Geum.ru

Посвящается Васюнину Владимиру Николаевичу

Вид материалаДокументы
У Черного моря открывшийся мне
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   14
Глава 2.3. Одесса – мой город родной.


«Есть город, который я вижу во сне,

О, если б вы знали как дорог

У Черного моря открывшийся мне,

В цветущих акациях город».

( из песни «У Черного моря»)


Прилетел я в Одессу 30 июня. Встречал меня Робик, как мы с ним и договаривались. Он уже успел не только прибыть в город, но и снять для нас двоих комнату на улице Тенистой. С тех пор, как только я услышу песню Ю. Антонова «На улице Каштановой», мне вспоминаются самые первые дни нашего пребывания в Одессе, поскольку там есть такие строки: «Пройду по Абрикосовой, сверну на Виноградную, и на Тенистой улице, я постою в тени». И действительно вся улица, на которой мы жили все то время, пока шли приемные экзамены в Политехнический институт, была усажена деревьями, от которых всегда падала густая тень. Именно туда я и предложил сразу же поехать, но Робик настоял на том, чтобы мы сначала заехали в приемную комиссию «Политеха». Хорошо, что я его послушался, и мы заскочили в институт.

Появившись в приемной комиссии, я обратился к секретарю, представился и поинтересовался, почему мне так и не прислали вызов. Секретарь очень удивился и сказал, что ему ничего не известно о моем переводе из Тбилисского университета. На мой вопрос: «А что же мне делать?», - последовал обескураживающий ответ: «Председатель комиссии сейчас в отъезде и единственное, что я могу предложить Вам это сдавать вступительные экзамены на общих основаниях». Мне вручили экзаменационный лист, в котором отмечаются результаты всех сдаваемых экзаменов, и предупредили, что первый экзамен у меня завтра по физике. Понурив голову, я с Робиком отправился на Тенистую улицу.

Положение мое представлялось безвыходным, ведь я совершенно не думал о том, что мне придется сдавать экзамены, я просто не был готов к этому. Обсудив сложившуюся ситуацию, мы с Адамяном решили, что утром я приду на экзамен, а там будь что будет.

Наступило утро. Я надел свою солдатскую форму и отправился в институт. Экзамен по физике принимал сравнительно молодой мужчина по фамилии Протопопов. Впоследствии я узнал, что зовут его Рудольф. На первых курсах он преподавал нам физику и получил прозвище «Рудик». Вытащив билет, и мельком взглянув на него, я сел на свободное место, сделав вид, что тщательно готовлюсь к ответу. На самом деле мне знаком был ответ только на один из трех вопросов, да и то с грехом пополам. В конце концов, я решился на отчаянный шаг, и изложил на листе бумаги, которую нам выдали для подготовки ответа, всю странную историю, в которой я оказался. Когда подошла моя очередь отвечать по билету, я подал этот лист преподавателю. Протопопов внимательно ознакомился с моим посланием и спросил: «Вы что же совсем ничего не знаете?» «Почти ничего, - сказал я, - могу только ответить на первый вопрос билета». Он внимательно выслушал мой лепет и произнес совершенно неожиданную для меня фразу: «Ставлю Вам четверку и смею надеяться, что к следующим экзаменам Вы успеете подготовиться. Желаю успехов». Вылетел я из аудитории буквально на крыльях и радостный помчался на нашу квартиру. Робик получил по первому экзамену тройку, но нам, как военнослужащим главное было не получить двойку, а с тройками мы попадали в институт.

Для подготовки к каждому следующему экзамену отводилось по четыре дня. За это время уже можно было хоть что-то, да успеть выучить. Математику и химию я сдал на вполне устраивавшие меня три балла, а вот на экзамене по русскому языку и литературе опять оказался в крайне сложном положении. Для написания сочинения предлагалась на выбор одна из трех тем, и я остановился на теме «Мое любимое произведение Максима Горького». Дело в том, что на выпускном экзамене в школе и на вступительном – в университете я писал сочинения на примерно такие же темы. В связи с этим написание текста как такового трудностей для меня не представляло. Совершенно иначе обстояло дело с грамматикой. Я и сейчас с ней не очень в ладу, а в то время и в тех условиях она представляла для меня большую проблему. Но, как я уже говорил тебе, Вовка, свет не без добрых людей. Строчу я свое сочинение и чувствую, что за моей спиной кто-то стоит. Оглядываюсь, а это одна из преподавательниц, из числа тех, кто ходил по рядам и контролировал нас на предмет использования нами шпаргалок. Постояла она немного и говорит: «А Вы вообще грамматику русского языка признаете?». Я просто обомлел, ну, думаю, дело мое труба. Поднимаюсь и спрашиваю: «Можно выйти покурить?». Отношение к нам, солдатам, было крайне благоприятное, и мне разрешили выйти. Курил я минут десять, а потом вернулся в аудиторию, сел на свое место и посмотрел на написанное мною сочинение. Было огромное желание порвать его и закончить на этом сдачу экзаменов. Вдруг мое внимание привлекло обилие запятых, которыми пестрил текст. Я точно помнил, что столько запятых у меня раньше не было. Сочинение у меня было уже почти закончено, я дописал его короткими, односложными предложениями и, сдав на проверку, быстро покинул аудиторию. Как мне потом рассказали другие абитуриенты, преподавательница все десять минут, что я курил, не отходила от моего стола и что-то исправляла в моем сочинении. Результаты этого экзамена, который был последним по счету, нам объявили через день. Против фамилии твоего деда красовалась вожделенная тройка, т.е. я набрал проходной балл и поступил в Одесский политехнический институт, в котором мне предстояло учиться еще долгих пять лет.

