Генерал краснов. Монархическая трагедия. Блейз Честное слово генерала
| Вид материала | Документы |
| Краснова и его адъютанта |
- Убиты и… забыты, 789.98kb.
- Одним из героев Отечественной войны 1812 года был выдающийся русский генерал Барклай-де-Толли, 34.52kb.
- Петр Николаевич краснов всевеликое войско донское, 2433.88kb.
- Нет, вы слышали? В промсвязьбанке сезонное снижение ставок по автокредитам! Говорю, 19.58kb.
- Классный час на тему: «Что такое дружба?», 27.58kb.
- Честное слово банкиров и директоров, 32.15kb.
- П. Н. Краснов Нижеприведенный исторический очерк, 5150.09kb.
- Б. Обама тримає слово, 155.62kb.
- Основные вехи жизни и творчества, 364.91kb.
- Честное слово, 09. 10. 2007, 57.48kb.
Почему-то Мицкевич Чеботареву запомнился и даже показался наркомом, а больше никто не удосужился о нём написать. Даже в «Большой советской энциклопедии», где в статье о «Керенского-Краснова мятеже» говорится о направлении этой группы партийных работников, фамилию Мицкевича пропускают. Нет его ни в одной из советских версий ареста генерала. Самое смешное в этих версиях то, что у каждого высокоидейного коммуниста главная роль в аресте Краснова присваивается исключительно по зову сердца. Отсутствие официальной легенды и писательская несогласованность образуют мемуарный цирк.
А) Дыбенко лжёт коротко: в 18ч.30м. 1 ноября он объявил Краснова и его адъютанта арестованными именем СНК. Генерал сразу испугался: «Вы меня расстреляете?». Великодушный Дыбенко успокоил Краснова. «Слушаюсь», – мгновенно подчинился генерал-майор Краснов матросу-бандиту и был немедленно отправлен в Смольный. Арестованы с Красновым только один его адъютант и два адъютанта Керенского. Дыбенко обходится без всяких изменников партии, Муравьёвых и Троцких [22].
Б) Зинаида Орджоникидзе уверена, что Краснов организовал побег Керенского в женском платье. «Узнав о бегстве Керенского, возмущённые казаки арестовали самого генерала Краснова и доставили его в штаб Орджоникидзе. По распоряжению Серго Краснов был отправлен в Смольный» [50, с.180]. Г.К.Орджоникидзе, отправленный в распоряжение красносельского штаба, у Зинаиды вдруг обзаводится ленинской директивой и собственным штабом. Ограничителей на коммунистическое супергеройство официальная «История ВКП(б)» не ставит. Чтобы соответствовать сталинской исторической науке, достаточно вырядить Керенского в женское платье, а Краснова может арестовать кто угодно и в любое время суток.
В) Другое дело «Пламя» комиссара Еремеева, где рассказано много и вдохновенно, а где-то очень смело. Первое издание мемуаров «Пламя» вышло одновременно с Дыбенко, в 1928-м. Троцкий и Муравьёв там не замазаны, тем самым косвенно подтверждается запомнившееся Чеботарёву. Подтверждается ведение Красновым оживлённого разговора во время вторжения Троцкого и Муравьёва: когда они вошли в зал, «на нас не сразу даже обратили внимание». У Чеботарёва на стороне Краснова несколько офицеров, а с Муравьёвым ввалилась толпа красноармейцев и матросов. У Еремеева наоборот: в большую комнату входят только Троцкий, Муравьёв, Еремеев и пять матросов – входят «в толпу офицеров, направляясь к столу». Истории известен поимённо каждый офицер из окружения Краснова. Здесь мы встречаем дезинформацию того же типа, как и проведённая замена больших потерь Муравьёва и численности его войск на огромные потери полчищ отряда Краснова.
Само собой, у «правдиста» Еремеева Краснов не разыгрывает сцену «Поговорите с этим мерзавцем...», а поднимается во весь рост, вытягивается и произносит «– Чем могу служить?». Может ли быть достовернее предположение, что Краснов не назвал Муравьёва мерзавцем, а предложил ему свои услуги?
