Geum.ru

Посвящается Васюнину Владимиру Николаевичу

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14
Глава 1.5. Якутия, первый полюс холода.


В Усть-Омчуге мы пробыли недолго всего около трёх месяцев, а затем папе и мне опять пришлось отправляться в путь к новому месту жительства. Дело в том, что папу назначили начальником Янского горнопромышленного управления с административным центром в поселке Эге-Хая, Якутской АССР. На передачу дел и сборы ему дали две недели и уже через пять дней мы были в Магадане, где остановились у тёти Жеки, занимавшей нашу бывшую квартиру. К этому времени она уже была замужем за Петром Григорьевичем Коробейниковым и у них родилась дочь Светочка.

Дядя Петя был весьма интересным человеком, и впоследствии они с папой очень подружились. На Крайнем Севере он работал с конца тридцатых годов, но, в отличие от папы, главным образом на Чукотке. Очень образованный, написавший массу книг по горнопромышленному делу, это был ещё и добрейшей души человек. Впоследствии, когда для папы наступили трудные времена, дядя Петя всячески помогал ему и убеждал его в необходимости написания книги с изложением богатейшего опыта работы отца на Колыме и в Якутии. К сожалению, папа так и не успел этого сделать. Но все это было гораздо позже, а пока что мы пробыли в Магадане неделю и вылетели в Эге-Хая, практически на один из полюсов холода Северного полушария, которым в то время считался г. Верхоянск, находившийся всего в десятке километров от нас. Жили мы с отцом первое время вдвоем, и питались в столовой, пока через три месяца не приехала мама. Она сразу занялась нашим благоустройством и, в первую очередь, поисками домработницы, что в то время уже было делом достаточно трудным. В конце концов, ей порекомендовали одну женщину, которая проживала в Якутске.

С этой домработницей у меня связаны довольно интересные и поучительные воспоминания. Представь себе, Вовка, встречаем мы с мамой самолет, а из него выходит дама в немыслимой шляпе на голове, вся надушенная и с маленькой собачкой на руках. Мама встретила её очень радушно, но если бы она могла тогда предполагать, что её ждет впереди. Первое время всё шло нормально, мы с удовольствием ели всё, что готовила нам «дама с собачкой», буду называть её так, потому что имени нашей новой домоправительницы я не запомнил. Но вот наступило время, когда наша мадам проявила свою неумеренную склонность к употреблению крепких спиртных напитков. Пить она начинала в пятницу и находилась в состоянии крепкого подпития до среды, затем день приходила в себя и в четверг могла уже твёрдо стоять на ногах, но в пятницу всё начиналось вновь. Таким образом, наша "дама с собачкой" превратилась из домоправительницы в «домомучительницу». Как выяснилась, наша мадам десять лет проработала шкипером на судах, осуществлявших перевозку грузов по реке Лене. На наше счастье через полгода в поселке нашелся мужчина, из бывших заключенных, который пожелал взять её замуж, и таким образом мы расстались к обоюдному удовольствию. После этого мама взяла всё хозяйство на себя, и никаких домработниц у нас уже не было. Папа и я, конечно же, помогали, чем можно было, ходили по магазинам, пилили и кололи дрова, приносили воду, и наладилась у нас нормальная жизнь.

