Geum.ru

Посвящается Васюнину Владимиру Николаевичу

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   14
Глава 2.2. Армейские будни.


«Люди забыли эту истину, - сказал Лис, -

но ты не забывай: ты всегда в ответе за

всех, кого приручил».

(Антуан де Сент–Экзюпери. «Маленький принц»)


От сопровождавших нас офицеров и сержантов мы узнали, что направляемся служить в Белорусский военный округ. О самой Белоруссии представление у большинства из нас были самые скромные. Знали мы, что растет там, в основном, картошка, имеется много берез, дающих по весне очень вкусный березовый сок, и еще знали, что где-то там расположена великолепная Беловежская пуща, в которой обитают редкие животные – зубробизоны. Знал бы я тогда, что именно возле Беловежской пущи мне придется прослужить более полугода. А пока что нас привезли в город Барановичи, где и должно было произойти распределение прибывшего молодого пополнения по конкретным частям. Меня и еще четырнадцать ребят из Грузии определили служить в войсковую часть 11793, которая дислоцировалась в шестидесяти километрах от города Брест и всего в нескольких километрах от знаменитой Беловежской пущи. Название деревни, поблизости от которой располагались наши казармы, я уже и не помню. По прибытии в часть мы узнали, что будем проходить службу в строительном батальоне, который совсем недавно сформировался на базе артиллерийского дивизиона. Дело в том, Вовка, что именно в это время в нашей стране проводилось крупное сокращение Вооруженных сил, и под это сокращение попал этот дивизион. Командованием округа было решено уволить тех солдат, которые отслужили положенные три года, тогда именно столько служили в сухопутных войсках, и, пополнив дивизион призывниками, сформировать строительный батальон. Поскольку строительные войска не учитывались при определении общей численности Вооруженных сил, ведь никаким вооружением они не обладали, то формально можно было считать, что сокращение произошло. Я рассказал об этом для того, чтобы ты понимал необычность нашего стройбата. Офицеры у нас все были кадровыми военнослужащими, две трети солдат и сержантов прошли суровую школу действительной военной службы, а потому и порядок в нашем батальоне поддерживался соответствующий.

Прежде чем распределить пополнение по ротам, с нами провели месячный курс молодого бойца, в течение которого мы проходили строевую подготовку и все то, что положено проходить в таких случаях в настоящей армии. В последующие годы существования нашего батальона такого курса уже не проводилось, но нашему пополнению не повезло, и мы в полной мере испытали на себе все «прелести» начальной военной подготовки. Были у нас и подъемы по тревоге, и полевые занятия и изучения правил обращения с личным оружием, которое пока еще оставалось в батальоне, но уже не было пригодно для проведения боевых стрельб. На одном из занятий по тактической подготовке со мной произошел достаточно поучительный случай, о котором я и хочу тебе рассказать.

Проводил с нами занятия старшина сверхсрочной службы, который успел послужить с теми, кто воевал во время Великой отечественной войны, т.е. с настоящими фронтовиками. Был он, по своему характеру человек хороший, но образование имел ниже среднего, закончил в свое время только пять классов сельской школы. А твой дед пришел служить, имея за своими плечами, как никак, два курса университета, вот и захотелось ему немного подшутить над командиром, чего в армии не рекомендуется делать ни при каких обстоятельствах. В один из зимних дней вывел нас старшина в поле, а, точнее говоря, на стадион, где мы должны были учиться переползанию по-пластунски. После объяснения цели и задачи занятия, старшина спросил: «У кого-нибудь есть вопросы?». Вот тут твой дедушка и решил отличиться, задав вполне невинный, на первый взгляд, вопрос: «Товарищ старшина, а как это делается практически, ведь мы никогда раньше не видели, может, покажете?». «Показать, конечно, можно", немного подумав, ответил старшина. После этого последовала команда: "Рядовой Васюнин выйти из строя". Я бодро вышел, а он и говорит: «Видите противоположные ворота? Вот и ползите туда и обратно». Делать нечего. Пришлось мне проползти через все поле от одних ворот до других дважды. Наш старшина спрашивает: «У кого еще есть вопросы?» и, слыша в ответ гробовое молчание, дает команду на начало занятий. Пришлось твоему дедушке еще раз пропахать футбольное поле, слегка присыпанное мокрым и липким снегом, под которым, в некоторых местах, проглядывала земля. Смотрелись мы после этого ползания не лучшим образом, а ведь к обеду всем нужно было быть чистыми. В общем, запомнился мне этот урок на всю жизнь. Но этим дело не кончилось, затаил на меня старшина обиду и, после принятия нами присяги, при очередном распределении в роте нарядов на хозяйственные работы, поставил меня на чистку туалета. Дело было в конце декабря, уже несколько дней стоял легкий морозец, а посему пришлось твоему деду брать в руки лом и скалывать лед, которого в туалете было в изобилии. Осколки льда летели во все стороны, попадали мне за шиворот, а, иногда, и в лицо, вызывая, как сказал бы один из современных юмористов, «непередаваемые ощущения». После этой экзекуции всякое желание подшучивать над нашим старшиной не возникало у меня до окончания службы. Вообще-то, Вовка, на чистку туалетов, как правило, направляют тех, кто в чем-либо провинился и получил за это наряд вне очереди. На мое несчастье в этот день таковых не было, вот и пришлось мне заниматься этой грязной работой. Впрочем, в армии специальных уборщиков не бывает, все, что необходимо солдаты делают сами, и полы в казарме драят, и в столовой дежурят, и посуду, после того как весь батальон поест, моют.

