Geum.ru

Посвящается Васюнину Владимиру Николаевичу

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14

Такого типа задачи довольно часто встречаются и в повседневной жизни. Например, ты и папа собираетесь в многодневный пеший поход. Понятно, что вам необходимо взять с собой как можно больше необходимых вещей, но у вас всего два рюкзака. У папы рюкзак большого размера, а у тебя – маленького. Вес каждого рюкзака не может быть слишком большим, ведь силы у вас ограничены. Вот и возникает задача, что из необходимых вещей взять и как их разложить по рюкзакам, чтобы в своем походе вы испытывали как можно меньше неудобств, а в рюкзаках не оставалось слишком много свободного места. Если представить, что необходимые вещи это космические эксперименты, а рюкзаки – орбитальные средства, то получаем задачу, очень похожую на ту, которую предстояло решать нашей группе.

У тебя может возникнуть вполне закономерный вопрос, а что, разве до этого не существовало методов решения подобного рода задач. Конечно, такие методы были и с их использованием разрабатывались программы экспериментов, часть из которых или уже была реализована, или находилась в стадии реализации. Однако все эти методы не учитывали очень важную деталь, характерную именно для долгосрочных программ.

Долгосрочные программы, которые разрабатываются на пять и более лет вперед, отличает крайне высокая степень неопределенности в исходных данных. Нельзя заранее ответить на вопрос, а какие будут характеристики исследовательской аппаратуры (вес, размеры, энергопотребление и пр.), какими будут возможности орбитальных средств по размещению этой аппаратуры и обеспечению условий, требуемых для ее нормального функционирования. Приходится рассматривать эти характеристики как величины случайные. Проблематичным был вопрос и определения величины эффекта, который мог бы быть достигнут в результате реализации долгосрочной программы. Как и чем его измерять? Вот и была перед нами поставлена задача, найти или разработать самим такие методы и методики формирования долгосрочных программ космических экспериментов, которые позволяли бы учитывать все эти особенности.

В первую очередь мы проштудировали большое количество литературы по интересующим нас вопросам. В результате нам повезло прочесть книгу «Наука и искусство принятия решений», написанную Ларичевым Олегом Ивановичем. Предлагаемый им подход вполне мог быть использован нами при разработке методов, позволяющих производить оценку эффекта, получаемого от проведения одного или нескольких экспериментов. Смущало меня только то, что в основе подхода, предлагаемого Ларичевым, лежал метод экспертных оценок, крайне не популярный среди ученых нашего института. Вот если бы можно было привлечь на нашу сторону такого авторитетного ученого, как Олег Иванович, то нам стало бы легче отстаивать свою точку зрения. Поскольку Ларичев заведовал лабораторией во Всесоюзном научно-исследовательском институте системных исследований (ВНИИСИ), где работал и мой двоюродный брат Виктор Геловани, то организацию встречи с Олегом Ивановичем я взял на себя. Вскоре такая встреча состоялась, и мы заключили соглашение о проведении совместных исследований по интересующему нас вопросу. Для сотрудничества с нами от лаборатории Ларичева была выделена молодая, но очень перспективная сотрудница Евгения Марковна Фуремс, которая уже несколько лет занималась исследованиями, подобными нашим, но совершенно в другой области, на первый взгляд не имеющей никого отношения к нашей тематике. Несмотря на это, спустя год наше сотрудничество принесло первые плоды, и теперь можно было уже вплотную приступать к разработке конкретных методик для оценки эффекта от реализации программы космических экспериментов, в основу которых были положены полученные нами результаты. От проведенной работы оказались в выигрыше обе стороны. Мы получили основу для дальнейших изысканий и заручились научной поддержкой влиятельного ученого, а Евгения Марковна весьма успешно использовала плоды нашего совместного труда при написании диссертации на соискание степени кандидата технических наук. На защите диссертации, которая прошла блестяще, я выступал в качестве представителя нашего института. Мы и в дальнейшем продолжали наши совместные исследования, а Олег Иванович, в память об этой работе, подарил мне свою, только что изданную, книгу «Объективные модели и субъективные решения». В последующем Ларичев был избран академиком Российской академии наук, много и плодотворно работал, но, к сожалению, до наших дней не дожил.

Несмотря на титанические усилия, прилагаемые Черновым и мной, очень скоро командованию стало ясно, что двоим сотрудникам с таким огромным объемом работы не справиться. Именно поэтому в 1984 году состоялось решение о создании в нашем отделе третьей лаборатории, возглавить которую поручили твоему деду. К этому времени я получил звание подполковника, и теперь в моем подчинении находилось шесть сотрудников. Такому коллективу предстоящая работа была уже по плечу, и мы рьяно взялись за дело.