Во время пребывания у нас «дамы с собачкой» произошло неприятное событие, послужившее для меня уроком на всю жизнь. Дело в том, что у отца, на случай прихода гостей, всегда был запас шампанских вин и хорошего коньяка. Поскольку запас этот был достаточно обширный, я подумал, что ничего страшного не случиться, если мы с ребятами уменьшим его на одну бутылочку грузинского трех звездного коньяка, которую тайком разопьем в лесу. Но нет ничего тайного, чтобы не стало явным. Вскоре пропажу обнаружила мама и «пожаловалось» мне, мол, наша домработница не только пьяница, но ещё и воровка. Теперь то я понимаю, что это был педагогический прием с её стороны. Она догадывалась, что это моих рук дело, но хотела узнать правду от меня самого. Конечно, я рассказал, как все было, не называя только имен участников. Никакого наказания не последовало, но с тех пор я уяснил не только то, что воровать, даже из собственного дома, не хорошо, но еще хуже подставлять вместо себя невиновного человека. Учился я тогда в пятом классе уже третьей в моей жизни школе. С учебой никаких проблем не было, да и с одноклассниками тоже. Класс у нас подобрался дружный, но был среди моих однокашников один, о котором хотелось бы рассказать поподробнее. Имени его я не помню, зато хорошо запомнил прозвище, которое мы ему дали – "Чиче". Дело в том, что примерно в это время в кинотеатре нашего поселка показали один очень старый фильм, поставленный по произведению писательницы Мариэтты Шагинян. Точное название фильма не запомнилось, но, кажется, он назывался «Приключения американцев в России». Одним из героев фильма был злодей по имени Чиче, а наш одноклассник чем-то походил на него. И очки у него были, да и кое-какое сходство в лице имелось. Но никакими чертами злодея он не обладал, а был добрейшим парнем и на прозвище совсем не обижался. Впрочем, суть не в этом, а в том, что наш «Чиче» был инвалидом детства, практически он не мог передвигаться без костылей, да ещё вынужден был носить какой-то специальный корсет. И вот, при всем при этом он старался принимать участие во всех наших играх, по мере своих сил, конечно. За такую стойкость все очень уважали его, и мы старались даже места для игр подыскивать поближе к дому, в котором он жил. Зимой «Чиче» катался на лыжах и санках, благо горка, с которой мы съезжали, была рядом с его домом. Выглядело это следующим образом. Ребята ставили его на лыжи и подталкивали, а далее он катился сам, иногда падая, не успев даже доехать до подножья горки. С санками было гораздо проще, так как катались мы по двое и «Чиче» в этом случае доставалась роль пассажира. Учился он только на пятёрки и, если надо, никому в помощи не отказывал. Вот за всё это он и пользовался всеобщим уважением. К сожалению, мне ничего не известно о дальнейшей судьбе "Чиче", т.к. после окончания шестого класса я покинул Эге-Хая, и более мы не встречались. Написал всё это и задумался, а случись такое в наше время, что ожидало бы этого мальчика? Наверное, просиживал бы он все дни за компьютером, лишенный живого общения со своими сверстниками, а ведь только такое общение позволяет вырасти полноценной личностью. Нет, пусть время наше было другим, жизнь была сложнее, но люди, особенно на Крайнем севере, были более открытыми и душевными. Не зря моя мама, которая тогда искренне верила в возможность построения в нашей стране коммунизма, считала, что начнется оно именно с Колымы.

Заглянул сейчас на всякий случай в географический атлас проверить, а существует ли ещё наш поселок. Выяснилось, что существует, но называется он теперь иначе, а именно Эсэ-Хайя. Так, что, Вовка, имей это в виду, если тебе захочется совершить, хотя бы по карте, «путешествие» по местам трудовой славы твоих прадедушки и прабабушки.

Расскажу тебе ещё одну не очень весёлую историю о себе. Когда я учился в пятом классе, то совершил поступок, который не смогу забыть, наверное, никогда. Дело в том, что в нашей семье всегда очень любили животных и поэтому обязательно держали собак и кошек. В то время, о котором я рассказываю, у нас был котенок по кличке «Черныш», который действительно был совершенно чёрный, и только на кончике хвоста у него имелось небольшое белое пятнышко. Как известно, кошки очень плохо плавают, и наш «Черныш» не был исключением. Не знаю, почему мне это взбрело в голову, но я решил научить котенка плавать. Как обычно и бывает в таких случаях, мои благие намерения закончились для «Черныша» трагически. Нет, он не утонул, а переохладился и замерз. Ведь я по своей глупости раз пять бросал его в небольшой водоем, температура воды в котором, несмотря на то, что дело происходило летом, вряд ли была выше 10 – 15 градусов. Лето в Якутии хоть и теплое, но из-за вечной мерзлоты и холодных ночей вода, даже в маленьких водоемах, прогревается очень плохо. Плакал я долго, а потом похоронил нашего «Черныша» и побрел домой за заслуженным наказанием. Беседовал со мной папа, а это было похуже любого другого наказания. Впрочем, мне и так было плохо и папа, поняв мое состояние, сказал только, что я сам никогда не забуду того, что сделал. Так оно и было.