Мы с Робиком поступали на один и тот же инженерно-физический факультет, но на разные специальности. Твой дед на специальность «Производство полупроводниковых материалов», а Адамян на «Электроакустику и ультразвук». В связи с этим экзамены по одним и тем же предметам мы сдавали в разные дни. Я уже сдал химию, а Робику еще только предстояло держать экзамен по этому предмету. Честно говоря, с химией дела у него обстояли плачевно, и он попросил меня о помощи. Я набрался смелости, подошел к преподавателю, которому уже сдал этот экзамен, и объяснил сложившуюся ситуацию. «Видите ли, - сказал я, - не могли бы Вы оказать моему другу помощь при сдаче экзамена по Вашему предмету?». В первые мгновения экзаменатор просто опешил от такой наглости, но затем, выслушав мой подробный рассказ о том, как мы мечтаем поступить в Политехнический институт, пообещал сделать все, от него зависящее. Он действительно сделал буквально невозможное, потому что ответа по билету от Робика так и не последовало. Как бы там ни было, но свою тройку Адамян получил.

Вместе с Робиком сдавал экзамены еще один военнослужащий – Толик Магденко. Службу он проходил в Группе Советских войск в Германии, в артиллерийских войсках. Уже с первого взгляда он производил неизгладимое впечатление на окружающих какой-то внутренней мужественностью, за что и получил уважительное прозвище «полковник», которое сохранилось за ним на долгие годы. Родом Толик был из Одессы и жил на 2-ой станции Большого фонтана, в пяти минутах ходьбы от института. За время сдачи экзаменов я и Робик тесно сошлись с Магденко, он часто приводил нас к себе домой, где его мама - тетя Клава угощала вечно голодных абитуриентов чем-нибудь вкусненьким. Впоследствии мы трое стали близкими друзьями. К сожалению и Толика уже нет в живых, а мне его порой очень не хватает. Надеюсь, что в отдельной главе я расскажу тебе о моих друзьях и вообще о своем отношении к понятию «мужская дружба» намного подробнее. А сейчас скажу только, что мы все трое благополучно преодолели барьер вступительных экзаменов, это означало одновременно и окончание нашей службы в армии. Оставались только формальности, связанные с посещением военкомата и получением военного билета

После окончания экзаменов все принятым в институт предстояло две недели отработать на строительстве нового корпуса, в котором нам и предстояло учиться. Работа эта очень напоминала ту, которую выполняет Шурик из известной кинокомедии «Операция «Ы» и другие приключения Шурика». Извиняюсь, Вовка, но, может быть, я немного исказил название фильма, однако, сути дела это не меняет, так как трудились мы, как и Шурик, разнорабочими. Работали вновь испеченные студенты днем, а вечера оставались свободными. В это время в Одессу приехал Боря Каменский, товарищ Робика и мой еще по Тбилиси. Остановиться он должен был у знакомых своей мамы, к которым имел рекомендательное письмо. Захватив Робика и меня, он отправился в Аркадию, где по адресу Морской переулок, дом № 5 и проживали его знакомые. Мог ли я предполагать тогда, что еду на встречу своей судьбе, что именно там я познакомлюсь с девушкой Леной Носкиной, которая впоследствии станет моей женой, мамой твоего папы и, наконец, твоей бабушкой.

Встретили нас в Морском переулке очень дружелюбно, определили Борису место для проживания, а нас попросили не стесняться и посещать его в любое время. Поселился Каменский в маленьком домике на территории большой дачи, которая принадлежала родителям Лены – Борису Ефимовичу и Раисе Леонидовне, а также брату Лениной мамы – Алексею Леонидовичу. В дальнейшем с этой дачей было связано много всяческих историй, о некоторых из которых я возможно и расскажу впоследствии. Так как в выходные дни мы не работали, то проводили время на море или посещали кафе, кинотеатры, а однажды даже побывали в одном из одесских ресторанов, который находился в знаменитой гостинице «Лондонская». Если тебе, Вова, когда-нибудь доведется читать книгу К. Паустовского «Время больших ожиданий», то ты встретишь в ней практически все названия, которые упоминаются мной при рассказе о жизни в Одессе.

В одно из воскресений мы отправились на знаменитый пляж «Каролино-Бугаз», находившийся в нескольких километрах от города. Еще до революции 1917 года этот пляж принадлежал румынскому королю. Такого прекрасного песчаного пляжа с очень пологим берегом я не встречал больше нигде. Провели мы там весь день и накупались, как нам тогда казалось, на всю оставшуюся жизнь. Надо сказать, что почти во всех походах и поездках, в том числе и в ресторан, и на «Каролино-Бугаз» нашей неизменной спутницей была Лена, которая с каждым днем все больше и больше привлекала мое внимание. Почему-то уже в те дни в моей голове поселилась мысль, что она станет моей женой, а ведь тогда я был еще женат на Альбине.