Если с одной проблемой, оценкой эффективности долгосрочной программы, дело у нас продвигалось, и довольно не плохо, то с вопросом учета неопределенности исходных данных при формировании программы мы пока еще топтались на месте. Двинуться вперед мы смогли только после того, как я прочитал докторскую диссертацию Роберта Петровича Ковалева, который являлся сотрудником нашего института, но работал в другом управлении. Конечно, занимался он совершенно иной тематикой, но и там требовался учет неопределенности исходных данных. Используемые им методы, на мой взгляд, вполне могли подойти и для решения наших задач. Познакомившись с Ковалевым поближе, я попросил его об оказании посильной помощи в проводимых нами исследованиях. К моей радости Роберт Петрович не только дал согласие оказывать помощь, но и предложил себя в качестве научного руководителя моей работы по написанию кандидатской диссертации, на что я с удовольствием согласился. При непосредственной помощи Ковалева нашей лаборатории удалось найти подход к решению задачи формирования долгосрочной программы экспериментов в условиях неопределенности. В основе этого подхода лежал метод стохастического программирования. Теперь дело обстояло за «малым», разработать конкретные и работоспособные методики, но, как говориться, это было уже делом техники. Главное состояло в том, чтобы правильно распределить усилия сотрудников лаборатории по тем задачам, которые необходимо было решать. Если свою собственную работу мне удавалось организовать должным образом, то с организаций работ в коллективе, пускай и не очень большом, дело у меня обстояло куда хуже. Не могу сказать, что я один успешно справился бы с этой задачей, если бы не помощь со стороны Юры Чернова, который в плане распределения усилий сотрудников был на голову выше меня. Видно сказывалось то, что до прихода к нам в институт он несколько лет был курсовым офицером в Харьковском военном училище. Я считал тогда, да и сейчас уверен, что на посту начальника лаборатории он действовал бы куда эффективнее, чем я. Просто для занятия этой должности в то время ему еще не хватало опыта самостоятельной научно-исследовательской работы. Короче говоря, общими усилиями мы смогли должным образом организовать работу нашего коллектива и в течение двух лет справиться с поставленной задачей. В результате исследований проведенных нашей лабораторией был разработан комплекс методик, с использованием которых в дальнейшем формировались многие программы космических экспериментов, в том числе для станции «Мир». Более того, нам удалось решить такую важную задачу, как создание методических основ для прогнозирования стоимости проведения отдельно взятого эксперимента и даже программы в целом. В дальнейшем на основе наших разработок совместно с организациями промышленности, занимавшимися проектированием и созданием космической техники, такими как Научно-производственное объединение (НПО) «Энергия» и Центральный научно-исследовательский институт машиностроения (ЦНИИМАШ), были разработаны конкретные методики, позволяющие оценить величину затрат финансовых ресурсов, необходимых для реализации долгосрочной программы космических экспериментов.

Продвинулась вперед и моя работа над написанием диссертации на соискание ученой степени кандидата технических наук. В декабре 1987 года состоялась защита диссертации на Ученом совете нашего института. В качестве моральной поддержки я пригласил на нее моего двоюродного брата, который к тому времени был уже членом-корреспондентом АН СССР. Как потом говорил Вика, выступал я с докладом хорошо, с вопросами по диссертации успешно справился и вполне заслуженно получил ученую степень кандидата технических наук. Сам я, если говорить честно, помню все происходившее на защите как в тумане. В честь ознаменования столь знаменательного события члены Совета были приглашены к банкетному столу, а наши сотрудники выпустили специальный транспарант, который и сейчас висит на стене моей комнаты.

Впрочем, жизнь состоит не только из одной работы и защит кандидатских диссертаций, а поэтому я коротко расскажу тебе о наших семейных делах. Со временем твоя бабушка стала одной из лучших преподавательниц игры на скрипке в нашей округе. При поступлении в музыкальную школу все родители старались, чтобы их дети обязательно попали в ее руки, поэтому загружена она была работой под самую завязку. Однако это не мешало ей уделять достаточное внимание сыну, да и мне тоже. Мы продолжали наши совместные поездки в Москву, посещали театры и музеи. Одно время Лена и я вместе занимались на курсах по изучению английского языка, и, хотя это продолжалось не долго, остались очень довольны посещением этих занятий, так как познакомились там с весьма интересными людьми. По возможности мы старались, и съездить в Одессу вместе с Коленькой. Конечно, как военный я не мог каждый раз получать отпуск в летнее время, но пару раз мне это удалось сделать. В то время еще была жива Колина прабабушка Зинаида Самуиловна, которая души не чаяла в своем праправнуке. В один из приездов в Одессу мы совершили поход по всем памятным для Лены и меня местам и сфотографировались там вместе с Колей. Все это запечатлено в моих многочисленных фотоальбомах и на цветных слайдах. Но в жизни не все бывает гладко. Так от одной из таких поездок у нас сохранились не самые приятные воспоминания, потому что после возвращения домой Лена и Коля, объевшись в Одессе, а может и в пути, абрикосов, по приезде домой заболели дизентерией, и им пришлось три недели пролежать в инфекционной больнице.

Впрочем, для твоей бабушки это была не единственная неудачная поездка в свой родной город. Еще когда Коле было всего пять лет, она отправилась с ним в гости к своей маме, а там заболела, да так сильно, что это потом сказалось на ее здоровье в дальнейшем.