Примерно в это же время влюбился я второй раз в своей, пока ещё короткой, жизни. Очередной моей возлюбленной и, конечно же, без взаимности была девочка на один год старше меня. Помню, что она очень хорошо пела и, скорее всего именно это и увлекло меня в ней. Увлекло настолько, что я даже вступил в школьный хор, чтобы чаще видеть её. Со слухом у меня не всё было ладно, но хоровому пению это не было столь уж большой помехой. Мне очень хотелось понравиться этой девочке, поэтому я прилагал титанические усилия, чтобы петь как можно лучше. Усилия эти не пропали даром, и я даже удостоился чести быть запевалой в одной из исполняемой нами песни. Куплет этой песни я помню и сейчас: «Вижу чудное раздолье, вижу реки и поля. Это русское приволье, это Родина моя». Правда, запевало нас трое, зато среди них был и предмет моего увлечения. Вот так то, Вовка! Любовь способна творить чудеса и подвигать человека на великие свершения, правда, не всегда благородные. Если ты прочтёшь повесть Н.В. Гоголя «Тарас Бульба», то сам убедишься в том, что ради любви мужчина может и на подлость пойти.

Я уже рассказывал, что в раннем детстве получил осложнение на сердце в результате невнимательного отношения нашей домработницы. Из-за этого доктора запретили мне заниматься спортом, и даже от занятий по физкультуре я был освобожден. Но в шестом классе, тайком от мамы, я начал заниматься спортом, играл в футбол и волейбол, а ещё пытался заниматься тяжелой атлетикой. Именно с тяжелой атлетикой мне и не повезло. На одной из тренировок я упал вместе со штангой, очень сильно разбил себе подбородок и, как оказалось впоследствии, сломал себе левую руку. Кость на руке срослась быстро, а вот с последствиями от удара штанги по подбородку мне пришлось сталкиваться всю дальнейшую жизнь.

К тому времени, когда произошло это событие, мы с мамой жили уже не в отдельной, а в коммунальной квартире. Соседкой нашей была моя учительница английского языка, ещё молодая и очень приветливая женщина. Именно она оказала мне первую помощь, когда я пришел домой весь в крови и с рассеченным подбородком. Она обмыла мне рану, чем - то продезинфицировала её и позвонила на работу маме. Поскольку мама работала тогда в больнице, то за мной сразу прислали машину и доставили прямо на операционный стол. Рану мою зашили, наложив три или четыре шва, но когда эта процедура завершилась, я почувствовал дикую боль в левой руке, видимо до этого она заглушалась болью в подбородке. Рентген показал перелом, и мне там же загипсовали руку. Через час мы с мамой отправились пешком домой. Боль уже стихла, а идти надо было всего двадцать минут. Поселок наш был не очень большой, его можно было пройти из конца в конец за полчаса.

У тебя, Вовка, может возникнуть вопрос, а где в это время находился мой папа? Дело в том, что он уже уехал к новому месту работы в Индигирское горнопромышленное управление. Перевели его на более низкую должность начальника производственно – технического отдела. Причиной понижения послужила проявившаяся к тому времени склонность отца к чрезмерному употреблению горячительных напитков. Сказалась ли тут наследственность или очень сложные условия работы, не знаю. Скорее всего, и то и другое вместе. Впоследствии эта пагубная страсть, а точнее уже болезнь, привела его к ранней кончине. Ведь твоему прадедушке было всего сорок пять лет, когда он ушел из жизни.

Поскольку папу понизили в должности, то маму сразу переселили из начальственной квартиры в коммунальную, но из-за этого она не расстраивалась. По сравнению с состоянием отца это было незначительной мелочью. Оставались мы в Эге-Хая ещё около месяца, а затем направились к новому месту жительства в поселок Усть-Нера, Оймяконского района, Якутской АССР. Один полюс холода нам предстояло сменить на другой.


Глава 1.6. Усть-Нера.


Прилетели мы в Усть-Неру в середине августа 1955 года. Было на удивление тепло, а ведь поселок находился в двухстах километрах к северу от Оймякона, который в то время стал новым полюсом холода северного полушария. В одну из зим, как раз незадолго до нашего приезда, здесь была зафиксирована температура минус 72 градуса по Цельсию. Впрочем, до зимы оставалось ещё около двух месяцев. А летом в Усть-Нере бывало жарко, иногда в дневные часы температура воздуха достигала тридцати градусов и более.