Подошел к концу период прохождения нами курса молодого бойца и, в первых числах декабря всех нас привели к присяге, т.е. мы стали полноправными военнослужащими, со всеми вытекающими из этого обязанностями. Теперь с нас можно было спрашивать в полной мере и подвергать дисциплинарным взыскания, вплоть до отправки на гауптвахту. «Святым» твой дедушка никогда не был, нарядов вне очереди нахватал за время службы порядочно, но сидеть на гауптвахте ему не доводилось. Поэтому в этой части армейской службы опыта у меня нет, посоветовать тебе по данному вопросу мне нечего, да, думаю, тебе это и не понадобится.

После принятия присяги нас распределили по ротам. Я, вместе с земляками, попал в первую роту, которой командовал капитан Лохмотов. Командир он был строгий, но справедливый, единственным его недостатком было то, что он терялся при появлении высокого начальства и, когда предоставлялась возможность, старался избегать его, подставляя вместо себя своего заместителя. Отличала его и еще одна характерная особенность, но это уже касалось его внешних данных. Голова у него была круглая и лысая, очень походившая, на бильярдный шар, что никак не соответствовало его фамилии. Наши ребята, не будучи по натуре людьми злобными, не могли удержаться от того, чтобы не дарить ему при увольнении в запас очередной расчески. За время службы скопилось у нашего капитана этих расчесок великое множество, и были они самых различных размеров и фасонов. Спустя десять лет, я неожиданно встретился со своим бывшим ротным на станции Болшево. Мы оба очень обрадовались этой нежданной встрече, поговорили о том, кто как живет и что делает. Я в это время был уже офицером и проходил службу в городе Щелково, а он дослужился до майора, уволился в запас и устраивался на работу в Москве. Конечно же, я не мог не вспомнить о шутливых подарках наших ребят и спросил его об этом. «Выкинул я их, в конце концов, не мог же я возить мешок расчесок по всей стране» - ответил мне мой бывший командир. Больше мы с ним не встречались.

Раз уж я начал рассказывать о своих начальниках, то не могу, не вспомнить нашего комбата – подполковника Ильина. Очень суровый был командир, но отходчивый. Последних два года армейской службы я подвизался в штабе батальона, где исполнял обязанности помощника заместителя командира части по тылу. Именно в это время мне часто приходилось вступать в споры с Ильиным, которые доводили его до белого каления. Несмотря на это, когда мне потребовалась его помощь он, на свой страх и риск, совершил поступок, за который мог получить строгое взыскание. Благодаря этому поступку вся моя дальнейшая жизнь пошла по другому, но об этом я еще расскажу.

Начальником штаба батальона у нас был майор Горохов. Есть такое крылатое выражение «военная косточка», так это именно про него. Человек с отличной выправкой, всегда одетый с иголочки, с начищенными до блеска сапогами и с белоснежным подворотничком, он был примером того, как должен выглядеть настоящий офицер. Многие из нас старались подражать ему в этом, когда имелась такая возможность.

Отдельно хочу сказать о человеке, который почти два года был моим непосредственным начальником. Речь идет о майоре Оглуздине, зам. командира части по тылу. По натуре это был человек сугубо штатский, но в своем деле, как говорится, «собаку съел». Всеми ведомыми и неведомыми путями он добывал для нашей части продовольствие, постельные принадлежности, горюче-смазочные материалы и еще много того, без чего не возможно нормальное функционирование любой войсковой части. Именно благодаря его усилиям питались солдаты нашего стройбата лучше остальных, ведь наш зам. по тылу понимал, работать его личному составу приходилось в трудных условиях, а с голодного строителя, какой спрос. После нескольких месяцев общения со мной майор Оглуздин понял, что на меня можно положиться и стал доверять мне решение важных хозяйственных вопросов, посылая твоего деда в командировки, то в соседние части, а то и в штаб округа. Но все это было позже, а в начале 1962 года я был обыкновенным рядовым первой роты войсковой части 11793, или военным строителем, как нас начали к тому времени называть.

Среди новобранцев первой роты проходил службу Виктор Агаев, призванный тоже из Тбилиси. До армии он работал сантехником, имел по этой специальности шестой разряд и, кроме того, в совершенстве владел специальностью сварщика. Работать он мог как с газосварочным, так и с электросварочным оборудованием. Именно ему командир роты и поручил сформировать и обучить бригаду сантехников, в которую был зачислен и я. Уже через месяц интенсивной учебы мы могли самостоятельно проводить монтаж сантехнического оборудования и приступили к работе. Поскольку дело было еще зимой, то работать приходилось в довольно сложных условиях, но, когда приехала комиссия принимать в эксплуатацию построенный нашим батальоном объект, то по части сантехники не было сделано ни одного замечания. Конечно же, основная заслуга в столь качественном монтаже оборудования принадлежала Виктору, но и мы, его подчиненные, лицом в грязь не ударили. Таким образом, твой дедушка овладел еще одной специальностью, которая очень пригодилась ему в повседневной после армейской жизни.

У тебя, Вовчик, может возникнуть закономерный вопрос, а на каких же объектах приходилось трудиться твоему деду? Теперь на него можно дать ответ. В Белоруссии, а затем и в Тюменской области мы сооружали площадки для стратегических ракет подземного базирования. В те времена это было очень важно для укрепления ядерной безопасности нашей Родины и составляло военную и государственную тайну. Именно поэтому вся наша переписка с родными и близкими подвергалась военной цензуре, т.е. регулярно просматривалась на предмет не разглашения того, чем именно мы занимаемся. Из-за таких проверок твой дедушка чуть не попал в очень нехорошую историю, из которой вытянули его, упоминавшийся выше Робик Адамян со своим, т.е. Робика, начальником. Но, об этом рассказ еще впереди. А пока что нашему батальону предстояло распрощаться с Белоруссией и отправляться к новому месту дислокации, которое, до поры до времени, сохранялось от нас в тайне.