Во время пребывания Каменского в Одессе, с нашей компанией произошла одна история, о которой мне хочется рассказать отдельно. Жил Борис, как я уже писал, в Аркадии. Есть такое место в Одессе и там тоже был пляж, но только очень маленький и каменистый. Это уже потом его расширили и покрыли берег песком. Был в Аркадии причал, от которого по вечерам отправлялся прогулочный теплоход «Капелла». Он совершал рейс вдоль побережья Одессы, заходя по дороге и на другие пляжи. Вот и отправились Робик, Борис и я на такую прогулку. На борту теплохода, на нижней палубе имелся буфет, а на верхней играл оркестр, и танцевали отдыхающие. Во время одного из очередных танцев произошел неприятный инцидент. Молодой человек ударил девушку, с которой до этого танцевал. Такого хамского поведения по отношению к женщине стерпеть было не возможно и Каменский, подойдя к молодому человеку, сделал ему строгое внушение. Тот оглядел злым взглядом всю нашу компанию и куда-то скрылся, а мы, как ни в чем не бывало, продолжали любоваться вечерним видом Одессы с моря, представлявшим собой великолепное зрелище. Внезапно к нам подошла группа здоровенных ребят, среди которых находился и возмутитель спокойствия во время танцев. «Эти, - спросил его один из подошедших «амбалов». Получив утвердительный ответ, «амбал» обратился к своим попутчикам с вопросом: « И что же мы с ними будем делать?». Не обращая на нас никакого внимания, как будто нас вообще не существовало, вся группа начала хладнокровно обсуждать план своих действий по отношению к нам. В конце концов, они пришли к выводу, что всю нашу компанию надо просто выбросить за борт. Единственное в чем им не удавалось придти к согласию – это где нас лучше выбросить, подальше или поближе от берега. А, надо сказать, что твой дедушка, что тогда, что сейчас, умел плавать примерно так же, как плавает топор без топорища. В этой связи мне было совершенно безразлично, на каком именно расстоянии от берега я буду, выкинут за борт. Воспользовавшись временными разногласиями в стане противника, я вырвался из плотного кольца окруживших нас соперников, и, оставив при этом клок своей новенькой рубашки в руках одного из «амбалов», стремглав кинулся на нижнюю палубу, где ранее заметил ребят с красными повязками на руке. Это были, так называемые дружинники, т.е. блюстители порядка на теплоходе и именно к ним я обратился за подмогой, рассказав о драме, которая может разыграться на верхней палубе, вверенного им судна. Один из дружинников поднялся со мной наверх и, подойдя к группе обступавших нас здоровил, начал вести с ними задушевную беседу. Оказывается, он был хорошим знакомых этих ребят и, поэтому, вся его беседа сводилась к одной фразе: «На борту теплохода должен быть порядок, вот когда причалим к берегу, можете делать с этими «защитниками женщин» все, что сочтете необходимым». После этого нас временно оставили в покое, пообещав разобраться с нами на берегу. Вечерняя морская прогулка оказалась в конец испорченной, потому, что справиться с этими крепышами, мы вряд ли бы смогли, а покидать поле предстоящей битвы бегством нам представлялось постыдным. Наконец наше путешествие закончилась и «Капелла» причалила к пирсу. Мы сошли на берег и стали ожидать дальнейшего развития событий, однако, к нашему глубокому удивлению никто и не думал к нам подходить. Мы даже попытались докричаться до наших соперников, но никакого результата этим не добились. Постояв еще немного, мы, распираемые от гордости за одержанную моральную победу, отправились по домам. Впоследствии, уже учась в институте, я рассказал эту историю одному из своих товарищей по группе – Боре Уродову. Он был коренным жителем Одессы и хорошо знал ребят, которые намеревались выбросить нашу компанию за борт. Оказывается, они работали грузчиками в Одесском порту и иногда подрабатывали на «Капелле», исполняя роль дружинников. Он даже познакомил меня и Робика с ними, и мы вместе посмеялись над той давней историей. Вот только в тот злополучный вечер, когда эта история происходила, мне, да и Робику тоже, было не до смеха.

Пока мы трудились на стройке и весело проводили время в выходные дни, работы по подготовке к сдаче в эксплуатацию нового корпуса подходили к завершению. Именно в это время меня вызвали в приемную комиссию и сообщили сногсшибательную весть о том, что вступительные экзамены я мог и не сдавать. К этому времени председатель приемной комиссии удосужился, наконец, разобраться с моими документами, которые я посылал в институт, находясь еще на военной службе. В соответствии с ними мне предлагалось сразу же учиться на втором курсе, но при этом досдать экзамены и зачеты по тем предметам, которые я в университете не проходил. Всего выходило три экзамена и четыре зачета, сдать которые необходимо было в первый год учебы. До тех пор пока я не закрою все эти «хвосты» мне не будет выплачиваться стипендия. А стипендия, надо сказать тебе, Вовка, была на инженерно-физическом факультете самая высокая в институте и составляла 45 рублей в месяц. По тем временам это были очень приличные деньги, если принять во внимание, что оклад инженера, окончившего институт, составлял тогда 110-120 рублей. Я тщательно взвесил поступившее предложение и решил отказаться от предоставляемой мне чести стать студентом такой ценой. Ведь в этом случае мне пришлось бы целый год сидеть на маминой шее, что твой дед считал совершенно не допустимым. «Я сдал все вступительные экзамены, набрал необходимый проходной балл, и имею право быть принятым на первый курс на общих основаниях», - заявил я председателю комиссии. «Право вы, конечно же, имеете, - отвечал председатель, - но для его реализации вам необходимо до первого сентября представить нам подлинник свидетельства об окончании средней школы, т.е. «аттестат зрелости». Пришлось мне срочно вылететь в Тбилиси, извлечь, с помощью тети Дзабули, из моего личного дела аттестат и доставить его в Одессу. В отведенные сроки я успел это сделать, и, казалось бы, стал на всех законных основаниях студентом первого курса инженерно физического факультета «Политеха». Но не тут то было. Как потом выяснилось, меня все-таки оформили переводом, видно для кого-то очень требовалось мое вступительное место. В результате этой хитрой и не совсем чистой проделки приемной комиссии, твой дедушка весь первый семестр не получал стипендии и сидел на иждивении твоей прабабушки Кети. Кроме того, после завершения института я получил уникальный диплом с такой записью: «Васюнин Григорий Николаевич поступил в Тбилисский государственный университет в 1959 году, и окончил Одесский политехнический институт в 1969 году». Получилось, таким образом, что для того чтобы обрести высшее образование твоему деду потребовалось целых десять лет. Конечно, какими то особо выдающимися способностями я не обладал, но не настолько же я был туп, что бы потратить десять лет на то, на что всем нормальным людям достаточно и пяти.