Но все это предстояло пережить позже, а пока, что мы остановились в, так называемом, «Доме дирекций», ведь квартира для нас ещё не была подготовлена. «Дом дирекций» это заведение в чем-то похожее на гостиницу, рассчитанную на проживание 10-15 человек. Сюда поселяли обычно высокопоставленных командировочных или таких же, как мы, временно не имеющих жилья. Жили мы в «Доме дирекций» дней десять, но за этот короткий промежуток времени успело произойти событие, о котором я упоминал ранее. Поскольку были каникулы, то большую часть времени я «гонял» в гордом одиночестве на велосипеде, знакомясь с поселком. На третий день такого время провождения произошла у меня встреча с местным мальчишкой, который стал впоследствии одним из немногочисленных моих друзей. Звали аборигена Володей, а фамилия ему была Пеканов. Мы сразу сошлись с ним, провели весь день вместе, и даже обедал я у него дома. К родителям я вернулся часов в шесть вечера, совершенно не задумываясь о том, какой меня ожидает прием. Не успел я толком войти в нашу комнату, как сразу же получил от заплаканной матери крепкую затрещину. Ведь она думала, что со мной случилось что-нибудь ужасное. Это был тот самый случай, когда мама впервые подняла на меня руку после одиннадцати летнего перерыва. Никакой обиды у меня на неё не было и в помине. Понятно было её состояние, а поведение моё можно было вполне считать свинским. Следствием всего этого стало то, что всю остальную жизнь я всегда старался предупредить маму, где я нахожусь, если по каким-либо причинам задерживался. В тот раз я постарался успокоить мать и даже познакомил её со своим новым товарищем. Удивительно, но как только она поговорила с Володей, то сразу прониклась к нему доверием и даже уважением, которое сохранилось у неё на всю жизнь.

Сейчас, когда я пишу эти строки, ты, Вовка, спишь на своём роскошном диване, и, к сожалению, опять болеешь. Но, ничего! Надеюсь, что со временем ты окрепнешь и будешь здоровеньким. А с Володей Пекановым ты уже знаком, как и с его женой – тётей Полиной. Ведь недавно они приезжали к нам из Бобруйска, где проживают в настоящее время. По моему вы даже фотографировались, но ты ещё маленький, ведь тебе всего то три с половиной годика. Зато когда вырастешь и, может быть, прочтешь эти записки, то, возможно, кое-что и вспомнишь. Но это так, небольшое лирическое отступление.

Первого сентября я отправился в новую и уже четвертую в моей жизни школу. Тогда я не знал, что в этой школе мне доведется проучиться четыре года, что здесь я окончу десятый класс и получу аттестат зрелости. Всё это будет позже, а пока что я начал учиться в седьмом «А» классе вместе со Пекановым и ещё с двадцатью мальчиками и девочками, с которыми мне ещё только предстояло познакомиться. Но очень скоро мне стало ясным, что класс у нас подобрался на удивление дружный, настолько дружный, что с некоторыми одноклассниками мы встречаемся до сих пор.

Да, забыл сказать тебе, что к началу учебного года мама, папа и я уже перебрались в квартиру, которая находилась в только что отстроенном доме, да ещё всего в пяти минутах ходьбы от Володи. Квартира была просто сказочная. С тремя комнатами, большой кухней, в которой имелась плита для приготовления пищи, и, что очень важно, с утепленным туалетом. Таким образом, мы были избавлены от необходимости, выскакивать по большим и малым делам на пятидесяти, а, порой и шестидесятиградусный мороз. При доме был и огород, а во дворе имелся небольшой сарайчик, в котором и дрова можно было хранить, и живность какую либо содержать, но только в летние месяцы. Мы и держали там кур время от времени. Никаких домработниц у нас никогда больше не было, и вся ответственность за выполнение чисто мужских дел по хозяйству легла на папины и мои плечи. Опережая события, скажу, что обязанности свои мы выполняли исправно, а, что касается огорода, то здесь мне здорово помогла школа землепользования, которую я прошел ещё в Усть-Омчуге у дяди Феди.

