Geum.ru

Посвящается Васюнину Владимиру Николаевичу

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14
Глава 2.4. И снова Одесса.


Прибыв на место, мы отправились к себе в Аркадию, где нас ожидал очередной и не очень приятный сюрприз. Наша хозяйка, Клавдия Петровна, попросила нас поискать себе новое жилье. По всей вероятности она собралась сдавать комнату, где жили Робик и я, более выгодным клиентам. Делать было нечего, и мы отправились на поиски, которые вскоре увенчались успехом. Нам удалось снять комнату на 5-ой станции Большого Фонтана. Конечно, новое жилье не выдерживало никакого сравнения с хоромами Клавдии Петровны, но мы опять имели крышу над головой и место, где могли готовиться к занятиям. Правда, жили мы уже не вдвоем, а втроем, это позволило снизить плату за проживание. К нам присоединился Стас Зотов, парень из группы, в которой занимался Робик. Правда, теперь на дорогу до института времени уходило немного больше, но, зато, к Толику Магденко, частыми гостями которого мы были, добираться стало гораздо проще. Наш новый жилец был младше нас на пять лет, а потому относился к Робику и ко мне очень уважительно. В принципе он был не плохим парнем, но с некоторыми странностями, самыми нетерпимыми из которых были скупость и непрерывное вранье, иногда по поводу но, чаще всего, без всякого повода. Кроме того, увлекался Зотов излишним потреблением горячительных напитков. Мы все были не без греха по этой части, но норму свою знали и редко выходили за ее пределы. Стас, видимо по молодости, своей нормы не знал, и это зачастую приводило его к попаданию в нелепые и смешные истории. Об одной из таких историй я попробую написать.

Дело в том, Вовка, что в те далекие времена существовал один обычай. Два раза в году, 7-го ноября и 1-го мая во всех городах нашей необъятной Родины проводились праздничные демонстрации. Люди выстраивались в колонны «вооружались» флагами, транспарантами, портретами вождей и с песнями шли на центральную площадь, где шествовали мимо руководства города (в столице это было руководства страны), размещавшегося на специальных трибунах, откуда оно приветствовало демонстрантов. В Москве в качестве такой трибуны выступал мавзолей В.И. Ленина, расположенной на Красной площади, а в Одессе городское начальство стояло на специально воздвигаемом к очередному празднику помосте, на площади имени Героев революции. Идти до этой площади приходилось долго, и по дороге, во время многочисленных остановок, люди выпивали, закусывали, танцевали и пели. Создавалась очень праздничная атмосфера. Участие в демонстрации было делом обязательным для всех, кого определяло начальство заводов, фабрик и других учреждений. Нет, насильно никто никого идти не заставлял, но лучше было все-таки пройти мимо трибун, чем в дальнейшем испытывать на себе придирки начальства. Могли лишний раз лишить премии, отказать в путевке на лечение и т.п. Для нас, студентов, вопроса идти или не идти на демонстрацию вообще не существовало. Освобождались от обязательного участия в этих мероприятиях только студенты пятого курса.

Во время одной из таких первомайских демонстраций Зотов чрезмерно увлекся процессом употребления молдавского вина, которое являлось весьма приятным на вкус, но было не очень крепким. Выпил он его столько, что к моменту, когда уже необходимо было проходить мимо трибуны, не мог стоять на ногах. Пришлось нам взять его под руки и пронести мимо приветствующих нашу колонну руководителей города. Затем мы отнесли Стаса в студенческое общежитие и уложили там спать. Еще накануне праздника вся наша компания, в которую кроме меня, Робика и Толика вошло несколько девушек и юношей с нашего курса, договорилась, что после демонстрации мы встретимся на даче у Лены. Туда мы и отправились, оставив Зотова в общежитии. О нашей договоренности он, естественно, знал и когда отоспался, то решил к нам присоединиться. Стас помнил, что встречаемся мы в Аркадии в Морском переулке, но номер дома не запомнил. Когда он приехал на место, то начал спрашивать всех встречных: «Где здесь Ленина дача?». Услышав такой вопрос, люди решали, что он ищет дачу Ленина. Ему пытались объяснить, что Владимир Ильич Ленин никогда в Одессе не жил и никакой дачи у него здесь не было, но, не протрезвевший до конца Стас продолжал всех настойчиво спрашивать о Лениной даче. Ведь он хорошо помнил, что мы договорились встретиться на даче у Лены. Если бы он задал нормальный вопрос: « На какой даче живет Лена Носкина?», - ему, скорее всего, показали бы на нужный дом, но он упрямо продолжал твердить как попугай, - «Где здесь Ленина дача?». В результате пришлось ему возвращаться домой, так и не найдя нас. Наша компания пробыла на даче до позднего вечера, а потом все разъехались по свои квартирам. Естественно, что я поехал провожать Лену, и провожание это затянулось настолько, что когда мы, наконец, расстались, общественный транспорт уже не ходил. Пришлось мне добираться домой на такси. В те времена стоило это не так дорого, как сейчас и я мог себе позволить иногда подобную роскошь.

Еще на втором курсе твой дед начал, одновременно с учебой, работать в институте на кафедре «Полупроводниковые материалы». Устроились мы туда вместе с Борей Уродовым на должность лаборанта. Поскольку должность была одна, то каждый из нас работал на половине ставки и получал за это 45 рублей. Очередную зимнюю сессию я сдал на отлично и стал получать повышенную стипендию, что-то около 57 рублей. Таким образом, начиная с февраля 1966, года мой бюджет стал составлять 102 рубля, с такой суммой можно было позволить себе даже приобретать что-нибудь из одежды, а не только питаться и платить за квартиру. Справедливости ради надо отметить, что все наши ребята подрабатывали, кто, где только мог, один даже устроился ночным сторожем на пивном заводе. Благодаря его радениям мы иногда угощались самым свежим, а, главное, не разбавленным жигулевским пивом.

Ранее мною уже упоминалось о том, что мы делили изучаемые в институте предметы на «серьезные» и «не серьезные». Начиная с третьего курса, первых становилось все больше и больше. Самыми трудными из них для всех нас оказались «Физика полупроводников и металлов» и «Статистическая физика». Первый предмет преподавал наш заведующий кафедрой доктор физических наук Рвачев, который издал специальную брошюру с конспектом своих лекций. Это обстоятельство очень облегчило подготовку к сдаче экзаменов, хотя далеко не всем удавалось сделать это с первого захода. Курс «Статистической физики» вел у нас довольно известный ученый, профессор, доктор наук, а вот фамилия его у меня вылетела из памяти. В отличие от Рвачева он при чтении лекций применял хорошо известные учебники, да и вообще разрешал даже не посещать своих лекций. При подготовке ответа на билет он позволял использовать любые учебники и конспект лекций, но толку от этого было мало. Когда студент выходил отвечать, то профессор откладывал билет в сторону, и начинал задавать вопросы по всему курсу. Так что если у тебя были пробелы в знаниях, то это обязательно выявлялось.

