Geum.ru

Посвящается Васюнину Владимиру Николаевичу

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14
Глава 1.7. Детство начинает заканчиваться.


Начало учебы в восьмом классе было ознаменовано весьма примечательным событием. Я опять что-то набедокурил в классе, и маме прислали записку с просьбой явиться в школу. Мама, конечно, пришла, но только затем, чтобы заявить, что считает своего сына достаточно взрослым для того, чтобы самому отвечать за свои поступки. С этого момента я понял, что детство моё начинает заканчиваться, во всяком случае, мама больше в школе не появлялась до самого выпускного вечера.

Учеба шла своим чередом, да и с поведением у меня стало получше, а потому в восьмом классе меня приняли в комсомольскую организацию, секретарем которой стал мой друг Володя. Появилось у меня и новое спортивное увлечение. Дело в том, что Пеканов уже давно занимался боксом, выступал на первенстве нашего поселка и даже Оймяконского района. Вот он и решил организовать секцию бокса у нас в школе. Записались в секцию ребята с восьмого по десятый класс и практически у нас были представлены все весовые категории за исключением тяжелого веса. Записался, конечно, и я, тем более что давно хотел попробовать себя на этом поприще. Наверное, здесь не обошлось без влияния произведений Джека Лондона, таких, как «Мексиканец», «Лютый зверь», «Лунная долина». Вообще, Джек Лондон один из любимых моих писателей, я и сейчас перечитываю его книги, а особенно рассказы, посвященные Северу. И не важно, что в них фигурирует Аляска, а не наш Крайний север, все равно очень много общего.

Нашим тренером естественно стал Володя, занятия мы проводили в школьном спортивном зале, а настоящий боксерский ринг нам предоставила одна из шефских организаций. Тренировки были интенсивными, ведь мы готовились в ближайшее время выставить команду на поселковые соревнования. Не могу сказать, что у меня проявились какие-то особые таланты на этом поприще, но кое-чего добиться удалось. Становился я призером школьных соревнований, а это уже было не мало, потому что в одном со мной весе выступал очень способный парень – Женя Пупчин. Именно он постоянно занимал первые места на всех соревнованиях и Пеканов питал большие надежды на его боксерское будущее. К сожалению, надеждам этим так и не удалось сбыться, а виной всему стала распространенная русская болезнь – выпивка. Но пока мы учились в школе, это пристрастие не оказывало особого влияния на спортивную форму нашего чемпиона, молодость спасала. А, вообще-то, Женька был очень хорошим товарищем, да и все члены нашей боксерской секции были очень дружны между собой, но это не мешало им работать друг с другом на ринге в полную силу даже на тренировке, не говоря уже о соревнованиях.

Немного отвлекусь и расскажу о том, каким неожиданным образом можно получить прозвище. Ведь ни для кого не секрет, что в школе и учителям и ученикам давались те или иные прозвища. Имелось таковое и у Женьки, но очень уж не благозвучное – «Пупа». Можно подумать, что в основу этого прозвища легла его фамилия, но здесь имело место другая, более экзотическая причина. Сначала никакого прозвища у него не было вообще, пока в поселке не прошел фильм «Двенадцатая ночь», поставленный по произведению В. Шекспира. Один из персонажей фильма, роль которого исполнял замечательный комический актер Сергей Филиппов, произносит загадочную фразу «Мандрада пупа, мандрада па» Эта фраза настолько запала в Женькину память, что он стал повторять её к месту и не к месту. Вот после этого он и получил своё прозвище, которое в его присутствии старались не употреблять, но о том, что оно существует, он был осведомлен.

После такого лирического отступления пора вернуться к моим собственным успехам на ринге. Как я уже говорил, выступления мои ограничивались, в основном, первенством школы, но один раз мне удалось даже занять первое место в поселковых соревнованиях, но с этим триумфом у меня связаны не самые приятные воспоминания. Хотя к этому времени Женя перешел уже в более тяжелую весовую категорию, мне не стало от этого легче, потому что в поселок приехал молодой парнишка из Ленинграда, имевший первый разряд по боксу. Именно с ним мне и предстояло встретиться на ринге в финальном бою. Пеканов прекрасно понимал мое состояние, еще бы, новичок против перворазрядника, и предложил мне отказаться от боя, тем более что это не противоречило правилам. Но ведь разыгрывалось не только личное, но и командное первенство, а в случае моего отказа школьная команда теряла зачетные очки. Снимать свою кандидатуру в таких условиях было очень стыдно, и я решил, что, как будет, так и будет. Но случилось неожиданное, но приятное для меня событие. При контрольном взвешивании мой соперник перевесил 400 граммов, а значит, не мог быть допущен на ринг. Вот таким образом я и стал чемпионом поселка, но стоило мне это нескольких бессонных ночей, потому что мандражировал я ужасно.

В 1958 году в жизни нашей секции произошло знаменательное событие, её посетил, совершавший инспекторскую поездку по районам Крайнего севера, неоднократный призер чемпионатов СССР, знаменитый полутяжеловес А. Лясота. Он остался доволен постановкой тренерского процесса, дал много дельных советов Пеканову и посмотрел наши показательные выступления. Приезд такой знаменитости был для всех нас настоящим праздником. Надо заметить, что бокс в Якутии и в Магаданской области в то время стремительно развивался. Ведь не даром единственным боксером, трижды нокаутировавшим легендарного кубинского тяжеловеса Теофило Стивенсона, трехкратного победителя Олимпийских игр, был воспитанник Магаданской школы бокса И. Высоцкий. Якутскую школу бокса достойно представлял серебряный призер Олимпиады Виликтон Баранников. Из нашей секции вышел Коля Спиридонов - один из будущих чемпионов первенства Ленинграда, а сам Володя Пеканов два раза занимал вторые места на первенстве Якутии. При этом ему ещё и очень не везло. Первый раз он проиграл финальный бой из-за рассечения брови, а во второй – сломал себе руку.

К сожалению, уже в десятом классе я оставил занятия боксом из-за той травмы подбородка, о которой ранее рассказывал. Правда, привелось мне ещё один раз надеть боксерские перчатки и выступить в показательных соревнованиях, но это произошло в 1961 году, когда я уже служил в армии. Моим соперником тогда стал мой товарищ по службе – Валера Загурский. Он и в футбол играл прекрасно, выступал даже за дублирующий состав Кишиневской «Молдовы», и по боксу имел первый разряд. Вот мы и решили развлечь наших сослуживцев показательным боем, но на ринге трудно сдерживать себя и показательное выступление перешло в настоящую схватку. Результатом стал удар по моему многострадальному подбородку, после чего с боксом я распрощался навсегда.

Однако память о годах, проведенных в спорте, остается на всю жизнь, потому что ощущения, которые дает спорт, а особенно чувство команды, ни с чем не сравнимы. В одной песне, которую прекрасно исполняет Людмила Гурченко, есть очень правильные слова: «Тебе судьбу мою вершить, тебе одной меня судить, команда молодости нашей, команда, без которой мне не жить». Вот и я до сих пор помню почти весь состав нашей школьной боксерской «дружины»: полутяжа Юру Попандопуло, средневеса Вадика Кумари, самого легчайшего из нас Марика Дынкина, Славу Найденова, Борю Филиппова.