Вернемся, однако, в нашу школу, которая представляла собой двухэтажное деревянное строение, казавшееся мне тогда достаточно большим. Каково же было моё разочарование, когда мы с Володей, через почти двадцать лет посетили эту школу. Маленькое, если не сказать убогое, здание, и как мы только помещались в нём. Теперь понятно, почему занятия у нас проходили в две смены, причем старшие классы занимались во вторую смену, что, как это станет ясным в дальнейшем, играло не маловажную роль. Ещё одной особенностью нашей школы являлось то, что при ней имелся интернат. Это специальное здание, в котором жили ученики, доставляемые на учебу из отдаленных приисков и других мест, где не было вообще никаких школ, или имелись только начальные школы. Интернат становился для таких учеников временным домом, где они ели, спали, готовили уроки, играли. В отличие от нас «домашних», проживающих в своих квартирах и вместе с родителями, им дали прозвище «интернатские». Иногда между «домашними» и «интернатскими» происходили стычки, переходящие порой в драки. Случалось такое редко, а когда в восьмом классе Пеканов стал секретарем комсомольской организации школы, эти явления вообще исчезли из школьной жизни. Странно, но Володька уже тогда пользовался авторитетом, причем не только у сверстников, но и у ребят старших классов. Что было причиной такого отношения к нему, не знаю, но ведь даже моя мама с первой же встречи с Володей, прониклась к нему необъяснимым доверием. Да, он был хорошо развит физически, уже тогда имел спортивные разряды (по боксу и в штанге), но дело заключалось в чем-то другом, тем более что его спортивные достижения не произвели бы на маму столь уж сильное впечатление. Видимо что-то в нем внушало окружающим доверие, ведь не зря Пеканова избрали секретарем комсомольской организации всего поселка чуть ли не сразу после окончания школы.

Вот пишу я о комсомольцах, а кто это, ты, Вовка, и не знаешь. Для лучшего понимания моего рассказа придется немного отвлечься и кое-что прояснить. О пионерах я тебе уже рассказывал, а комсомольцы это как бы пионеры, но старшего возраста. Они являлись членами другой уже не детской, а молодежной организации – Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодежи или, сокращено, ВЛКСМ. Комсомольцем можно было стать ещё в школе, но не ранее седьмого класса, а до этого обязательно быть пионером. Можно было вступить в ВЛКСМ и после школы, но только не позднее двадцати восьми лет. Для этого недостаточно было хорошо учиться или работать. Надо было знать устав ВЛКСМ, хоть немного разбираться в политике и заниматься общественной, иначе говоря, безвозмездной, деятельностью. Самое главное, что, не будучи комсомольцем, практически нельзя было вступить в ряды Коммунистической партии Советского Союза и стать коммунистом. Если же ты не был коммунистом, то мог и не мечтать о более или менее приличной карьере ни в армии, ни на производстве или в дипломатической службе. Первые двадцать-тридцать лет Советской власти комсомольцы и коммунисты действительно были передовыми людьми, не жалеющими сил, здоровья, а порой и жизни во имя борьбы за счастье всего человечества, хотя не думаю, что все человечество подозревало об этом. Но чем дальше, тем хуже. В комсомол и в партию стали все больше и больше проникать весьма темные личности, основной целью которых было сделать личную карьеру. Особенно много такого рода личностей оказалось, в конце концов, в руководящих партийных и комсомольских органах, различных райкомах, горкомах, да и в Центральных комитетах. Народная мудрость гласит, что рыба гниет с головы, вот и стали загнивать и комсомол, и партия. В 1991 году они окончательно развалились, а вместе с ними развалилось и когда-то могучее государство Советский Союз. Нельзя долго существовать за счет вранья, а ВЛКСМ и КПСС только и делали, что занимались обманом, причем не только и не столько членов своих организаций, как всего народа. Должен честно сказать, что и твой прадедушка, и я были коммунистами, а твои бабушка и папа – членами ВЛКСМ. Вступая в эти организации, люди искренне верили, что поступают правильно, а потом обратной дороги не было, точнее дорога была, но можно было многое потерять, а то и в места не столь отдаленные отправиться. Несмотря на это свой партийный билет я сохранил, а где-то у нас дома лежит и комсомольский билет твоей бабушки.