В середине апреля 1962 года поступила команда готовиться к передислокации. Нам предстояло погрузить в эшелон все имущество батальона и закрепленную за ним технику. Во время погрузки мы обратили внимание на то, что на специальные платформы грузится не очень-то известное нам имущество. Как сказали потом старослужащие солдаты, это было ни что иное, как разборные казармы. Из этого нетрудно было сделать вывод, что направляемся мы в малонаселенные места, и возводить жилье для себя нам придется самим. Прошло несколько дней, все было готово к отправке, и мы покатили на восток. Прощай гостеприимная Белоруссия, прощай край берез с их вкуснейшим березовым соком, добрым и отзывчивым народом и с отвратительны «чимергесом». Так назывался местный самогон, который гнали из буряка, т.е. свеклы, и который, в глубокой тайне от начальства, нам удавалось иногда доставать у местного населения. Конечно, в армии употреблять алкоголь солдатом категорически запрещено, но, как говорил герой одного из моих любимых фильмов «Гараж»: «все мы люди, все человеки». Поэтому и позволяли мои сослуживцы, да и я вместе с ними, иногда нарушить дисциплину. Главное было за время увольнения не только выпить, но и успеть протрезветь.

Со спиртным в нашей части часто происходили разные смешные истории. Родители некоторых ребят ко дню их рождения пытались что-нибудь прислать в посылке, в том числе и алкоголь. Самый распространенный способ скрыть это была обыкновенная грелка, но начальство очень хорошо знало про такой способ доставки алкоголя, и сразу же изымала его, ведь посылки наши тоже проверялись. Однажды мы столкнулись с совершенно неожиданным способом пересылки спиртного. Один из наших сослуживцев получил из Грузии посылку с мандаринами. Так вот, когда мы стали пробовать эти мандарины, то оказалось, что их невозможно кушать, до того они были горькими, да и запах от них шел вовсе не мандариновый, более того после пробы такого мандарина начинал ударять хмель в голову. Как потом стало ясно, родители этого парня, с помощью шприца, закачали в каждый мандарин порцию чачи – грузинской виноградной водки. Пожалуй, это был, чуть ли не единственный случай за время моей службы, когда спиртное дошло до адресата в целости и сохранности. На этом я закрываю алкогольную тему в армии, не очень-то она актуальна для моего дальнейшего рассказа.

Ты, Вовочка, понимаешь, что двигался наш эшелон далеко не с курьерской скоростью, но, несмотря на это, уже через неделю мы прибыли в Тюмень, а затем, проехав еще километров восемьдесят, и к месту предстоящей разгрузки. Судя по количеству людей, уже находившихся там, строительство нас ожидало не шуточное, что впоследствии полностью подтвердилось. В общей сложности в данном месте сосредоточено было около десяти стройбатов, не считая нескольких автомобильных батальонов, которые базировались на небольшом отдалении от нас. Для того чтобы понять весь масштаб происходящего достаточно сказать, что столовая, в которой мы питались, работала в три смены, и в каждой смене питалось до пятисот человек. Дежурство по такой столовой представляло собой сущую муку, ведь после каждой очередной смены необходимо было успеть перемыть до прихода следующей 500 мисок, столько же ложек и кружек. А, представь себя на месте тех, кто чистил картошку, для того, чтобы прокормить полторы тысячи человек. Особенно много было работы в те дни, когда на ужин готовили картофельное пюре. Твоему деду довелось несколько раз испытать все это на своей шкуре, после чего он, можно смело сказать, приобрел еще две специальности – посудомойщика и картофелечистильщика.

Сразу по прибытии в тюменскую тайгу мы начали воздвигать здание для нашего штаба и казармы для личного состава. Предстояло выполнить эти работы в наикратчайший срок, поэтому трудились с раннего утра и до позднего вечера. Ни о каких строевых занятиях или о политзанятиях, не говоря уже о вечерних прогулках, и речи быть, не могло, т.к. к концу рабочего дня все валились с ног от усталости. Зато через неделю все уже было завершено, и наша жизнь стала постепенно входить в нормальное русло. Питались мы эту неделю исключительно сухим пайком, а что это такое хорошо известно твоему папе. Работа была настолько интенсивной, что о своем дне рождения, которое у меня 2-го мая, я вспомнил только на следующий день. Именно третьего мая, когда за наше благоустройство можно было уже не опасаться, мы смогли спокойно вздохнуть, а заодно и отпраздновать мой день рождения. После двух дней отдыха наша бригада сантехников начала трудиться по своему прямому назначению.

Работал я в бригаде до начала июля, а затем мне предложили перейти на работу в штаб, помогать майору Оглуздину. Раздумывал я недолго, хотя, работая в штабе, я терял в величине заработка, но зато получал твердый оклад, т.е. зарплата моя становилась независимой от всяких случайностей. Да, да, Вовка, военные строители получали за свой труд настоящую зарплату, часть которой шла на погашение стоимости обмундирования, выдаваемого сверх положенной нормы, и стоимости питания. Оставшаяся часть, если она была, откладывалась на сберкнижку и выдавалась на руки при увольнении из армии. В те времена в строительных частях действовал принцип хозрасчета, т.е. мы должны были быть самоокупаемыми. Как с этим делом обстоит сейчас, я просто не знаю.