В группе у Толика самым трудным был курс «Теоретическая электроакустика и ультразвук», который читал уже известный тебе Рудольф Протопопов или просто «Рудик». Лекции он писал сам, так что достать учебник по его предмету было невозможно. При сдаче экзамена он не позволял пользоваться конспектом, хотя при ответе на вопросы билета часто приходилось осуществлять вывод очень громоздких формул. На первом экзамене у него сумели сдать предмет только два человека – Фима Ривелис и Александр Пудовкин. Это были очень способные ребята, о которых уже тогда в «Политехе» складывались легенды. Пришлось «Рудику» пойти на уступки и разрешить пользоваться конспектом при подготовке к ответу на билет, но и после этого только некоторым удавалось сдать экзамен с первого раза. В ход шли всевозможные шпаргалки, но и они не всегда выручали. Но, не смотря на все трудности с учебой, наша жизнь продолжалась.

Продолжались и наши встречи с Леной. Я ближе познакомился с ее родителями и часто стал приходить к Лене домой, иногда вместе с Робиком. Мы сообща отмечали праздники, в том числе и встречу Нового года. И только одно угнетало меня все больше и больше, это мысль о том, что я скрываю от Лены свое семейное положение, хотя к этому времени меня с Альбиной практически ничего не связывало. Наконец я решился и рассказал Лене все. Сидели мы в этот момент на нашей заветной скамеечке в Аркадии. Описывать состояние Лены после моего признания, я не берусь. Конечно, все услышанное было для нее полнейшей неожиданностью, своего рода ударом из-за угла. Одно время я даже подумал, что нашим свиданиям будет положен конец. К счастью, она очень мужественно перенесла свалившуюся на нее беду, другого слова не подберу, и наши встречи продолжились. Более того, мы твердо решили, что несмотря ни на что настанет время, и мы будем вместе. Однако до этого надо было еще все рассказать родителям Лены. Не могу сказать, что услышанное произвело на них благоприятное впечатление, скорее совершенно наоборот, особенно на Раису Леонидовну. Препятствовать нашим встречам никто, конечно же, не стал, но мне самому было стыдно смотреть в глаза и Раисе Леонидовне, и Борису Ефимовичу. Неизвестно сколько бы времени еще продлилась такая ситуация, но тут, на наше с Лениной счастье, в Одессу прилетела моя мама, которая знала о не завидном положении своего сына из моих писем. И Лена и я очень волновались перед встречей с моей мамой, особенно переживала Лена. Впрочем, как потом мама призналась мне, она волновалась не меньше. Дальнейшее показало, что все эти волнения были напрасными, будущая невестка и будущая свекровь сразу же понравились друг другу. Но самое главное было то, что моя мама произвела очень благоприятное впечатление на родителей Лены. После первого знакомства состоялся расширенный родительский совет, по результатам которого нам было объявлено, что после получения мною развода и перехода нас на четвертый курс мы с Леной сможем пожениться. Предварительно это мероприятие было назначено на осень следующего, то бишь 1967, года.

Радости нашей не было предела, но ждать еще целый год, а то и больше, мы были уже не в состоянии. Буквально через два месяца Лена и я подали заявление в Одесский дворец бракосочетаний, где нам определили дату нашей женитьбы – 30 ноября 1966 года.

Естественно возникает вопрос, а как такое вообще могло произойти, если я еще не был разведен со своей первой женой. Дело в том, в моем паспорте отсутствовала отметка о том, что я женат. Получилось это следующим образом. Еще в Липецке, когда я проходил военную службу, у меня пришла в негодность солдатская книжка. Это тот документ, который в те времена выдавался призывнику, когда он прибывал в часть для прохождения службы. Сейчас призывникам сразу выдают военный билет, а тогда военный билет выдавался в военкомате только после увольнения со службы. Так вот, вместо испорченной солдатской книжки, в которой и стояла отметка о том, что я женат, мне в штабе батальона выдали новую книжку, но никакой отметки там уже не было. После того, как я поступил в «Политех» и сдал в военкомат солдатскую книжку, мне выдали военный билет, в котором, естественно, тоже никаких отметок о моем семейном положении не было. Ну, а поскольку паспорт выдается на основании военного билета, то и в нем соответствующая отметка отсутствовала. Вот поэтому у нас и приняли заявление во Дворце бракосочетаний без всяких проволочек

Наш поступок вызвал в стане родителей настоящий переполох, но делать было нечего, и началась подготовка к будущей свадьбе. Правда, не очень ясным представлялся вопрос с моим разводом, но здесь дело взял в свои руки Борис Ефимович, который работал адвокатом и блестяще разбирался во всех юридических тонкостях. «С оформлением развода можно и подождать, при сложившихся обстоятельствах сделать это можно в любое время», - компетентно заявил он. Его правоту подтвердил дальнейший ход событий. Как я уже писал, в октябре 1967 года нас с Альбиной развел Ханты-Мансийский суд, в соответствие с ее обращением. Вот только пришлось твоему дедушке почти год выступать в роли двоеженца. Тем временем приближался намеченный день регистрации нашего брака. Уже из Тбилиси прилетела моя мама, которая привезла массу вкусных грузинских яств и большую корзину спелых мандарин для свадебного стола. Наступило 30 ноября, и Лена с родителями и моей мамой отправилась во Дворец бракосочетаний, который находился вблизи знаменитого Одесского оперного театра, практически на пересечении прославленной Дерибасовской и улицы Ленина, называвшейся до революции Ришельевской. Так что регистрация наша проходила в легендарном месте, о котором даже сложена, правда по несколько другому поводу, известная песня «Как на Дерибасовской угол Ришельевской». Я прибыл в назначенное место прямо из института, ведь не мог староста группы, даже в день своей женитьбы, позволить себе пропустить занятия. И вот наступил решающий момент. Под торжественные звуки «Свадебного марша» Мендельсона мы взошли по лестнице и оказались в просторном, светлом зале. После короткой и довольно суховато проведенной процедуры нас объявили мужем и женой. Сей факт был удостоверен подписями двух свидетелей. Со стороны Лены в качестве таковой выступала ее школьная подруга Лара Клейнер, а с моей стороны - Толик Магденко. Так был сделан первый шаг на пути, скажем прямо, не всегда усыпанном цветами, к тому моменту, когда Лена станет твоей, Вова, бабушкой.