Вовка, теперь серьезно, если ты захочешь узнать больше о настоящих комсомольцах и коммунистах, то прочти роман Н. Островского «Как закалялась сталь», в нашей библиотеке он имеется. На этом заканчиваю заниматься твоим политическим просвещением и постараюсь более этого не делать. Тема эта очень серьезная, но останется ли она актуальной ко времени твоего знакомства с моими записками, не знаю.

Прочла сейчас бабушка Лена то, что я успел написать, и посоветовала больше рассказывать о своих школьных проделках, чтобы у внука не сложилось ложное впечатление о дедушке, и не счел он его ангелом во плоти. Придется согласиться с бабушкиным мнением, а потому, возвращаюсь к школьным делам.

Итак, началась моя учеба в седьмом «А» классе Усть-Нерской средней школы со знакомства с учениками и учителями. С учениками отношения наладились буквально через одну-две недели, а вот с учителями было посложнее. Нет, они все были у нас добрые, но, в первых, абсолютное большинство составляли женщины, а, во вторых, уровень их собственной подготовки и эрудиции оставлял желать много лучшего. Единственным учителем мужеского пола был у нас преподаватель физкультуры, правда, года через полтора в школе появился ещё один мужчина - директор Фокин Александр Васильевич, который вел математику в старших классах. Впоследствии, когда я учился в десятом классе, он оказал мне, Пеканову и ещё одному нашему товарищу неоценимую услугу, речь о которой будет впереди.

Очень сильным педагогом была у нас преподавательница математики - Лидия Александровна. Не менее интересным педагогом, да и просто человеком, была учительница русского языка и литературы – Светлана Петровна. На занятиях по этим предметам царили относительное спокойствие и порядок. Но на уроках истории, географии, химии и физики то и дело возникали всякие, иногда весьма загадочные, происшествия. Внезапно в классе мог погаснуть свет, а в этом случае занятия проводить было невозможно, если на дворе стояла зима. Дело в том, что, начиная с середины ноября и до середины февраля, над поселком нависала кромешная темнота, солнце вообще не поднималось над горизонтом, наступала полярная ночь. Ну, а, что касается лампочек, то погаснуть они могли по разным причинам. Наиболее простым и распространенным способом было заложить под цоколь лампочки намоченную промокательную бумагу, и когда она высыхала, то переставала проводить ток и лампочка потухала. Конечно же, педагог посылал добровольцев на склад за новыми лампочками, а твой дедушка очень часто оказывался таким добровольцем. По дороге со склада в класс проделывалась нехитрая операция по частичному свертыванию цоколей новых лампочек, и когда ими заменялись «перегоревшие», светили они не долго, а потом гасли, иногда, с оглушительным треском. Сейчас, когда применяются лампы дневного освещения, такую операцию не проделаешь.

Были у нас и более изощренные способы по обесточиванию осветительной сети, причем во всей школе. Однажды нам удалось подобрать для распределительного щитка такой предохранитель, который постепенно нагревался и, через некоторое время, прерывал контакт в сети, что приводило к исчезновению света по всей школе на 30-45 минут, пока предохранитель опять не остывал, после чего все повторялось с регулярной периодичностью. Таким образом, уроки были сорваны на всю нашу вторую смену, и только когда на щитке заменили все предохранители, освещение было восстановлено.

В другой раз мы разработали ещё более сложный способ лишения школы света, в результате чего электрикам понадобилось двое суток на то, чтобы восстановить статус-кво. В те времена проводка в зданиях делалась открытым способом, т.е. прямо по стене на фарфоровых изоляторах крепились два провода, свитые в шнур. Это позволило нам разрезать один провод, удалить из него маленький кусочек проводника, а оставшуюся пустой изоляцию сшить нитками. На первый взгляд обнаружить повреждение провода было невозможно. Я думаю, ты догадался, что во всех этих проделках твой дедушка принимал непосредственное участие. Ничего хорошего в этом, конечно же, не было, но и время было другое. Считалось, пусть лучше так балуются, чем будут пить, курить и т.п., а многое нам прощалось и за то, что учились мы хорошо, да и знания по физике продемонстрировали во всех описанных случаях.