Впрочем, как бы то ни было, я добился своей цели и мог вместе с остальными студентами первого курса отправляться в один из совхозов, расположенных под Одессой, на сбор урожая помидоров. В те времена существовала такая практика, когда студентов с первого по четвертый курс на месяц или более посылали в совхозы или колхозы для оказания помощи сельским труженикам в уборке урожая помидоров, картофеля, винограда или другой сельскохозяйственной продукции. Попрощавшись с Леной и экипировавшись соответствующим образом, т.е. переодевшись в военную форму, но уже без погон, я отправился на трудовой фронт.

Центральная усадьба совхоза, на полях которого нам предстояло трудиться, располагалась вблизи населенного пункта, что примерно в тридцати километрах юго-западнее Одессы, вблизи границы с Молдавией. Но нас повезли еще дальше, уже непосредственно на полевой стан, где мы должны были жить и работать. Поместили наш студенческий отряд в огромном сарае, разделенном на две половины – мужскую и женскую. Вдоль стен сарая были возведены досчатые нары, на которых нам предстояло отдыхать после трудов праведных. Для этого нам выдали матрацы, одеяла, подушки и прочие спальные принадлежности, после чего мы начали благоустраивать свое жилище. В результате сверх усилий наших девушек сарай приобрел хоть и спартанский, но вполне презентабельный вид. Особого комфорта, конечно, не было, но жить было можно, главное, что имелась крыша над головой, спасавшая нас в дождливую погоду, которая в это время года не была редкостью для данных мест. На наше счастье во времена, описываемые в данном произведении, уже существовали радиоприемники и магнитофоны, которые работали не от сети (в одиннадцать часов свет нам отключали), а от батареек. Благодаря наличию у многих такой аппаратуры, наш дружный коллектив имел возможность постоянно слушать музыку и оставаться в курсе событий, происходивших в мире.

С раннего утра и до позднего вечера мы трудились в поле, куда нам и привозили обед. Кормили нас, надо сказать честно, очень не плохо, но вот культурная жизнь оставляла желать лучшего, поскольку ни кино, ни, тем более, театра в том месте, где мы работали, не было. Правда, на центральной усадьбе совхоза имелся кинотеатр, но для нас он был не доступен по причине отсутствия транспорта, да и времени на его посещение просто не хватало. В связи с этим в свободное время, т.е. по выходным и дождливым дням, мы развлекались, как умели. Очень часто собирались у костра и пели песни разных лет и разных композиторов, но чаще всего исполняли песни Булата Окуджавы, которые очень любил, хорошо знал и весьма не плохо исполнял Толик Магденко, а мы ему дружно подпевали. Я и сейчас очень люблю песни Окуджавы, и каждый раз, когда слушаю их, вспоминаю Толика и жалею о том, что его уже никогда не будет рядом.

Однако, по правде говоря, первые дни работы нам было не до вечерних посиделок. Ведь дневная норма выработки на одного человека составляла двести килограммов помидор, которые нужно было собирать в специальные ящика, по десять кило в каждом. И собирать надо было не подряд все помидоры, а только плоды, достигшие требуемой степени зрелости. Работали мы, как правило, под лучами палящего солнца, к концу дня еле ноги волочили от усталости, а норму начали выполнять только через неделю, да и то не все. Зато кушать помидоры, мы могли в любое время и в любом количестве, так что к концу уборочного сезона каждому из нас казалось, что наелся он этих томатов на всю оставшуюся жизнь. Но, так только казалось, а на следующий год все повторялось опять. Почему-то все четыре года наш факультет посылали в один и тот же совхоз и только на уборку помидор, хотя в этом хозяйстве имелись и другие виды сельхозпродукции.