Ездили мы с твоей бабушкой и в другие места, но уже только вдвоем. Первой из таких поездок было посещение нами городка Моршин, что находится в Закарпатье. Там мы отдыхали по путевке в военном санатории. Собственно говоря, полностью удавшимся можно считать только мой отдых, потому что твоя бабушка решила в первые же дни после прибытия в санаторий посетить местного зубного врача. Он настолько неудачно удалил ей зуб, что она пару недель носа не показывала из своего номера. В память об этой истории у меня имеется цветной слайд, на котором сфотографирована твоя бабушка с огромной повязкой на щеке. Когда мы показывали тебе этот слайд, ты очень смеялся и сказал, что бабушка похожа на зайчика. Пока Лена жила в глубоком подполье, я взял на прокат лыжи и, вооружившись своим фотоаппаратом, совершал каждый день длительные прогулки по местным окрестностям. Через две недели Лена уже свободно могла выходить на улицу, и мы вместе посещали местный парк, в котором водилось очень много белочек. Они совсем не боялись людей и позволяли кормить себя с ладони, что мы и делали. Новый год мы встретили в санатории, и хотя прошел он весело, все равно было немного грустно, что рядом с нами нет Коли и моей мамы.

Наша вторая совместная поездка состоялась, когда твоя бабушка была уже пенсионеркой. Ушла она на пенсию по состоянию здоровья в 1993 году. Поехали мы в город Калугу, который является местом, где долго жил и работал основоположник отечественной, да можно сказать и мировой, космонавтики К. Э. Циолковский. Попали мы в этот раз не в санаторий, а в дом отдыха. Самыми запоминающимися в этой поездке стали для меня посещение музея космонавтики и экскурсии по памятным местам Калужской области. Побывали мы в знаменитом городе Козельске, который сорок девять дней выдерживал осаду татаро-монгольских войск. Его защитники, уничтожив четыре тысячи нападавших, предпочли смерть плену. Захватчики смогли войти в город только тогда, когда в нем не осталось никого в живых. За это татаро-монголы прозвали Козельск «злым городом». Особое впечатление на нас произвело посещение Оптиной пустыни – места, которое можно смело назвать святым. Туда в свое время приезжали в поисках нравственного утешения и ответов на вопрос о смысле жизни такие великие русские писатели, как Н. В. Гоголь, Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский. Посетителями этой обители оптинских старцев были и тысячи простых людей, для каждого из которых преподобные отцы готовы были найти слова утешения и подать мудрый совет в духовной беседе.

Очень часто мы совершали походы по живописным окрестностям Калуги, бродили по красивым и довольно густым лесам, где встречались со многими интереснейшими людьми. Однажды довелось нам встретить в лесу человека, который занимался тем, что, делал деревянные скульптуры с использованием только топора. Это было удивительное зрелище. Прямо на наших глазах из обыкновенного пня появлялось изображение одного из героев поэмы Пушкина «Руслан и Людмила» - говорящей головы. Вообще он очень любил делать скульптуры героев различных сказок, были в его коллекции и баба Яга, и Черномор, и серый волк и многое, многое другое.

Случилась у нас встреча с археологом-любителем, работавшим в местном заповеднике экскурсоводом. В ходе своих археологических изысканий он обнаружил в лестных зарослях останки какого-то древнего захоронения. Экскурсовод считал, что этим останкам не менее нескольких сотен лет, и пытался привлечь к ним внимание местного краеведческого музея, но безрезультатно. Когда Лена и я покидали Калугу, он попросил меня сообщить о его находке в палеонтологический музей в Москве, разрешив при этом взять с собой несколько образцов костей из этого захоронения. Кости я взял и привез домой, но в суматохе повседневных забот так и не отвез их по назначению, за что мне до сих пор стыдно. Вернулись Лена и я из этой поездки, хорошо отдохнувшие и полные самых разнообразных впечатлений.

А тем временем наш Коля продолжал учиться в школе, радуя нас своими успехами в учебе и огорчая, правда, не так уж часто, своим поведением. Вообще-то ничего сверхъестественного твой папа не совершал, до моих школьных похождений ему было далеко, но кое о чем рассказать хотелось бы. Однажды он принес из школы полный портфель каких-то радиодеталей, о происхождении которых ничего толком не мог рассказать, несмотря на мои настойчивые расспросы. Пришлось мне самому пойти в школу, где я узнал, что мой сын с одним из своих товарищей в прямом смысле раскурочили школьный радиоузел. Дело приняло очень нехороший оборот, но мне удалось договориться с директором школы о том, что я полностью восстановлю этот злополучный радиоузел. В ближайший выходной день я взял Колю и его товарища, и мы отправились воссоздавать все, что они разобрали. Провозились мы до самого вечера, оба нарушителя помогали мне изо всех сил, и на следующий день радиосвязь в школе работала, как ни в чем не бывало. Несмотря на это Коля, удостоился весьма сомнительной «чести» быть поставленным на учет в детской комнате милиции. Со временем его, конечно, сняли с учета, но такой факт имел место.

Был и такой случай. Пришел я с работы, поужинал и собрался выводить на прогулку нашу Бетси. Коля в этот вечер выглядел грустным, и я, поняв, что для этого есть какая-то веская причина, пригласил его составить мне компанию. Сначала мы гуляли молча, но затем Коля не выдержал и поведал мне печальную историю о том, что он вырвал из своего школьного дневника несколько страниц, на которых были плохие оценки, и содержалось обращение классной руководительницы к родителям по поводу поведения их сына. Выслушав это признание, я не стал ругать Колю, потому что посчитал это бессмысленным. Просто мы с ним договорились, что он восстановит вырванные страницы, обойдет всех учителей, чтобы они проставили там те оценки, которые должны быть, и расскажет обо всем классному руководителю. Облегченно вздохнув после нашей беседы, Коля пообещал сделать все так, как мы обговорили. И действительно, он выполнил свое обещание, чем по моему только прибавил себе авторитета в глазах преподавателей.