Дальше Еремеев удостоверяет личность Краснова, пожилого «полковника» Попова и не собирается отдавать честь ареста Краснова и всего штаба ни Дыбенко, ни Муравьёву, ни Троцкому, ни казакам, ни Орджоникидзе. Ни за что! Еремеев никому не мог передоверить произнесение следующих слов:
« – Я член Военно-Революционного комитета. От имени Петроградского Совета объявляю вас и ваш штаб арестованными, – сказал я громко, сняв карабин с плеча и опираясь на него. – Полковник Муравьёв, командующий нашим фронтом, отведёт вас и начальника штаба в Смольный» [23, с.204].
У Чеботарёва попытку ареста проводил Муравьёв, как отмечено Красновым [33]. Любопытно, что в мемуарах Краснова, Чеботарёва и Еремеева С.П.Попов и М.А.Муравьёв зовутся полковниками. В «Описании действий» их звания даны точно [45].
Есть серьёзные основания подозревать Константина Степановича Еремеева в использовании брошюры Троцкого «Октябрьская революция», самой первой истории Октября, надиктованной Троцким в Брест-Литовске в начале 1918г., до измены Муравьёва и войны с атаманом Красновым. Троцкий единственный раз пишет о своём присутствии в Гатчинском дворце при попытке ареста Краснова:
«Сопровождавший нас представитель Военно-Революционного Комитета вошёл в помещение штаба, со стуком опустил винтовку прикладом вниз и, опершись на неё, заявил: «Генерал Краснов, вы и ваш штаб арестованы Советской властью». У обеих дверей немедленно же разместились вооружённые красногвардейцы. Керенского не было: он снова бежал, как раньше из Зимнего дворца. Об обстоятельствах этого побега генерал Краснов рассказал в письменном показании, которое он дал 1 ноября» [Л.Д.Троцкий «Сочинения» М.-Л.: Госиздат, 1925, Т.3, Ч.2].
Еремеев называет себя этим самым представителем, стукает карабином, следуя тексту Троцкого, а дальше идёт свободный полёт фантазии Еремеева, поскольку Троцкий останавливает рассказ о Краснове на объявлении его арестованным! Избегая лишний раз лгать (когда обман не имеет ценности для ведения партийной агитации), Троцкий попросту умолчал о произошедшем после голословного ареста на пороге.
Чеботарёву и Краснову Еремеев не запомнился. Завзятый курильщик Еремеев постоянно дымил трубкой, и по этой детали оставался в памяти людей, в глазах которых что-то значил [73, с.168]. Но в Гатчинском дворце Еремеев – в прошлом один из основателей большевицких газет «Звезда» и «Правда», журнала «Крокодил» – не выделялся из толпы охранников Муравьёва, Троцкого и Мицкевича.
Арест происходит в воображении Еремеева по причине недостаточной решимости Краснова. Выдуманный Дыбенко и Еремеевым напуганный Краснов совсем не похож на боевого генерала, каким его знал и запечатлел Чеботарёв. Генералу, прошедшему сквозь смерть несчётное число раз за последние три года, нечего бояться эсеров-подполковников, новомодных матросов-партийцев и редакторов-комиссаров, чьи шлемы ещё даже не успели покрыться пылью. Но любому большевику легче написать, как он арестовал Краснова именем ВРК, чем признать, что на самом деле царский генерал переиграл их. Зная поведение Краснова в разные годы, особенно Краснова-атамана, его характер и актёрскую игру, принципиально гораздо ближе к истине Чеботарёв.