За время поездок в совхоз у нас появилась хорошая традиция, устраивать всем отрядом чествование тех ребят, у которых дни рождения приходились на время битв за урожай помидоров. Конечно же, такие праздники не могли проводиться без заздравных тостов, «а тост без вина, все равно, что брачная ночь без невесты», как говорится в еще одной любимой твоим дедушкой комедии – «Кавказская пленница». Вино в местах нашего обитания водилось в неограниченном количестве, поэтому достать его не составляло особого труда. Для этого достаточно было, принести какому либо жителю близлежащей деревни, в большинстве своем это были молдаване, ведро отборных помидоров. Вино нам отпускали самодельное, приготовлявшееся из местных сортов винограда, чаще всего «Лидия», и, на первый взгляд не очень крепкое. Все зависело от того, в каком количестве употреблять это вино. Вот однажды твой дедушка нарушил положенную ему норму, и с ним приключилась забавная история.

Как-то раз отмечали мы день рождения старосты группы, в которой учился Толик. После обильного застолья и традиционного песнопения, мне взбрело в голову желание совершить прогулку по окрестным местам. Выпито мною видно было не мало, потому что при виде в одном дворе скучающего на привязи пса мне пришла в голову мысль: «А не почитать ли этому, одному из представителей братьев наших меньших, стихи». Я, не долго думая, уселся рядом с собачьей будкой и стал читать стихи Сергея Есенина, которые тогда еще хорошо помнил. Видимо псу мое чтение понравилось, потому что он сидел смирно и не предпринимал никаких попыток воздействовать на меня, даже позволил несколько раз погладить его по голове. Примерно через полчаса я покинул своего благодарного слушателя и отправился спать в наш сарай. Когда на следующий день ребята показали мне того, кому я читал стихи, то меня охватил тихий ужас. Оказывается, моим ночным слушателем был огромный и очень злой цепной кобель, которому не стоило большого труда просто взять и откусить мне руку. Но сила настоящей поэзии в том-то, по-видимому, и состоит, что она может покорять сердца не только людей, но и животных.

Как я уже ранее рассказывал, ездили мы в один и тот же совхоз четыре года подряд и селили нас каждый раз в одном и том же месте за исключением последней поездки. Мы уже учились на четвертом курсе, когда именно нашу группу «Полупроводниковых материалов» разместили не в привычном, и ставшем уже до какой то степени родным, сарае, а отправили в другое место. Это был остров, расположенный посередине речки, название которой я, к сожалению, забыл, помню только, что впадала она в большую реку Днестр. Жили мы в палатках, еду готовили сами, а продукты надо было доставлять с того места, где находились основные силы нашего студенческого отряда. Твоего дедушку, который к тому времени был старостой группы, выбрали завхозом, т.е. тем самым лицом, которое и должно было отвечать за обеспечение нашей кухни всем необходимым. В помощь мне был придан один из совхозных рабочих по имени Михай. Наши ребята прозвали его водителем кобылы, потому что он отвечал за перевозку продовольствия и имел в своем распоряжении телегу с кобылой Мохнаткой. Не знаю точно, почему ее так назвали, но, скорее всего, за то, что все ее четыре ноги были покрыты довольно длинной шерстью. Из-за того, что нас поселили на острове, я мог видеться с Толиком только два-три раза в неделю, в те дни, когда я и дядя Михай отправлялись за получением мяса, молока, хлеба и других скоропортящихся продуктов. Происходило это примерно так. Накануне вечером мы приезжали на основное место базирования нашего отряда. Дядя Михай отправлялся спать домой, а я ночевал с ребятами и именно тогда встречался с Магденко. Раненько утром, часов эдак в полшестого, Михай заезжал за мной, предварительно приняв пару стаканчиков вина. Мы отправлялись на молочную ферму, где я получал по накладной два бидона молока, по тридцать два литра в каждом. После этого мы заезжали к дяде Михаю домой и завтракали. Во время завтрака он выпивал еще пару стаканов вина, а я составлял, иногда, ему компанию. Позавтракав, мы отправлялись на морозильник и получали мясо, после чего Михай направлял свою кобылу к местной чайной, а проще говоря, забегаловке, где опять выпивал, но уже не вина, а пару стаканчиков водочки. Следующим пунктом нашего маршрута была пекарня, на которой нам выдавали свежеиспеченный хлеб (черный и белый), из такого расчета, чтобы его хватило на два-три дня. Теперь можно было отправляться и на остров, но не все так просто. К этому времени дядя Михай доходил до такой степени опьянения, что управлять Мохнаткой, был не в состоянии. Вместо него приходилось это делать мне. Впрочем, особого труда это не представляло, ибо кобыла настолько хорошо знала обратную дорогу, что вполне могла управиться с доставкой груза и без нашего участия, в чем мне пришлось однажды убедиться на своем горьком опыте. Один раз я настолько увлекся составлением компании дяде Михаю в части употребления горячительных напитков, что вместе с ним уснул в телеге. Можешь представить себе удивление наших ребят, когда они узрели нашу лошаденку, везущую продовольствие в гордом одиночестве. Только когда она подъехала совсем близко, встречающие увидели в телеге своего завхоза и дядю Михая, которые спали непробудным сном. Происшедшее послужило для меня хорошим уроком на будущее, и я вообще отказался от составления компании дяде Михаю в его трудной борьбе по уничтожению алкогольных напитков местного разлива.