Однажды нашей семье крупно повезло в том, что при распределении среди сотрудников института путевок в пионерский лагерь, находящийся в Крыму, одна из них досталась мне. Лена собрала Колю в дорогу, и он отправился в свое первое почти самостоятельное путешествие. Отдыхал он в этом лагере три недели и вернулся оттуда очень довольный. Еще на Курском вокзале, когда я встречал его, Коля заявил, что познакомился в пионерском лагере с весьма интересными ребятами и очень хочет встретиться с ними там же в следующем году. Мне от этих слов стало как-то не по себе, поскольку я прекрасно знал, что никакой поездки в следующем году уже не будет, ведь таким простым офицерам, каким был я, подобные путевки доставались не более чем один, максимум два раза за все время службы. Вот если бы я был полковником и служил в Главном штабе Ракетных войск, тогда мой сын имел бы возможность хоть каждый год посещать Крым. Как все это объяснить Коле я не знал и решил ничего не говорить, полагая, что со временем это желание у него пропадет, что и произошло на самом деле.

Кстати, у нас в Подмосковье был местный пионерский лагерь, достать путевку, в который не представляло большой проблемы. Каждую весну сотрудники нашего отдела выезжали в этот лагерь, чтобы навести там порядок, произвести необходимые ремонтные работы и подготовить его к летнему сезону. Вот этот лагерь Коля мог посещать хоть каждый год, так что несколько раз он отдыхал там. Еще когда твой папа не вышел из пионерского возраста, то пару раз ездил с нашим отделом и помогал нам готовить лагерь к приезду детей. Насколько я помню, эти поездки доставляли ему большое удовольствие. Особенно ему импонировало то, что наши сотрудники обращались с ним, как с равным. Ближе к вечеру, после завершения работ мы разводили костер и жарили шашлыки, для того чтобы подкрепиться после утомительного дня. По окончанию трапезы устраивались танцы, а наши молодые офицеры играли в футбол и в волейбол. Коля принимал участие во всех мероприятиях и проявил умение в заготовке топлива для костра и в его разжигании. Научился он этому еще в наших совместных походах по окрестным местам, которые я совершал с ним время от времени. Во время таких походов я старался обучить его всему, что знал сам, как найти сухую растопку для костра в дождливую погоду, как разжечь костер в любую погоду с использованием только одной спички, как правильно устраиваться в лесу на ночлег и многому другому. Впоследствии Коля рассказывал, как ему пригодились мои уроки, особенно во время службы в армии.

Была у нас в отделе традиция – каждую зиму, хотя бы один раз совершать дальний поход на лыжах. В такие походы мы брали с собой детей наших сотрудников, в том числе и Колю. Не могу сказать, что твой папа был очень хорошим ходоком на лыжах, но никаких проблем для нас, взрослых, он не создавал, шел всегда наравне со всеми, а когда мы достигали намеченного места отдыха, принимал активнейшее участи в его обустройстве. Все эти поездки были своего рода слагаемыми системы воспитания нашего сына, вот только назвать себя очень уж хорошим воспитателем, я не могу. Из-за своего вспыльчивого характера, сказывалась, по видимому, грузинская кровь, я иногда срывался на крик, а при случае мог допустить и рукоприкладство, о чем впоследствии всегда очень сожалел, давая себе слово впредь не допускать подобного. Баба Кети и Лена всегда старались исправить допускаемые мною огрехи, за что я им был крайне благодарен.

Шло время, незаметно подошел год окончания Колей школы. Выпускные экзамены он сдал хорошо, и, получив аттестат зрелости, начал готовиться к поступлению в высшее учебное заведение. Поступать он решил в Лесотехнический институт («Лестех»), который находился в Мытищах совсем не далеко от нашего дома. В «Лестехе» имелся факультет электронно-счетной техники, а на этом факультете недавно открыли новую специальность «Прикладная математика». Вот именно эту специальность и избрал Коля, естественно, не без помощи родителей. Времена тогда были такие, что с подготовкой только в рамках школьной программы поступление в институт было обречено на провал. Именно поэтому еще за полгода до окончания школы Коля занимался с репетиторами, которые были преподавателями «Лестеха», по двум предметам – физике и математике. Занятия эти принесли ожидаемые плоды и твой папа, сдав успешно вступительные экзамены, начал свой путь к получению высшего образования.

Учился твой папа настолько успешно, что уже на втором курсе, а может быть еще и на первом, ему разрешили работать на кафедре, где он очень поднаторел в искусстве разработки прикладных программ на персональных компьютерах. Все было бы отлично, но в «Лестехе» отсутствовала военная кафедра, поэтому Колю со второго курса призвали на службу в Вооруженных Силах. С институтом пришлось распрощаться на целых два года. Впрочем, мне, в свое время довелось служить не два, а три года, однако это потом не помешало твоему деду успешно завершить Одесский «Политех».