Свадьбу мы играли в домашней обстановке, на Франца Меринга 10. Несмотря на то, что комната, в которой накрыли торжественный стол, была огромной, всех гостей разом разместить не удавалось. Пришлось в первый день отмечать нашу женитьбу в компании старших, т.е. родителей и близких родственников, а во второй раз в компании младших – Лениных подруг и моих друзей и товарищей. Опосля завершения свадебных торжеств Лена и я отправились к своему новому месту жительства. Им была не очень большая, но весьма уютная комнатка на улице Швыгина, не далеко от уже известной тебе 5-ой станции Большого Фонтана. Эту комнату предоставил в наше пользование муж Эммы Цирульник, приходившейся твоей бабушке закадычной подругой. Звали его Леня Смертенко, и был он очень умным, добрым и отзывчивым человеком. Пришлось мне как-то изучать в институте сложный предмет – «Теоретические основы электротехники». Если сама теория давалась мне сравнительно легко, то на практических занятиях по этой дисциплине я откровенно «плавал». Вот здесь и пришел мне на помощь Леня, который работал тогда на заводе «Электрон» в должности главного инженера. Именно благодаря его усилиям я сдал экзамен по ТОЭ на отлично. Сам Леня являлся прекрасным специалистом по электронике, мог собственными руками собрать телевизор, что он однажды и сделал. Второго такого телевизора в Одессе ни у кого больше не было. Вообще наша семья находилась в очень добрых отношениях с Эммой и Леней. К сожалению, как это часто случается в реальной жизни, хорошие люди слишком рано покидают нас. Произошло это и с Леней, он умер, а Эмма с сыном уехали в Израиль, и связь с нею была нами окончательно потеряна. Но до этого печального события было еще далеко, лет пятнадцать. А пока что Леня проживал в квартире Эммы, и они ожидали момента, когда смогут обменять комнату Смертенко и однокомнатную квартиру Цирульник на более просторное жилище. Дело это было сложным, на поиски подходящего варианта требовалось много времени, и нам было позволено на весь этот период поселиться в Лениной комнате. Квартира, в которой размещалась эта комната, считалась малокоммунальной, т.к. в ней проживала еще одна семья – муж и жена. Скажем прямо, люди они были не очень приятные, особенно муж. К тому же любили баловаться самогончиком, который его жена приготовляла из сахарного песка, с помощью очень простого приспособления. В состав последнего входили два тазика, один из которых наполнялся холодной водой, кастрюля с исходным сырьем – брагой, и кухонная газовая плита. Во время каждой очередной пьянки, а таковые происходили регулярно по субботам и воскресениям, они начинали скандалить друг с другом, зачастую переходя к рукопашному бою, и мне приходилось порой вмешиваться в их внутренние разборки. Впрочем, все это было ерундой по сравнению с тем, что я и Лена могли жить вдвоем, совершенно самостоятельно.

В первые же дни нашей независимой семейной жизни выяснилось, что Лена совершенно не умеет готовить. Первой пробой пера, стало приготовление Леной простейшего блюда - элементарной яичницы, которая была раскритикована мною в пух и в прах. Закономерным результатом этой критики оказалось вываливание Леной упомянутой яичницы прямо на пол. Следующим объектом моей критики послужила гречневая каша, заправленная тушенкой, которая, в конце концов, хотя и была съедена, но с большим напрягом. Итогом всех последующих попыток готовить самостоятельно, стало, то, что Раиса Леонидовна была вынуждена привозить для нас первые и вторые блюда из дома, где шеф поваром являлась Зинаида Самуиловна. Производилась такая доставка один раз в неделю, так как в дни учебы я обедал в институтской столовой, а Лена могла поесть на Франца Меринга. К чести Лены надо сказать, что под мудрым руководством своей бабушки и мамы, она, в конце концов, научилась очень вкусно готовить, в чем, дорогой внучек, я надеюсь, ты со мной согласишься.

У нас на Швыгина часто собирались гости. Приходили мои и Ленины друзья – товарищи, в числе которых обязательно присутствовали Робик и Толик. Мы слушали музыку, пели, танцевали, в общем, весело проводили время. Занятия в институте и в консерватории шли своим чередом и достаточно успешно. Весеннюю сессию мы оба сдали без троек, чем доставили несомненную радость родителям. А в период летних каникул Лена и я отправились в небольшое свадебное путешествие. Правда, еще до этого нам пришлось в спешном порядке покинуть наше уютное пристанище. Из моих рассказов, Вовка, ты уже знаешь, какое множество хороших людей встретилось твоему деду на его жизненном пути. Но, на свете не так уж и мало встречается плохих людей, которые не могут жить спокойно, если рядом кому-нибудь хорошо. Именно к такому типу людей принадлежали наши скандальные соседи. Они написали письмо в местное отделение милиции о том, что в квартире проживает подозрительная семья, не имеющая на это никакого права. К нам зачастили сотрудники милиции, которые тщательно проверяли наши документы, и расспрашивали, на каком основании мы здесь проживаем. Чтобы не подводить Леню, мы собрали свои пожитки и отправились на Франца Меринга. Таким вот образом и закончилась наша первая попытка самостоятельной семейной жизни.

Квартира родителей Лены состояла из двух комнат – большой (около 50-ти кв. м.) и маленькой (около 12 кв. м.). Нас, как молодоженов, поселили в маленькой комнате. Так мы и зажили большой дружной семьей, в которую входили Зинаида Самуиловна, Раиса Леонидовна, Борис Ефимович, Милочка и мы с Леной. Кто из них кем тебе приходится, я уже писал. Вот из этой квартиры мы и отправились в свое свадебное путешествие. Первая его часть – морская проходила на замечательном теплоходе, носившем имя великого грузинского поэта Шота Руставели. Перу этого поэта принадлежит прекрасная поэма «Витязь в тигровой шкуре», которая имеется в нашей домашней библиотеке. Устроились я и Лена в отдельной двухместной каюте. Плыли мы вдоль берегов Черного моря, по пути заходили в разные города, в том числе побывали и в Ялте. При каждом посещении того или иного города нас водили на очень интересные экскурсии. Конечным пунктом первой части нашего путешествия был город Гагра. Прибыл туда теплоход поздно ночью и нам, с большими трудностями, пришлось самим добираться до железнодорожного вокзала, поскольку общественный транспорт так поздно уже не ходил. Вторая часть путешествия, менее интересная, проходила по железной дороге. Единственным примечательном событием на этом этапе было то, что ехали Лена и я в дипломатическом вагоне, отличавшимся повышенным комфортом, и это позволило нам, как следует отдохнуть. На утро следующего дня мы достигли конечной цели нашего маршрута – Тбилиси. Сказать, что нас встретили с распростертыми объятиями, это значит, ничего не сказать. Нас обнимали и зацеловывали до такой степени, что описать это не возможно. Понять это может только тот, кто знаком с тем, что такое грузинское радушие и гостеприимство. В это время все наши родственники были живы и мы, чуть ли не каждый день, переходили из одних рук в другие. Твоя бабушка всем очень понравилась и мне, не скрою, это доставляла искреннюю радость. Не обошли нас стороной и мои тбилисские товарищи, ну и, конечно же, Адамян. Когда мы были в гостях у родителей Робика, то его мама приготовила такой вкусный крюшон из персиков, что твоя бабушка до сих пор не может этого забыть. Не знаю, можно ли сейчас приготовить что-либо подобное, ведь персики, продающиеся на наших рынках, даже отдаленно не напоминают те, что использовала тогда мама Робика.