Наша повседневная островная жизнь была менее насыщенной разного рода событиями, чем жизнь на берегу, где базировался основной отряд. Особенно это касалось вопросов проведения досуга. Конечно, и музыку мы слушали и песни пели, да и традицию по празднованию дней рождений поддерживали. Но, для последнего, как известно необходимо иметь хоть немного вина, а с этим продуктом на острове дело обстояло плохо. Хорошо еще, что за то время пока мы там жили, поводов для поднятия заздравных тостов было не много. Группа у нас была не большая, и отмечали мы дни рождения только дважды, но и здесь не обошлось без неожиданностей. Один раз вина нам все-таки не хватило и пришлось командировать пару ребят в расположенный неподалеку сельский магазинчик, добираться до которого надо было на лодке. Наши посланцы вернулись через полчаса и сообщили, что ничего кроме коньячного напитка «Фокушор» в сельском «супермаркете» не оказалось. Поскольку напиток этот имел достаточно большую крепость (около сорока градусов), то они купили только одну бутылку. К сожалению и из этой бутылки нам не удалось попробовать ни капли, поскольку после ее открытия нам в нос ударил резкий запах керосина. Да, да, Вовка, в те времена такие вещи случались сплошь и рядом. Сметану разбавляли кефиром, молоко – водой, а вместо коньячного напитка могли подсунуть и керосин. Такие были времена. На этом эпизоде я заканчиваю свой рассказ о прелестях совхозной жизни и перехожу к описанию того, что было нашим основным занятием в институте – учебе.

Для меня, имеющего двухлетний опыт учебы в Тбилисском университете, занятия в «Политехе» особого труда не представляли. Я хорошо понимал ценность конспектирования лекций, конспекты очень помогали при сдаче экзаменов, и поэтому старался не пропускать ни одного серьезного занятия, тщательно записывая все, что произносили с кафедры наши преподаватели. К «несерьезным» предметам я относил «Историю КПСС», «Марксистско-ленинскую философию» и «Научный коммунизм». Для подготовки к ним вполне достаточно было иметь соответствующие учебники. Часть предметов, проходимых на первом курсе, была мне знакома по университету, особенно такие серьезные предметы, как высшая математика, общая физика и химия. Благодаря этому зимняя сессия для меня завершилась вполне благополучно, если не считать тройки по химии, впрочем, с химией у меня всегда возникали трудности. По результатам сессии я завоевал право на получение стипендии, начиная со второго семестра. Теперь мама могла присылать мне только пятнадцать рублей, которые шли на оплату частного жилья. Хотя мы с Робиком были иногородними и могли претендовать на место в студенческом общежитии, но с этим делом была большая напряженка, и места в общежитии предоставляли только студентам из малообеспеченных семей. Ни я, ни Робик к числу таковых не относились. В качестве примера того, кто считался малообеспеченным, можно привести нашего однокурсника – Толю Шапоренко. Он был единственным сыном у матери, которая жила в колхозе и получала пенсию аж в шестнадцать рублей. Понятно, что никакой материальной помощи сыну она оказать не могла.

Жили мы с Робиком в частном, каменном доме с мезонином. Хозяйку этого, скорее не дома, по меркам тогдашних жителей Аркадии, а небольшого дворца, звали Клавдия Петровна. Она выделила нам одну комнату на первом этаже и брала за проживание пятнадцать рублей с каждого. Получить такое хорошее жилье нам помогла Раиса Леонидовна – мама Лены. Ведь дом, где мы поселились, стоял прямо напротив дачи, на которой, как я уже рассказывал, твой дедушка познакомился с твоей бабушкой. Раиса Леонидовна хорошо знала Клавдию Петровну, как соседку, и рекомендовала нас ей с самой лучшей стороны.

Вот тут, пожалуй, и наступило время, когда надо познакомить тебя, Вовка, с ближайшими родственниками со стороны твоей бабушки Лены. Твоего прапрадедушку звали Леонид Ефимович Носкин, а его жену, т.е. твою прапрабабушку – Зинаида Самуиловна Волкова. У них было двое детей – Раиса и Алексей. Жили они дружной семьей в Одессе на улице им. Франца Меринга, дом № 10. Теперь этой улице вернули старое, дореволюционное название – Нежинская. Когда на нашу страну напали фашисты и пытались овладеть Одессой, почти все семейство Носкиных, за исключением старшего сына Алексея, было эвакуировано в г. Душанбе Таджикской республики. Алексей Леонидович в это время был уже военным врачом и лечил в госпиталях раненых. Именно в Душанбе, в 1944 году у Раисы Леонидовны родилась дочь Лена, будущая твоя бабушка. После освобождения Одессы все семейство вернулось домой, в свою квартиру, но та уже стала к тому времени коммунальной, т.е. проживали в ней не одна, а три разных семьи. Соседи оказались людьми хорошими, так что жили дружно без скандалов. В Одессе Раиса Леонидовна вышла замуж за Бориса Ефимовича Тейтельмана и у них родилась дочь Людмила. Эта та самая тетя Мила, которая сейчас живет в Германии. Она приезжала недавно к нам в гости, но не думаю, чтобы ты это запомнил. Кроме сводной сестры Людмилы у твоей бабушки есть два двоюродных брата, Саша и Валя, которые являются сыновьями брата Раисы Леонидовны – Алексея Леонидовича. Живут они в данное время в городе Санкт-Петербурге, а работают и там, и в Москве. Твой папа очень хорошо их знает. К сожалению ни прапрадедушки Лени, ни прапрабабушки Зины, ни прабабушки Раи уже нет в живых, Они ушли в мир иной, когда тебя еще на свете не было. Вот теперь, Вовка, тебе будет более понятна твоя родословная с отцовской стороны. Ну, а родословную со стороны своей мамы, я думаю, ты узнаешь от нее самой.

