Генерал краснов. Монархическая трагедия. Блейз Честное слово генерала
| Вид материала | Документы |
- Убиты и… забыты, 789.98kb.
- Одним из героев Отечественной войны 1812 года был выдающийся русский генерал Барклай-де-Толли, 34.52kb.
- Петр Николаевич краснов всевеликое войско донское, 2433.88kb.
- Нет, вы слышали? В промсвязьбанке сезонное снижение ставок по автокредитам! Говорю, 19.58kb.
- Классный час на тему: «Что такое дружба?», 27.58kb.
- Честное слово банкиров и директоров, 32.15kb.
- П. Н. Краснов Нижеприведенный исторический очерк, 5150.09kb.
- Б. Обама тримає слово, 155.62kb.
- Основные вехи жизни и творчества, 364.91kb.
- Честное слово, 09. 10. 2007, 57.48kb.
Станкевич указывает, что Краснов «не говорил ни слова о недостатках Керенского» [65, с.147]. – Свергать Керенского генерал не собирался, следовательно, «слова» были ни к чему. Касательно первоначального варианта воспоминаний генерала: в нём аналогичное предложение происходит 27 октября. ««Вечером в Гатчине ко мне явилась депутация от офицеров гарнизона, мне сказали, – за Керенским войска не пойдут, его не любят, он вам мешает, что, если бы вы взяли на себя эту работу, арестовали бы Керенского, а сами стали во главе движения» (Краснов, «Описание действий», стр.16)» [53, с.72]. Савинков повторил это предложение в Царском Селе, и в официальном «Описании» генерал не стал дублировать его, а в работе «На внутреннем фронте» сделал акцентировку на измене Савинкова, учитывая интересы эмигрантского круга читателей. Важно отметить – масон литературной ложи Н.Н.Суханов в записках о революции не скупился на комплименты: «реакционнейший генерал Краснов» «великолепно» описал поход на Петроград, «так не сочинить было генералу Краснову, видевшему Керенского в первый раз в жизни. Но тут живой Керенский. Лучше не скажешь...».
Под советским судом Савинков признавал: «Моя роль в отряде Краснова была чрезвычайно мала. Если хотите, у меня больше дела было при Керенском, так как его я нашёл в состоянии полнейшей растерянности» [18, с.29]. Предложение устранить Керенского вполне объясняется состоянием главковерха и стремлением Савинкова повысить своё значение при Краснове. Обещанию Савинкова «с вами и за вами пойдут все» [33] Пётр Краснов, конечно, не поверил. Если Керенский потерял популярность в солдатской толпе, то у него, старорежимного генерала, её не могло быть тем более. Обдумывая своё положение, Краснов видел только один способ дорваться до большевицкой “славы” – добившись из Ставки ВГК перемирия с немцами. В достижении мира Краснову пришлось бы повернуть казаков от большевицкого Петрограда на Псков Черемисова и Могилёв Духонина. Успех едва ли был достижим, и подобные действия только сыграли бы на руку большевикам, выполнив часть их плана. Другое дело, что Краснов понимал правильно: именно окончание войны с Германией лежит в основе сохранения советской власти.
Водворение мира большевиками было мнимым, как “разрешение” словами декретов каких-то “вечных” вопросов, вроде земельного. «Мы приняли декрет [о мире] единогласно, но это казалось лишь политической демонстрацией», – произнёс Троцкий в январе 1918г. на съезде Советов, напомнив, что тогда «Керенский и Краснов были у самых ворот Петрограда» [69, Ч.1]. Декреты, составленные из лжи, положили начало гражданской войне, но солдаты не понимали обмана; прежде Керенскому они говорили: «К чему мне земля, если меня убьют?» и не собирались спасать Отечество ни за какие блага.
«Была и ещё одна деликатная сторона дела. Керенский явился ко мне искать у меня спасения и помощи. Я не отказал в ней, я не прогнал его сразу. Он был до некоторой степени гостем у меня, он мне доверился, и арестовывать его было бы нечестно, неблагородно, не по-солдатски. Я отверг предложение Савинкова» [33].
Краснов предпочёл держать своё честное слово, в пример террористу-республиканцу. Возможно, Борис Савинков так никогда никого и не убил, он только посылал на смерть, но и того хватало, чтобы княгиня Палей по праву назвала его «проклятым существом», виновным в убийстве брата её мужа. Ольги Палей не было среди посетителей Краснова, в Царском Селе она со стороны наблюдала за прибывшими казаками, видела, как они раздавали листовки с приглашением поддержать их.