Первые полгода Коля проходил службу недалеко от Москвы в городе Нахабино. Там располагалось учебное подразделение («Учебка»), в котором готовили младших сержантов различных специальностей, а по завершению подготовки направляли их для дальнейшего прохождения службы в других частях. Лена и я очень беспокоились за то, чтобы нашего сына не направили в Афганистан, где в те годы «ограниченный» контингент наших войск вел боевые действия. Называлось это оказанием интернациональной помощи дружескому народу Афганистана. Обошлась эта «помощь» нашей стране очень дорого. За время ведения войны, назовем эти действия настоящим именем, погибло около пятнадцати тысяч наших солдат и офицеров, а десятки тысяч, если не более, стали инвалидами. У меня имелась возможность сделать так, чтобы Коля, после завершения учебы остался в Нахабино, но твой папа отказался, сказав, что будет служить как все. Несколько раз мы навещали Колю, привозили ему что-нибудь вкусненькое, присутствовали при принятии им присяги. К этому времени нам уже стало известно, что в Афганистан Коля не попадет, и мы почувствовали некоторое облегчение. Наконец наступил день окончания «Учебки». Коле присвоили звание младшего сержанта по специальности минер-сапер. Службу он проходил в Чехословакии, за два года успел дослужиться до старшего сержанта, но домой вернулся почему-то в звании ефрейтора, т.е. старшего солдата. Хоть он и часто писал домой письма, а по возвращению из армии что-то рассказывал о своей службе, но истинных причин его разжалования я, как мне кажется, до сих пор не знаю. Впрочем, зачем они мне? Самое главное, что сын целым и почти невредимым вернулся домой. Правда, зубы себе испортил, ногу немного повредил, но это все мелочи по сравнению с тем, что могло бы произойти, попади он в Афганскую мясорубку.

После возвращения из армии твой папа продолжил учебу в институте. Давалась она ему настолько легко, что я посчитал возможным устроить Колю на настоящую работу, которую он выполнял в свободное от учебы время и получал, пусть и не большую, зарплату. Как мне потом рассказывали его начальники, а они все были в свое время моими сослуживцами, у Коли уже тогда проявлялись явные способности системного программиста. Я, конечно же, был горд за успехи своего сына, но внешне старался этого не показывать, а, наверное, зря. Когда Коля закончил учебу в институте он был уже готовым специалистом, а не зеленым новичком в деле, которым собирался заниматься в дальнейшем. На этом я завершу свои воспоминания о твоем папе, ибо лучше, чем он сам никто не сможет тебе рассказать о его жизни. Очень хочется надеяться на то, что, рано или поздно, он это сделает.

В 1987 году твоему деду исполнилось сорок пять лет. В этом возрасте подполковников, как правило, увольняют на пенсию. Впрочем, Министр обороны может продлить срок службы еще на пять лет, если для этого найдутся веские причины. Мое начальство, а, прежде всего И. А. Чепиков посчитали, что в случае со мной такие причины имеют место. После соответствующего обращения начальника института к командованию ГУКОС пришел приказ, согласно которому мне был продлен срок службы до 1992 года. Казалось бы, все проблемы с моим дальнейшим пребыванием в армейских рядах были решены, но не тут то было, жизнь опять внесла свои коррективы в мои планы. Впрочем, расскажу обо всем по порядку.

Через год после защиты диссертации мне присвоили ученое звание «старший научный сотрудник». Казалось бы, я уже был таковым, но это была должность старшего научного сотрудника, а не ученое звание. Теперь твой дед получил право на присвоение следующих ученых званий. В принципе, со временем я мог бы стать доцентом, профессором или даже академиком, но для этого необходимо было, как минимум, защитить докторскую диссертацию. Далее требовалось написать несколько «умных» книг по своему научному направлению, подготовить к защите нескольких кандидатов технических наук и т.д. и т.п. Впрочем, требовалось еще иметь кого-то на верху, кто помогал бы тебе продвигаться все выше и выше. Конечно же, я шучу, но не зря говорят, что «в каждой шутке есть доля правды». Для того чтобы стать академиком необходимо, прежде всего, быть талантливым ученым, а твой дед являлся просто способным научным сотрудником. Трезво оценивая свои возможности, я подобных планов не строил, хотя считаю, что кое-чего дельного сделал за время своей научной деятельности. За семнадцать лет работы в институте я участвовал в проведении более шестидесяти научно-исследовательских работ, опубликовал более двадцати статей и получил несколько авторских свидетельств на изобретения. В 1988 году мне доверили стать ответственным руководителем очень важной работы, конечным результатом которой явилась программа космических экспериментов на этапе летных испытаний многоразового корабля «Буран».

Совершенно неожиданно меня стали продвигать по партийной лестнице. Нельзя сказать, что раньше я не занимал никаких выборных партийных должностей. Еще в бытность моей службы на НИПе, я избирался партгрупоргом, это самая первая ступенька для того, кто избрал своей целью сделать партийную карьеру. Во время службы в институте меня избирали в члены партийного бюро отдела, что можно назвать следующей ступенькой. Поскольку твоего деда партийная карьера никогда не прельщала, то я попросил своих сослуживцев больше никогда никуда меня не выбирать. Так оно и было вплоть до конца 1988 года, как, вдруг, твоего деда избрали секретарем партийного комитета (парткома) управления, а это уже достаточно высокая ступень в партийной иерархии. Заняв этот пост, я получил доступ к информации о том, как в действительности живут и чем «дышат» наши высокие партийные, да и не только партийные, чины. Именно эта информация и послужила основной причиной моего окончательного разочарования в деятельности КПСС и в переоценке многих сторон жизни в нашей стране и в армии, в частности.