Случались у нас смешные до невероятности истории, хотя и не имевшие к боксу прямого отношения. Поскольку ребята у нас были крепкие, то их часто привлекали для наблюдения за порядком на танцах, которые проводились в поселковом клубе. В один из таких вечеров пришлось нам крепко побить нескольких изрядно подвыпивших мужичков. Одного из них стало потом жалко. Мы привели его в чувство, умыли и даже покормили. После этого никак не могли от него отделаться, он просто со слезами на глазах умолял принять его в нашу команду. В конце концов, уговорили мы нашего тренера и взяли этого мужика на занятия. Лучше бы этого не делать. Успели мы только раздеться, и на этом тренировка была завершена. Наш новый знакомый оказался просто ходячей картинной галереей. На его теле не было живого места от наколок, но не примитивных типа «Не забуду мать родную», а высоко художественных. Чего только здесь не было, и пейзажи, и сказочные замки, и портреты. Ничего подобного я больше в своей жизни не видел. А ведь это были не современные наколки, делающиеся иногда и под наркозом, с использованием специальных средств. Это были обычные, по технике исполнения, лагерные произведения, когда вместо специальной туши использовалась жженая резина, разведенная водой, а вместо специальных резцов – дощечка, пробитая иголками. Конечно, ни о какой боксерской карьере нашего нового знакомого речи быть не могло, но на тренировки он приходил, потому что больше этому малообразованному и отсидевшему пять лет за колючей проволокой парню деваться было не куда. Вот как в жизни бывает.

Кроме бокса увлекался я и другими видами спорта: футболом, баскетболом и стрельбой. Стрелять меня научил ещё папа, но только из пистолета. Приличных результатов в этом виде я добился уже в школе, занял второе место и выполнил норму третьего разряда по стрельбе. Умение хорошо стрелять пригодилось мне сначала на охоте, к которой меня приобщил Володя Пеканов, а затем и в армии. По тем временам у нас дома имелось солидное охотничье вооружение, состоящее из малокалиберной винтовки и двуствольного ружья шестнадцатого калибра. С мелкашкой очень удобно было охотиться зимой на куропаток. Для того чтобы сделать выстрел более тихим, мы специальным образом подготавливали патроны, немного укорачивая пули. В этом случае выстрел получался, подобен звуку треснувшей на морозе ветки. Подобравшись незаметно к стае, во время её кормежки, можно было успеть сделать несколько выстрелов, и только после этого куропатки соображали, что происходит нечто странное, и перелетали на другое место.

Ружье применялось для охоты на зайцев, уток гусей, глухарей и другую мелкую дичь. Охотиться на медведей и лосей было запрещено, да мы и не испытывали особого желания с ними встречаться, хотя у каждого на всякий случай имелись патроны, заряженные специальными пулями – «жаканами». Честно говоря, охотник из меня был не важный, и основная часть добычи приходилась на Пеканова, особенно это касалось гусей, глухарей и другой живности, для охоты на которую требовалось знание специальных приемов. Что касается уток и куропаток, то здесь мои успехи были гораздо лучше. Добытая нами дичь шла, в основном, на домашний стол и только шкурки зайцев иногда использовались для изготовления варежек или каких-либо элементов одежды.

О том, что с хранящимся дома оружием надо обращаться осторожно, я знал с раннего детства, и все-таки произошел у нас с ребятами неприятный инцидент. Собрались мы однажды у меня дома, «дело было вечером, делать было нечего» и пришла нам в голову не очень умная идея. Решили мы, используя мою мелкашку, пострелять из форточки по лампочкам, которые висели на близ стоящих фонарях. Разбили две или три лампы, и пошли погулять. Поздно вечером к нам домой заявился наряд милиции, так как кто-то обратил внимание на выстрелы и сообщил куда следует. Поскольку было очень поздно, то мама милицию в дом не пустила, сказав, чтобы они приходили утром или пригласили бы соседей, если хотят непременно сейчас зайти к нам. Тем временем я тщетно старался найти укромное место, для того чтобы запрятать оружие, но милиция ушла и я, решив, что утро вечера мудренее, лег спать. Рано утром ко мне прибежал Слава Найденов, один из участников вчерашнего «подвига», и сообщил о задержании милицией одного из наших товарищей, которого в тот злополучный вечер с нами вообще не было. Просто они со Славкой были очень похожи и одеты были одинаково, вот тот и попал под подозрение. Что делать? Мы посовещались и решили идти с добровольным признанием в милицию, ведь товарища надо было выручать. К нашему изумлению, отделались мы легким испугом. Конечно, с нами провели двухчасовую беседу, составили протокол, но потом отпустили и даже не сообщили в школу. Что послужило причиной такого снисходительного отношения к нашей выходке, я и до сей поры не знаю. Возможно то, что мы пришли сами и во всем честно признались.

Как я уже писал, домашним хозяйством мы занимались всей семьей. На маме лежала ответственность за приготовление пищи, стирку и другие, чисто женские обязанности. Папа и я отвечали за обеспечение её всем необходимым: топливом для плиты, водой, продуктами. Весной, с наступлением настоящего тепла, мама и я занимались нашим маленьким огородиком. Сажали лук, морковь, редиску и картофель. За вскапывание земли и подготовку грядок отвечали папа и я, посадкой заведовала мама, а вот прополкой и окучиванием занимались все. Очень мне нравилось вместе с папой пилить и колоть дрова. Он это делал виртуозно, и научил меня всем премудростям, связанным с этим делом. В дальнейшей жизни мне очень пригодились его уроки.

Вообще то Крайний север полон всякими неожиданностями и сюрпризами. Так, например, очень интересным делом была покупка зимой молока. Поскольку оно на пятидесятиградусном морозе почти моментально замерзало, то его заранее разливали по тазикам, наподобие тех, что используются в бане, и развозили по домам. Желающие могли купить целый тазик или им откалывали определенную часть такого молока, которое так в замороженном виде и хранилось. Надо тебе приготовить молочное блюдо, откалываешь подходящий кусок, растапливаешь и готовь, что душа пожелает.

По субботам мы ходили в баню, мама – в женское отделение, а папа и я – в мужское. Отец очень любил попариться, а мне приходилось составлять ему компанию, хотя особого удовольствия от нахождения в парной я не получал. После бани следовала непременная кружечка пивка, а потом папа любил выкурить хорошую папиросу. Папиросы или сигареты он курил очень дорогие типа «Северная Пальмира», «Дюбек», «Москва» и т.п. Но один раз папа забыл курево дома и совершенно неожиданно обратился ко мне: «Гига, я знаю, что ты покуриваешь, угости отца, а маме мы ничего не скажем». Поскольку в то время я действительно курил, но, в отличие от отца дешевые папиросы, то пришлось ему довольствоваться на этот раз простеньким «Севером». Вообще твой прадедушка Коля был очень добрым и веселым человеком. Отношения у меня с ним всегда были хорошие, но к 1958 году они стали ухудшаться. Виной всему стала злополучная тяга к выпивке. Вроде бы и меньше он стал потреблять этой гадости, но здоровье отца было уже подорвано до такой степени, что ему хватало двух-трех рюмок, после чего в нем просыпалась необъяснимая агрессия. Меня он никогда не трогал, а выливалось все это на маму. Она пробовала лечить его, но тогда, впрочем, как и сейчас, эффективных средств от этой напасти не было. Да тут еще и завистники нашлись, которые, зная эту папину слабость, нарочно спаивали его. Причина зависти была самой элементарной. Ведь папа, несмотря на все его слабости, продолжал оставаться великолепным знатоком горного дела. Поэтому со всеми сложными вопросами, которые возникали у начальников тех или иных служб управления, предпочитали обращаться к нему. Не к главному инженеру, не к начальнику управления, а, всего на всего, к начальнику производственно-технического отдела. Закончилось все это тем, что «по состоянию здоровья» папе пришлось покинуть Якутию и отправиться на материк. Он устроился на работу в г. Владимир, а потом перебрался в Тбилиси. Здесь не обошлось без помощи Петра Григорьевича Коробейникова, который, как ты должен уже знать, был мужем папиной сестры – тети Жеки. От папы часто приходили письма, очень длинные и теплые. Письма эти, как правило, адресовались маме, но и мне он написал несколько писем, которые, к сожалению, не сохранились. Был я тогда ещё глуп, очень обижен на папу из-за мамы, и не ответил ни на одно из его писем, о чем очень скоро пожалел, а простить себе этого не могу до сих пор.