Работа в штабе, не представляла для меня каких-либо трудностей. Конечно, с месяц ушло на то, чтобы я разобрался в тех вопросах, которыми мне необходимо было заниматься, а потом все пошло как по маслу. В штабе нас было трое рядовых, кроме твоего дедушки были еще писарь, помогавший майору Горохову вести штабное делопроизводство, и один парень из Тбилиси - Олег, фамилию которого я, к сожалению, забыл, хотя еще год после увольнения из армии мы состояли с ним в переписке. В штабе Олег работал тоже в команде моего начальника и занимался составлением расчетов (калькуляций), необходимых для обеспечения наших военных строителей питанием. А что касается моей памяти, то ничего не поделаешь, наверное, у твоего деда уже склероз.

На первых порах я занимался вопросами, связанными только с обеспечением вещевым довольствием офицеров нашего батальона, но чем дальше, тем более трудные задачи ставил передо мной зам. командира части по тылу. Через полгода я настолько глубоко вник в проблемы, связанные с тыловым обеспечением нашего батальона, что постепенно мне стали доверять контролирование работы складов вещевого снабжения и горюче-смазочных материалов, оформление путевок нашим водителям и т.п. Наступил, наконец, такой момент, когда майор Оглуздин, отправляясь в свой очередной отпуск, мог быть уверен, что твой дедушка не наделает за это время больших и непоправимых ошибок.

Развлечений в этот период службы у нас было мало. В увольнение ходить было некуда, ограничивались мы, в основном, очень редкими и коллективными экскурсиями в Тюмень, да просмотрами кинофильмов, которые регулярно привозили в наш батальон. В основном это были старые фильмы, но иногда нашему механику удавалось выпросить и что-нибудь новенькое. Именно в это время мне довелось посмотреть кинофильм «Девять дней одного года», который только недавно вышел на экраны страны. Этот фильм, повествующий о жизни и работе физиков-ядерщиков, произвел на меня неизгладимое впечатление. Впервые я пожалел о том, что оставил физический факультет университета, и решил, что при первой возможности продолжу учиться на физика. Я даже написал подробное письмо в город Новосибирск, где тогда только начинал свою деятельность знаменитый впоследствии на всю страну, Академгородок. Написал не кому-то, а знаменитому академику Колмогорову, и вскоре, к своему удивлению, получил ответ. Это была увесистая бандероль, содержащая личное письмо от академика, в котором он желал мне успехов, и методические материалы для поступления в институт. К сожалению, моей решимости заниматься самостоятельно хватило только на месяц, в течение которого я пытался, иногда не без успеха, решать присланные мне задачи, но затем повседневная текучка, да и, что там скрывать, элементарная лень, сделали свое черное дело, и с занятиями было покончено. Но я до сих пор с благодарностью вспоминаю, как внимательно отнесся известный академик к моей просьбе. Была у нас в части и самодеятельность, вдохновителем и организатором, которой являлся прекрасный парень с коротенькой фамилией Ким. По национальности кореец, он был призван из Свердловской области. До призыва Ким служил артистом Уральского народного ансамбля песни и пляски, и умел великолепно исполнять русские народные танцы. Не менее удачно у него получалось, и отбивать чечетку. Когда Ким начал заниматься с теми, кто желал принять участие в самодеятельном концерте, то у него проявились и организаторские способности. Твой дедушка, вспомнив школьные годы, тоже было, попытался принять участие в подготавливающемся концерте, но не потянул. Выглядел он примерно так, как герой фильма «Зимний вечер в Гаграх», которого играет прекрасный комедийный актер Панкратов-Черный. Его герой пытается, не имея слуха и чувства ритма, танцевать чечетку. Так что пришлось мне довольствоваться ролью зрителя.

Вот таким образом шли дни за днями моей службы, но вдруг произошло необыкновенное событие. Получаю я телеграмму от мамы о том, что она находится в Тюмени и хочет увидеться со мной. Я тут же написал рапорт по команде, и мне предоставили отпуск на трое суток. Езды до города было не более двух часов, и вскоре состоялась моя встреча с мамой. Оказывается, она летела из отпуска, который проводила в Тбилиси, и по пути решила завернуть ко мне. Привезла она с собой мою гражданскую одежду, так что я мог совершенно свободно передвигаться по городу, не боясь встречи с военным патрулем. Весь день до позднего вечера мы гуляли с мамой, разговаривали, ходили в кино, а когда она возвращалась к себе в номер, я был предоставлен самому себе. В один из таких вечеров я зашел в ресторан при гостинице, в которой жила мама. Присев за свободный столик, я сделал заказ официанту. За соседним столиком сидела веселая компания молодых людей, которые пригласили меня к себе. Чтобы не скучать в одиночестве я с радостью согласился и пересел к ним. Когда мы познакомились, то оказалось, что среди них есть девушка, работающая корреспондентом на местном радио. Так я встретился с Глухих Альбиной Сергеевной, с которой у нас в дальнейшем завязалась переписка, перешедшая затем в более близкие отношения. Рассказ о них еще впереди.

На следующий день маме предстояло лететь домой в Усть-Неру, а я с грустью возвращался к себе в батальон. На вокзале меня провожала все та же веселая компания с Альбиной Сергеевной во главе. Мы обменялись с ней адресами и на этом расстались до поры, до времени.