Савинкову многое приписывали зря, ходили слухи, что он застрелил Крымова. Пускай Краснов и знал, что Крымов застрелился сам, он не мог быть расположен к организатору убийств монархистов, беспринципному республиканцу, который недавно занимал при Керенском высокие правительственные посты, способствовал подавлению мятежа Корнилова, а теперь предлагал предать своего начальника, переставшего быть популярным. Генерал придал большее значение аналогичному предложению от войскового старшины Лаврухина и казаков, считавших Керенского предателем и чуть ли ни большевиком. Разобраться с настроениями казаков Краснов поручил Станкевичу и Войтинскому.
В 14 часов 25 минут 29 октября Краснов выступил по радио со следующими словами: «Верные правительству и революции войска в полном согласии со всеми демократическими организациями заняли Царское Село, главную радиотелеграфную станцию. Мятежники отступают беспорядочными толпами в Петроград». Заявления Краснова доходили до европейских радиоприёмников. В 15ч.05м. крейсер «Богатырь» по радио получил приказ Краснова немедленно расстреливать на месте «мародёров и насильников». Радиовойну с Красновым вели станции Таврического дворца, Ревеля, Кронштадта и других мест [Н.Н.Митрофанов «Радио Октября. День за днём». М.: Политиздат, 1980, с.69-72].
Керенский 29 октября продолжал торопить командира корпуса с наступлением, хотя казаки практически не отдыхали со времени перед походом на Царское Село, а пехота так и не подошла, наступать было не с кем. Генерал даже не мог забрать оружие, оставленное в казармах разбежавшимся гарнизоном. Солдаты в Царском Селе, как и в Гатчине, держали нейтралитет в этой гражданской войне. Поэтому Краснов не мог сразу наступать дальше, когда в столице началось восстание юнкеров.
С целью согласования совместных действий Станкевич вернулся из Царского Села в Петроград и сообщил, что генерал Краснов будет наступать 30 числа. Тогда же должны были выступить юнкера, но в ночь на 29 октября красногвардейский патруль задержал у особняка Кшесинской с.-р. Брудерера с приказом от Полковникова и Гоца в кармане. Комендант Петропавловской крепости Г.И.Благонравов отправился в ПВРК с докладом о приказе всем военным училищам держаться в боевой готовности и ждать распоряжений. В отсутствие Благонравова Брудерер бежал из Петропавловской крепости, предупредил о раскрытии плана, и мятеж начался преждевременно 29 октября [42, с.50]. В неопределимой степени, генерал Краснов был вдохновителем этого мятежа. Замечено, что контрреволюционное настроение юнкеров повышалось с известиями об успехах наступления Краснова [48, с.822]. По мнению Раскольникова, неясные и фантастические слухи о приближении войск Краснова «опьяняли надеждой всю контрреволюцию и в первую очередь белогвардейски настроенных юнкеров» [57, с.235]
Мощь контрреволюции была невелика и в Петрограде. В донесении помощника Г.П.Полковникова подполковника Хартулари, адресованном в лагерь Краснова, названо: «Наши силы состоят из 230 юнкеров Николаевского инженерного училища, 6 броневых машин, обслуживаемых офицерством, и 50 дружинников, вооружённых также гранатами» [17, с.16]. Павлоны, николаевцы и владимировцы составляли основу мятежа, в ходе которого удалось захватить 5 броневиков, центральную телефонную станцию, произвести несколько арестов. Днём 29-го большевики организовали сопротивление, военные училища были захвачены, отбит телефон. По советским данным, 29 октября практически никакой обороны Пулково не существовало. «У нас не было кавалерии и полевой артиллерии. Красная гвардия оказалась неподготовленной к полевой войне. Части гарнизона не имели надёжного комсостава, а потому не поддавались точному военному руководительству. Лишь бывшему начальнику ударных отрядов подполковнику Муравьёву, назначенному главнокомандующим Петроградским Военным Округом, удалось побудить офицерство к работе и организовать – к 12 ноября (н.ст.) – подобие фронта» [3, с.9]. За день 29 октября оборону организовали, направили и сгруппировали отряды матросов и рабочих. Преимущество было упущено.
После многих гостей во дворце Краснов мог навестить Лидию Фёдоровну вечером, как и обещал. Её дом находился в двух кварталах от дворца Марии Павловны. Генерал мог рассказать супруге, что Царское Село не дало никаких подкреплений, только из соседнего Павловска подошли оренбуржцы, неполная запасная сотня Сводного гвардейского казачьего полка, и два полевых орудия. «Итак, к вечеру 29 октября мои силы были – 9 сотен, или 630 конных казаков, или 420 спешенных, 18 орудий, броневик «Непобедимый» и блиндированный поезд. Если настроение Петроградского гарнизона такое же, как настроение гарнизонов Гатчины и Царского Села, – войти в город будет возможно». Только войти, даже не взять так символически, как Царское Село, которое невозможно было и охранять как следует.