Иногда мы просто всем классом прогуливали уроки, и происходило это весной, когда погода становилась относительно теплой, т.е. температура воздуха не опускалась ниже минус двадцати градусов. Нашим любимым местом был ледник, находящийся километрах в пяти от поселка, на противоположном берегу реки Индигирка, на довольно высокой горе или, как у нас было принято говорить, сопке. Мы становились на лыжи и отправлялись туда погреться на солнышке и попить ледяной ключевой воды из родника, который не замерзал даже зимой. Когда я говорю весь класс, то имею в виду и наших девочек, которые старались ни в чем мальчишкам не уступать.

На уроках истории и географии мне было не интересно, потому что знал я по этим предметам гораздо больше, чем требовалось школьной программой. В результате учителям приходилось все время ожидать от меня каверзных вопросов, на которые они, как правило, ответить не могли, ведь в учебниках об этом не говорилось. Все дело состояло в том, что я очень любил читать и читал много, тем более что у папы была очень хорошая библиотека. К седьмому классу я прочел почти всего Жюль Верна, а также интереснейшую книгу о географических открытиях. Про историю и говорить нечего это был один из любимейших моих предметов, ведь я даже мечтал, одно время, стать археологом. Вот и приходилось учителям приходить к моей маме с жалобами на меня. Сейчас я понимаю, что был не прав, ведь никакой вины преподавателей в отсутствии широты познаний не было. Просто они приехали на Крайний север за своими мужьями и делали то, что умели. Но тогда считалась особым шиком поставить учителя в тупик каким-нибудь хитрым вопросом.

Совершенно иначе обстояли дела с математикой, русским языком и литературой. И Лидия Александровна, и Светлана Петровна не просто знали свои предметы, они были увлечены ими, заниматься с ними было одно удовольствие. Правда, особыми успехами по русскому языку я никогда не мог похвастаться и имел по этому предмету твердую тройку, но литературу я знал очень хорошо, и поэтому за сочинения мне выставлялась двойная оценка: за грамотность три, а за содержание четыре или пять. На уроках Светланы Петровны мы устраивали целые диспуты об Онегине и Печорине, о Маяковском и Есенине, которого тогда ещё в школьной программе не было, и стихи его только начали издаваться.

Что касается математики, то об этом разговор особый. В нашем классе было два человека, которым этот предмет давался гораздо лучше, чем всем остальным. Впрочем, не только в классе, но и в школе. К этим двум относились, как ты уже догадался, твой дедушка и очень хороший мой одноклассник – Олег Быков. Из-за наших успехов Лидии Александровне приходилось прибегать к довольно необычному приему. Когда весь класс писал контрольную работу, то Олегу и мне давалось отдельное задание, гораздо более сложное и, должен честно признаться, не всегда мы с ним полностью справлялись. Но, чем дальше продвигалась учеба, тем сильнее в математике мы становились, и при окончании школы твоему деду была вручена специальная награда, как лучшему математику школы. Вот только Олег к тому времени уже не учился с нами, а то ещё неизвестно кому вручили бы эту награду.

В седьмом классе я увлекся фотографией и даже начал заниматься в фотокружке, который вел у нас Володя Пеканов. Дело в том, что у него очень рано проявился настоящий талант в этой области, и он привлек всех желающих, среди которых оказался и твой дедушка. У меня в то время был даже свой фотоаппарат марки «Комсомолец», который сейчас можно встретить только в музее фотографии, да и то не в каждом. Потом у меня появился и настоящий фотоаппарат «Зоркий-4С», по тем временам очень хороший. Но дело не только в том, чем ты фотографируешь, надо ещё иметь способности, а они у меня хоть и были, но не очень. Несмотря на это, увлечение фотографией сохранилось у меня на всю жизнь. В этом легко убедиться, если посмотреть богатую коллекцию снимков и слайдов, которая у меня бережно хранится и, возможно, сохранится до той поры, когда ты сможешь прочесть эти записки.

Как это положено настоящему фотографу, я храню и негативы всего, что снимал когда-то, но, к сожалению, только с момента нашего приезда в Болшево. Это помогало мне в тех случаях, когда приходилось изготавливать памятные альбомы для сотрудников, с которыми я когда-то работал. Поводами для этого могли быть юбилеи, уход на пенсию или перевод на новое место службы. И до сих пор при встрече с теми, у кого имеется такой альбом, я выслушиваю слова благодарности, оказывается это так замечательно иметь возможность взглянуть на как бы остановленное событие в твоей жизни. Вот только, к сожалению, все негативы, да и фотографии, касающиеся нашей школьной жизни, были у Володи, а они пропали во время пожара, который случился в дороге, когда Пекановы переезжали из Усть-Неры в Магадан. Теперь только у меня есть полтора десятка снимков той поры, и я получаю огромную радость, рассматривая их время от времени.