Кроме военнослужащих были у нас в батальоне и гражданские лица. Среди них особо хочу отметить наших бухгалтеров. Ими являлись две представительницы слабого пола, одна из которых, та, что была постарше, работала главным бухгалтером. Второй была еще совсем молоденькая девушка – Вера Горшенева, родом из города Грозный, где она окончила экономический техникум. Работала у нас Вера бухгалтером – расчетчиком и занималась, в основном, выпиской нарядов на проведение строительно-монтажных работ. Жили они при штабе в маленькой комнате. Олег и я подружились с ними и по вечерам часто навещали наших бухгалтерш. Очень скоро чисто приятельские отношения Олега с главным бухгалтером переросли в отношения более близкие. У нас же с Верой они не переросли ни во что другое, хотя она мне и очень нравилась. Вообще твой дед в молодости был крайне влюбчивым, но в это время я уже вел интенсивную переписку с Альбиной, а Вера – со своим женихом, который в то время оканчивал военное училище. Короче говоря, дальше поцелуев у нас с Верой дело не зашло, а через полгода приехал ее курсант, ставший уже офицером, и увез ее с собой, между прочим, куда-то под Тбилиси. Больше мы с ней не виделись, хотя пару писем я от нее и получил. В 1964 году мы с Робиком Адамяном, будучи в Тбилиси, пытались разыскать Веру, но безуспешно.

Вернусь к моей службе в стройбате. В конце зимы 1962 года законсервировали строительство ракетной площадки, на которой трудился наш батальон. Почти весь личный состав перебросили на соседнюю стройку, а меня и еще пять человек оставили на старом месте, охранять и поддерживать в порядке батальонное имущество. Раз в неделю нам привозили хлеб, а все остальные продукты мы сами выписывали и получали на складе. Периодически нас навещал майор Оглуздин, дабы проверить, как у нас обстоят дела. Жили мы дружно, но иногда такая находила тоска, что просто выть хотелось. Ведь мы были лишены каких-либо развлечений, да и работы у нас было не очень много. Бытовые условия тоже не отличались большой комфортностью. Например, для того, чтобы как следует выкупаться, приходилось разогревать на большом костре огромный котел воды и по очереди мыться в специально расставленной для этого палатке. Утреннее умывание у нас заменялось обтиранием снегом по пояс. Чтобы разнообразить нашу повседневную жизнь мы стали совершать лыжные прогулки. Поскольку мясные консервы дней через десять уже надоели, то мы решили устроить охоту на зайцев, которых было вокруг великое множество. Первого добытого зайца взялся приготовить твой дед, вспомнивший все, чему его учила, в свое время, тетя Нета. Не знаю, толи благодаря кулинарным советам тети Неты, толи тому, что при тушении зайца я не пожалел сливочного масла, но ужин у меня получился отменный и съеден был этот заяц за пять минут. Прожили мы на законсервированной площадке около полутора месяцев, а потом поступил приказ о переводе нашего батальона на объекты гражданского строительства. Передислоцироваться мы должны были в город Красноуральск, где начиналась реконструкция медеплавильного комбината. Через неделю весь батальон был погружен в железнодорожный состав и отправился к новому месту назначения. Остались только бухгалтера и твой дедушка, которым было поручено закончить все необходимые расчеты на прежнем месте, а мне, дополнительно, было дано задание, после завершения расчетов отправиться в штаб округа за получением там необходимой документации. Через неделю я благополучно окончил все дела в Тюмени и, распрощавшись с нашими бухгалтершами, выехал с командировочным удостоверением в Свердловск, где и располагался тогда штаб нашего Уральского военного округа. В Свердловске в это время работала и Альбина, с которой мы должны были там встретиться.

Прибыв в штаб, я узнал, что мне придется задержаться в городе на три-четыре дня. Для проживания твоему дедушке определили место в гостинице при окружном доме офицеров, но, когда я встретился с Альбиной, она сказала, что я могу остановиться на квартире ее родственников (дяди и тети), что я и сделал, предварительно получив на это разрешение в комендатуре. На выполнение порученных мне дел у меня уходил весь рабочий день, но зато вечера оставались совершенно свободными и мы проводили их вместе с Альбиной. Она показывала мне город, в котором находился один из крупнейших в стране машиностроительных заводов – Уралмашзавод. Именно на этом предприятии работали ее дядя с тетей. Поскольку в эти годы с продовольствием в стране было худо, то им выдавали специальный паек, в который входили крупы и хлебобулочные изделия. Доставлялись такие пайки рабочим завода на машинах прямо на дом. Очень много рассказывала Альбина о своей журналистской деятельности. Как раз в это время она готовила репортаж о знаменитой Кулешовой – женщине, которая могла видеть только с помощью рук. В закрытом конверте перед ней выкладывали листы с геометрическими фигурами, а она, касаясь этих конвертов ладонями рук, распознавала, какие фигуры там находятся. Альбина была на четыре года старше меня, и мне было приятно, что я представляю интерес для такой женщины. Отношения между нами становились все более тесными, пока не дошли до прямой близости. Конечно, я был тогда, по сравнению с ней, просто мальчишкой, и эта близость не могла не льстить моему самолюбию. Но, закончилась моя командировка, и я отправился к своему новому месту службу в город Красноуральск. Добраться до него можно было электричкой часа за три, что я и не преминул сделать. Впоследствии мне еще не раз приходилось ездить в Свердловск по делам службы, но о том, чем эти поездки, в конце концов, закончились, рассказ еще впереди.

По прибытии в Красноуральск я подробно доложил майору Оглуздину о проделанной мною работе, и приступил к исполнению своих обычных обязанностей, а заодно решил ознакомиться с тем, где и как нас разместили.

Надо сказать, что нашему батальону крупно повезло, т.к. помещен был личный состав на территории шахтерского городка, поэтому бытовые условия, даже по обычным меркам являлись прекрасными, а после наших мытарств по тюменской тайге они казались просто сказочными. Жили мы в шахтерском общежитии по четыре человека в комнате, питались в шахтерской столовой за нормальными столиками на четыре персоны. Продукты, конечно, были со склада нашего батальона, но еду готовили заводские повара, а наши им помогали. Ели мы не с опостылевших алюминиевых мисок, а с нормальных фаянсовых тарелок. Разрешено нам было пользоваться и шахтерскими душевыми, так что каждый из нас мог после окончания работы принять душ. Правда, за нами сохранились обязанности по мытью посуды, чистке картофеля и другие дела, связанные с обслуживанием столовой, но по сравнению со свалившимися на нас приятными неожиданностями, это были сущие мелочи.