Особенно легко прийти к такому выводу, зная вереницу выдуманных коммунистами арестов. Неопровержимым доказательством, что никому из них не удалось арестовать Краснова, служила бы беседа С.П.Попова с В.Л.Барановским 1 ноября, но точное время её проведения неизвестно. Попов перечисляет арестованных в связи с побегом Керенского и сообщает: «Острый момент миновал. Было несколько попыток самочинных арестов генерала Краснова, но он остался на свободе. Настроение утихает. Дворец занят казачьими караулами <...>. Пока перемирие. Противник на все наши условия согласился». Справедливо будет привести антитезу от лица Краснова, 1 ноября – Черемисову: «Мы сейчас фактически в плену у большевиков, которые вряд ли позволят исполнять мои приказания» [48, с.661]. Наблюдается различие между «мы» (казаки конного корпуса) и генералом Красновым в отдельности. Несомненно, подчинённые Краснову казаки потонули во многих тысячах красногвардейцев, окруживших дворец, шатавшихся по его нижним этажам. Но пока Краснов не пленён, его положение сравнимо с командующим армией, попавшим в тесное окружение, потерявшим управление над своими войсками, но ещё не захваченным врагом.
Дыбенко пытался (?) захватить Краснова в 18ч.30м., но добился только письменного объяснения о бегстве Керенского: диалог составлен в 19ч. Были ещё какие-то попытки ареста – Попов не станет выдумывать. Я.Миллер в ноябре засвидетельствовал: ареста Краснова и его штаба требовали финляндцы, а сидевший рядом за письменным столом Дыбенко уговорил лейб-гвардейцев выйти из помещения, после чего стал расспрашивать Краснова о побеге Керенского. «Назначив комендантом дворца какого-то солдата», с трофейной запиской от генерала и Я.Миллером Дыбенко удалился в Красное Село к Троцкому и Муравьёву [60, с.374]. И уже к 1ч. 2 ноября последовала последняя попытка Муравьёва и Троцкого арестовать генерала Краснова. Они тоже потерпели неудачу.
Троцкий приказал казаку освободить Книршу, которого знал по старым революционным связям, но казак не считал Троцкого за начальство. Потребовалось особое разрешение Краснова, который вместе с этим произвёл казака в урядники «за преданность долгу». В мемуарах Краснов исключает своё общение с Троцким, из скромности решая не выносить на широкое обсуждение вопрос, который осмелился поднять Чеботарёв, став профессором: «Кто кого захватил в гатчинском Большом дворце?». Муравьёву арестовать Краснова не удалось, и он остался с Троцким на третьем этаже дворца, последнем участке, где командовал и начальствовал генерал. Краснова в плен не захватывали, он вынудил советских главарей вести с ним переговоры. Содержание переговоров теперь некому раскрыть, их вели в закрытой комнате Краснов, Попов, Троцкий и Муравьёв. Чеботарёв: «Через некоторое время Троцкий и Муравьёв вышли от Краснова и вместе со свитой, куда теперь входил и Книрша, уехали в Петроград» [74, с.171].
Скорее всего, Краснов ещё с Троцким договорился о сохранении полномочий командира корпуса, прекращении войны и отправке частей корпуса «по домам». Того же хотели большевики, ведь приказ «об отправке домой с лошадьми и с оружием положил конец всяким возможностям контрреволюционных выступлений казачества в Питере» [1, с.85].
Есть один момент в рассказе Краснова, где я уверен, что после превращения Тарасова-Родионова в Троцкого, он сделал и обратное перевоплощение: ведь кому, если не Троцкому, приглашать Краснова в Смольный?
«– Генерал, – сказал Тарасов, – мы просим вас завтра поехать со мною в Смольный для переговоров. Надо решить, что делать с казаками.
– Это скрытый арест? – спросил я.
– Даю вам честное слово, что нет, – сказал Тарасов» [33].
Если исключить словосочетание «со мною», получается Троцкий, ибо подпоручик Тарасов-Родионов – только сопровождающий до Смольного, вовсе не тот, кто должен решать, куда отправляться Краснову и для чего. Тогда другое словосочетание, «честное слово», приобретает особо значительный оттенок, не случайный.