Примерно через пару месяцев после отъезда отца, пришлось нам с мамой покинуть роскошную квартиру. Переехали мы в одну комнатку коммунальной квартиры, в двухэтажном доме, расположенном почти у самого берега Индигирки. Таких «высоких» домов в Усть-Нере на то время насчитывалось менее десяти. Соседка у нас была прекрасная женщина, мамина сослуживица – Фрида Петровна. Жили мы дружно, установили график уборки мест общего пользования, да и еду готовили по очереди. Но одной, причем не маловажной, радости мы лишились. Туалет теперь располагался во дворе, и пришлось нам испытать все «прелести» посещения этого места, как в лютые морозы, так и во времена засилья комаров.

До того, как мы переехали на новую квартиру, мама серьезно заболела. Видно от всех переживаний последних дней у неё обострилась гипертоническая болезнь, причем до такой степени, что мне в течение двух недель пришлось исполнять роль сиделки, да и все остальные хозяйственные заботы легли на мои пятнадцатилетние плечи. Справился я с ними, судя по отзывам мамы, полностью. Особенно она была поражена тем, как я готовил еду, простую, но достаточно вкусную. Ведь первое время мама даже передвигаться самостоятельно не могла. Так прошло полмесяца, а затем она пошла на поправку и вскоре, для полной реабилитации ей предоставили путевку в местный санаторий, расположенный на реке Талая. Местным его можно было назвать только по нашим Колымским меркам, ведь расстояние до этого санатория составляло несколько сотен километров. При расставании мама сказала, что теперь она спокойна за меня, оставила мне денег на пропитание и отправилась долечиваться. Не догадывалась она тогда, что её, казавшийся уже взрослым, сын все ещё способен на сугубо детские выходки.

Случилось так, что именно в это же время у Славки Найденова тоже уехали родители, и мы решили, что будем жить вдвоем, причем именно у меня. В начале все было нормально, но вдруг на наше несчастье в продуктовый магазин завезли жуткий по тем временам деликатес – охотничьи колбаски. Удержаться от соблазна мы не могли, а поскольку продукт этот не был дешевым то через неделю все наши денежные запасы подошли к концу. До приезда родителей оставалось ещё более десяти дней, и надо было искать выход. В первую очередь мы принялись ходить в гости к нашим многочисленным товарищам. Где обедом накормят, где ужином, а на завтрак нам ещё хватало своих запасов. Так мы продержались более недели, и осталось до возвращения наших спасителей всего два дня. Они то и оказались самыми трудными, по гостям ходить было уже стыдно, и пришлось нам питаться чайком с хлебом. Для того чтобы хоть как-то разнообразить наши ощущения от столь скудного стола, мы придумали своеобразный способ. Брали книгу «Кулинария», шикарно иллюстрированную, рассматривали те или иные блюда, а посмотреть там было на что, и только затем вкушали нашу скудную трапезу. Кстати, книга эта сохранилась до сей поры, и находится сейчас на том самом секретере, за которым я печатаю эти строки. Так мы продержались последние два дня и радостные отправились встречать своих родителей, решив, что знать все подробности нашего совместного проживания им не обязательно.

С 1957 года мы с товарищами ввели в нашу обычную жизнь некоторый элемент разнообразия, а именно, стали отмечать мой день рождения на острове, который находился прямо напротив поселка. Индигирка второго мая ещё оставалась скованной льдом, поскольку ледоход начинался только в середине мая. Мы набирали с собой картошки, тушенки, консервированной кукурузы и прочей вкуснятины, и по льду перебирались на остров. Снега к тому времени на острове уже не было, мы разводили костер, варили картошку и заправляли её тушенкой, получалось сплошное объедение. Далее следовало вручение подарков, неизменный салют в честь новорожденного ну и другие мероприятия. Именно на одном из таких празднований я получил в подарок прекрасный походный топорик с резиновой рукояткой. Им можно было не только рубить мелкие деревца, сучья, мясо, но и забивать гвозди или колья для установки палатки. Было у этого топорика и приспособление для выдергивания гвоздей. Кроме того, он чем-то напоминал нам индейский томагавк. Именно поэтому мы тренировались в метании топорика, что привело однажды к незначительному повреждению резиновой рукоятки. Где он только со мной не побывал и в геологической партии, и в различных туристических походах. Прекрасный был подарок и хранился он у меня тридцать лет, пока твой папа не забыл его в лесу, куда он ходил уже со своими товарищами есть очередные шашлыки. Жалко конечно, но, как говориться «ничто не вечно под луной».

В мае 1957 года я окончил восьмой класс и начался новый этап в жизни твоего дедушки, а именно – этап взросления, но об этом я расскажу в следующей главе.


Глава 1.8. Начало трудовой деятельности.


«Держись геолог, крепись геолог.

Ты солнцу и ветру брат»


Итак, окончен восьмой класс, мне и моим товарищам по 15 – 16 лет. В этом возрасте всегда велико желание утвердить себя в глаза родителей, своих собственных, да и в глазах одноклассников. Способов такого самоутверждения существует достаточно много, в том числе и не очень благовидных. Но мы избрали один из самых распространенных в наших краях – работу. Сразу возник вопрос, а где и кем? Вариантов имелось предостаточно. Можно было устроиться пионервожатым в пионерском лагере, или пойти трудиться токарем на Центральном ремонтном заводе, тем более что на уроках труда мы овладели этой специальностью на уровне третьего разряда. В конце концов, требовались работники и в овощном совхозе, расположенном в тридцати километрах от нашего поселка. Однако наш выбор остановился на наиболее романтичном способе самоутверждения – работе геологом. Именно поэтому я, Слава Найденов и ещё два наших товарища, имен, которых память, к сожалению, не сохранила, обратились в Индигирское геолого-разведывательное управление, начальником которого являлся отец одной из наших одноклассниц – Лены Арской. Конечно, никто не собирался предлагать нам квалифицированную работу, но места рабочих в геологической поисковой партии, на которые мы только и могли претендовать, вполне нас устроили. Оформили нас быстро и уже 27 мая геологическая партия, в состав которой нас включили, вылетела в г. Оймякон. Так появилась первая запись в моей трудовой книжке: «Васюнин Григорий Николаевич принят на должность рабочего геологической полевой партии». Трудиться нам предстояло в достаточно глухих местах, где нога человека не ступала с 1936 года, если не принимать во внимание редкие посещения этой местности охотниками-промысловиками. Главной задачей нашей партии было провести геологическую съемку участка, площадь которого составляла 10000 кв. км, поэтому и партия называлась десятитысячной. По результатам такой съемки, после обработки привезенных нами материалов в виде проб грунта, образцов скальных пород и пр., составлялась первичная геологическая карта исследуемого района, которая должна была помочь при разработке следующих этапов работы по поиску и разведке месторождений полезных ископаемых в этой местности.