Как я уже говорил, занимался наш стройбат работами по реконструкции медно-плавильного комбината, причем делалось это без остановки основного производства. Для работы самого комбината требовалось огромное количество серной кислоты, цистерны с которой все время находились на подъездных путях. От этих цистерн исходили сильные и очень вредные испарения, поэтому всем, кто работал на комбинате, каждый день выдавали молоко или кефир. Получали это дополнительное питание и наши строители, но только из числа тех, кто трудился непосредственно на территории комбината. К сожалению, мы, штабные работники, такого питания не получали, но наши ребята, всеми правдами и неправдами, доставали молоко или кефир и на нашу долю.

Красноуральск достаточно большой город и поэтому по выходным нас начали отпускать в настоящие увольнения. Для того чтобы увольняемые выглядели прилично, всем желающим было разрешено получить, за отдельную плату, парадное обмундирование, которое включало в себя полушерстяные мундир и брюки на выпуск, а также черные ботинки. В таком виде мы ходили по городу, посещали кинотеатры и танцевальные площадки. В общем, совсем как в песне «Идет солдат по городу». В дополнение к ранее применявшимся методам наказания за совершенные проступки, из которых наиболее часто используемым было объявление наряда вне очереди, теперь прибавился и еще один – лишение права на увольнение на неделю или более.

Вот, что, Вовка, сделаю небольшое нарушение в хронологии описываемых событий, и расскажу тебе одну историю, которая приключилась еще во время нашего нахождения в Тюмени. Осенью 1962 года к нам в батальон прибыло новое пополнение. Основную его часть составляли призывники из среднеазиатских республик – казахи и узбеки. В целом все они были нормальные ребята, очень трудолюбивые и старательные. Однако присуще была им одна характерная особенность, не употребляли эти ребята в пищу свинину и, почему-то отказывались пить кисель. Основным мясным продуктом, из которого готовились первые и вторые блюда, у нас была именно свинина, а кисель вообще считался деликатесом. Когда пополнение распределили по ротам, то оказалось, что за обеденным столом на десять человек обязательно приходилось три-четыре казаха или узбека. Поскольку они отказывались от свинины и киселя, то их доля доставалась остальным военнослужащим. Однако продолжалось так от силы в течение трех месяцев, а потом наши среднеазиатские друзья начинали, есть все подряд. Но с каждым следующим пополнением эта история повторялась. Вот такие бывают в армии необычайные случаи.

Вернемся, как говорится, к нашим баранам. Служа в армии, я писал очень много писем. Кроме писем к маме и тете Нете, у меня была интенсивная переписка с Альбиной и Робиком Адамяном. Робик проходил в это время службу в Грузии, в отдельном вертолетном полку. В период службы в Красноуральске наши письма стали подвергаться только выборочной проверке. Ведь мы работали теперь на гражданской стройке, т.е. разгласить каких-либо военных секретов не могли. А проверялись письма, да и будут проверяться всегда, для выявления настроений среди военнослужащих. Как бы то ни было, но одно из моих очень откровенных писем Робику благополучно дошло до его части. Писалось это письмо в отвратительном настроении, и высказывал я в нем разные крамольные мысли, вплоть до того, что мне вообще осточертела военная служба. На наше с ним счастье письмо это попало в руки начальника секретного отдела, в непосредственном подчинении у которого и находился Адамян. Тот вызвал Робика к себе в кабинет, прочитал вслух мое письмо и сказал: «По всем правилам я должен доложить о письме твоего друга в компетентные органы, но, учитывая мое уважительное отношение к тебе лично, сделаем так. Я этого письма не видел, а ты напишешь своему другу, чтобы он думал, прежде чем писать всякую муть. Заодно прочисти ему мозги хорошенько, и объясни, что он мог подвести под монастырь не только себя, но и тебя».

Робик так и поступил, за что я был ему и его начальнику крайне благодарен. В своем ответном письме Адамян спрашивал: «Гига – так он меня называл, - нельзя ли сделать так, чтобы тебе дали отпуск»? Лично ему легко было добиться отпуска для себя, ведь служил он в двух часах езды от Тбилиси. Я обратился с соответствующей просьбой к майору Оглуздину, и он, учитывая мою безупречную службу, добился от командира батальона поощрения меня краткосрочным отпуском на десять суток, с выездом на Родину. В эти десять суток не включалось время, которое требовалось на дорогу до Тбилиси и обратно. Таким образом, летом 1963 года я отправился домой. Бесплатные проездные документы выдавались только для проезда по железной дороге. Всего на дорогу туда и обратно отводилось четверо суток. С целью продления времени отпуска я доплатил из своих денег требуемую сумму и взял билеты на самолет. За счет этого время моего пребывания в Тбилиси увеличивалось на трое суток. Доехав до Свердловска на электричке, я сел в самолет и уже через пять часов приземлился в Тбилисском аэропорту.