В первые дни нашего пребывания в Тбилиси мы навестили тетю Нину, у которой в то время жила и бабуля Тамара. Именно тогда нам и подарили те самые нарды, с которыми ты уже хорошо знаком и, надеюсь, сможешь еще в них сыграть по настоящему со своими товарищами. После этого нас приняли тетя Нета и дядя Гига. У дяди к тому времени была уже машина – «Волга», и он возил нас по всему городу, для того чтобы Лена смогла осмотреть все его достопримечательности. Побывали мы на знаменитой горе Мтацминда, осмотрели развалины древней крепости Нарикала, покатались на фуникулере. Возил нас дядя Гига и в древнюю столицу Грузии город Мцхета, где мы восхищались прекрасным собором Свети Цховели, построенным еще в 12-ом веке и любовались красотой того места, где река Арагва впадает в реку Кура. Великий русский поэт М.Ю. Лермонтов в своей поэме «Мцыри» посвятил этому месту следующие строки:


«Немного лет тому назад,

Там, где сливаясь и шумят,

Обнявшись, будто две сестры,

Струи Арагвы и Куры,

Был монастырь. Из-за горы

И нынче видит пешеход

Столбы обрушенных ворот,

И башни и церковный свод…».


Не могли мы не навестить и подругу моей мамы тетю Нателу, в дочку которой Нану, я был когда-то, будучи еще мальчишкой, влюблен. Теперь Нана превратилась в красивую женщину, вышла замуж и имела уже двоих детей. Моя мама и тетя Натела весь день только и делали, что вспоминали свою юность, а муж Нателы – Коля Астахов читал нам свои стихи. Кстати, сборник его стихов о Грузии можно посмотреть у нас в домашней библиотеке.

Таким образом, почти все время нашего пребывания в столице Грузии оказалось посвящено встречам с родственниками и близкими друзьями. К моему глубокому огорчению на сегодняшний день большинство из них уже навсегда покинуло нас. Возможно, когда ты будешь читать эти строки, не будет уже и меня, но таков неумолимый закон жизни. Старое умирает, а на смену ему приходит новое поколение. Наверное, главным является то, чтобы о тех, кто ушел из жизни, помнили. Вот таким напоминанием для тебя, как впрочем, и для меня, и для твоего папы, смогут послужить эти записки, если, конечно, они когда-нибудь будут тобой прочитаны. Очень хочется надеяться, что это, рано или поздно, произойдет. Думаю, что лет эдак через десять такое станет вполне возможным. Впрочем, не будем загадывать заранее, как даст Господь, так и будет. А пока что продолжу свой рассказ.

Подошло к концу наше свадебное путешествие и, после недолгих проводов, Лена и я полетели в Одессу. Пора было приступать к началу занятий на четвертом курсе. Сентябрь, как это и было положено, я провел на уборке помидоров, ну, а дальше начались лекции, лабораторные занятия, зачеты и экзамены. Очередную сессию мне удалось сдать отлично, а это означало, что на производственную практику я отправлюсь с повышенной стипендией.

Единственное, что в то время расстроило меня, это крайне неудачная учеба Робика, который завалил на осенней сессии два экзамена. Несомненно, в случившемся была доля и моей вины. Ведь пока мы жили вместе, я, так или иначе, оказывал на него сдерживающее воздействие, хотя бы своим личным отношением к учебе. После того, как мы с Леной поженились, Робик остался жить со Стасом Зотовым, а это был еще тот баламут. Кроме того, Адамян влюбился в очень красивую девушку с благозвучным именем Наташа. Как уж там между ними складывались отношения, я не знаю, но то, что это не способствовало его занятиям в институте, это точно. В общем, закончилось все это тем, что за Робиком приехали его мать и старшая сестра, уговорили его забрать документы из института и переехать в Тбилиси. Дружбе нашей это событие ни в коей мере не повредило, но возможностей для встреч стало у нас намного меньше. Через полгода после возвращения в Тбилиси Робик женился на девушке Тане, армянке по национальности. Таковым было желание родителей Робика, а в армянских семьях желание родителей – это почти закон. Жили они с Таней очень дружно, но каждый раз, когда Робик приезжал в Одессу, он не мог не вспоминать Наташу.

Вернемся, однако, к моим институтским делам. Производственную практику ребята из нашей группы проходили в различных городах: Москве, Киеве, Виннице, Днепропетровске и др. Наиболее успевающих студентов, в числе которых оказался и я, направили Москву, в Государственный институт редких металлов – сокращенно «Гиредмет». Поскольку размещался «Гиредмет» не далеко Третьяковской галереи, у нас имелась возможность довольно часто посещать ее и любоваться великолепными полотнами лучших художников мира. Жил я в этот период времени у близкой подруги моей любимой тети Жеки на улице третья Парковая, рядом с метро «Измайловская». За месяц, проведенный в «Гиредмете» мы успели ознакомиться с оборудованием, на котором нам, возможно, придется работать при подготовке дипломного проекта. А такой проект предстояло написать и защищать каждому из нас на пятом курсе. Провели мы предварительное согласование тематики этих проектов и договорились, опять же предварительно, с теми сотрудниками «Гиредмета», кто станет нашими руководителями при работе над дипломным проектом. На этом, собственно говоря, наша практика и завершилась. Все мы вернулись в Одессу и продолжили дальнейшую учебу.

