее время, но из института уходить не хочется. Я несколько раз наблюдал, как они ходят за работниками деканата и просят, чтобы их не отчисляли за неуспеваемость, другие проделки. Вот вы их и не отчисляйте. Дайте им возможность искупить, так сказать, свои грехи честным трудом. Пусть они поработают на благо института. Вот им и платить не придется, а, если и платить, то немного. Уверен, таких желающих будет немало.

- Все это неплохо, мы даже думали об этом, но как все это обосновать юридически, меня же не поймут, если я буду заставлять их работать на постоянной основе? Субботниками тут не прикроешься. Да еще, как ты предполагаешь, такое количество народа.

- Я слышал, что в исполкомах люди за квартиры по несколько лет работают бесплатно, предположил Ибрагим.

- То исполком, так сказать, наша власть, а меня, увы, не поймут. Там люди добровольно работают за улучшение жилья, а я могу предложить только обучение, которое в нашей стране, как ты знаешь, бесплатное.

- А вы создайте постоянно действующий студенческий отряд, в который люди пойдут добровольно, - немного подумав, предложил Ибрагим. - Кстати, и свой летний студенческий отряд тоже можно подключить, опять же добровольно.

- А вот это уже дело! Причем, стоящее. Надо же, как все легко и просто! Даже не знаю, как благодарить тебя? Нет, непременно, мне хочется, чтобы ты был нашим студентом. Хочешь, даже стоматологом. На стоматологический факультет даже не все блатные поступить могут.

- Кстати, это тоже выход! – воскликнул Ибрагим, осененный новой идеей, не обращая внимания на очередное заманчивое предложение. - Пообещайте абитуриентам, что будут какие-то поблажки при поступлении, вот вам и еще работники. Уж они-то точно будут стараться, а особо отличившимся, вообще, прием без конкурса.

После этого разговора Алексей Захарович на самом деле быстро организовал рекомендуемый Ибрагимом студенческий строительный отряд, предложив его автору стать командиром или комиссаром. Ибрагим вежливо отказался, он уже перестал принимать участие в делах института. Какое-то время у него появились мысли о переходе в медицинский институт, но потом твердо решил этого не делать. Как бы ни были заманчивы предложения, увлеченность физикой зацепила его крепко. Да и менять дело, за которое он взялся, было не в его правилах, не по-мужски. Его нужно было доводить до конца. А, кроме того, какой-то внутренний голос настойчиво подсказывал, что делать этого не стоит. Медицина была явно не его стезей.

Между тем студенческий отряд мединститута начал действовать и дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки. Добровольцев, как и предполагал Ибрагим, оказалось даже с лихвой. Все бригады были укомплектованы и стали даже появляться неплохие строители. Теперь недостатка в рабочих руках уже не требовалось, поэтому Белов с радостью отказался от других подрядчиков.
Для Ибрагима тоже дело нашлось. С увеличением строительных работ, резко возросла потребность в строительных материалах и комплектующих, где он довольно успешно поработал, в том числе и на себя.

Со временем их встречи стали редкими, хотя их дружба не прекращалась. Они изредка позванивали друг другу, Алексей Захарович приглашал на институтские встречи, торжества. Потом и это стало происходить все реже.

Когда Алексея Захаровича не стало, Ибрагим убедился в правильности своего решения, не став студентом мединститута. Преемник, заведующий кафедрой фармакологии, оказался совершенной противоположностью Белова. Ибрагим впервые увидел его на похоронах, и тот ему сразу не понравился. Как потом оказалось, чувство его не обмануло. Новый ректор мгновенно свернул все начинания предшественника. Прежде всего, был разогнан постоянно действующий строительный отряд, потом стали меняться существующие порядки и вводиться новые, по мнению многих, «дурацкие» и недальновидные, которые почти полностью уничтожили все то, о чем мечтал неуемный, одержимый, авантюристичный и жизнелюбивый Алексей Захарович.

Несмотря на то, что его последователи значительно исказили, можно сказать, даже изуродовали его мечту, она продолжала существовать и развиваться. Институт по праву занял свое достойное место среди медицинских учебных учреждений. Его назвали именем великого русского медика, хотя, как считал Ибрагим, он по праву должен был носить имя его настоящего основателя. Увы, Россия, как впрочем, и многие другие страны, никогда не отличалась благодарностью к своим воистину великим сыновьям.


-7-

После институтских вечеров, где Ибрагим принимал активное участие в качестве организатора, отвечающего за приглашение девичьих компаний, или, как шутили в институте, «ходока за девицами», стали появляться влюбленные пары, которые без конца стали приглашать его на вечеринки, помолвки, даже встречи с родителями. А весной отпраздновали сразу три свадьбы, где он присутствовал, как один из самых дорогих гостей. Он смотрел на поглупевшие от счастья физиономии ребят, и его переполняла гордость, что в этом есть и его заслуга.

Однажды он вычитал у Александра Грина одну фразу: «если можешь сделать человека счастливым, сделай это»! Она ему так понравилась, что заставила переосмыслить понятие о добре. Он понял, что, делая людей счастливыми, и сам греешься у этого костерка. И его просто обуяло желание делать добро.