После прилета я сразу отправился к тете Нете, хотя Робик, который уже тоже находился в Тбилиси, уговаривал меня жить у него. Начались радостные встречи с товарищами по университету, обязательные визиты к многочисленным родственникам и встречи с друзьями Робика. Когда я встречался со своими бывшими сокурсниками, то обратил внимание на одну девушку из нашей группы. Звали ее Лариса, и когда я уходил в армию, она выглядела угловатой девочкой – подростком. Сейчас это была сформировавшаяся, красивая девушка, и твой влюбчивый дед просто не мог не увлечься ею. Жила Лариса на том же проспекте им. Важа Пшавела, где и я, когда остановился у тети Неты. Поэтому мне не составляла никакого труда встречаться иногда с Ларисой и провожать ее домой. В это время в моду опять входил танец моих бабушек и дедушек – чарльстон, и именно Лариса обучила меня ему. При нашем расставании, ведь отпуск не мог длиться вечно, мы договорились о переписке друг с другом. И, действительно, какое то время мы с ней интенсивно обменивались длинными посланиями, но месяца через два переписка постепенно заглохла. Впоследствии мне стало известно от Робика, что буквально через полгода Лариса успешно вышла замуж за одного из своих сокурсников. Отношения у нас с Ларисой и после этого сохранялись дружеские.

Но большую часть отпуска я, все-таки, проводил с Робиком и его школьными товарищами: Валерой Березовским, Юрой Никитиным, Борисом Каменским и Робиком Шахназаровым. Со всеми ними я был знаком еще до ухода в армию, а с Березовским мы учились в одной группе. При наших встречах мы подолгу беседовали о том, как будем жить дальше и вот тут то выяснилось, что Адамян, как и я, не собирается возвращаться в Тбилиси после окончания армейской службы. Ему почему-то хотелось поехать в Одессу и поступить в Институт инженеров морского флота. Мне эта мысль показалась привлекательной, и мы предварительно договорились о том, что через год так и сделаем. Вот так впервые на моем горизонте замаячила Одесса – город, с которым впоследствии будет связана очень важная часть моей жизни.

Отпуск пролетел как-то незаметно и вот я уже в самолете, возвращаюсь к себе в Красноуральск. Ничего существенного за время моего отсутствия в батальоне не произошло, и я опять начал исполнять свои обязанности в штабе. Майор Оглуздин все чаще стал меня посылать в штаб округа, а это означало, что наши встречи с Альбиной тоже становились более частыми. Ее дядя и тетя уже начали всерьез поговаривать о нас, как о будущей супружеской паре. В конце концов, так и произошло на самом деле. Во время одной из моих командировок мы с Альбиной стали мужем и женой. Произошло это в октябре 1963 года. Почему я решился на такой безответственный поступок мне до конца не ясно и теперь. По всей вероятности здесь заложено много причин, и глупость, и самонадеянность, и желание казаться вполне взрослым человеком. А ведь еще тетя Нета говорила мне, правда несколько грубовато, но очень точно: «Запомни Гига. Для того чтобы спать с женщиной, совершенно необязательно на ней жениться».

Свадьба у нас была достаточно скромная, а уже через два дня я возвратился в свою часть. По прибытии в батальон я никому не рассказал о происшедшем, и моя женитьба еще долго оставалась для всех тайной за семью печатями, в том числе и для командования.

Так шли дни за днями. Время от времени я выезжал в очередную командировку в Свердловск. После окончания рабочего дня в штабе округа я приезжал домой к Альбине, а утром опять уезжал на службу. В таком режиме прошло несколько месяцев службы. В перерывах между командировками мы с Альбиной обменивались длинными посланиями, и поначалу ничто не предвещало изменений в наших отношениях. Однако со временем я начал замечать, что письма мои становятся все более прохладными, да и встречи с Альбиной начали тяготить меня. Наступал период моего протрезвления. Я все больше начинал понимать, что юношескую увлеченность принял за настоящую любовь, которой я к Альбине вовсе не испытывал. Что делать, как вести себя в сложившейся ситуации? Эти вопросы не давали мне покоя. По-видимому, и Альбина, будучи старше и намного искушеннее меня, начала понимать, что в наших отношениях наступает кризис. Однажды я получил от нее письмо, в котором она просила меня приехать, для того чтобы попытаться вместе разобраться в том, что происходит со мной. Для этого я был вынужден доложить по команде о своей женитьбе и о необходимости моей поездки в Свердловск на два дня. Скандал получился ужасный, наш командир батальона подполковник Ильин топал на меня ногами, поносил меня последними словами, но все-таки разрешил поездку.

Встреча с Альбиной была очень тяжкой. После длительного и нелицеприятного разговора, она попросила меня вернуть все ее письма, сказала, что у нас будет ребенок и надеется, что я не разведусь с ней, пока ребенок не появится на свет. На этом мы с ней и расстались.

Поначалу я довольно легко перенес этот разрыв, но с течением времени начал все больше и больше осознавать, что поступил мерзко, если не сказать большего - подло. Что бы покончить с этими тяжкими для меня воспоминаниями, расскажу о том, что происходило дальше, хотя это опять нарушит хронологию моего повествования.

С Альбиной мы больше никогда в жизни не виделись. В 1964 году у нее родился сын, которому сейчас уже более сорока лет и которого я тоже никогда не видел, кроме как на фотографиях. Знаю, что Альбина приезжала с ним в Тбилиси к моей маме, т.е. к твоей прабабушке Кети. Они с Альбиной года два переписывались, мама посылала ей деньги, игрушки и одежду для внука. Все это время, вплоть до октября 1967 года я оставался официальным мужем Альбины, хотя у нее уже была к тому времени другая семья. В 1967 году Альбина подала в суд на развод и на получение моего согласия, на усыновление нашего с ней ребенка ее новым мужем. Я такое согласие дал, и нас окончательно развели. Сейчас, когда я пишу эти строки, мне известно, что Альбина живет в городе Ханты-Мансийске, заведует одним из отделов местной газеты «Новости Югры» и продолжает публиковать в ней свои статьи. Живет она вместе с дочерью от второго брака и воспитывает внуков. Муж ее скончался, а сын, женившись на женщине с двумя детьми, постепенно отошел от матери и живет своей жизнью.