Во время сдачи весенней сессии твой дедушка чуть было не завалил экзамен по весьма «интересной» дисциплине – «Политэкономия социализма». На предыдущей сессии я сдавал очень похожий по названию и действительно интересный предмет – «Политэкономия капитализма», получив по нему отличную оценку, а вот с социализмом у меня дела не заладились. После часовой пытки, которую устроили мне экзаменаторы, я не выдержал и заявил, что вообще не понимаю, почему для социализма надо было придумывать какую-то специальную политэкономию. Спасло меня только то, что я был старостой группы, членом партии и до этого отлично сдал все остальные предметы. Только благодаря этому мне поставили тройку, что лишило твоего деда права получать в следующем семестре повышенную стипендию. В дальнейшем мне еще не раз приходилось вступать в дискуссии по подобным вопросам и, как показала, в конце концов, жизнь, твой дед оказался во многом прав. Кстати, твоей бабушке тоже приходилось сдавать все эти «политэкономии», но она не вдавалась ни в какие дискуссии с преподавателями, а просто пересказывала то, что было написано в учебниках. Возможно, и мне надо было поступать так же, но такой уж у меня характер, всегда стараться докопаться до сути проблемы, понять ее. Вот и потерял я на этом прибавку к стипендии, хорошо еще, что нам с Борей Уродовым стали немного больше платить за работу на кафедре, и эта потеря не очень сильно отразилась на нашем семейном бюджете.

Завершился 1967-68 учебный год. Лена и я перешли на последний, пятый, курс. Впереди нас ожидали весьма важные события. Одним из них, первым по очереди, но не по значимости, было то, что я опять поехал в Москву, но теперь уже на преддипломную практику. Местом моего проживания на этот раз стала квартира дяди Ачико, расположенная на пятом или шестом этаже большого серого здания, стоявшего в конце улицы имени Максима Горького почти напротив Белорусского вокзала. Сейчас этой улице вернули дореволюционное название, и она именуется Тверской. Квартира была трехкомнатной, и меня поселили в одной комнате с двоюродным братом - Виктором Геловани, который был тогда только студентом Московского физико-технического института. Это теперь он является маститым ученым, действительным членом Российской академии наук, а тогда ничто студенческое не было ему чуждо. Помню, как нам обоим доставалось на орехи от тети Кето, когда мы возвращались домой слишком поздно, а, иногда, и под хмельком. Уже в то время Вика хорошо знал английский язык, а в дополнение к нему изучал еще и французский. Плюс ко всему Вика еще неплохо пел под гитару. Тогда в моде была песня французского композитора Сальваторе Адамо, название которой в русском переводе звучало как «Падает снег», и именно ее чаще всего пел Вика, причем на языке оригинала, т.е. на французском языке. Представь себе на минутку такую картину: по улице Горького несется «Волга», в которую набилось восемь человек, и из нее раздается «Tombe la niege». А один раз у нас состоялась экзотическая поездка на попутной машине за пивом в аэропорт «Внуково», ибо было так поздно, что в городе этого самого пива купить уже было негде. В качестве транспортного средства в данном случае выступал рефрижератор. Все было очень похоже на кадр из кинокомедии «Кавказская пленница». Вот такими мы тогда были лихими ребятами. Но, основное время я уделял, конечно, работе над дипломным проектом, который писал в уже известном тебе «Гиредмете».

Руководила моей преддипломной практикой сама заведующая лабораторией, в которой мне зимой довелось проходить производственную практику. Звали заведующую, если мне не изменяет память, Галина Ивановна. Красивая женщина, на вид лет тридцати, уже защитившая кандидатскую диссертацию, она пользовалась в институте большим авторитетом. В основу моего дипломного проекта решено было положить результаты ее собственных исследований люминесценции сложного полупроводникового соединения – фосфида галлия. Лично я занимался изучением вопросов, связанных с возможностями этого соединения испускать, при воздействии внешнего источника, световое излучение в зеленой области спектра. Результаты таких исследований необходимы были для разработки оптических систем связи, используемых подводными лодками. Не вдаваясь в детали, скажу только о том, что при проведении мною соответствующих измерений, проявился неожиданный эффект, которого ранее никто не замечал. Как часто бывает в подобных случаях, произошло это совершенно случайно. На поверхности кристалла фосфида галлия можно выделить две плоскости, назову их А и В. Всегда было принято освещать внешним источником плоскость А и измерять интенсивность получаемого при этом фотолюминесцентного излучения. В одном из опытов твой дед по ошибке стал облучать плоскость В, и заметил, что в этом случае интенсивность получаемого излучения возрастает на порядок. Проверив несколько различных групп кристаллов, я удостоверился, что эффект увеличения интенсивности характерен для всех групп, а значит не является случайным. Убедившись в этом окончательно, я показал полученные результаты Галине Ивановне. После того, как она лично удостоверилась в правильности проведенных мной измерений, встал вопрос о теоретическом обосновании получаемого эффекта. Для этого в институте имелась специальная группа физиков-теоретиков, которая успешно справилась с поставленной задачей. Все случившееся получило потом отражение в специальном отчете, ежегодно выпускаемом «Гиредметом, а сам этот эффект нашел применение при дальнейшей работе по созданию излучателей для средств подводной связи. Не знаю, как назвали в последствии этот эффект и удостоился ли он вообще какого-нибудь названия, но то, что я принял непосредственное участие в его открытии, послужило мне прекрасным подспорьем при написании и защите дипломного проекта.

В лаборатории, где я работал, все сотрудники были очень дружны. Они жили как бы одной семьей, в которую приняли и нас, молодых практикантов. Мы вместе проводили разные мероприятия по всяким случаям и поводам. Одним из таких мероприятий стало день рождение нашей заведующей. Накрыли праздничный стол и, как это обычно бывает, начались заздравные тосты. Вот только вместо традиционного вина в лаборатории было принято употреблять адскую смесь из медицинского спирта и жидкого азота. Достаточно в пятьдесят граммов спирта долить немного жидкого азота, как последний, мгновенно испаряясь, понижает температуру спирта до пяти - десяти градусов. В этом случае не ощущается ни запах, ни вкус спирта, и он пьется как обыкновенная вода. Правда, через несколько минут после употребления такой «воды» все встает на свои места, и наступает соответствующее состояние. Наша Галина Ивановна до такой степени увлеклась в тот вечер, что пришлось нам брать ее под белы рученьки и просто нести через проходную. Домой мы ее доставили, естественно, на такси. Вот такая непринужденная обстановка царила в коллективе, где твоему деду довелось проходить дипломную практику.

Не могу не упомянуть еще об одном случае, который лишний раз подтверждает тот факт, что самые убедительные эпизоды, показываемые в кино, взяты из жизни. Был у нас в институте, я имею в виду «Гиредмет», сравнительно молодой сотрудник. Работал он техником и считался непревзойденным специалистом по изготовлению и наладке любых экспериментальных установок, на которых проводились исследования. Кстати, та установка, на которой работал я, тоже была делом его рук. И когда я в очередной раз смотрю кинофильм «Москва слезам не верит», и вижу там неподражаемого Гошу, в исполнении замечательного актера Алексея Баталова, то сразу вспоминаю «Гиредмет» и нашего мастера на все руки. Внешне наш техник ничем на Гошу не походил, но руки у него, как и у киношного героя, тоже были «золотыми». Многие ученые института, защитившие кандидатские и докторские диссертации, получали экспериментальные данные на установках, сделанных этими руками.