Обязанности наши, как объясняли работники отдела кадров, будут достаточно простые. Утром выходить в составе поисковой группы с пустым рюкзаком, а вечером возвращаться к месту стоянки, с тем же рюкзаком, но уже наполненным различными пробами. Заполнение рюкзака будет происходить постепенно, по мере взятия геологом проб, общий вес которых может достигнуть 10-12 кг. Вот и все. Никто, конечно, не говорил о том, что в маршруте нас будут заедать комары, ходить придется по горам и долам, а протяженность маршрута будет составлять 12-14 км. Что кроме ношения рюкзака с пробами нам придется выполнять массу других поручений вроде заготовки дров, благоустройстве стоянок и др. Правда от последних обязанностей не освобождался ни один из членов экспедиции. Впрочем, мы хотели не только работы, но и таежной романтики и получили реальную возможность испытать её на своей шкуре в полной мере.

Однако начиналось все достаточно прозаично, с благоустройства основной базы нашей экспедиции, место для которой было определено ранее. При выборе места учитывались разные обстоятельства. Прежде всего, наличие поблизости строительного материала и отсутствие болотистых мест, дабы хоть как-то уменьшить воздействие комаров. Большое значение придавалось близости источника питьевой воды и, в тоже время, нельзя было допускать угрозы затопления. Именно по этому для развертывания базы выбрали место на небольшой сопке, склоны которой были одеты густым смешанным лесом с преобладанием лиственницы, а у подножья сопки протекал небольшой ручей. Кстати, о лиственнице – это род хвойных деревьев с опадающей на зиму листвой. Именно её мы и использовали в качестве основного строительного материала. Но, первым делом было установлено несколько больших палаток для временного жилья и хранения всего имущества партии. Только после этого начались строительные работы, в которых участвовали все члены экспедиции, от начальника партии до рабочего. Именно здесь мне очень пригодились папины уроки по освоению навыков работы с двуручной пилой. А пилить приходилось очень много, поскольку предстояло построить настоящий склад, пекарню и баню, казавшуюся нам, пятнадцатилетним мальчишкам, совершенно не обязательным объектом. Только впоследствии мы поняли, что баня в полевых условиях – это великое дело. Строили мы, конечно, не современную сауну, а обыкновенную «баньку по черному», но париться в ней было сплошное удовольствие. Плеснешь ковшик водички на печку-каменку и блаженствуешь, тем более что комары в такую баню и сунуться не пытались, уж очень им дым не нравился. Но это мы осознали только после того, как вкусили все «прелести» таежной романтики.

На первоначальное обустройство нашей базы ушло дней пять-шесть, а затем наступило время приступать к той работе, ради которой нас направили в эту глушь. Несколько участников экспедиции, в том числе заведующий складом, пекарь-женщина, рабочие, в число которых вошли и двое наших товарищей, остались на базе, а наибольшая часть людей отправилась в далекий путь, производить поисковые работы. В их числе были я и Славка, но через полтора месяца мы должны были вернуться на базу и заменить наших товарищей. Таким было решение нашего начальника, который справедливо рассудил, что каждый из подростков должен в полной мере познать все трудности работы и жизни, как в полевых условиях, так и на базовой стоянке. Почти весь наш багаж, в который входили палатки, посуда, запасы продовольствия, был навьючен на лошадей. Мы же шли почти налегке, если не считать оружия, боеприпасов и кое-каких личных вещей. Впереди нас ожидало то трудное, но и интересное дело, ради которого я и Слава отправились в путь.

За сутки наш небольшой отряд совершил переход на место своей начальной стоянки, отойдя от базы примерно на тридцать километров. Выбрав подходящее место, установили палатки и начали подготовку к завтрашнему выходу в первый маршрут. В составе нашей экспедиции кроме мужчин находились и три женщины. Они не в первый раз участвовали в мероприятиях подобного рода и очень помогали советами мне и Славке. После плотного ужина все немного посидели у костра, попели песни, а затем отправились спать. Правда, прежде чем устроиться на ночлег, необходимо было очистить палатки от комаров. Делалось это достаточно просто с помощью, так называемых, дымокуров. Приготовить их не составляло большого труда. По бокам пустой консервной банки пробиваешь множество дырочек, засыпаешь в банку угли от костра, накрываешь их травой и дымокур готов к употреблению. Три или четыре таких устройства устанавливаешь в палатке на полчаса, и от комаров не остается и следа. После этого можно укладываться спать, но вход в палатку, да и вообще все щели, должны быть плотно прикрыты. Вот так начался и закончился наш первый день настоящей полевой жизни.

Утром, оставив на стоянке дежурных, в обязанности которых входило приготовление пищи и охрана имущества, начали расходиться по маршрутам. Перед этим весь личный состав экспедиции был разбит на группы по три-четыре человека в каждой. Группа, в которой должен был трудиться твой дедушка, насчитывала три человека: старшего группы – собственно геолога, являвшегося одновременно и завхозом нашей партии, специалиста по промывке исследуемых грунтов – промывальщика, и рабочего, т.е. меня. Как оказалось в последствии, работа в поле была достаточно однообразна. Идем согласно заранее намеченному маршруту, сверяясь с имеющейся картой. Затем геолог, по известным только ему признакам, определяет места для взятия проб, промывальщик и я занимаемся пробами грунта, а геолог берет пробы скальных пород, минералов и т.п. После этого вся добыча загружается в мой рюкзак, и группа следует дальше. К вечеру возвращаемся на стоянку, чуть ли не валясь с ног от усталости, съедаем свои законные порции и отправляемся на боковую. «А где же романтика?» - можешь спросить ты, на что я отвечу – «Да на каждом шагу». Передвижение в ненавистном накомарнике в жару, когда и так дышать нечем. Внезапные встречи с хозяином тайги – мишкой косолапым, который, заметив нас, улепетывает в противоположную сторону, а мы, сначала опешив, продолжаем движение. А короткие привалы, когда можно скинуть надоевший до чертиков накомарник, намазать лицо и руки антикомаринной мазью «Тайга», и спокойно поесть или просто отдохнуть. Разве это не романтично? Кстати, может возникнуть естественный вопрос, коль скоро у нас была такая мазь, то почему мы ходили в накомарниках? Объясняется все очень просто. «Тайга» в то время только начала выпускаться, и была, по существу, экспериментальным средством защиты от комаров. Эффективно она действовала только в течение сорока минут, да и то, если человек находился в покое. Практика показала, что в движении от «Тайги» никакого толка нет. Действие ее заканчивается буквально через десять минут, а все из-за того, что при ходьбе человек имеет свойство потеть. Именно пот начинает смывать мазь, да еще и лицо при этом щиплет как от тройного одеколона после бритья.