Он без конца кого-то знакомил, мирил, улаживал отношения, но один случай немного охладил его пыл и помог понять другую истину: «делать добро нужно умеючи».

Как-то к нему обратился один из его институтских приятелей и, жалуясь на трудности в отношениях со слабым полом, попросил познакомить с какой-нибудь девушкой.

- Нет ничего проще, - пошутил Ибрагим и быстро выполнил его пожелание.

То, что произошло потом, надолго отбило у него охоту вмешиваться в эти тонкие человеческие отношения. По крайней мере, он зарекся: больше никогда никого не сватать.

Девушка, с которой он познакомил приятеля, имела близкую подругу. А этот балбес, истосковавшийся по женскому обществу, умудрился оказать внимание сразу обеим. В результате закадычные, интеллигентные подруги рассорились и на институтском новогоднем вечере, как озверевшие базарные бабы, драли любвеобильного ухажера на части, чуть не оторвав ему ухо. Свидетелем этой безобразной сцены стал весь институт. А в довершение ко всему все трое предъявили «добровольной свахе» претензии и умоляли их помирить.


-8-

- «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным», - любил повторять народную поговорку отец и добавлял. - Любое, даже самое прекрасное и благородное дело требует вдумчивого подхода. Прежде, чем осуществить свой благородный порыв, тысячу раз подумай, а нужно ли его осуществлять? Может, он совершенно не нужен тому человеку, ради которого ты будешь стараться, даже рвать свою душу? Может, в этот момент ему необходимо что-то совершенно иное. Потому-то никого и никогда нельзя осчастливить насильно, если он сам того не желает.

Ибрагим все чаще и чаще стал задумываться над смыслом этих слов. Однажды после очередного неприятного телефонного разговора с мамой, которая, плача в трубку, снова умоляла бросить все и вернуться домой, он с грустью подумал, почему ни она, ни тетушка не хотят его понять? Почему он обязательно должен сделать так, как желают они? Неужели они так не поняли, что ему хорошо именно здесь, в Москве. Ведь они же любили его и желали ему счастья.

В том, что они его любили и желали ему добра, он нисколько не сомневался, но их любовь душила и заставляла отказываться от тех завоеваний, которые доставались с таким трудом, которыми они же сами и гордились. Их можно было понять, когда они запрещали ему заниматься ловлей змей и ядовитых пауков. Тогда он был ребенком, и они боялись за его жизнь. Но теперь-то он стал настоящим мужиком, защищал Отчизну, сам поступил в институт и сам отвечал за свою жизнь.

Неужели мама не видела, что своей любовью избаловала младшего брата настолько, что ей самой становилось стыдно за то, что он ничего не умеет, ловчит, хитрит, врет и все время пытается прожить за чужой счет? Два его деда, отец любили его не меньше, но их любовь только помогала, а не мешала. У него на какое-то время сложилось убеждение, что так бескорыстно и разумно умеют любить только мужчины. Но это опровергала бабушка Нурия, чья любовь была мудрой, совершенно бескорыстной и самоотверженной. Правда, и она немного перебарщивала, совершенно избаловав своего сына.

Размышляя над этим, Ибрагим пришел к выводу, что любовь – это, прежде всего, большая ответственность пред тем, кого любишь. И на самом деле нельзя заставлять человека быть счастливым против его воли. Ведь ему за это придется расплачиваться всю свою оставшуюся жизнь. И яркой иллюстрацией этому был пример его отца, которого насильно «осчастливили», и он за это всю жизнь расплачивался моральными, а иногда и физическими страданиями. Конечно же, он любил маму Ибрагима, но до конца своих дней чувствовал вину перед своей первой женой и ее сыном – сводным братом Ибрагима.


Несмотря на громкую славу «Дон Жуана», и здесь в Москве серьезных отношений с женщинами Ибрагим продолжал не заводить. Он считал, что этого делать нельзя, пока твердо не встанет на ноги. Даже случайных связей он старался избегать, потому что они оставляли неприятный осадок на душе и разрушали уважительное, бережное отношение к женщине. Этим чувством он особенно дорожил. Он видел, как относятся к женщине у него дома настоящие мужчины, те же его деды, отец, дяди, и хотел быть похожим на них. Для них женщина была, прежде всего, матерью, существом, способным подарить жизнь другому человеку. За это ей прощалось все, даже глупость, трусость и сварливость.

Была еще одна причина, которая, может быть, перевешивала все остальные. Девушка, в которую он был влюблен еще там, у себя дома, до армии занозила его сердце, и эта рана все никак не проходила. Это было его первой, настоящей любовью и, как оказалось, довольно сильной. Он никак не мог понять, почему они расстались? И это не давало ему покоя.

Здесь, в России отношение к женщинам было несколько иным, и первое время вся его душа протестовала против этого омерзительного, пошлого, чисто потребительского чувства большинства сильного пола. Однако со временем, под влиянием новой обстановки его убеждения стали претерпевать некоторые изменения. Природа брала свое, женский пол тянул его, как магнитом, разжигал страсть, будил воображение, и он стал потихонечку поддаваться соблазнам, которые буквально бурлили вокруг него.