Произошло мое избрание совершенно неожиданным образом, На очередном отчетно-выборном собрании коммунистов нашего управления случилась досадная неувязка. Кандидатура одного из сотрудников, которую начальство прочило в секретари парткома, не набрала необходимого числа голосов. Требовалось срочно принимать какие-то меры, и командование управления решило, что следует избрать на эту должность меня. Еще когда меня только уговаривали согласиться на избрание секретарем парткома, я всячески пытался отказаться от столь сомнительной чести. Командование управление намекнуло мне, что в случае моего согласия передо мной возникнет реальная перспектива получить звание полковника. Помню, что я тогда, зная свой характер, на половину в шутку, а на половину всерьез ответил, что как бы меня в результате не разжаловали в майоры. Главной причиной, по которой я все-таки дал согласие, явилось обращение ко мне секретарей партийных организаций отделов нашего управления и многих рядовых членов партии. Они в один голос сказали: «Григорий Николаевич, если не ты, то кто же?». После такого заявления отказываться я счел себя не в праве. Избрание меня прошло практически единогласно и с этого момента началось то, чего я опасался, и что привело впоследствии к моему скорому увольнению из рядов Вооруженных Сил.

На первых порах все шло нормально. Но, в феврале 1989 года меня вызвал начальник управления и попросил поставить подпись под ходатайством о внеочередном предоставлении гаража для его заместителя по политической части (замполита). В ответ я заявил, что ничего подписывать не буду, так как партийная организация, которую я представляю, не уполномочивала меня на подобные действия. Вопрос этот, по моему мнению, должен решаться исключительно командованием управления. Выслушав массу неприятных слов в свой адрес, я остался при своем мнении и ходатайства не подписал. С этого момента все и началось. Через несколько дней меня вызвали в кабинет начальника института, где присутствовал и начальник нашего политотдела. Со скорбным видом они известили меня о том, что, несмотря на все их возражения, подписан приказ о включении меня в число офицеров, подлежащих увольнению в первой половине этого года. От неожиданности я сначала онемел, а потом сказал, что ведь приказом Министра обороны мне был продлен срок службы на пять лет. Твоему деду популярно объяснили, что в связи с предстоящим значительным сокращением Вооруженных Сил все продления отменены, и мне надо готовиться к увольнению. Не скрою, здесь я даже допустил слабость и стал просить, чтобы мне позволили дослужить хотя бы до возвращения моего сына из армии. В ответ я услышал, что они бы с радостью сделали бы для меня все возможное, но приказ есть приказ и его необходимо выполнять. Здесь я окончательно понял, что унижаться бессмысленно, что именно мои, так называемые «благодетели», сами являются инициаторами моего увольнения. Мне ничего другого не оставалось, как явиться к начальнику отдела, а им в то время был уже не Чепиков, а В. Ф. Воробьев и обо всем доложить ему, К моему глубочайшему удивлению именно от него я получил неожиданную поддержку. Воробьев сейчас же связался с полковником В. И. Жадаевым, который в ГУКОСе был куратором нашего отдела, и сообщил ему, что в связи с увольнением Васюнина срывается выполнение важной научно-исследовательской работы, научным руководителем которой он является. Посовещавшись, друг с другом Воробьев и Жадаев пришли к выводу, что мне необходимо попасть на прием к начальнику Политического управления ГУКОС и все рассказать ему. Буквально через две недели такой прием был организован Жадаевым, и я предстал перед грозными очами начальника Политуправления. Слушал он меня без особого интереса, пока я не сказал, что не прошло и четырех месяцев после моего избрания секретарем парткома. Услышав об этом, генерал-лейтенант изменился в лице и начал звонить начальнику отдела кадров ГУКОС, разговор с которым проходил на повышенных тонах и закончился тем, что начальник отдела кадров получил указание до наступления следующего дня разобраться с моим вопросом. На этом аудиенция была закончена. Результатом всего этого стало то, что на следующий день меня опять вызвали в кабинет начальника института, где он и начальник политотдела, с радостными улыбками на лицах, но не в глазах, сообщили твоему деду, что им удалось добиться отсрочки моего увольнения из армии. Противно было слушать эту откровенную ложь, но я, не подав вида, что в курсе истинных причин их благоволения к моей особе, поблагодарил обоих за заботу, и отправился к себе в отдел.

Годы, которые я сейчас описываю, пришлись на период, когда в нашей стране происходила, так называемая, «перестройка». Затеял ее Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев, который горел желанием построить в СССР социализм «с человеческим лицом», хотя, по моему, и сам толком не знал, что это такое. С трибун произносились речи о необходимости ускоренного развития экономики и усиления гласности, а, проще говоря, введения в нашу жизнь свободы слова, получения доступа к широкому обсуждению деятельности партии, активному участию в выработке принимаемых решений. Хотя от произнесения речей до настоящего дела было еще далеко, но очень многие члены партии поверили в то, что вот-вот наступят лучшие времена. Поверил в это и я, точнее мне очень хотелось верить в то, что мы все станем наконец-то свободными людьми, получим возможность говорить, что думаем, а не то, что рекомендуют нам свыше. Да, несмотря на солидный возраст и горький опыт, твой дед продолжал еще надеяться на позитивные перемены в нашей жизни. А ведь И. А. Чепиков, который имел прозвище «старая, мудрая черепаха Тортила», предупреждал меня, что ничего к лучшему не изменится. В дальнейшем мне пришлось на своем примере убедиться в том, насколько был прав Иван Аникеевич.

В апреле 1989 года внезапно скончался от сердечного приступа наш замполит. В это время институт подвергался очередной проверке, а он очень переживал за ее исход, и сердце не выдержало. Мне, как секретарю парткома, поручили временно, до назначения нового человека, исполнять обязанности заместителя начальника управления по политчасти. Теперь мне, в дополнение ко всем остальным обязанностям, приходилось еще, и принимать участие во всех совещаниях, которые проводили начальник политотдела и начальник института. Участие в этих совещаниях нисколько не прибавляло мне уверенности в том, что в ближайшее время в политической жизни нашего института что-либо изменится, но и сидеть, сложа руки, и ждать у моря погоды, мне не хотелось. Так прошло почти полгода, и наконец-то нам прислали нового замполита. Молодой, энергичный подполковник очень быстро завоевал сначала расположение, а затем и доверие наших коммунистов. С его приходом появилась надежда на изменения в политическом климате, если не в масштабах всего института, то, по крайней мере, в масштабах нашего управления.

Прошло еще полгода, и наступил момент, который стал поворотным в моей судьбе. Надо сказать, что в 1990 году должна была проводиться Всесоюзная партийная конференция, от которой все ожидали очень многого. На эту конференцию необходимо было избрать определенное количество делегатов, в том числе и от нашего вида войск. Выборы делегатов являлось делом не простым. Вначале необходимо было избрать кандидатов в делегаты, а уже из их числа, на партийной конференции вида войск избирались сами делегаты. По существующей разнарядке наш институт мог выдвинуть одного кандидата. Существовавшая ранее практика говорила о том, что им будет избран начальник института, но времена изменились, и выборы кандидата прошли совсем не так гладко, как на это рассчитывало командование. «Виновниками» этого стали коммунисты нашего управления.

Как-то вечером я проводил расширенное заседание парткома, на котором кроме членов партийного комитета присутствовали и все секретари партийных организаций отделов. Заседание подходило к концу, когда один из секретарей предложил выдвинуть кандидатом в делегаты на партийную конференцию нашего замполита. Все присутствовавшие горячо поддержали эту идею, но я остудил пыл выступавших и сказал, что так просто такие вопросы не решаются. Необходимо, прежде всего, согласовать выдвижение кандидатуры замполита со всеми нашими коммунистами, и получить от него самого согласие на выдвижение. Вернуться к этому вопросу мы решили через неделю. И вот, все члены партии высказались за выдвижение нашего замполита, а сам он дал на это свое согласие. Что им руководило в тот момент, я не знаю, но процесс пошел. Вскоре о нашей инициативе узнали и в остальных управлениях. Кто-то ее одобрял, кто-то нет, но впервые в институте был создан прецедент, когда кандидатуре начальника института противопоставлялась альтернатива. Кстати, все это шло в русле тех перестроечных настроений, которые существовали в стране и в армии. Нашему руководству и политотделу надо бы повести себя в такой ситуации по-умному, сделав хотя бы вид, что они не выступают против инициативы снизу. Но какое там, ведь они привыкли действовать по принципу «тащить и не пущать». Для начала в политотдел пригласили секретарей партийных бюро и убеждали их отказаться от своего предложения. Когда из этого ничего не вышло, то взялись за меня. Сначала меня обвинили в том, что я иду на поводу у несознательной части коммунистов. На это я ответил, что нельзя идти на поводу у большинства, ведь в соответствии с принципами партийной жизни большинство всегда право. Тогда со мной провел двухчасовую беседу заместитель начальника политотдела. На меня он произвел впечатление человека весьма ограниченного, и я решил, в какой-то мере сыграть на этом. Когда он заявил, что неужели мне не понятно, что в период перестройки и гласности выдвигать кандидатуру замполита является не простительной ошибкой, я прикинулся простачком. «Как вы можете так говорить, - воскликнул я, - ведь замполитами назначают проверенных и преданных делу партии товарищей». Ответить что-либо вразумительное мой собеседник не смог, а потому, махнув рукой, отпустил меня восвояси. Между тем обстановка в институте накалялась, в полном соответствии с непреложным законом, говорящим о том, что каждому действию должно соответствовать равное ему противодействие. Теперь уже и в других управлениях многие начали поддерживать нашу инициативу. В результате, к началу общего собрания коммунистов института, голоса по обеим кандидатурам разделились примерно поровну. Не первое, не второе тайное голосование не дало перевес ни одной из кандидатур. Начальник политотдела пошел на крайние и совсем не демократические меры. Был объявлен перерыв на полчаса, якобы для подготовки новых бюллетеней для голосования. На самом же деле все эти полчаса на руководителей всех степеней оказывалось прямое давление с тем, чтобы они проголосовали как надо. И вот прошло третье голосование по предлагаемым кандидатурам. Руководство облегченно вздохнуло, узнав, что победу, правда, с перевесом всего в четыре голоса, одержал начальник института. «Честь мундира» была спасена.