Пока я без устали трудился в «Гиредмете, в Одессе назревало наступление события, которое затмевало по своей значимости все, что происходило со мной до этого. Осуществилось оно 11 июня 1968 года. Именно в этот знаменательный день Лена родила мне сына. Сообщение о том, что это свершилось, я получил по телефону и, как рассказывала потом тетя Кето, от радости плясал, кувыркался и сделал даже стойку на голове. На следующий день я договорился с Галиной Ивановной о том, что на время прерву свои исследования, и вылетел в Одессу, чтобы лично присутствовать на торжественном моменте выписки твоей бабушки из родильного дома. Еще заранее мы с Леной решили, что если родиться мальчик, то назовем его Колей в честь моего отца - твоего прадедушки. Вот таким образом и появился на свет еще один продолжатель рода Васюниных. Через несколько дней я и Лена с новорожденным сыном вошли в квартиру на Франца Меринга, где нас ожидал восторженный прием. В нашей маленькой комнате для твоего папы была поставлена детская кроватка. Прямо скажу, тесновато стало нам жить в двенадцатиметровой комнатушке, но Борис Ефимович высказал идею о том, что надо бы сделать в большой комнате дополнительную стенку и превратить нашу двухкомнатную квартиру в трехкомнатную. Тогда Лена, я и Коля смогли бы разместиться на гораздо большей площади. Со временем так и было сделано, а пока мы обходились тем, что имели. К сожалению, через пять дней мне пришлось улететь обратно в Москву для завершения дипломной практики.

Проработал я в «Гиредмете» еще около месяца, завершил все необходимые измерения и набросал черновик будущего дипломного проекта. Галина Ивановна внимательно прочитала мое творение, сделала массу замечаний, но в целом одобрила работу, сказав, что если в дальнейшем у меня возникнут трудности, то она всегда готова оказать помощь. Я тепло попрощался с ней и со всеми остальными сотрудниками, и, как и другие практиканты из моей группы, возвратился в свою «альма-матер».

Остаток летних каникул я, естественно, провел в Одессе. Надо заметить, что твой папа был довольно беспокойным ребенком и часто просыпался по ночам. Памперсов в те времена еще не существовало, и на детей одевали подгузники. Каждый раз, когда возникала необходимость менять мокрые подгузники на сухие, Колю приходилось перепеленывать. Со временем я научился всем этим премудростям, и иногда у меня получалось сделать это так быстро и тихо, что Лена не успевала даже проснуться. Через месяц выяснилось, что у Коленьки плохо формируются тазобедренные суставы. Если не принять срочные меры, то он может стать хромым или приобрести, так называемую, «утиную» походку. Чтобы этого не случилось, пришлось на нашего малыша надеть специальную шину, которая бы не давала ему возможность шевелить ногами. Естественно, что когда Коля не спал, его подолгу приходилось держать на руках. В этой шине малыша продержали более месяца, а потом врач порекомендовал заменить ее другим устройством – «стременами Павлика». Они давали больше свободы, но все равно ноги ребенка находились в подвешенном состоянии. Несколько месяцев спустя, «стремена Павлика» врачи разрешили заменить специальной распоркой. Теперь Коленька получил почти полную свободу, мог ползать и научился очень ловко забираться на диван. Выглядело это довольно забавно, но мы все еще с тревогой ожидали, какие конечные результаты принесут все предпринятые нами меры. В общем, хлопот у нас хватало, и если бы не помощь бабушек нам с Леной очень трудно было бы справиться со всем этим, ведь нам еще приходилось продолжать свои занятия, Лене в консерватории, а мне в «Политехе».

Поскольку студентов последнего курса в совхоз не посылали, то занятия для меня, впрочем, как и для Лены, начались, как и положено, с первого сентября. И Ленина и моя учеба шли своим чередом, без каких либо сюрпризов и неожиданностей. Вполне благополучно была сдана осенняя сессия. После непродолжительных зимних каникул и двух месяцев занятий незаметно подошла пора подготовки и сдачи государственных экзаменов. Сдал я государственные экзамены с оценкой отлично и приступил к написанию дипломного проекта на тему «Исследование особенностей фотолюминесценции фосфида галлия, легированного цинком и окисью цинка». Защита проекта была назначена на 28 июня 1969 года. В день защиты мы подготовили, как тогда было принято, стол со всевозможной едой для членов госкомиссии, чтобы они могли своевременно подкрепиться пока идет процесс защиты, ведь защищалось нас не менее шести человек. Поскольку в июне бывало довольно жарко, я принес из дома красивый графин и стаканы. Графин периодически наполнялся прохладительными напитками. Сейчас этот графин если и существует, то только в виде осколков на какой-нибудь свалке, а вот стаканы, которыми пользовались члены комиссии, сохранились у нас до сих пор. Защита у меня прошла блестяще и решением комиссии твоему дедушке была присвоена квалификация инженера электронной техники по специальности «Технология производства полупроводниковых материалов». Теперь осталось только получить диплом, и с учебой было бы покончено. Но для этого предстояло выдержать еще одно испытание.

Дело в том, что при «Политехе» имелась военная кафедра, на которой из нас, студентов мужского пола, готовили будущих командиров взводов зенитных самоходных установок – ЗСУ-57-2. Цифра 2 указывает на количество стволов зенитной установки, а цифра 57 – на их калибр (57 миллиметров). Занятия на военной кафедре начались еще на третьем курсе. В течение двух с половиной лет мы изучали массу различных дисциплин: тактику, устройство ЗСУ, топографию, радиолокацию, вождение танка, ведь ЗСУ представляла собой средний танк, только с открытой башней, и многое другое. Наступил наконец момент, когда мы должны были доказать на деле, что сможем воплотить на практике все полученные нами теоретические знания. Для этого нас направили на военные сборы, которые проводились на специальном полигоне Одесского военного округа. Всех нас переодели в военную форму, разбили на батареи и назначили командиров. Твой дедушка стал командиром батареи, в которую вошли студенты, обучавшиеся по специальности «Полупроводниковые материалы». Из студентов специальности «Электроакустика и ультразвук» была сформирована другая батарея, и командиром ее назначили Толика Магденко. Между нашими батареями все время шло негласное соревнование, конечную победу в котором, к моему огорчению, одержала батарея Толика. Впрочем, ничего странного в этом не было, ведь Толик ранее служил в зенитных войсках и настоящего военного опыта имел куда больше чем я.