Да, Вовка, комары в тайге настоящие хозяева и доставляют человеку массу неудобств. Казалось бы, простая вещь, захотелось тебе в туалет по большим делам, но простейшая в обычных условиях процедура в тайге превращается в сложнейшую операцию. Достаточно обнажиться на минуту и комары искусают тебя так, что чесаться устанешь, а самое главное норовят укусить за самые интимные места. Приходилось прибегать к различным уловкам. Простейший, но наименее эффективный способ – обмахивание веточкой собственного зада. Помогает, конечно, но мало, да и поза получается при этом не очень удобной. Есть и более сложный способ, толку от которого намного больше. Разводишь четыре небольших костра, забрасываешь их мхом, а сам усаживаешься в середине и, благодаря дымовой завесе, успеваешь справить свои дела до начала массированной атаки ненавистного комарья. Случались у нас при этом и смешные истории, героем одной из которых был наш завхоз. Пришла ему однажды в голову спасительная, как ему казалось, идея, а не воспользоваться ли мазью «Тайга»? Воспользовался, при этом не только зад свой помазал, но и места более интимные. После этого ему уже было не до больших дел, носился вокруг стоянки с полчаса, пока действие мази не закончилось, а мы, конечно, не могли сдержаться и хохотали во всю, наблюдая эту картину. Смех смехом, а каково было женщинам, ведь в отличие от мужиков оголяться им приходилось гораздо чаще. Впрочем, позже мы поняли, что комары по сравнению с мошкой или гнусом, как принято называть эту гадость в Сибири, это только цветочки. От мошки накомарник спасает только в том случае если его предварительно смочить в керосине, но ходить в таком пахучем уборе просто не возможно. Единственное, что нас радовало, период налета мошки был не продолжительным и длился всего дней десять. Думаю, что об этой стороне таежной жизни я рассказал достаточно и пора переходить к более приятным, а может просто более интересным событиям.

В маршруты мы выходили не только в погожие солнечные дни, но и в пасмурные и даже если накрапывал мелкий дождичек. Вместе с тем, если дождь начинался с утра или еще ночью и был достаточно сильным, то работа на маршруте отменялась, все оставались на стоянке и занимались своими насущными делами. Такие дни назывались «актированными», потому что составлялся специальный акт о причинах невыхода на маршрут. Делалось это из-за того, что оплата труда за такие дни была меньше оплаты за дни, когда мы выходили в поле, т.к. за работу на маршруте к постоянному окладу полагалась еще и процентная надбавка. По этой причине большинство членов экспедиции дождливые дни не устраивали, а вот мне и Славе они нравились. Во-первых, можно было отдохнуть, а уставали мы все-таки больше других, а во-вторых, и именно это было главным, в такие дни возникала возможность послушать очень много интересного, как из жизни геологов, так и просто анекдотов. Ведь если дождь лил, как из ведра все забивались в общую палатку и начинали рассказывать, кто что знал. В один из таких дней произошел забавный случай, о котором хотелось бы рассказать подробнее. Собрались мы, как всегда, в палатке и приступили к рассказам и слушанию анекдотов или просто смешных случаев из жизни. Кто-то из девушек рассказал коротенький анекдот, который привожу дословно. «Жила была курочка Ряба и снесла она яичко, но не простое, а очень большое. Пришел петух, посмотрел на яичко и побежал к индюку драться». Послушали мы, посмеялись в меру и продолжили дальше свои рассказы. Прошло не менее получаса, как, вдруг, из одного угла палатки раздается гомерический хохот. В палатке темно, кто смеется не видно, но понимаем, что это мужчина. Наш завхоз спрашивает: «В чем дело?», а в ответ слышит – «Так это оказывается, индюк с курицей разводил шуры-муры». Тут уже начали хохотать все. Получилось что-то вроде анекдота в анекдоте. Потом выяснилось, что тугодумом оказался молодой, хороший парень – учащийся третьего курса геологического техникума. У нас он проходил преддипломную практику, блистал познаниями в своей будущей специальности, но вот с юмором, как выяснилось, у него были большие проблемы.

Наша полевая жизнь далеко не всегда протекала так весело и беззаботно, как может показаться из моих рассказов. Однажды пришлось нам выдержать испытание острой нехваткой продуктов. Дело в том, что наши продуктовые запасы нуждались в периодическом пополнении, ведь невозможно было взять сразу все необходимое на все три месяца. Поэтому, примерно два раза в месяц на базу отправлялись двое человек с двумя-тремя лошадьми, на которые загружалось все, что, было наработано экспедицией за это время. На базе все это разгружалось, а взамен наши посланники доставляли продукты на очередные полмесяца. Переход на базу и обратно занимал два-три дня, и на этот промежуток времени нам должно было хватить того продовольствия, которое еще оставалось в наших закромах. Все так и происходило до поры до времени, но однажды случилось нежданное. Проходит уже четыре дня, а наших фуражиров нет и нет. Из еды остались только соленая горбуша и рис, даже соли не было. Конечно, с голоду мы не погибли бы, ведь имелось у нас оружие, которым и пришлось воспользоваться. Наши лучшие охотники вышли на промысел и подстрелили несколько зайцев. Приготовили прекрасное жаркое, но без соли все это было крайне не съедобно. Попробовали мы пойти на хитрость, вымочили в воде горбушу, а затем сварили в этой воде рис. Более несъедобного блюда я в своей жизни никогда не встречал. Так что пришлось нам еще три дня помучиться, пока не вернулся наш продовольственный караван. Оказывается, что задержка произошла из-за разлива одной маленькой речушки, которая в период проливных дождей, шедших последнюю неделю, превратилась в непреодолимый бурный поток. А ведь мы уже и за судьбу наших посланников начали беспокоиться, хотя знали, что одним из них был наш проводник. Местный житель, якут по национальности, он знал тайгу как свои пять пальцев. Однако тайга есть тайга, она всегда полна сюрпризами, в чем совсем скоро пришлось мне убедиться на своем примере.

В зависимости от площади исследуемого района нам приходилось время от времени менять места стоянок. Однажды мы перешли на новую стоянку, обустроились, поужинали и улеглись спать, т.е. все шло, как положено. Утром просыпаемся и узнаем, что ночью пропали две наши лошади и необходимо кого-то посылать на их поиски. После короткого совещания, начальство пришло к выводу, что лошади просто решили вернуться на место нашей прежней стоянки. Такое в практике наших геологов случалось неоднократно. Послать на поиски лошадей, было решено меня, снабдив, на всякий случай, ружьем и двумя патронами, заряженными, почему-то, дробью. Я тогда так и не смог понять, почему мне не дали патроны с пулями, а вдруг мне повстречался бы медведь. Уже гораздо позже я понял, что именно из-за возможности такой случайной встречи меня снарядили подобным образом. Дело в том, что летом медведь ведет себя, как правило, очень миролюбиво и никогда первым не нападает на человека, предпочитая поскорее уйти с его пути. Но, если разозлить косолапого или, не дай Бог, ранить его, то спастись может только очень опытный охотник, да и то не всегда. Вот для того, чтобы у меня не было излишнего соблазна или самоуверенности, мне вручили именно такие патроны.

Вышел я на поиски наших «скакунов» рано утром, и направился сразу на место старой стоянки. Может возникнуть вопрос, а почему я так иронично отзываюсь о наших лошадях, называя их «скакунами». Все очень просто, ведь это были обычные вьючные лошади, предназначенные для перевозки грузов, а не для участия в скачках. Зато до чего сообразительные это были животные, ведь двигались мы по бездорожью, часто приходилось преодолевать реки в брод, переходить болота, подниматься или спускаться по каменным осыпям. В этих случаях можно было полностью положиться на лошадь, она сама выберет наиболее безопасный маршрут, главное не дергать её по всякому поводу и все будет в порядке. Впрочем, я немного отвлекся и пора возвращаться к моему походу.

Несмотря на наличие оружия, чувствовал я себя не очень комфортабельно, одному в тайге немного страшновато. День был на редкость погожий, во всю светило солнце, комаров в это время уже стало меньше, а до нашествия мошки было далеко. Если бы не одиночество, то можно было считать, что я просто гуляю по красивейшим местам. Прошел я уже порядочное расстояние и подходил как раз к тому месту, где могла находиться наша пропажа. И действительно минут через тридцать я увидел сначала одну лошадку, а затем и вторую. Как же сразу полегчало на душе, одиночеству моему пришел конец и рядом со мной, пусть и не люди, но все равно живые существа. Именно в этот момент я почувствовал, что на всю жизнь полюбил этих животных. Оставалось сделать самую малость, необходимо было поймать хотя бы одну из лошадей, а вторая никуда не денется и пойдет за первой. Поскольку до этого я никогда с лошадьми не имел дело, да и, честно говоря, просто побаивался их, то задача мне предстояла не из легких. Пришлось пойти на небольшую хитрость. Я набрал охапку самой сочной травы и с ней начал подходить к ближайшей лошади, протягивая ей свою приманку. То ли хитрость моя удалась, то ли лошадь сама почувствовала потребность в общении с человеком, но она подпустила меня к себе. Осталось только набросить на неё нечто вроде уздечки, представлявшую собой толстую веревку с двумя узлами по бокам, заменявшими удила, и взобраться на круп моего «скакуна». Сам не знаю, как, но я справился с этой проблемой, и мы тронулись в обратный путь.

В первый раз верхом на лошади, без седла и настоящей уздечки я чувствовал себя не очень уютно, а потому часа через полтора решил слезть и немного отдохнуть. Это было роковой ошибкой, больше лошадь влезть на себя не позволила, и пришлось мне вести её до самой стоянки в поводу. Уже на самом подходе к нашей новой стоянке я заметил, что навстречу нам движутся насколько человек из нашего отряда. Оказывается, начальство уже обеспокоилось моим долгим отсутствием, и выслала мне подмогу. Первым вопросом ко мне было: «А почему ты идешь, а не едешь»? Не мог же я поведать истинную причину сложившейся ситуации. Потому я сказал, что с не привычки устал сидеть на лошади и решил немного пройтись пешком. Задержку по времени мне пришлось объяснить тем, что лошади ушли несколько дальше от того места, где мы рассчитывали их обнаружить. Кажется, моим объяснениям поверили, во всяком случае, подсмеиваться надо мной никто не стал. Так завершился мой первый одиночный выход в тайгу и первое знакомство с лошадьми и их повадками. В последствии, уже, когда я и Слава переехали на базу, нам часто приходилось иметь дело с этими красивыми и очень умными животными, но об этом позже.

Почти полтора месяца работы в поле пролетели быстро, и вот наступила пора возвращения меня и Славы на базу. Дождавшись выхода очередного каравана для пополнения запасов продовольствия, мы оседлали лошадей и отправились в путь. Проехать нам предстояло около пятидесяти километров, т.е. провести более двенадцати часов, но не кавалерийских в седлах, а на вьючных. Если кавалерийское седло специально предназначено для езды на лошадях, то вьючное – это просто покрытие на крупе лошади, предохраняющее его от натирания и снабженное двумя железными скобами для подвешивания и крепления вьючных ящиков. Передняя скоба не представляла нам больших неудобств, но задняя доставила много хлопот нашим кобчикам, тем более что наездники мы были очень плохие. Это уже потом, в течение оставшегося времени мне удалось освоить азы наезднического искусства, как-то: сидеть в седле, пользоваться стременами, управлять аллюром, т.е. переходить с рыси в галоп и т.д. и т.п. А пока что к моменту нашего прибытия на место назначения чувствовали мы себя хуже некуда и, покинув седла, еле-еле добрались до палаток. Впрочем, ребята мы были молодые и уже на следующий день могли свободно передвигаться, а когда сходили в баньку, да хорошенько пропарились, смыв с себя грязь, накопившуюся за время пребывания в полевых условиях, то готовы были работать, как ни в чем не бывало. Не думай только мой внучек, что до этого мы вообще не мылись. Нет, на каждой стоянке устраивались генеральные помывки с использование горячей воды, которую согревали в большом котле, но их и сравнить невозможно с настоящей баней.

Впрочем, особенно много времени для отдыха нам не дали, ведь работы на базе было, хоть и гораздо меньше, чем в поле, но предостаточно. Основными нашими обязанностями являлись заготовка дров для кухни и пекарни, доставка воды для приготовления пищи, мытья посуды и пр. Кроме того, мы отвечали за обеспечение топливом и водой бани, но это уже только в дни общей помывки. Если находились любители индивидуальной парной, то обеспечивать себя всем необходимым они должны были самостоятельно. В дополнение ко всему, нам поручалось ухаживать за лошадьми, но назвать это работой, язык не поворачивается, ведь мы вовсю эксплуатировали их в свое удовольствие.

Свободного от работы времени оставалось достаточно для того, чтобы заниматься тем, что тебе нравиться. Слава отдавал предпочтение рыбалке, а я отправлялся охотиться на уток. Этой живности было очень много, тем более что приближалось время отлета уток в теплые края, и они начинали уже собираться в стаи. На охоту я выходил чаще всего не один, а в сопровождении всеобщей любимицы – собаки из породы лаек. Клички её не запомнил, но зато хорошо помню, что без неё на охоте, а тем более на уток, делать было нечего. Местность вокруг была болотистая с множеством всяких ручейков, впадающих в большое озеро, расположенное километрах в десяти от нашей базы. Подстреленная утка почти всегда падала в воду, а наша умница находила их и вытаскивала с превеликим удовольствием. Но, однажды, и собака мне не помогла, более того, после этого случая она стала относиться ко мне с нескрываемой иронией, которая так и сквозила в её умных и очень выразительных глазах.

А случилось вот что. Взяв с собой лайку, я отправился к озеру, где в это время утки как раз собирались в стаю. Прячась в камышовых зарослях, осторожно приближаемся к заливчику, который располагался на одном из краев озера, где мы часто ловили рыбу с использованием специальной снасти, называемой бреднем. Так вот, подошли мы как можно ближе к этому заливчику и моим глазам открывается незабываемая картина. Весь залив просто чернеет от огромного количества уток, которые спокойно занимаются своей кормежкой. Подхожу как можно ближе, навожу стволы ружья прямо в середину стаи и стреляю дуплетом, т.е. одновременно из обоих стволов. Ну, думаю, сейчас моей лайке работы будет не в проворот, но не тут то было. После выстрела послышалось утиное кряканье, шелест крыльев взлетающих птиц и «Дальнейшее молчание» - как говориться в трагедии В. Шекспира «Гамлет». Передо мной пустой залив, а рядом сидит собака и смотрит на меня с укоризной, словно сказать хочет: «Что же ты, хозяин, так оплошал?». Есть такая почти блатная поговорка – «Жадность фраера сгубила» - именно это со мной и произошло. Пришлось возвращаться назад с пустыми руками. Потом мне объяснили, что такое случается с неопытными охотниками. Как бы много птиц перед тобой не находилось, стрелять надо прицельно и только из одного ствола, а потом, уже вдогонку, но все равно прицельно – из другого.

Охота, охотой, но на рыбалку я тоже ходил. Правда, сидение часами с удочкой, для того чтобы иногда поймать три-четыре рыбешки – это было не для меня. Гораздо больше мне нравилось ловить, а, если быть точнее, глушить щук. Поскольку при этом обязательным являлось применение ружья, то получалось нечто среднее между охотой и ловлей рыбы. Способ применялся нами достаточно простой, но требующий определенной сноровки и соответствующей оснастки. Подплываешь на лодке к камышовым зарослям, освещенным солнцем. Именно в таких местах щуки очень любят принимать солнечные ванны, а, проще говоря, погреться на мелководье. Главное подойти к ним на близкое расстояние, после чего можно стрелять по месту предполагаемого нахождения рыбы из ружья, причем, в этом случае стрелять лучше дуплетом, чтобы шума наделать побольше. Оглушенная на какое-то время рыба всплывает, а ты быстренько, пока она не очухалась, подбираешь её с помощью специального сачка. За один заход можно добыть две-три приличного размера щуки. Еще один заход и пойманной рыбы вполне хватало на приличную уху.

Но больше всего мне нравилось рыбачить с помощью бредня. Для организации такой рыбалки необходимо было участие не менее трех человек, но лучше, если рыбаков собиралось четверо или пятеро. Бредень – это своего рода сеть, в конце которой расположено нечто вроде мешка с мелкими ячейками, именуемого в простонародье «мотней». Я уже рассказывал о небольшом мелководном заливчике, где мне пришлось потерпеть полное фиаско при охоте на уток. Вот на этом месте мы и рыбачили. Процесс не сложный, за каждый конец сети берутся по одному или два человека, перегораживают бреднем залив и медленно двигаются к его концу, преграждая рыбе выход из залива. Поскольку деваться бедной некуда она начинает постепенно заполнять «мотню». Задача оставшихся на берегу состоит в том, чтобы во время подхватить эту самую «мотню» и не дать рыбе ускользнуть обратно в залив. За два, а иногда и три захода можно вытащить очень приличный улов. Во всяком случае, без двух ведер окуней, а, точнее, окуньков грамм на двести-триста каждый, мы на базу не возвращались. Теперь оставалось только доставить этот улов нашей пекарше, которая была одновременно и поваром, для того чтобы получить на ужин одно из вкуснейших блюд – окуни, жаренные на подсолнечном масле. Вечером все усаживались вокруг большой кастрюли, до краев заполненной окуньками, и ели кто сколько может. Впоследствии мне уже никогда не приходилось, есть что-либо подобное.

В процессе работы и жизни на базе мне и Славе приходилось общаться с очень хорошими и интересными людьми. Впрочем, в нашем коллективе все были людьми хорошими, другие просто не удерживаются в среде геологов и выбывают после первого участия в экспедиции. Ведь это для нас, новичков, да еще и подростков, все происходящее было окутано сплошной романтикой, а рядом с нами работали зрелые люди, для которых подобный образ жизни был неотъемлемой частью их профессии. Но, обо всех не расскажешь, а у тех, о ком хочу написать, была не совсем обычная и очень трудная судьба.

Еще когда мы только вернулись на базу, то обратили внимание на появление среди остававшихся там сотрудников нового лица. Это был мужчина, на вид лет сорока, очень худой и с лицом какого-то коричневатого оттенка. Обращаться с расспросами кто это такой в первые дни было как-то неудобно, но спустя несколько дней мы спросили нашего заведующего складом о незнакомце. Обстоятельства его появления были достаточно туманны. Вышел он в расположение места нашего базирования прямо из тайги, голодный, грязный и без документов. Беседовал с ним начальник нашей партии около двух часов. О чем они говорили, не знал никто, но в результате пришелец был оставлен на базе в качестве рабочего. Похоже, что наш новый работник либо был беглым заключенным, что летом иногда случалось, либо недавно освободился из заключения, потерял соответствующую справку и остался без документов. Назвался он Сергеем, но было ли это имя подлинным, никто не имел никакого понятия.

Дней через десять Слава и я ближе познакомились с Сергеем, и тот поведал нам горестную историю своей жизни. Родился он в очень обеспеченной семье в 1927 году, т.е. от роду ему было всего-то тридцать лет, а не сорок, на которые он выглядел. Учился в школе хорошо, много читал, особенно любил книги о путешествиях и путешественниках. В результате овладела им «жажда к перемене мест», и в четырнадцать лет покинул наш Сергей отеческий дом, а проще говоря – сбежал. Путешествовал он не долго и вскоре поймался на карманной краже – «Ведь жевать что-то надо было» - говорил он. Получил первый срок, а потом пошло – поехало. Отсидел он, в общей сложности, четырнадцать лет и только недавно освободился. Что из его рассказа было правдой, а что выдумкой мы, конечно, понять не могли. Совершенно очевидно, что человек он был начитанный с хорошо поставленной речью, прекрасно разбирался в поэзии. Любимым его поэтом был его тезка Сергей Есенин, многие стихи которого он знал наизусть и часто по вечерам устраивал поэтические чтения. Уже гораздо позже, году в 1983, мы с твоей бабушкой Леной часто навещали могилу Есенина на Ваганьковском кладбище. В то время там каждую неделю собирались любители его поэзии и читали стихи, а порой и целые поэмы. Думаю, что наш Сергей пришелся бы там ко двору и лицом в грязь не ударил бы. Ну, а в том, что он сбежал из дома в четырнадцать лет, тоже ничего странного для нас не было. Славка сам дважды убегал из дома, когда жил с родителями на Украине. И в детских приемниках побывал, где обзавелся наколкой в виде якоря. И его жизнь могла пойти по кривой дорожке, но, к счастью, ловили его быстро, а когда родители приехали на Колыму, то убегать стало некуда. Так что ничего неправдоподобного в рассказах Сергея мы не находили.

На наши, не совсем деликатные, расспросы о том, почему он такой худой, да и цвет лица странный какой-то, Сергей сначала уклонялся от ответов, но в последствии рассказал о причинах. Еще в лагерях его приобщили к употреблению всякой всячины, которая позволяла на какое-то время забыться или, как говорят «поймать кайф». Уже в первые дни пребывания на базе он опустошил все запасы одеколона, до которых смог добраться, а потом принялся употреблять йод и зубной порошок. Оказывается, что, имея соответствующий опыт, и эти средства позволяют получить одурманивающий эффект, ведь и в том и в другом содержится спирт. Начальник партии не мог с этим мириться и поставил Сергею условие: либо он прекращает опустошать наши аптечки и использовать не по прямому назначению парфюмерию, либо убирается на все четыре стороны. Пришли к компромиссному соглашению, по которому Сергею был выдан со склада персональный ящик с чаем, а все остальное он оставляет в покое. Чай нужен был Сергею для приготовления специального напитка – чифира. Как его готовить я не буду тебе рассказывать, хотя Сергей посвятил нас во все тонкости изготовления этого напитка и даже дал нам возможность попробовать его. Скажу только, что это своего рода взбадривающее средство, действие которого на людей не предсказуемо. Некоторые после его употребления могут сутками не спать, другие становятся весьма возбужденными, поют песни или могут часами рассказывать всякие истории. Одно плохо, очень неблагоприятно этот напиток действует на сердечную систему. Вот из-за многолетнего потребления всей этой дряни стал Сергей худым, заработал язвенную болезнь и приобрел коричневый цвет лица. Жаль его, сам себе сломал судьбу, а был добрым и умным парнем.

В отличие от Сергея, наш завскладом – Николай Петрович, тоже был человеком с искалеченной судьбой, но пострадал, при этом, совершенно безвинно. Прошел он всю Великую отечественную войну, награжден был медалями и орденами. После войны вернулся к своей мирной профессии и работал в Смоленске директором школы. Арестовали его в 1947 году, по доносу одного из сослуживцев, который явно претендовал на директорское кресло. Известно это стало только в 1956 году, когда Николая Петровича полностью реабилитировали, восстановили в партии и вернули все награды. Было ему к тому времени лет пятьдесят, но выглядел он на все шестьдесят. Из пятидесяти прожитых лет Николай Петрович провел четыре года на фронте, а девять лет в лагерях. Иногда, после употребления двух-трех кружек браги он с горечью говорил: «Все мне вернули и партбилет и ордена, но кто вернет девять лет и зубы?». А зубов у него действительно почти не осталось из-за перенесенной цинги, ведь в лагерях витамины не давали. Вот, внучек мой, два человека, две искалеченные судьбы, но какие разные. Один сам себя угробил, а другой стал жертвой подлого доноса и произвола сталинского режима. Кстати, наш завскладом, как внешним обликом, так и судьбой очень напоминает мне героя фильма «Холодное лето пятьдесят третьего» - «Копалыча», роль которого прекрасно сыграл А. Папанов. Вообще мне этот фильм очень близок. В жизни мне приходилось, как бы встречаться с прототипами его героев. Например, отец Володи Пеканова очень схож с капитаном милиции, которого убивают бандиты. Главный герой фильма – «Лузга» - это собирательный образ некоторых сотрудников нашей поселковой милиции, с которыми мне, Володе, Славе и другим нашим товарищам пришлось тесно сотрудничать в 1958-59 годах. Да и бандиты из этого фильма ничем не отличались от тех, с кем нам приходилось сталкиваться в период нашей работы в бригаде содействия милиции. Но об этом рассказ еще впереди.

Да, тут у меня в тексте промелькнуло слово «брага», а что это такое ты возможно и не знаешь. В принципе это обыкновенный алкогольный напиток домашнего приготовления. Специалистом по производству браги у нас была наша повариха, которая использовала в качестве емкости для изготовления и хранения этого напитка обычный вьючный ящик, зная, что он является водонепроницаемым. Дело в том, что эти ящики используются для транспортировки различных грузов, в том числе и боящихся влаги. Можно представить себе, во что превратились бы мука, сахар, соль и т.п. если бы вьючные ящики пропускали воду. Варила брагу наша умелица не очень крепкую и настаивала ее на сухофруктах. В результате получался очень приятный на вкус и умеренно бодрящий напиток. Очень уважительно относился к нему наш «чифирист» Сергей, однако более двух кружек ему не отпускалось. Я и Слава тоже испробовали браги, но больше любили готовить себе нечто вроде морса из кизилового варенья и томатный сок из томатной пасты. Впоследствии оказалось, что это наше пристрастие довольно сильно уменьшило размер нашего заработка, который мы получили после завершения экспедиции и возвращения в Усть-Неру. Ведь из того, что мы зарабатывали, производились вычеты за питание и спецодежду. А мы умудрились употребить баночек двадцать варенья и одну, но пятикилограммовую, банку томатной пасты. Кроме того, износили четыре пары кирзовых сапог, хотя по норме полагалось две. Впрочем, последнее обстоятельство легко объяснимо, молодые ребята, мы и после работы, когда взрослые предпочитают отдыхать или заниматься спокойными делами, мотались по тайге до самой темноты, вот и оказался износ сапог в два раза больше чем положено.

Приближался конец августа, и наступало время завершения полевых работ. Некоторые группы, окончившие исследование своих участков, прибывали на базу. Подход остальных ожидался со дня на день. Для Славы и меня наступили горячие денечки, ведь все прибывающие первым делом желали посетить баньку. Свободного времени оставалось немного, о дневной рыбалке или охоте можно было забыть. Вот только вечерами, а они ещё были светлыми, нам удавалось вырваться часа на два и побродить по тайге. В один из таких вечеров мы взяли ружья и отправились поохотиться на куропаток. Шли мы на расстоянии не менее ста метров друг от друга, чтобы при случайном выстреле не подстрелить товарища. Не везло нам в этот вечер или куропатки уже покинули окрестности базы, но, пройдя безрезультатно около десяти километров, мы решили вернуться. Убрав ружья за спину и сойдясь вместе, мы направились в обратный путь. Прошли чуть более половины пути и остановились, как вкопанные. Справа от нас раздавался треск веток, доносилось громкое чавканье, изредка прерываемое звуками, похожими на рычание. Не сговариваясь, мы опрометью бросились наутек и через пятнадцать минут поравнялись с палатками, из которых уже выскакивали люди. Возможно, что на бегу, мы еще и вопли какие-то издавали. Увидев нас в таком состоянии, все начали спрашивать, что случилось. Перебивая друг друга, мы рассказали о том, что слышали в кустах. Буквально через пять минут собралась группа охотников из восьми или десяти человек, и все отправились на место происшествия. Многие считали, что испуг наш совершенно не оправдан, что, скорее всего, мы встретились с обыкновенной росомахой. Хоть это и хищник, размерами с собаку и длинными когтями, но для человека опасности не представляет, особенно если тот здоров и вооружен. Наиболее опытные вообще ничего не говорили, но ружья и те и другие держали на изготовке. На самом деле все оказалось гораздо проще. Когда мы подошли к тем злополучным кустам, то увидели одну из наших лошадей, которая смогла освободиться от пут и поэтому забрела в столь отдаленное место. Вот в это время наш проводник и рассказал, что если лошадь ест сочную траву, то она громко чавкает, а от удовольствия ещё и фыркает. Именно это фырканье мы и приняли за рычание. Смеялись над нами весь обратный путь, а зря. В тайге и опытный человек может принять за медведя какой-нибудь корявый пень. Как говорится «У страха глаза велики». Впоследствии такое случалось и с Володей Пекановым, один раз он пять пуль выпустил по такому пню.

За несколько дней, оставшихся до отъезда это было последнее приключение. Буквально через три дня нашу группу подростков доставили в Оймякон и уже на следующий день мы оказались дома, завершив тем самым свое пребывание в славной когорте рабочих Индигирского геолого-разведывательного управления. Оставалось провести самую приятную процедуру – получить расчет. Получилось почти как в песне В. Высоцкого: «Подсчитали, отобрали, - за еду, туда-сюда, - но четыре тыщи дали под расчет – вот это да!» Действительно, получили мы с Найденовым чуть более четырех тысяч рублей, но только на двоих, т.е. на каждого пришлось по две тысячи с небольшим хвостиком. По тем временам это были очень приличные деньги. Хотелось бы заработать побольше, но, как сказал Володя: «Вареньем увлекаться надо было меньше». Как и на что тратил свой заработок Слава, я не знаю. Семья у них была из числа малообеспеченных, мать работала уборщицей, отец - конюхом, да еще и сестричка младшая. Возможно, он все деньги отдал матери. А я купил маме в подарок китайскую кофту из чистой шерсти, отстояв при этом двое суток в очереди. Не в прямом смысле, конечно, просто приходилось несколько раз в день приходить к магазину и отмечаться в списке. Носила эту кофту твоя прабабушка очень долго. Себе купил фотоаппарат «Зорький-4С» за восемьсот рублей. Служил он мне до 1973 года, прошли мы с ним, как говорится «через огонь, воду и медные трубы». Многие фотографии в моих альбомах, в том числе и твоего папы, сделаны с помощью этого фотоаппарата. Оставшиеся сто рублей ушли на папиросы и другую мелочь.

Так завершилось начало моей трудовой деятельности. Приближалось первое сентября 1957 года, а это означало, что пребывать в стенах родной школы оставалось нам всего один год и девять месяцев.