Казаки не считали возможным войти в Петроград без пехоты, но уговорить их на разведку боем удалось. Утром 30-го Краснов прочёл записку, доставленную из Петрограда, о том, что надо спасать от истребления юнкеров, которые одни сопротивляются большевикам, когда «пехотные полки колеблются и стоят. Казаки ждут, пока пойдут пехотные части». Так было в самом начале Гражданской войны, так будет и дальше, в донских партизанских отрядах и в Добровольческой армии кадеты и юнкера будут сражаться, а «пехота» отсиживаться по домам. Так же и с казаками: в следующем году они будут отговариваться невозможностью одним им взять столицу, которой тогда станет Москва.
В 9ч.30м. генерал пишет записку войсковому старшине Лаврухину: «Со всеми своими сотнями идите переменными аллюрами прямо на Александровскую и Пулково. Я собираю свой отряд к Александровской к 11 часам и оттуда иду на Пулково. Очень было бы хорошо, если бы Вы поспели к 11 часам к Александровской. Ответьте с мотоциклетом. Я буду в Александровской.
Краснов» (Царское Село).
В разведку Краснов посылает части по четырём разным дорогам, налево в сторону Красного Села, на деревню Сузи, направо в Колпино, прямо на Петроград по одной дороге на Редкое Кузьмино, по другой на Большое Кузьмино. «Ушли... и у меня почти никого не осталось» [33]. Для Краснова самое время вспомнить молодость и манёвры под Красным Селом. До Петрограда идти столько же, сколько от Гатчины до Царского Села. Краснов занёс в «Описание»: «С мужеством отчаяния, в количестве всего восьми боевых сотен, то есть 480 конных или 320 спешенных, при 12 орудиях мы выступили из Царского Села по направлению на Александровскую – Пулково» [45, с.699]. Вооружённое сопротивление встретили сотни, отправленные в Сузи и Редкое Кузьмино, перед Большим Пулково. Сам Краснов проходит пешком до Редкого Кузьмино, в сопровождении штабных офицеров и Савинкова. Посторонних отогнал огонь красногвардейцев.
Комиссар Богданов: «В полдень противник в конном строю, под прикрытием артиллерийского огня повёл наступление по направлению на Редкий Кузьминок и был встречен нашим отрядом, давшим достойный отпор, какого противник очевидно не ждал» [48].
Используя «Описание» Краснова, Милюков включает в состав красногвардейцев нестойких к огню штатских, дисциплинированных латышских стрелков, матросов с германскими инструкторами. Прапорщик Я.Миллер 31 октября в полпятого ночи телеграфировал из Гатчины Духонину: «противник, очевидно, руководимый опытными, по поступившим сведениям, немецкими начальниками, применял чисто германскую тактику германского боя» [48, с.649]. Милюков даже называет фамилию обер-лейтенанта Отто Бауера, под чьим руководством матросы действовали «совершенно правильно». Фамилию Краснов мог узнать только у единственного пленённого офицера Измайловского полка [33]. Во вторых воспоминаниях (1920г.) Краснов ничего не написал о немецких инструкторах. Чеботарёв, не располагая «Историей» Милюкова, оставил без комментариев фразу Краснова в написанном 30 октября приказе №51: «несомненно по характеру боя, что ими руководят германские офицеры». В 1920г. Краснов уже не имел при себе текста приказа, подарив его Чеботарёву в 1918-м, зато в сообщении Духонину Миллер мог опираться именно на 51-й приказ.
Есть интересная запись петроградских наблюдений С.К.Бельгарда: «По городу блуждают немецкие офицеры, снабженные разрешениями большевистского правительства. Попадаются на улицах и немецкие солдаты. Нет никаких сомнений, что все восстание организовано немцами и на немецкие деньги» [5]. Мельгунов считает – за немцев опять приняли латышей [44, с.293]. 30 октября в Петрограде Садуль записал со слов Троцкого: «Керенский отступает под натиском латышских полков, лучших частей большевиков».
Могу выдвинуть предположение, что немецкими или австрийскими офицерами были не агенты иностранных правительств, а военнопленные, сразу после Октября перешедшие на сторону большевиков. На территории Петроградского военного округа размещалось 15 из 400 лагерей военнопленных. Подробнее о них в главе «Гидра контрреволюции».
«Обращаясь к ближайшим офицерам, генерал Краснов заметил, что огонь красных напоминает ему паническую стрельбу австрийцев, и припомнил несколько сражений, в которых казачьи части, которыми он командовал в данный момент, громили австрийцев. Генерал никогда не забывал сказать что-нибудь, что подняло бы боевой дух окружающих» [74, с.155]. Чеботарёв по виду распознал большую численность рабочих, чем солдат-резервистов. Первые снаряды отогнали несколько одиночек, где-то и групп красногвардейцев из цепей, но они скоро пообвыкли. Стреляли красные помногу и неточно, не умея устанавливать прицел, и при неверно определённых краскомами расстояниях до цели. Казаки могли стрелять точно с того же расстояния, чем в итоге обусловилась большая разница в потерях боя под Пулково. Единственную атаку предпринял молодой командир оренбуржцев, вопреки приказу Краснова он попытался напасть с шашками наголо на окопы красногвардейцев. «Генерал Краснов был в ярости. Я до сих пор помню, какая мука звучала в его голосе, когда он кричал раз за разом: «Кто приказал атаковать?» Никто не приказывал» [74, с.156]. Атаковавших встретили ураганным огнём, из сорока казаков было ранено 18, убиты все сорок лошадей, погиб лейтенант, самовольно начавший атаку.
Прибывшие из Гатчины 2 сотни 9-го Донского полка не горели желанием вступать в бой, снаряды для орудий подходили к концу, как и патроны. Бронепоезд красные сбить не смогли, но он особо не помог. Со стороны Пулково обстрел не стихал, канонада длилась с 11 до 19 часов. Бой подходил к концу, потери казаков составили троих убитых и двадцать восемь раненых, а красные потеряли более 400, по данным подполковника М.А.Муравьёва, начальника обороны Петрограда [33].
В советской печати всячески преувеличивались потери Краснова. Бюллетень ПВРК №2 31 октября передавал сообщение своего штаба: «Количество жертв ещё не установлено, но их во всяком случае больше на стороне контрреволюционных войск, которым большой урон был нанесён одним из наших броневиков» [48, с.394]. Опровержения Краснова и Чеботарёва подкрепляет поручик Данилевич 1 ноября: «Отряд Краснова понёс небольшие потери и вечером ввиду отсутствия патронов и снарядов отошёл в Гатчину. Никаких насилий отрядом Краснова по отношению к захваченным не применялось» [48, с.806]. Газета «Дело Народа», 2 ноября: «казаки мало страдали от бомбардировки», зато «немало» жертв большевицкого артобстрела среди населения дер. Кузьмино и пос. Александровск [60, с.340]. Я.Миллер в газете «Русское Слово» через 2 недели: «В результате всего боя у нас было только восемь раненых и ни одного убитого» [60, с.372]. «Дело Народа» более точно сообщило о потере нескольких убитых и раненых при отходе. Станкевич в 1920г. написал: «отряд Краснова отступил с потерями, насколько помню, не превышающими 20 человек раненых и убитых» [65, с.149]. Савинков, тоже в 1920-м: «Потери казаков были очень незначительны» [61, с.155].
Кроме отрядов солдат и рабочих из Петрограда, против Краснова были отправлены отряды кронштадских, гельсингфорских и ревельских матросов. Комиссар Гельсингфорского отряда Трушин доносил, что за бой 30 октября у него было убито 5 человек и 25 ранено, – что равно всем потерям Краснова.
Николай Ховрин, комиссар другого матросского отряда, вспоминал, как выступил навстречу Краснову по размокшим просёлочным дорогам. Перед селом Александровским он встретил красногвардейцев, предупредивших, что впереди казаки.
«Раздалась команда – и мы двинулись по вспаханному полю, с трудом вытаскивая из густого, чёрного месива ноги. Казаки не стреляли. Когда мы оказались на середине пашни, захлопали винтовки, ударили пулемёты. Командовавший нами офицер зычно крикнул:
– Ложись!
Он первым упал на землю. Некоторые матросы последовали его примеру. Однако большинство осталось на ногах. Впервые слыша эту армейскую команду, они растерялись. Казацкие пули не щадили их. Десятки [!] наших товарищей навсегда осталось здесь» [73, с.166].
После того как казаков заставили отступить, в отряде комиссара Ховрина вновь погибла большая группа матросов. «Считая, что опасность миновала, балтийцы зачем-то столпились у железнодорожной будки. Вражеский наблюдатель засёк это скопление. Последовал залп батареи»...
Из известных лиц под Пулково погибла секретарь Василеостровского райкома РСДРП(б) В.К.Слуцкая – «невысокая коренастая женщина в сером». Старую революционерку подорвал бронепоезд, выстрелив по её автомобилю [59, с.232]. Вечером рану получил Г.Чудновский, разработавший план большевицкого восстания в комнате Садовского в Смольном вместе с Антоновым-Овсеенко и Подвойским [24, с.356]. Назначенный 26 октября комендантом Зимнего дворца Чудновский с 1915г. был агентом А.Гельфанда (Парвуса), как Мечислав Козловский и Моисей Урицкий.
Надежда Крупская вспоминала, что 30 октября на Красновском фронте полегло «много питерцев», «погибло довольно много и наших выборжцев» [36, с.344]. Антонов-Овсеенко, 1919г.: «Сколько их полегло под Гатчиной, под Пулковом – родных, безымянных» [15, с.40]. Болгар Черкезов вспоминал быстрое наступление «белогвардейских полчищ» генерала Краснова и «большие потери» моряков Балтийского флота «на одном из участков» пулковского фронта из-за превосходства Краснова в артиллерии. Эта часть воспоминаний является общей для всех, но победный перелом каждый выдумывал по-своему. Черкезов о произошедшем через несколько часов: «Снаряды сравнивали с землёй противотанковые проволочные заграждения и окопы врага. Оркестр играл «Марсельезу» и «Интернационал». Серго Орджоникидзе во главе отряда первым бросился в атаку» [47, с.311]. До такого не додумалась даже Зинаида Гавриловна [50]. Красные находились слишком далеко и в цепи казаков не попадали, «белогвардейцам» не было нужды окапываться. У Муравьёва были окопы, проволока, пулемёты, артиллерия. Может, некоторые отряды действительно «с оркестром впереди готовились выступать на “фронт” против Краснова» [38], но на фронте – уже не до оркестра.
По сообщению штаба ПВРК, 31 октября опубликованного в «Правде», у станции Александровской красные войска обстреливались пулемётами и орудиями с блиндированного поезда. «С нашей стороны потери около 200 человек». 200 – только под Александровской. Признание потерь могло произойти только после такой оговорки: «Со стороны Керенского легло около полуторы тысячи ранеными и убитыми» [48, с.791]. Пока не было известно, что всех войск у Краснова было менее 1500, сочиняли без опаски. Комиссар М.М.Богданов 31 октября в победной сводке присобачил, что казаки шли в бой «под влиянием спирта» и позорно бежали, побросав раненых и убитых [48, с.795]. У Джона Рида, хвалимого Лениным за правдивость, «генерал Краснов сдался со всем своим штабом и несколькими тысячами казаков» [59, с.240]. 31 октября в Смольном Рид записал в блокнот явно преувеличенные данные и о красных тысячах: «Участвовали: все петроградские полки, 5000 кронштадских матросов и 50000 красногвардейцев», они «трижды атаковали с ужасными потерями, бросались толпами», казаков сбивали с коней прикладами [66, с.158].
Подсчитано, что к концу 29 октября у Краснова набралось не более 1000-1200, а у Муравьёва 10-12 тыс. штыков, [7, с.123]. В «Описании» Краснова разница в силах определена не в 10, а «в 15-30 раз» [45, с.699]. После того как в 1965г. И.С.Лутовинов признал десятикратное преобладание красных, для института военной истории Минобороны СССР было непристойной выходкой в 1980г. в Т.1 «Гражданской войны в СССР» заявить о наличии у Краснова «около 5 тыс. сабель и штыков», высчитать двукратное превосходство красных и удостоверить полоумные 1,5 тысячи потерь у Краснова, а у Муравьёва «не более 200». Видимо, институт Минобороны равнялся на пятитысячные фальсификации академика Минца, на иллюзию великой победы.
Под Пулково оборонялся крупный красногвардейский отряд артиллерийского полковника П.Б.Вальдена при комиссаре Еремееве. 30 октября комиссар Г.И.Чудновский приехал из Царского Села в Пулково координировать действия Красносельского отряда полковника Стеценко «с действиями отряда полковника Вальдена» [48, с.795]. В документах фигурирует отряд под названием Путиловский – он получил 2 016 винтовок [28, с.353]. Начальник Пулковского отряда полковник Вальден просил о выдаче хлеба и пищи на 1500 человек, всего ВРК распорядился прислать продуктов на 8 тысяч человек, но общее число красных под Пулково всё равно определяется в 10 тысяч [28]. В воспоминаниях отмечено, что отряды подходили без достаточного запаса продовольствия [47].
Позднее в советской литературе закрепится ложное утверждение о Вальдене – начальнике штаба при главнокомандующем Муравьёве. Действительный статус командира передового отряда был удостоверен в телеграмме Троцкого, 2ч.10м. 31 октября: «Революционная Россия и Советская власть вправе гордиться своим пулковским отрядом, действующим под командой полковника Вальдена» [7].
Павел Борисович Вальден (1887-1948) был командиром 2-го Царскосельского стрелкового полка, имел несколько боевых ранений с Великой войны, ходил с деревяшкой вместо одной ноги [23]. Правда, об этом пиратском виде не все упоминают. Раскольников писал, что Вальден после тяжёлого ранения в ногу мог передвигаться только с помощью палки [57]. При своих воинских заслугах Вальден знал Краснова как опытного генерала, а теперь учился командовать вооружёнными рабочими и солдатами без офицеров [22].
Наступление Краснова было остановлено под Пулково. Указывая на решающее значение численного перевеса красных, Антонов-Овсеенко признаёт и роль Муравьева, горячего и высокопарного военспеца: «Муравьев на посту главнокомандующего Петроградским округом развил бешеную энергию. Перед всеми нами он имел то преимущество, что сумел заставить работать офицеров. Он потребовал, чтобы все они вернулись к своим местам, он собирал их к себе в штаб и говорил с ними особым, понятным для них тоном, и они преисполнялись доверием. Он поставил себе задачей сразу использовать все средства обороны и двинуть весь гарнизон с офицерами на позиции. И это удалось за редким исключением. Он сделал также очень много для организации технических средств, сумел разыскать упряжь к артиллерии, сумел несколько наладить саперные части и т.д.» [2].
В «Истории гражданской войны» поддерживается перекос: «Генерал Краснов имел значительное превосходство в артиллерии» при двух полевых орудиях у красных. Куда тогда подевались четыре 42-линейных орудия, 19 трёхдюймовых орудия, 4 зенитные пушки, отправленные комиссаром Путиловского завода [28, С.352]? По воспоминаниям Подвойского, на Путиловском заводе приготовили к отправке 40 пушек [15, с.40].
В Царском Селе, куда долетали многие снаряды, гарнизон перешёл на митинги с требованиями прекратить сражение. Княгиня Палей так видела этот день: «Утром 30 октября, при ясной и солнечной погоде, стрельба возобновилась ближе и сильнее, чем накануне. Вдруг около полудня во всех церквах Царского сразу зазвонили. Этот гул пушек, смешанный со звоном колоколов, казался как бы борьбой добра со злом... Увы, зло победило добро! Колокола умолкли, а канонада становилась всё сильнее» [51].
«Если бы хотя два батальона пехоты подошли ко мне в это время, – считал Краснов в «Описании», – можно было бы поправить дело. Но подмога не шла». Осаждённые в Зимнем дворце революционные министры 5 дней назад говорили: «Если бы хоть триста человек солдат» [45, с.700]. Атаман Каледин, перед тем как покончить с собой, скажет: «Если бы мне два полка...».
Каждый раз Верных не было. Генералу Краснову пришлось отступать, и добро проиграло. На Царскосельской электростанции инженер-электрик Любович отключил освещение, что облегчило казакам отступление [74, с.158]. Через день его нашли в помещении Совдепа с дырой на левом виске [60, с.341].
Казаки отошли к деревне Александровка, где за железнодорожной насыпью Варшавского пути Краснов продиктовал Григорию Чеботарёву приказ 3 конному корпусу, по ощущениям генерала – приказ больше для истории, чем для корпуса. После утраченного «Описания действий» приказ не публиковался до 1963г., а на русском языке – до 2007-го.
«Штаб корпуса
ПРИКАЗ III конному корпусу
№051
Село Александровка 30 октября 1917г.
Усиленная рекогносцировка, ведённая мною с 12 часов до 18 часов, сегодня выяснила, что противник занял позицию от дер. Кабози, через д. Сузи и до дер. Большое Пулково. Мятежники состоят из матросов, пехотных частей и красногвардейцев, число их не менее 2-3 тысяч. Они имеют 3 броневые машины, из которых одна пушечная, 2 орудия. Действия их весьма решительны, несомненно по характеру боя, что ими руководят германские офицеры. Ввиду того, что мы не только не получаем подкреплений, но и не имеем патронов и снарядов, я считаю, что положение наше не позволяет нам предпринимать наступление. Мы не можем оставаться в Царском Селе, так как наших сил недостаточно для организации аванпостов и так как у нас нет боеприпасов для отражения атаки. По этой причине я решил с наступлением темноты отойти в Гатчину и ожидать там прибытия подкреплений.
Когда наступит темнота, всем строевым частям незаметно собраться возле своих коноводов и следовать в город Гатчину, где расквартироваться в районе Балтийской железной дороги, в казармах Лейб-гвардии кирасирского полка, в манеже того же полка и в конюшнях Дворцового управления. Везде обеспечить караулы и патрули.
1) Защита. Для обороны города Гатчины направить завтра в 6 утра по приказу командира 1-й Донской Казачьей дивизии отряд стражи в составе 2 сотен и 4 полевых орудий, которым выставить 5 аванпостов на мостах через Ижору и держать резерв на развилке дорог, ведущих в Гатчину. Перед мостами, на расстоянии в 800 шагов, установить заставы против броневиков, прикрывая их огнём артиллерии и выяснив заранее точно дистанцию стрельбы.
2) Связь. Гвардейскому отряду поддерживать связь непосредственно со мной по телефону; в дополнение установить телефоны для связи со мной из штаба дивизии, а оттуда с полковыми командирами. Готовность к тревоге. Установку связи довершить к 6 утра.
3) Пополнить боекомплект, наполняя зарядные ящики и передки, наполнить пулемётные ленты и телеги и выдать по 200 патронов каждому стрелку. Всё это сделать немедленно. Месторасположение боеприпасов будет указано начальником артиллерии корпуса.
4) Обозам находиться при частях.
5) Проскуровскому полевому санитарному отряду расположиться в Большом дворце согласно указаниям коменданта.
6) Я нахожусь в Большом дворце, комната № 20, третий этаж.
7) Заместители: генерал-майор Хрещатицкий и полковник Попов.
Командующий III конным корпусом
генерал-майор Краснов
За начальника штаба
Полковник [!] Попов» [74].
Согласно своему приказу, Краснов отправился по пути в Гатчинский Большой дворец сначала в штаб-квартиру Царского Села, где поручил адъютанту Чеботарёву увезти в ту же Гатчину Лидию Фёдоровну, к её родственникам. Для этой цели генерал отправил с Чеботарёвым свой последний автомобиль. Верхом Краснов обогнал свою “армию” и в час ночи 31 октября в Большом дворце говорил с Керенским. Тот в энный раз пообещал, что подкрепление будет, но «ни один солдат не встал за Временное правительство. Мы были одиноки и преданы всеми» [33].
Керенский все минувшие часы рассылал приказы. За предыдущие дни приказы идти на Петроград получили войска в Царском Селе, Гатчине, Луге, Пскове, Выборге, Ревеле, Везенберге, Тапсе, Пернове, Валке, Вольмаре, Вендене, Двинске, Полоцке, Витебске, Быхове, Невеле, Старой Руссе, на железнодорожных станциях Передольская, Батецкая. Войска поступили к Краснову только из Острова, Новгорода, Павловска и Осташкова [42, с.66].
30 октября в 16ч.30м. главковерх опять просил Духонина распорядиться послать ударные части. Духонин и без совета Керенского «напрягите всю энергию» распоряжался без всякого толку. В 20ч. Керенский «спешно» вызвал в Гатчину Польскую стрелковую дивизию. В 23ч.50м. 30 октября Керенский приказал Черемисову сдать должность Лукирскому и покинуть район действующей армии. 31 октября в 1ч.10м. Керенский приказал прибыть в Гатчину пассажирскими поездами 17-му Нижегородскому полку [48]. Оставшийся на посту Черемисов приказал, согласно распоряжению Духонина, в тот же день «безотлагательно отправить в состав 3-го конного корпуса в Гатчину» 325-й Царевский, 328-й Новоузенский пехотные полки, 21-й и 23-й Финляндские стрелковые полки, артиллерийский дивизион и стрелковую бригаду [«Великий октябрь: проблемы истории» М.: Наука, 1987, с.79]. Все приказы не были выполнены. В то время войска «вообще никуда не желали идти», ни на советскую власть, ни против Белой контрреволюции, – вспоминал Крыленко в 1918г. [38, с.287].
9-й Донской полк не выполнил приказ генерала по пополнению боекомплекта и охране подступов к Гатчине. Казаки стали склоняться к мирным переговорам с большевиками, их подталкивали к этому прибывшие переговорщики из Викжеля. К союзу железнодорожников Троцкий был явно несправедлив. И войска красновцев они не подпускали, и нейтралитет их особо красным не вредил, подумаешь, запретили Троцкому сообщать в Москву, что «дела наши в борьбе с Красновым хороши». В остальном Викжель позволял большевикам выиграть, чтобы присоединиться к победившей стороне. О том, что искатели выгоды потянулись к большевикам, Троцкий говорил на заседании Петербургского Комитета РСДРП(б) 1 ноября 1917г.: «Нет, будет вестись и впредь жестокая классовая борьба против нас. Вся эта мещанская сволочь, что сейчас не в состоянии встать ни на ту, ни на другую сторону, когда узнает, что наша власть сильна, будет с нами, в том числе и Викжель. Благодаря тому, что мы раздавили под Питером казаков Краснова, на другой же день появилась масса сочувствующих телеграмм. Мелкобуржуазная масса ищет силы, которой она должна подчиняться» [70]. Если Краснову через 25 лет припишут лозунг «хоть с чёртом, но против большевиков», то России 1917г. и позднее можно приписать: хоть с чёртом, если он победитель! Корень зла в этом Краснов видел столь же ясно, как и в предательстве Монархии. Поэтому он даже не одну книгу поместил анекдот о старушке, которая ставит одновременно две свечи: и ангелу, и чёрту, чтобы не прогадать – ведь мало ли в чьё царство попадёшь… («На внутреннем фронте», «Единая-Неделимая»). Замена веры на выгоду, убеждений на предательство, уже привело к уничтожению России; падение продолжилось, на порывах грабежа и беспринципности.
31 октября, после отступления Краснова, красные матросы арестовали и расстреляли в помещении совета рабочих и солдатских депутатов Иоанна Кочурова, протоиерея Екатерининского собора в Царском Селе – первомученика русского духовенства. Ещё трёх священников арестовали – за служение молебнов во время боя и устроенный крёстный ход [60, с.341]. В довершение совсем запретили в Царском церковную службу. Красные также разграбили в Царском Селе дачу (едва ли только одну) каперанга Модеста Иванова. Вызванный Лениным в Смольный из Гельсингфорса М.В.Иванов, считавший себя внуком Пестеля, 29 октября получил высокое назначение по морскому министерству и звание контр-адмирала. Мальков пишет, будто «на его дачу напали красновцы, всё разграбили» [43, с.90]. Немногочисленные красновцы совсем недолго были в Царском Селе и всё время находились при комкоре и офицерах. Красновцы именно в виду исключительной дисциплированности приняли участие в контрреволюционном походе. Как и в Феврале, грабежами занимались революционные или “нейтральные” войска. В «Несвоевременных мыслях» Максим Горький обвинял не Краснова, а Ленина в преступлениях «вроде бойни под Петербургом».
31 октября в Гатчине Керенский, Савинков, Краснов и штаб корпуса решали что предпринять, дабы остановить большевиков, и ничто не сулило успеха. Переломить ход событий было нельзя, о чём в «Правде» 1 ноября вышла телеграмма Троцкого «Село Пулково. Штаб. 2 часа 10 минут ночи. Ночь с 30 на 31 октября войдёт в историю. Попытки Керенского двинуть революционные войска на столицу революции получили решающий отпор. Керенский отступает, мы наступаем» [68]. В 23ч.45м. 30 октября подполковник Муравьёв возвестил о занятии Царского Села. Всем совдепам он разослал: «В ожесточённом бою под Царским Селом революционная армия наголову разбила контрреволюционные войска Керенского и Корнилова» [48, с.796]. Окунев 1 ноября, не обинуясь, так и записал себе в дневник: Муравьёв разбил «контрреволюционные войска Керенского и Корнилова» (!). 2 ноября Г.И.Чудновский возвестил торжество революционной демократии «над всеми силами монархически-керенской России». Бунин в дневнике обозначил торжество более подходящими словами: «Сумасшедший дом в аду», – так было в Москве. О 2 ноября Окунев написал, что сестра милосердия, бывшая на германском фронте, сказала: в Москве страшнее.
Итогом обсуждений военного совета в Гатчине стала телеграмма комитету спасения родины и революции о согласии на переговоры:
«31 октября 1917г. 21 час 35 мин.
В ответ на Вашу телеграмму об установлении немедленного перемирия верховный главнокомандующий, не желая проливать братскую кровь, согласился на переговоры, установление естественных отношений между войсками правительства и мятежниками, почему предлагает штабу отряда мятежников отозвать свои войска в Петроград, установить линию Лигово-Пулково-Колпино нейтральной и допустить беспрепятственно для обеспечения спокойствия в Царском Селе военные авангарды правительственных войск. Ответ на это предложение передать с посланными парламентёрами не позже 8 час. завтра.
Командующий 3-м конным корпусом генерал-майор Краснов
Капитан Козьмин
Председатель комитета дивизии подъесаул Ажогин
Передал адъютант Штаба верхоглавка прапорщик Миллер».
Краснов упорно именовал большевиков то бунтовщиками, то мятежниками. И верно: как февралисты, захватив Петроград и Москву, никакого права на власть тем самым не получили, так и с красными ничего не поменялось. По договорённости с Красновым, делегация должна была скрыть от большевиков, что действует от его имени. Один офицер и два казака прибыли в Царское Село и успешно ввели в заблуждение наркома П.Е.Дыбенко, будто они независимо от командира корпуса пришли вести переговоры. Утром 1 ноября прибыл Дыбенко и повёл переговоры с казачьим Советом, игнорируя Краснова. О том, как они шли, генерал получал сведения от сотника Короткова, входившего в Совет. Дыбенко потребовал арестовать Керенского и передать его красным, а пообещал за него Ленина и Троцкого. Казакам такое предложение очень понравилось, зато Краснову осталось сделать для Керенского последнее, что было в его силах. Сотника генерал попросил затянуть переговоры хотя бы на полчаса. Присутствовавший там Григорий Чеботарёв (ночью он благополучно перевёз Лидию Фёдоровну вместе с её вещами, которые уложили при свечах) считал, что подготовить побег Керенского Краснов поручил подъесаулу Кульгавову, по крайней мере несколько позже одному из матросов Дыбенко набросили на голову одеяло, схватили и оставили связанным в нижнем белье, забрав необходимый для побега Керенского матросский костюм. Нашли и освободили его после ставшего знаменитым побега, причём матрос никого из напавших на него разглядеть не смог – так удачно удалось достать маскировку. Исполнитель поручения генерала мог остаться неизвестным, его Краснов раскрыл только в 1946 году: «Учитывая создавшуюся обстановку и боясь, что Керенского могут арестовать, я зашёл к нему и предложил переодеться в приготовленное капитаном Свистуновым