Очень нелегко дались мне эти строки. Трудно жить с непрестанным сознанием того, что однажды ты поступил подло, но, как говориться из песни слов не выкинешь, что было, то было. Одно могу сказать тебе, Вовка. Человеку свойственно ошибаться, но одно дело, когда за свою ошибку он расплачивается только сам, и совсем другое, когда за эту ошибку приходится платить другим. Старайся не совершать именно таких ошибок, и помни слова Лиса, приведенные в эпиграфе к этой главе. На этом заканчиваю эту невеселую историю. Перефразируя слова великого русского поэта А.С. Пушкина, я могу сказать: «Прими же исповедь мою, себя на суд твой отдаю».

Тем временем срок моей службы перевалил на третий, завершающий год. В апреле 1964 года в моей жизни произошло знаменательное событие. Твоего дедушку приняли кандидатом в члены Коммунистической партии. Сказать, что прием проходил, не совсем гладко, это значит, ничего не сказать. Прорабатывали меня на собрании по всем правилам, особенно за женитьбу без разрешения командования и неблагополучие в семейных отношениях. Видимо Альбина написала о нашем разладе командиру части, но ее вполне можно понять. Голоса, присутствующих на собрании разделились, но все-таки большинство проголосовало «За». Рекомендации мне дали майор Оглуздин и капитан Лохмотов, за что я был им очень признателен. В то время я искренне желал быть членом партии, или, как тогда было принято говорить, хотел быть в первых рядах строителей коммунизма. Сейчас времена изменились, и в нашей России строят капитализм, но, по моему мнению, также бездарно, как в мое время строили коммунизм.

В конце мая наш батальон перебросили на новую стройку в город Липецк. Там начинали возводить огромный азотно-туковый комбинат. Строительство было объявлено «Всесоюзной ударной комсомольской стройкой». По прибытии в Липецк мне приказали готовить для себя смену. Ведь в июле я собирался отправиться в Одессу для поступления в Институт инженеров морского флота, как мы планировали с Робиком. Уже через месяц меня заменил молодой воин, тоже с неоконченным высшим образованием, а я перешел работать в бригаду. Так как в это время сантехнических работ еще не проводилось, то трудился я в бригаде широкого профиля, а проще говоря – землекопом. Одновременно твой дед проходил военно-врачебную комиссию, т.к. для получения допуска к сдаче вступительных экзаменов в институт требовалась справка о том, что я годен по всем медицинским показателям. Вот тут-то и произошла досадная осечка, меня забраковали по зрению. Что делать? Я сразу написал об этом Робику, и предложил поступать там же в Одессе, но в Политехнический институт или сокращенно «Политех». Получив от него положительный ответ, я обратился с письмом в приемную комиссию «Политеха» с просьбой принять меня на инженерно-физический факультет переводом из Тбилисского университета. К письму я приложил все необходимые документы, включая справку о том, где и как я учился. Ответ пришел быстро. В нем комиссия выражала свое согласие и просила меня подождать официального вызова.

Потекли дни томительного ожидания. До конца июня оставалось неделя, а вызова все не было. Я, естественно, очень волновался, но тут пришел на выручку подполковник Ильин. Он пригласил меня в кабинет и сказал: «Не отчаивайся Васюнин. Подождем еще два дня, а потом я, на свой страх и риск, прикажу оформить тебе отпускной билет и проездные документы. Думаю, что ты нас не подведешь». Вызов так и не пришел, я получил необходимые документы и вылетел в Москву на попутном самолете. Это был АН-2, на котором фельдъегеря доставляли секретную корреспонденцию. Летели мы часа три, и вот она Москва – столица нашей Родины. Но ведь мне необходимо было добраться за считанные дни до Одессы. Июнь – это месяц начала летних отпусков, а потому с билетами, как на поезд, так и на самолет было очень туго, Помыкался я, помыкался и пригорюнился. Вот тут то и пришла мне в голову спасительная мысль о моем дяде Арчиле Викторовиче Геловани, его адрес мне в свое время дала мама. Свалился я на дядю Ачико, как снег на голову, благо он был в это время дома. Занимал он тогда высокую должность заместителя командующего ракетными войсками по строительству, но не знал, что его племянник служит в этих самых строительных войсках. Выслушав внимательно мою историю, дядя сначала рассердился на меня и мою маму за то, что ему с самого начала моей службы ничего не сообщили. Ведь он мог сделать так, чтобы я с первых дней служил в Москве под его неусыпным оком и покровительством. А я подумал: «Хорошо, что не сообщили. Настоящий мужчина должен сам вершить свою судьбу, а не полагаться только на выручку высокопоставленных родственников». Говорили мы долго и о многом до самого позднего вечера. По поводу билета дядя сказал, что беспокоиться нечего, завтра же он отправит меня в Одессу специальным рейсом. Жил он в это время один, так как жена его – тетя Кето и сын – Виктор или просто Вика, находились в каком-то санатории. После утреннего подъема, сытного завтрака и поездки в аэропорт, меня посадили в самолет, и я полетел навстречу своей судьбе. «Прощай армейская служба», - думал я, будучи совершенно уверен в том, что назад мне возвращаться, не придется. Будущее подтвердило мою правоту.

В заключение этой главы хочу сказать тебе, Вовка: «Видишь, как много людей принимало участие в том, чтобы у твоего деда все было хорошо. На свете много таких людей и они обязательно встретятся и на твоем жизненном пути».