В изложении Еремеева происходит всё, чего нет у Чеботарёва: вообще нет Мицкевича, есть перепись офицеров, сдача ими огнестрельного оружия, нет места переговорам вчетвером за закрытыми дверями, без рассказчика. Еремееву приходится признавать: это Муравьёв рассказал ему о просьбе Краснова дать отдых до утра, и только тогда везти в Смольный. Об этом договаривались наедине, без Тарасова-Родионова и Еремеева, иначе и быть не могло. Еремеев приписывает себе поручение Тарасову отконвоировать Краснова и Попова в 10 утра. Интересно бы послушать непосредственно А.И.Тарасова-Родионова, который станет советским писателем. Не знаю точно, писал ли он мемуары об Октябре, мне удалось найти только роман-хронику «Февраль» [67] (выпущена к десятилетию Октябре, в книге год не указан). В хронике от февраля до лета 1917г. видны наши старые знакомые: Станкевич, Войтинский, Рошаль, Раскольников, Гоц, Савинков – лица вокруг Краснова в октябрьском походе. Есть в романе и все верхи мартовского переворота, есть Сталин, есть сцена, как Падерин, Садовский, Борисов диктуют приказ №1 Соколову. А вот ещё один персонаж: «Лицо у Линде бритое, испитое, землистого цвета и болезненно-нервно подёргивается, а короткие рыжевато-белесые волосы на голове топорщатся беспокойной щетинкой»... После Линде жертвой семнадцатого года стал С.Г.Рошаль, которого княгиня Палей назвала типичным жидом, а её сын Владимир – снобом революции [51]. Рошаль казнён в декабре на Румынском фронте в Яссах по приказу генерала Щербачева. За «Февралём» вышел такой же мемуарный «Июль», а «Октября» не было, даже жаль. Тарасов-Родионов выслужился до начполештарма – начальник полевого штаба армии в сентябре 1920г. и протянул до 1938 года, когда Сталин избавил его от страданий жизни, как почти всех большевиков, с кем общался Краснов, включая Л.Д.Троцкого.
Викентий Семёнович Мицкевич умер в Москве 17 февраля 1935г. В Вильнюсе за 1960-71г. на литовском языке вышло 10 томов его сочинений. В них могут таиться новые подробности неудачной попытки ареста генерала Краснова в Гатчине в ночь на 2 ноября 1917г.
Наступило утро. Было обещано доставить Краснова в Смольный в 10 часов, а в 11 вернуть, но к десяти только подали автомобиль. Толпе у дворца миролюбивое отношение к генералу не нравится, одни предлагают стрелять в него, другие думают, что ему дадут бежать, а пехотинцы возмущаются: топали сюда пешком, и никто им автомобиля не подаст. Полагаю, озлобленное отношение к генералу Краснову скорее было обусловлено крупными боевыми потерями красногвардейцев, чем классовой ненавистью.
В Гатчине только грозили, у Пулково даже стреляли, обошлось без урона. У Смольного привоз Краснова снимают на кинокамеру, для истории. В этот же день для кинематографа была устроена инсценировка взятия Царского Села и Гатчины. Дыбенко пишет, что красноармейцы шутили: «А кто же будет за Керенского, в женском платье? Жаль, что удрал, вот теперь бы как пригодился».
...Тарасов-Родионов, член следственной комиссии, ведёт генерала к Антонову-Овсееенко. Обнаруживается хаос и в Смольном, и в головах у всех. Чеботарёва, которого отделили от Краснова и Попова, арестованные приняли за освободителя, вместе с генералом Красновым взявшего Петроград. В заблуждение арестованных ввела шашка, которую у Чеботарёва не отобрали. Ажогин, прибывший в Смольный отдельно от генерала, с Дыбенко, нисколько не веривший обещаниям большевиков, был очень рад увидеть Краснова живым. Крыленко спрашивал у Краснова, не под Москвой ли уже Каледин. Краснов не применил набить себе цену, назвав Каледина своим большим другом, и сказав, что следует хорошо обращаться с казаками. Вопрос задан неспроста, поскольку 29 октября в 6 утра Духонин в телеграмме просил Каледина направить на помощь Краснову отряд казаков с Дона, который бы сначала усмирил большевиков в Москве, потом и в Петрограде. 31 числа Каледин и в самом деле приказал 7-й казачьей дивизии двигаться на Москву. Это было уж слишком смело, но большевикам показалось опасным. По другим ходившим слухам, Каледин наступал на Харьков.