Занятия с нами проводили самые опытные офицеры кафедры, некоторые из которых воевали еще в Великую Отечественную войну, а другие успели повстречаться с американцами во Вьетнаме, причем именно с применением 57-миллимитровой зенитной артиллерии. Поскольку в распоряжении округа ЗСУ-57-2 не было, то практические занятия по вождению мы проходили на танках Т-54. Проводил их с нами настоящий асс этого дела, и гонял он нашего брата студента до седьмого пота. Но зато, какое это великолепное чувство, когда ты сидишь на месте механика-водителя и каждой клеточкой ощущаешь, как тебе становится подвластной многотонная машина, чутко реагирующая на каждое твое движение. Потянул правый рычаг управления на себя и танк поворачивает вправо, потянул оба рычага и он встал как вкопанный. А когда движешься на третьей скорости то, тебе кажется, что не существует на свете преграды, которую твоя машина не смогла бы преодолеть. Но не только в роли механиков-водителей нам довелось побывать. Ведь командир взвода обязан был и сам командовать одним из экипажей, т.е. должен был уметь заменить, в случае необходимости, любого из своих подчиненных. Поэтому твой дедушка освоил еще обязанности наводчика и заряжающего. Ну, и, конечно же, всем нам приходилось принимать участие в приведении танка в надлежащий вид после окончания занятий. Это, доложу тебе, Вовка, самое неприятное дело, ведь хоть и говорится, что «танки грязи не бояться», но очищать то ее надо, а это – святая обязанность экипажа.

Занятия по тактической подготовке с нами проводил лично начальник цикла тактики. Это был полковник, прошедший в свое время, с боями от Сталинграда до Берлина. Мне навсегда запомнились его слова: «Тактика – это наука о том, как командир должен суметь выполнить поставленную задачу с минимальными потерями личного состава». Именно этому он и старался научить нас. В результате его усилий мы довольно не плохо овладели тактикой ведения оборонительного и наступательного боя, научились четко и грамотно отдавать устный боевой приказ, составлять карточку ведения огня, как с открытых, так и с закрытых позиций. Дело в том, что зенитная артиллерия, хоть и предназначена для поражения воздушных целей, часто использовалась для отражения танковых атак. Для тренировок в наше распоряжение предоставили 57 миллиметровые орудия, при перевозке которых использовались специальные тягачи, на которых размещался орудийный расчет. Завершались занятия по тактике двухсуточными полевыми учениями. Вот здесь то нам и довелось узнать "почем фунт лиха". За двое суток мы должны были выдвинуться на указанный участок полигона, развернуть там огневую позицию и подготовить ее к отражению атак мнимого противника. В процессе выдвижения нам пришлось десятки раз «отражать» с ходу то налет авиации воображаемого противника, то атаки танков. Каждый раз при этом необходимо было по команде, например «танки справа» или «воздух», быстро покинуть тягач, отцепить орудие, привести его в боевое положение и имитировать ведение огня. По команде «отбой» все приводилось в исходное положение, и продолжалось движение в указанном направлении. Наконец то мы прибыли в указанное место. Теперь предстояло вырыть за строго определенное время укрытия для орудий и тягачей и хорошенько замаскировать их. После проверки качества выполненных нами работ, руководителем выставлялась соответствующая оценка, а затем необходимо было сделать так, чтобы от наших укрытий осталась только ровная площадка. Никогда раньше, ни мне, ни кому-либо из ребят не приходилось выполнять такой объем земляных работ, да еще и с такой быстротой. Покончив со всем этим, мы просто свалились от усталости и уснули, не дождавшись ужина.

На следующие сутки мы двинулись в обратный путь, считая, что все самое трудное уже позади. Не тут то было. По радиосвязи прошла команда, что воображаемый противник применил оружие массового поражения. Пришлось всем нам облачиться в защитные костюмы, надеть противогазы и, уже в таком виде, продолжая движение, отразить пару атак танков. По прошествии 45 минут была получена команда «отбой» и мы смогли разоблачиться. Зрелище нам представилось весьма впечатляющее. Из каждого противогаза было вылито не менее стакана пота, гимнастерки и брюки наши можно было выжимать, а в сапогах хлюпало. Как потом выяснилось, каждый из нас, за время этих учений, потерял в весе от 3-х до 5-ти килограммов.

Подходили к концу лагерные сборы. Впереди нас ожидали зачетные стрельбы и выпускные экзамены. Поскольку начальство опасалось доверить нам стрельбу по воздушным целям, а вдруг вместо специального конуса, имитирующего мишень, кто-нибудь собьет самолет-буксировщик, стреляли мы по танкам. Конечно, это были не настоящие танки, а фанерные макеты, которые передвигались по полю с помощью троса и лебедки. Каждому расчету выдавалось пять снарядов, которыми необходимо было поразить не менее двух мишеней. Командовал стрельбой нашего расчета я, а наводчиком, от которого очень зависит точность стрельбы, у меня был Валера Бугриенко. Велась стрельба не настоящими снарядами, а металлическими болванками, в днище которых находилось специальное устройство – трассер. В полете трассер светился и, наблюдая за ним в бинокль можно было корректировать огонь. Например, если болванка отклонялась от цели влево, то для следующего выстрела можно было подать команду: «Два деления правее» и наводчик доворачивал ствол орудия вправо. При производстве выстрела рекомендовалось широко раскрыть рот, чтобы не закладывало уши. Короче говоря, отстрелялись мы на четыре балла, попав тремя снарядами в две мишени. Я старательно следил за полетами болванок, но толком не мог понять, насколько первая из них отклонилась от цели. Только благодаря стараниям Валеры, который проявил себя прирожденным наводчиком, стрельба наша увенчалась успехом.

У Толика стрельба прошла на отлично, но пришлось и ему немного поволноваться. При одном из выстрелов у них произошла осечка, что иногда случается в артиллерии. Однако его расчет проявил себя молодцами. Выждав после осечки положенное время, они, конечно при непосредственном руководстве офицеров нашей кафедры, ответственных за стрельбы, приступили к аварийному разряжению орудия. Для этого необходимо было шомполом со специальной насадкой осторожно «выдавить» снаряд из канала ствола, что они с успехом и проделали. Впрочем, если бы снаряд являлся настоящим, то дело это оказалось бы куда более сложным и опасным.

После завершения зачетных стрельб мы успешно сдали все экзамены и получили право на присвоение званий младших лейтенантов запаса. Завершились наши военные сборы прохождением торжественным маршем мимо трибуны, на которой разместилось руководство полигона и нашей кафедра. Все батареи во время прохождения исполняли строевую песню, причем у каждой батареи была своя, собственная песня. Вот тут то опять «отличилось» подразделение, которым командовал Толик. Его батарея умудрилась изменить слова исполняемой ими строевой песни и вместо строки «написать подружке письмецо» спеть такое, что в печатном тексте и воспроизводить не прилично. Начальство сначала возмутилось, заставило батарею проходить еще и еще раз, но ничего в словах песни не менялось. В конечном итоге, узнав, что это одна из лучших батарей, среди участвующих на сборах, начальство полигона махнуло рукой на происходящее, и парад был благополучно окончен. На этом наши мытарства завершились и мы, похудевшие (некоторым пришлось даже делать на ремнях для брюк дополнительные дырочки), но радостные отправились в «Политех», получать дипломы.

По приезде в Одессу, Лена встретила меня радостным известием: «Наш Коленька начал уже ходить». Конечно, мне стало жаль, что я пропустил столь радостное событие, но зато мы теперь твердо знали, что все наши усилия и Коленькины мучения не были напрасными. Ходил он совершенно нормально.

После получения диплома встал вопрос о моей работе. Вообще-то в свое время каждого из нас распределили по заводам в соответствии с запросами министерства электроники. Например, те из нас кто проходил дипломную практику в «Гиредмете» должен был работать на заводе по изготовлению солнечных батарей для искусственных спутников земли. Размещался этот завод в поселке Правда, недалеко от города Пушкино Московской области. Будучи еще в Москве мы посетили этот завод и нам сказали, что семейных они на работу не берут в связи с отсутствием жилья. Тогда мы обратились в министерство, и нам было разрешено получить, так называемые, «свободные дипломы», т.е. своим трудоустройством после окончания института мы должны были заниматься сами. Лично я устроился работать инженером при кафедре полупроводниковых материалов. Зарплата у меня была не большая, перспективы дальнейшего роста весьма туманные, а возможности получения квартиры в обозримом будущем вообще не предвиделось. Естественно, что такая ситуация не устраивала ни меня, ни Лену. Вот тут я и вспомнил, что когда жил у дяди Ачико, то он сказал мне: «Гига, если у тебя возникнут какие либо трудности, можешь смело обращаться ко мне». Именно так я и сделал, написав дяде подробное письмо о нашем положении. Ответ не заставил себя ждать. Дядя Ачико предложил мне написать заявление с просьбой призвать меня в ряды Вооруженных Сил, а все дальнейшее, включая интересную службу и обеспечение жилплощадью, он берет на себя. Учитывая, что в то время дядя был уже заместителем Министра обороны по строительству и расквартированию войск, для него оказание мне такого содействия особого труда не представляло. Посоветовавшись с Леной и с родителями, я принял решение последовать совету дяди, тем более что служба в армии меня совершенно не пугала. В начале сентября я подал соответствующий рапорт и стал ожидать дальнейшего развития событий.

Тем временем я продолжал работу на кафедре, помогал Лене и Раисе Леонидовне по хозяйству, занимался сыном. Наш Коля уже начинал потихоньку лопотать, сначала на своем, «птичьем» языке, а затем и на более понятном для окружающих. Борис Ефимович души не чаял во внуке, и, приходя с работы или в выходные дни, часто играл с ним. Особенно он любил подбрасывать Колю вверх и ловить его. Малышу это доставляло огромное удовольствие, он громко смеялся и всем своим видом показывал, что не прочь полетать еще и еще. А вот мы всегда с беспокойством наблюдали за этими играми, ведь совсем недавно Борис Ефимович перенес тяжелейший инфаркт, и подобные нагрузки были ему противопоказаны. Но разве этого человека можно было остановить, он и своей адвокатской деятельности отдавал себя без остатка. В конце концов, его больное сердце не выдержало, и в начале декабря 1969 года он скончался прямо на работе. Для всех нас случившееся стало большим несчастьем, но сильнее всего переживала Раиса Леонидовна, которая очень любила его. Мы все пытались, как могли утешить ее, но в таких случаях единственным лекарем является время, да любовь к внуку, который и стал для нее подлинным утешением.

В конце декабря этого же года меня вызвали в военкомат и сообщили, что в соответствии с моим обращением я призываюсь в армию. Там же мне вручили предписание о том, что я направляюсь для прохождения службы в звании инженера-лейтенанта в город Москву. Поступить я должен был в распоряжение Начальника Центрального управления космических орбитальных средств (ЦУКОС) генерал-лейтенанта Андрея Григорьевича Карася. Новый 1970 год мы встретили дома всей семьей, а в первых числах января я убыл к месту назначения. Таким образом, твой дедушка расстался с Одессой, городом, в котором прожил пять с половиной лет. До этого мне еще никогда не приходилось жить столь длительное время на одном месте. Расставание с Одессой стало для меня одновременно и прощанием с юностью.

Впоследствии я не раз посещал свой любимый город. Так, например, в 1984 году состоялась встреча выпускников нашего факультета в честь пятнадцатилетия его окончания. Чисто по человечески, а тем более как староста группы я просто не мог не присутствовать на этом торжестве. Встреча прошла на самом высоком уровне в ресторане «Жемчужина», расположенном на живописном берегу Аркадии. Никого из преподавателей мы не пригласили за исключением того самого Протопопов, который поставил мне четверку на вступительном экзамене, благодаря чему для меня открылась возможность поступления в «Политех».

Ездил я в Одессу еще несколько раз, в том числе и вместе с Колей. Совсем некстати во время этой поездки у меня разболелась язва желудка, но я старался всячески скрыть это от сына, чтобы не испортить ему удовольствие от посещения своей Родины. Насколько хорошо мне это удалось, я не знаю, но мне кажется, что Коле та поездка пришлась по душе.

Во время всех этих поездок, за исключением последней, я останавливался у моей любимой тещи Раисы Леонидовны, которая теперь жила на знаменитой Дерибасовской, прямо напротив не менее знаменитого пивного бара «Гамбринус». После того, как Милочка вышла замуж и переехала жить к мужу, а Зинаида Самуиловна покинула этот мир, Раиса Леонидовна обменяла свою прежнюю, огромную квартиру на более маленькую, но очень уютную. Хорошо помню, как она заранее готовилась к моему приезду, и когда я прибывал к ней, то на столе меня всегда ожидало мое любимое блюдо – творог со сметаной. Причем и творог, и сметана, впрочем, как и вся остальная вкуснятина, которой она меня потчевала, покупались только на рынке.

Последний раз я приезжал в Одессу в 1993 году и останавливался у Толика Магденко, так как Раиса Леонидовна к тому времени скончалась, будучи еще в том возрасте, когда надо жить и жить на радость детям и внукам. Мог ли я предполагать тогда, что и Толика вижу в последний раз. В декабре того же года моего друга не стало. С тех пор я в Одессе никогда больше не был.


Конец второй части.


Часть 3. ЗРЕЛОСТЬ.