Продолжу свой рассказ о наших «мелких» школьных шалостях. Помнится, что нам очень нравились лабораторные занятия по химии, главным образом из-за того, что в ходе их проведения имелась возможность получить горючую желеобразную смесь, состава которой я уже не помню. Если такую смесь осторожно набрать на палец, то ничего не произойдет, но если этим пальцем резко провезти по чему-либо, то в этом месте вспыхивало пламя, гаснувшее почти мгновенно и не успевая причинить никакого вреда. Больше всего нам нравилось подшучивать, таким образом, над девочками. Они ни как не могли привыкнуть к безобидности этого явления и подымали дикий визг, когда кто-нибудь «поджигал» таким образом, их форменное платье или пальто.

Запомнилась мне и другая история, произошедшая тоже на лабораторных занятиях, но уже по физике. Дело в том, что в то время у ребят были в моде своего рода хлопушки, которые мы называли «поджигами». Конструкция и принцип действия «поджига» были предельно просты. Бралась полая внутри медная трубка, сплющивалась с одного конца, который затем загибался. Подбирался необходимой величины гвоздь и тоже загибался со стороны шляпки. Третьей необходимой деталью являлась тугая резинка. В трубку крошилась «сера» со спичечной головки, вставлялся в неё острым концом гвоздь, а на трубку, и гвоздь натягивалась резина. Теперь, если оттянуть гвоздь и резко отпустить, то раздавался очень громкий хлопок, сопровождающийся клубами дыма. Сейчас об этом смешно читать, ведь в продаже имеются настоящие петарды, производящие гораздо более сильный эффект, но мы обходились вот такими кустарными изделиями. Как-то раз на лабораторных занятиях по физике я возился со своим «поджигом» и он у меня случайно сработал. Эффект был потрясающим. Наша учительница физики Анна Григорьевна хотела возмутиться, но тут во время нашелся Володя Пеканов. Поскольку занятия были по теме электромагнетизма, он с возгласом изумления показал преподавателю катушку от электромагнита, предварительно взлохматив у неё провода. «Анна Григорьевна, смотрите, у нас катушка взорвалась» - громко произнес он. В результате нам было строго настрого запрещено прикасаться к лабораторному оборудованию без предварительного разрешения руководителя занятий. Без смеха мы эту историю вспоминать не могли и выражение «катушка взорвалась» стало у нас с той поры нарицательным. Отсюда можно сделать вывод о профессиональной подготовке некоторых наших педагогов, хотя, ещё раз скажу, люди они были хорошие.

В конце концов, наш класс благополучно добрался до выпускных экзаменов, и мы получили свидетельства об окончании семилетней школы. Кое-кто после этого пошел работать или уехал в Якутск учиться в техникум, но большинство решили продолжить учебу в восьмом классе. Начинался новый и наиболее ответственный этап в моей школьной, да и не только школьной, жизни.

Летние каникулы каждый из нас проводил, как мог. Володя уехал с родителями отдыхать на Черное море, а меня отправили на весь сезон в пионерский лагерь. Это было моё последнее пребывание в пионерском лагере в качестве отдыхающего. Потом мне пришлось ёщё раз побывать в нём, но уже в роли пионервожатого. Наш лагерь был распложен в живописном месте, на берегу реки. Ничего особо примечательного из этого эпизода моей жизни не запомнилось. Всё было как обычно, ходили в походы, купались, ловили рыбу. Особо запомнилось только то, что был я в старшем отряде, а это значит, что нам доверялась ответственейшее дело – дежурство по кухне. Радостного в этом было мало, но кое-что приятное можно было извлечь и из этого мероприятия. Народу в лагере было много и поэтому, когда готовилось первое блюдо, нам предоставлялась возможность обгладывать остатки мяса с многочисленных костей. Было очень вкусно, но в конце августа и этому удовольствию пришел конец, так как надо было возвращаться в родную школу, по которой все мы уже порядком соскучились.