Краснову дали понять, что никуда его через час не отпустят, и фактически он арестован. Сообщить об этом казакам, оставшимся в Гатчине, было поручено Григорию Чеботарёву. Краснов составил записку, передачу которой должен был разрешить совнарком. В кабинет, где заседала верхушка большевиков, Чеботарёва не пустили, оставили его у входа с табличкой «классная дама». Но народные комиссары там безвылазно не сидели, так что довелось Чеботарёву увидеть Луначарского и даже Ильича. Повезло Григорию Порфирьевичу: учился в одной школе с Альфредом Розенбергом, генералу Краснову стал близким другом, с Распутиным как-то столкнулся, через свою мать заочно был знаком с Царской Семьёй, с Великой Княжной Татьяной Николаевной по телефону перекинулся парой слов, не очень удачно, правда, но всё равно... Потом Керенский, Троцкий, Муравьёв, Подтелков, – целая россыпь личностей и антигероев.
В коридоре Смольного Чеботарёв мог сыграть роль Шарлотты Корде, шашка вострая была под рукой и даже автоматический пистолет, спрятанный в кармане штанов, рядом. Но у Чеботарёва едва ли были мысли о возможности прикончить «вождя мирового пролетариата», а главное – о такой необходимости. Совнарком постановил устно передать содержание записки Краснова, Чеботарёву выделили роллс-ройс, принадлежавший раньше Великому Князю Михаилу Александровичу и дали пропуск на 2 часа до 18 вечера.
Если где и было дано какое-то “честное слово”, то было оно здесь, в часы нахождения Краснова в институте благородных девиц. Гипотетически, оно могло быть в Гатчине, за закрытыми дверями, с Троцким, но к чему тогда этот привоз в сердце революции? В воспоминаниях Краснов ничего не пишет о “честном слове”, не даёт опровержений. По словам генерала, Крыленко увёл Сергея Попова к Троцкому, где на вопрос, согласится ли Краснов на высокий пост у большевиков, Попов ответил: «Пойдите предлагать сами, генерал вам в морду даст!» [33]. Так что же, Попов с Троцким беседовал, а Краснова так и продержали среди арестованных? Если и дальше принимать Тарасова-Родионова за замаскированного Троцкого, то между ним и Красновым произошла сцена:
« – Позвольте, – говорю я, – поручик [наркоминдел], вы обещали мне, что через час отпустите, а держите меня в этой свинской обстановке целый день. Где же ваше слово?
– Простите, генерал, – ускользая в двери, проговорил Тарасов [Троцкий]»[33]. Предположительно, Троцкий привёл к Краснову Антонова-Овсеенко снять следующие показания:
«Я хотел оттянуть хотя бы до вторника 31-го, но под убеждением дать немедленную помощь Петрограду я решил 30-го дать решительную рекогносцировку с боем для определения главным образом свойств противника. Рекогносцировка эта показала мне, что сопротивляться с моими силами я не могу, и заставила отойти к Гатчине, чтобы ожидать подкрепления... Когда по отходе в Гатчину за всё 31 октября к нам не подали ни одного солдата на помощь, среди казаков 9-го полка и батареи началось брожение, и по переговоре с ними я выяснил, что без достаточного подкрепления пехотой, не менее дивизии, нам нечего и думать о движении вперёд. Когда 9-й полк отказался разбирать патроны, а артиллерия – становиться на позиции, мне стало ясно, что я остаюсь в полном одиночестве и мне остаётся или отходить назад или воспользоваться предложением заключить перемирие» [17, с.17]. – Отвечал «перед народом» Краснов. Это показание сохранилось в центральном государственном архиве октябрьской революции (ныне ГАРФ). Краснов запомнил «безличный отчёт», составленный с Поповым о бегстве Керенского и «как и по чьему приказу мы выступили» [33]. Может существовать бумага, соответствующая данному описанию, отличающаяся от известных публикаций от имени Краснова.