Возвращаюсь опять к институтским временам. Учеба учебой, но быть студентом это не означает только «учиться, учиться и еще раз учиться», ведь жизнь продолжается во всей своей полноте. Продолжились и наши встречи с Леной, прерванные на какой-то период моей поездкой в совхоз. Еще до начала занятий в институте мы часто проводили время вдвоем. Днем купались в море и загорали на пляже в Аркадии, а по вечерам любили сидеть на крутом, обрывистом берегу, любоваться вечерним видом на море и слушать песни, доносившиеся с проходящих мимо Аркадии прогулочных теплоходов, в том числе и со злополучной «Капеллы». Имелась у нас заветная скамейка, скрытая от посторонних взглядов густыми зарослями. На ней мы чаще всего и засиживались, много разговаривали, немного целовались, или наоборот, сейчас уже и не вспомню. Однако, с началом моих занятий в «Политехе» времени для совместного провождения досуга у нас стало гораздо меньше. И я был очень занят, да и у Лены свободного времени было не больше чем у меня. Ведь именно в этом году она окончила Одесское музыкальное училище по классу скрипки и поступила на первый курс консерватории. Училась твоя бабушка на заочном отделении и работала педагогом в музыкальной школе города Овидиополя, который находился от Одессы на расстоянии более тридцати километров. Только на поездку туда и обратно у нее уходило не менее полутора часов. Конечно, по московским меркам тридцать километров это не такое уж большое расстояние, но ведь не в комфортабельном метро ездила Лена на работу, а в трясучем, переполненном людьми автобусе. Помимо работы еще надо было заниматься по вечерам в консерватории и не только игрой на скрипке, но и изучением массы других учебных дисциплин, а потом сдавать по ним экзамены. В общем, времени для встреч у нас оставалось очень мало, но мы все-таки находили его, а в совсем крайних случаях оставалась возможность поговорить по телефону. В совершенно безвыходных положениях я даже посылал записки твоей бабушке. Возможно, что некоторые из них сохранились у нее до сей поры.

Вот в таком бешеном ритме завершился мой первый учебный год в Одессе. Еще в начале второго семестра твоего дедушку избрали старостой нашей учебной группы, и оставался я старостой до самого окончания института. В апреле 1965 года меня приняли в члены партии, ведь до этого я был только кандидатом. В институте, конечно, никто, кроме Робика, не знал о моей женитьбе, как, впрочем, не знала об этом и Лена. А ведь при рассмотрении вопроса о моем приеме в партию меня могли спросить о семейном положении. Именно по этому я и решил посоветоваться с секретарем партийной организации нашего факультета. Твоему дедушке опять повезло на хорошего человека. Секретарь наш был бывшим летчиком, прошедшим всю Великую отечественную войну. Он очень внимательно выслушал всю историю с моей женитьбой на Альбине, включая и то, как обстояли наши дела в настоящее время. «Вот, что, сынок, - ласково сказал он мне, - давай поступим с тобой следующим образом. То, что ты все рассказал мне, очень хорошо. Если этот вопрос не всплывет при приеме, то сам его не поднимай, ну, а если уж кто-нибудь спросит, отвечай так, как ты рассказывал мне, а все остальное я возьму на себя».

Во время партийного собрания, а потом и при рассмотрении моего дела в райкоме партии, вопросов о семейном положении твоего дедушки не последовало, и все завершилось для меня благополучно.

Лена, как и я, успешно закончила обучение на первом курсе консерватории, и мы решали вопрос, как будем проводить летние каникулы. Тут нам в голову и пришла несколько авантюрная мысль о совместной поездке в прекрасный город Ленинград, который сейчас переименован в Санкт-Петербург. Вряд ли родители Лены одобрили бы такую поездку, поэтому Лена не сказала им о том, что ее сопровождающим буду я. Мы купили билеты в одно купе, но я до отхода поезда сидел в другом вагоне, и только когда перрон вокзала скрылся из глаз, присоединился к Лене. Твоя бабушка очень переволновалась, пока меня не было. Мы с ней заранее договорились, что я оставлю в купе знак, о том, что нахожусь в поезде. Таким знаком должен был служить спичечный коробок, который я оставил на полке, где было место Лены. Видимо кто-то умыкнул этот коробок, и Лена очень беспокоилась о том, что я, по какой-то причине, опоздал на поезд. Но, к нашему обоюдному удовольствию, все завершилось благополучно, и мы отправились в свое первое совместное путешествие.

Добирались мы до Ленинграда около двух суток. По приезде сразу же попытались устроиться в гостинице, но это оказалось безнадежным делом. Нам посоветовали найти частное жилье, что оказалось гораздо проще. Швейцар в гостинице дал нам адрес, и мы отправились на улицу имени Черняховского, где хозяин квартиры предложил нам для проживания маленькую комнатку. Плата за такое скромное жилище тоже оказалась весьма скромной, и, поскольку для нас достаточно было иметь крышу над головой, то мы там и поселились. Покидали я и Лена свое не очень-то уютное пристанище раненько утром, а возвращались поздно вечером. Весь день мы проводили на ногах, стараясь осмотреть все достопамятные места города. Отдыхали мы только в то время, когда заходили куда-нибудь покушать. В первую очередь мы посетили Эрмитаж, затем Русский музей и другие достопримечательности. Побывали мы и в знаменитом Мариинском театре, где слушали оперу «Риголетто» и смотрели балет «Отелло», с известным тогда танцовщиком В. Чабукиани в главной роли. Любовались мы красотой белых ночей, разводными мостами через красавицу Неву, знаменитой на весь мир решеткой Летнего сада и другими творениями искуснейших мастеров, создававших этот город по велению Петра Великого. Впрочем, я не писатель и не в силах передать своими словами красоту того, что нам пришлось видеть. Лучше чем об этом написал Александр Сергеевич Пушкин, никто уже не напишет:


«Люблю тебя, Петра творенье,

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы державное теченье,

Береговой ее гранит,

Твоих оград узор чугунный,

Твоих задумчивых ночей

Прозрачный сумрак, блеск безлунный,

Когда я в комнате моей

Пишу, читаю без лампады,

И ясны спящие громады

Пустынных улиц, и светла

Адмиралтейская игла,

И не пуская тьму ночную

На золотые небеса,

Одна заря сменить другую

Спешит, дав ночи полчаса».


Это, Вовка, строки из «Медного всадника», по-моему, именно они лучше всего передают красоту города на Неве.

Возвращаясь после наших блужданий по Ленинграду, я и Лена просто валились с ног от усталости. Эта поездка запомнилась твоей бабушке на всю жизнь, ведь до нее она дальше Киева, куда ездила с оркестром, в котором играла первой скрипкой, никуда из Одессы не выезжала. К моему глубокому сожалению больше мы с Леной в Ленинград не съездили ни разу, хотя мне приходилось потом неоднократно посещать этот город по делам службы, да и в санатории я там был один раз. Даже с твоим папой, когда ему было десять лет, мы ездили в этот красивейший город.

Жизнь, к моему глубокому сожалению, устроена так, что, рано или поздно, всему хорошему приходит конец. Подошло к своему завершению и наше замечательное путешествие. Пробыли мы в Ленинграде около десяти незабываемых дней, а затем, с грустью, покинули его, но уже не по железной дороге, а на самолетах. Лена полетела домой в Одессу, а я полетел в Тбилиси, где меня с нетерпением ожидала мама. Твоя прабабушка Кети к этому времени уже вышла на пенсию, навсегда распрощалась с Усть-Нерой, и проживала в своей квартире, в уже известном тебе Собачьем переулке.

Пробыв неделю в Тбилиси, я и мама поехали в город Батуми, вблизи которого, в поселке Цихисдзири, у маминой школьной подруги тети Нателы была небольшая дача. Вот на этой даче мы и провели остаток моих летних каникул. Расположена она была возле самого моря, что позволяло загорать и купаться с утра до вечера. Собственно говоря, я так и делал, когда позволяла погода. Маме же моей длительное пребывание на солнце было противопоказано из-за гипертонии, и поэтому они с тетей Нателой большую часть времени проводили на даче, при которой имелся небольшой сад. В тени деревьев этого сада можно было скрыться от испепеляющих лучей солнца. Должен поведать тебе, внучек, что под влиянием твоей бабушки Лены я стал слушать симфоническую музыку, к которой до этого относился весьма равнодушно. У тети Нателы был очень не плохой набор пластинок с такого рода музыкой и вечерами или в дождливую погоду, характерную для окрестностей Батуми, я усаживался за проигрыватель и слушал, слушал, слушал. В то время на меня особое впечатление произвели такие произведения, как «Франческа да Римини» композитора П.И. Чайковского, «Гарольд в Италии» - Г. Берлиоза, «Концерт для скрипки с оркестром» - Ф. Мендельсона. Кстати, именно его очень хорошо исполняла твоя бабушка при поступлении в музыкальное училище. А еще я писал Лене письма и получал в ответ длинные послания, чтение которых доставляло истинную радость. Ее письма я, к сожалению, не сохранил, а вот мои твоя бабушка хранит до сих пор. Но, подходили к завершению летние каникулы. Близилось начало учебного года, и надо было возвращаться в Одессу.

Летел я с радостью, поскольку впереди меня ожидала скорая встреча с Леной. Вместе со мной возвращался в Одессу и Робик, который тоже навещал своих родителей. Наш полет должен был проходить с промежуточной посадкой в городе Симферополе, расположенном, как тебе должно быть известно, в центре Крымского полуострова. Вот именно при посадке на Симферопольский аэродром с нашим самолетом произошла авария, которая, к счастью, не переросла в катастрофу. Самолет уже приземлился и делал пробег по посадочной полосе, когда у него заклинило правое шасси, и он начал буквально вращаться на этой самой полосе. Шасси загорелось, иллюминаторы заволокли густые клубы дыма, а среди пассажиров началась паника, которая, правда, продолжалась не долго, до окончательной остановки самолета. Как потом нам сказали пилоты, хорошо, что шасси заклинило в момент, когда самолет находился уже по середине своего пробега, и скорость движения была намного меньше, чем в момент касания земли. В противном случае катастрофа с человеческими жертвами оказалась бы неизбежной. Итак, во второй раз твоему деду крупно повезло при совершении воздушного перелета. Часть пассажиров от продолжения путешествия по воздуху отказалась, но Робик и я, дождавшись пока уберут с полосы наш аварийный лайнер и подадут ему замену, продолжили свой полет. По прошествии всего сорока пяти минут мы уже приземлялись в Одесском аэропорту.