Буквально на следующий день в кабинете нашего замполита раздался телефонный звонок. Звонили из политотдела и требовали, чтобы Васюнина, т.е. меня, немедленно отправляли в госпиталь для освидетельствования и последующего увольнения из армии. Замполит, не без доли ехидства, ответил, что этого сделать не возможно, поскольку Васюнин избран делегатом на городскую партийную конференцию, которая состоится почти через месяц. Вот после этого можно говорить об отправке его в госпиталь. Так как я находился в это время в кабинете, то слышал, с каким остервенением на противоположном конце была брошена телефонная трубка. Впрочем, месяцем раньше или месяцем позже, какая разница? Моя дальнейшая судьба была уже решена. Завершилась городская конференция, и меня вызвали в кабинет начальника управления, где находились он сам и его заместитель. Они сообщили мне, что завтра я должен убыть в госпиталь, так как там для меня уже зарезервировано место. Происходило это утром 29 апреля, почти накануне моего дня рождения. На мой вопрос, а нельзя ли поехать в госпиталь третьего мая, мне был дан категорический отказ, в котором я, впрочем, и не сомневался. Ничего не оставалось делать другого, как вернуться на свое рабочее место и завершить все текущие дела. Ближе к концу рабочего дня меня известили о том, что комиссия по распределению дефицита среди сотрудников управления приняла решение о предоставлении мне права на покупку в мае сего года автомобиля «Нива». Да, да, Вовка, в те времена очень дефицитные товары, такие как комнатные гарнитуры, холодильники, телевизоры, а особенно автомашины, распределяли среди сотрудников специально создаваемые для этого комиссии. Я очень обрадовался этому известию, хотя сам и не собирался покупать автомобиль. Во-первых, денег у нашей семьи на это не было, да и твой папа, которому и пришлось бы заниматься машиной, особого желания по этому поводу не высказывал. Но меня просил Юра Чернов, что если подойдет моя очередь на покупку автомобиля, чтобы я не отказывался. Деньги на покупку он даст, а потом мы переоформим машину на его имя. Я тут же позвонил Юре, который к тому времени работал в другом месте, и спросил о его желании приобрести автомобиль марки «Нива». Он сказал, что согласен, так что я могу оформлять все необходимые для этого документы.

Только мы закончили разговор, как мне сообщили, что меня вызывает начальник управления. Входя в его кабинет, я не имел ни малейшего представления о причине столь срочного вызова, казалось, что еще утром у нас состоялась длительная беседа, на которой были решены все вопросы. Разговор, который повели со мной начальник управления и его заместитель, просто поразил меня своим не прикрытым цинизмом. По их мнению, я должен был отказаться от покупки автомобиля в пользу другого сотрудника управления. На мой вопрос, а почему собственно я должен так поступить, последовали какие-то нелепые доводы. Сначала они говорили об отсутствии у меня денег, хотя откуда им было известно мое материальное положение, осталось для меня загадкой. Следующий довод состоял в том, что машину надо получать через неделю, а я в это время буду находиться в госпитале. Ну а последний довод сводился к тому, что, по их мнению, мне должно быть понятно, что решение комиссии о предоставления мне права на покупку машины, это своеобразная реакция сотрудников управления на мое увольнение, которое воспринимается ими как не справедливое. Честно говоря, мне было и смешно и грустно выслушивать все это от людей, которых я считал достаточно умными, но я понимал, что они просто выполняют указания вышестоящего командования. Пришлось мне последовательно возразить против каждого из доводов, приведенных ими. По поводу отсутствия денег я сказал, что занять требуемую сумму для меня не составляет проблему. Относительно моего пребывания в госпитале вообще говорить не имеет смысла, так как уж на один день, требуемый для покупки автомобиля, я думаю, что меня из госпиталя отпустят. По поводу последнего и, по их мнению, самого убедительного довода, я заявил, что мне было бы крайне стыдно считать решение комиссии простым желанием, хоть как-то насолить командованию, думаю, что в комиссию избраны достойные люди, которые знают, что делают. В общем, разговор наш оказался напрасным, и на следующий день я отправился в Центральный госпиталь Ракетных войск, который находился в городе Одинцово.

Ровно через семь дней моего пребывания в госпитальной палате за мной приехали на машине сотрудники нашего отдела, и мы отправились проводить операцию под кодовым именованием «Нива». Начальник терапевтического отделения, в котором я проходил обследование, разрешил мне отлучиться до вечера. Поскольку у моих сотрудников все было подготовлено заранее, то к концу рабочего дня я стал не только владельцем автомобиля, но успел поставить машину на учет в ГАИ, получить номерные знаки, оформить страховку и Генеральную доверенность на имя Юры Чернова, дающую ему право на управление автомобилем. Впоследствии, как мы с ним и договаривались, автомобиль перешел полностью в его владение. Вечером меня привезли обратно, и я продолжил обследование своего здоровья. Дальнейшие события развивались стремительно. Через месяц меня выписали из госпиталя. В течение следующего месяца я занимался передачей дел будущему начальнику лаборатории, затем уехал в очередной отпуск, а в конце октября 1990 года состоялись проводы меня из армии. Как положено мы всем отделом, следуя установившейся традиции, отметили это событие, а ребята подарили мне на память часы, которыми я пользуюсь до сих пор. С этого момента твой дед становился подполковником запаса, и, казалось бы, мог распоряжаться собой так, как ему хотелось. Но, жизнь штука сложная, и далеко не всегда в ней все зависит от нашего желания, в чем мне пришлось убедиться очень скоро.