По воспоминаниям генерала, 2 ноября допрос проводился не в комнате №75, где работала следственная комиссия ВРК [43]. Председателем комиссии был М.Ю.Козловский, дела арестованных разбирали также Стучка, Урицкий, Красиков и менее известные товарищи. В этой же следственной комиссии начал работать А.И.Тарасов-Родионов [66, с.191]. У Краснова следственной комиссией и “народом” был один «бледный лохматый матрос» Антонов-Овсеенко. Н.Ф.Рябов описал его почти как Краснов: «бледный, худой с длинными волосами» [42, с.61]. За длинные густые волосы эсеры звали его попом с линкора «Республика» [73, с.81]. На самом деле Антонов-Овсеенко не поп и не матрос, а с 1905г. профессиональный революционер, неплохой оратор [43, с.28], с 1910г. вёл партийную работу в Париже, вернулся в Россию в середине мая. Настоящая фамилия его Овсеенко (сын офицера). Раз Краснов принял его за матроса, значит, он был переодет, совсем как Керенский. Такой облик Овсеенко принял после “политической” работы в Гельсингфорсе, где выступал на митингах, редактировал первую легальную газету большевиков на Балтийском флоте – «Волну», в том же городе познакомился с Дыбенко, в июле оба были арестованы, вместе сидели в Крестах, вместе обороняли Пулково. В начале переворота Дыбенко отвечал за захват здания Морского министерства, Овсеенко – за захват Военного, Крыленко – за оборону Петрограда [4]. «Всё ясно. Бей гидру контрреволюции и никакой пощады!», – говорили красногвардейцы Антонову [42, с.62]. Как Дыбенко и Муравьёв, Антонов-Овсеенко в начале 1918г. снискал действиями на Украине жуткую расстрельную славу, из-за чего бежавшие на Юг предпочитали избегать путь через Харьков. Русские эмигранты после убийства Войкова готовили покушение на Овсеенко, оно было раскрыто [52, с.117]. Сталин казнил его в 1938г.
Пётр Краснов – завидный конспиратор, и мне теперь сложно восстановить происходившее с ним в ноябре. Если бы действительно, как в мемуарах Краснова, его отпустил Крыленко под домашний арест и на том кончились его личные взаимоотношения со Смольным, тогда можно бы искать все нити обещания и договоров только 2 ноября 1917, но было не так. Ночью Краснова действительно отпустили домой, на Офицерскую, 23. Туда же привёз Лидию Фёдоровну Григорий Чеботарёв: исхитрившись с прокатом роллс-ройса, он продлил на необходимые четыре часа свой именной пропуск и выполнил просьбу Петра Николаевича, доставил супругу генерала вместе с её чемоданами в Петроград так же удачно, как недавно из Царского Села в Гатчину. Лидия Фёдоровна писала Чеботарёву в августе 1940г.: «…А помните тот ужасный вечер, когда вы приехали, чтобы забрать меня из дома сестры в Гатчине, и сообщили, что П.Н.[Краснов] арестован большевиками [в Смольном]. Я, помню, хотела встать и не смогла – ноги меня не слушались. Затем я овладела собой, и мы поехали в Петербург через Пулково, где вдоль дороги всё ещё лежали трупы лошадей после недавнего сражения. Что за трудная была ночь, и как благодарна я была вам за то, что вы со мной...». Дальше Г.Чеботарёв вспоминает, что никогда в жизни «не испытывал такого изумления, как в тот момент, когда дверь распахнулась и предо мной предстали два матроса-караульных с примкнутыми штыками. Из гостиной рядом с прихожей послышался голос генерала Краснова» [74, с.177].
Чеботарёву из квартиры Краснова понадобилось срочно скрыться, пока фокус с исправлением пропуска не раскрыли. Он исполнил последнее поручение генерала, доехав до Гатчины и сообщив, что Краснов теперь устранен от управления корпусом и больше его распоряжений не последует. Сделав всё, что только можно, Григорий Чеботарёв уже 4 ноября 1917г. уехал обратно на Юго-Западный фронт, по окончании отпуска. Поразительная судьба у этого человека, иначе не скажешь.
Дальше Григорий Порфирьевич не мог сам выдать сокрытое генералом Красновым, но это сделала Валентина Ивановна Чеботарёва. Её дневник 6 ноября: