Генерал краснов. Монархическая трагедия. Блейз Честное слово генерала
| Вид материала | Документы |
- Убиты и… забыты, 789.98kb.
- Одним из героев Отечественной войны 1812 года был выдающийся русский генерал Барклай-де-Толли, 34.52kb.
- Петр Николаевич краснов всевеликое войско донское, 2433.88kb.
- Нет, вы слышали? В промсвязьбанке сезонное снижение ставок по автокредитам! Говорю, 19.58kb.
- Классный час на тему: «Что такое дружба?», 27.58kb.
- Честное слово банкиров и директоров, 32.15kb.
- П. Н. Краснов Нижеприведенный исторический очерк, 5150.09kb.
- Б. Обама тримає слово, 155.62kb.
- Основные вехи жизни и творчества, 364.91kb.
- Честное слово, 09. 10. 2007, 57.48kb.
Сталинские историки вставляли штамп о честном слове без доли осведомлённости, только потому что так надо и принято. Екатерина Михайловна Хрущёва, большевичка с 1906г., в 1927-м под двойным псевдонимом написала: «Арестованные Краснов, Войтинский, так же как и остальные члены красновского штаба, были тотчас [!] выпущены под честное слово. Советское правительство не предвидело тогда, какое море народной крови прольют эти генеральские выродки» [12, с.38]. В кратком курсе истории ВКП(б) мифическое отпущение Краснова соседствует с переодеванием в женское платье Керенского, и никаких пространственно-временных координат не даётся [27, с.201]. Многозначительно, что её редактировал и писал сам Сталин – в предисловии к Т.1 его сочинений «Краткий курс» (1938) пообещали включить в собрание как отдельный 15-й том. Здесь Сталин мог блеснуть знаниями, ведь никто другой этих секретных координат не знал или не раскрыл. Но знал ли их сам Сталин, раз никогда не рассекретил их и тем самым не сделал «честное слово» историческим фактом, а приравнял к заведомо недостоверной легенде о женском платье Керенского?
Сталин также редактировал Т.2 «Истории гражданской войны в СССР», считавшейся у советских историков наиболее авторитетным трудом сталинской эпохи. «Керенский бежал через потайной ход старинного дворца, оставив на произвол судьбы развалившийся контрреволюционный фронт под Петроградом. Революционные войска заняли Гатчину и арестовали штаб III корпуса вместе с генералом Красновым» [28, с.379]. Наблюдается прямая зависимость между легендами: нет женского платья Керенского – пропадает честное слово генерала Краснова.
Предположительно, если Краснов дал честное слово 2 ноября, об этом написали бы советские газеты, а в них содержится только косвенное отрицание честного слова. Вот «Правда» за 3 ноября: «Генерал Краснов и члены штаба войск Керенского, впредь до выполнения всех условий сдачи казаков, находятся под арестом. О деятельности их ведётся следствие. Казаки изъявили готовность подчиняться распоряжениям главнокомандующего Петроградским военным округом. Отправка казаков начнётся сегодня отдельными эшелонами» [48, с.629]. «Правда» опровергает Овсеенко – роспуск частей корпуса не зависел от освобождения генерала и его обещаний. После 2 ноября генерала не торопятся отпускать.
Подвойский, второй руководитель Октября из написавших в мемуарах о честном слове: «Краснов выговорил у Дыбенко право свободного проезда ему и казакам на Дон. Между ними было заключено соглашение об этом, состоявшее из 8 пунктов» [54]. Соглашение было из 9 пунктов, Подвойский исключил 9-й: «Товарищи Ленин и Троцкий, впредь до выяснения их невиновности в государственной измене, не должны входить как в министерство, так и в народные организации», а Керенский передавался «в распоряжение революционного комитета для предания гласному народному суду» [45]. Нельзя согласиться с Подвойским, будто Дыбенко «связал руки» СНК. Чеботарёв пишет: 2 ноября в Смольном «сразу заявили, что ничто из того, что говорил или на что соглашался Дыбенко, теперь не имеет силы, так как мы, позволив Керенскому бежать, не выполнили своей части соглашения» [74, с.173]. Красновцы и не надеялись, что договор свяжет большевиков. В.М.Ажогин: «Я, конечно, понимал, что это наше соглашение ломаного гроша не стоит, но зато мы выигрывали время» [72].
Подвойский пишет, что настаивал на непризнании договора, с ним был солидарен Ленин, но прочие несознательные товарищи считали, что отпустить казаков выгодно, и им было уступлено. «Казаки соглашались на арест и выдачу других офицеров, но Краснова просили отпустить с ними. Вопрос этот был поставлен на происходившем в это время заседании Петроградского Совета. Совет постановил казаков во главе с Красновым отпустить на Дон вместе с оружием. Им был выдан Военно-революционным комитетом пропуск на Дон, причём от Краснова и от казаков было взято обещание под честное слово, что они не будут бороться против Советской власти» [54].
По рассказу Василия Михайловича Ажогина, вечером 2 ноября он добился у Крыленко разрешения на отправку казаков во всеоружии «не на Дон, а на Великие Луки» и перевод генерала на частную квартиру; а для бегства из-под домашнего ареста В.М.Ажогин достал Краснову подложные документы. Оставленное Ажогиным описание происходившего соответствует сказанному генералом в последней главе «На внутреннем фронте», за исключением определения времени ареста Краснова в «2 дня» [72]. У Краснова на квартире проходит 5 дней.
«Год 1917» Подвойского написан за 1918-33 – книга собрана по его статьям, брошюрам и рукописям. Что она собрана, внешне нисколько не заметно, но «честное слово» и другой реагент времени – Троцкий, указывают скорее на 1933-й. У историков сочинения Подвойского заслужили дурную славу [52]. Фальсификации Подвойского по подмене своей персоной главнокомандующего Муравьёва перечисляет К.М.Белоцкий [7]. Сын лохматого наркома, А.В.Антонов-Овсеенко написал о книге Подвойского, вышедшей в 1958г.: «Они пустили в оборот путаные «воспоминания», на основе которых издано множество книг, способных ввести в заблуждение любого читателя и исследователя» [58, с.140].
Таким образом, сомнительные воспоминания Овсеенко и Подвойского о честном слове генерала совершенно неверно передают фактическую обстановку вокруг командира 3-го конного корпуса, создавая иллюзорную обусловленность обещанию генерала, известному им только от Сталина. Подвойский даже не знал об отправлении корпуса в Великие Луки – поразительная неосведомлённость. У В.Овсеенко так же опрометчиво сказано «по домам».
До интервью Сталина с Людвигом о честном слове не написали Дыбенко и Еремеев в 1928г., в 1925-м Раскольников; Овсеенко в 1919-м в «Красноармейце»: «Казаки разбиты, Краснов в плену, Керенский сбежал. Юнкера разоружены» [15, с.40] и в 1923г. в книге «Строительство Красной Армии в революции» [3]. Советский историк Владимирова в 1927-м могла знать о нём из «Правды», а до неё честное слово обошли стороной Анишев [1] и Пионтковский [53]. Том 4 Малой советской энциклопедии 1929г. ограничивается сдачей (!) в плен Краснова. Бывший член РВСР С.И.Аралов в мемуарах 1962г. не поддержал легенду о честном слове Краснова и женском платье Керенского: «Войска Керенского и Краснова были разбиты под Петроградом под непосредственным руководством Ленина. Генерал Краснов был взят в плен» [4, с.18]. Со смертью Сталина заклятье пало и для Н.А.Ховрина, в 1963-66г. он записал: «Мы узнали, что казачьи части генерала Краснова капитулировали, сам Краснов арестован, а Керенский бежал из Гатчины, переодевшись в матроса» [73, с.166].
Казалось, самым ценным свидетелем станет Павел Мальков, 29 октября назначенный Подвойским комендантом Смольного. А он ничем не обрадовал меня: «Поначалу мы были очень доверчивы и многих, даже матёрых зубров, отпускали под честное слово. Отпустили самого генерала Краснова, руководителя первого мятежа против Советской власти, захваченного в Гатчине. А он, дав слово не воевать против Советов, вышел на свободу и был таков. Удрал на Дон и стал во главе тамошней белогвардейщины. Вот тебе и офицерская честь, генеральское честное слово!» [43, С.67-68]. В сей записи 1950-х годов проглядывается одно ёрничество незнания. Где имена, даты, условия?! Здесь Малькову не смог помочь чекистский полковник, сотрудник ИМЛ, к.и.н. Андрей Яковлевич Свердлов, чьё “творческое содружество” выразилось в назойливости присутствия в записках Малькова Я.М.Свердлова. В томах избранных сочинений Свердлова, председателя ВЦИК, за 1917-19 года о честном слове генерала не сообщается. То же касается произведений Ф.Э.Дзержинского за 1917-26.
А З.Г.Орджоникидзе в 1956-м разразилась тирадой:
«В беседе с руководителями Советского правительства пленный генерал Краснов признал безнадёжность дальнейшей борьбы контрреволюционных сил против Советской власти и заявил, что он лично отказывается от дальнейшего участия в подобного рода борьбе и просит Советское правительство дать ему свободу.
Советское правительство, стремившееся к установлению в стране гражданского мира и глубоко чуждое какому-либо проявлению мести к побеждённому классовому врагу, поверило заверениям Краснова и освободило его под честное генеральское слово.
Поход Керенского-Краснова на Петроград был, таким образом, полностью ликвидирован. Однако Краснов не сдержал своего генеральского слова. Он вскоре бежал на Дон, где и возглавил кровавое контрреволюционное движение, стремившееся вновь поработить рабочих и крестьян и восстановить власть помещиков и капиталистов» [50, с.180].
Тон Зинаиды Гавриловны достаточно уверенный, но и она не может прояснить, когда и с кем из народных комиссаров беседовал Краснов, когда он бежал на Дон и откуда бежал. Разрешение названных неясностей окажется решающим в нашем детективе.
Лохматый Овсеенко не принимал у генерала «заверений» Зинаиды, раз он написал о нём лишь раз, в 1933г. и в туманных-ошибочных выражениях. Но само «честное слово» не является абсурдом, такие обещания Совнарком брал. В письменном виде.
Существуют исторические примеры. Наш Тарасов-Родионов, один из основателей советской ассоциации пролетарских писателей, в статье «Классическое и классовое» (1923г.) пишет, что на следующий за Пулковской победой над Красновым день он арестовал Пуришкевича в Петрограде, и тот на следствии признал, что считает самыми опасными для монархистов Ульянова и Придворова (то есть В.Ленина и Д.Бедного, он их по партийным псевдонимам назвал, как принято). Заговор Пуришкевича был раскрыт 3 ноября, 3 января ему 1918г. присудили 4 года принудительных общественных работ, а через 4,5 месяца его временно освободили. В книге Давида Голинкова приводится фото документа:
«17 апреля 1918 года. Настоящим обязуюсь своим честным словом явиться по истечении определённого мне срока, т.е. 25-го с.м. [сего месяца] в Революционный ТРИБУНАЛ в 12 часов дня [вписано от руки]. В течение этого времени обязуюсь не принимать никакого участия в общественной жизни, не выступать публично. Удостоверяю, что прошу временного освобождения с исключительной целью ухаживать за больным сыном.
В.М.Пуришкевич [подпись]».
Ждал ли ровно в полдень 25 апреля 1918г. Революционный трибунал Пуришкевича, нет ли, но он не явился. Зато известно персонально, кто разрешил его выпустить – это член ЦК Н.Н.Крестинский (тот, кто заседал с Войтинским и Сталиным в марте 1917г., последним расстрелян в марте 1938г., а в 1918г. Крестинский нарком финансов) и Ф.Э.Дзержинский (в представлении не нуждается). Есть ещё подобный документ, более близкий к случаю с Красновым. Это автограф генерал-майора Д.А.Мельникова, 11 ноября 1917г.:
«Подписка
генерал-майора Мельникова
Я, нижеподписавшийся, выдал наст. подписку Военно-Следств. Комиссии Правительства Совета Рабоч., Солд., и Крест. Деп. в том, что я даю честное слово не выступать вооружённой силой против означен. правительства и не призывать к тому других, и явиться при первом требовании вышеупомянутой Комиссии».
В книге Д.Голинкова о Мельникове нигде больше не говорится, только фото этой подписки приведено. Даю справку. Дмитрий Антонович Мельников (р.1871г.) был начальником родного Краснову Павловского военного училища, вечером 24 октября он приказал своим юнкерам выступать на Дворцовую площадь. Пока собирались роты юнкеров, в борьбу с решением начальника вступили революционные комитеты, училищный комитет отказался от выступления, юнкерам было позволено выходить из училища только безоружными, училище окружили солдаты сводной роты, подошла Красная гвардия. Мельников, видя, что скоро начнётся кровопролитие, постановил сдать оружие, сразу после чего был арестован и отправлен в Петропавловскую крепость [48]. Дав подписку, Мельников стал работать заведующим петергофскими командными курсами, потом был переведён в Воронеж, причислен к генштабу РККА, а потом перешёл к белым, когда открылась такая возможность, в августе 1919г., при занятии Мамантовым Тамбова.
30 октября Ленин говорил по радио, что вчера восстали юнкера, 25 октября освобождённые «на честное слово». Это слово становится невероятно навязчивым! 4 ноября Петросовету Ленин объяснил ограниченный характер террора и арестов: «Когда мы арестовывали, мы говорили, что мы вас отпустим, если вы дадите подписку в том, что вы не будете саботировать. И такая подписка даётся» [40, Т.35, с.41,63]. Получается, ничего большевиков не учило, если им верить, они постоянно только и делали, что брали обещания, а их раз за разом надували. Комиссия по изъятию оружия в Москве арестовывала офицеров и отпускала их под честное слово, что они не станут выступать против революции. Такие обещания нарушались в тот же час [28, с.410]. Озвученное по радио освобождение юнкеров смахивает на удобную отговорку, ведь большевики всегда считали своим жёстким обязательством оправдаться перед населением за вражеское наступление на них. Со всех юнкеров подписку не взять, легче с одного Мельникова.
Оригиналы показаний Краснова комиссии в том же виде не показаны, но они сохранились, пропасть ничего не могло. В советских архивах хранилось всё: полевая книжка Керенского, приказы его и генералов Ставки, переговоры, показания участников похода Краснова, восстания юнкеров, прочие материалы следственной комиссии Козловского. Чего там только нет, только документального подтверждения легенды о честном слове генерала Краснова не существует!
30 ноября на заседании СНК обсуждался вопрос «об освобождении из-под ареста на поруки генералов А.А.Маниковского и В.В.Марушевского» [11, с.97]. Маниковского в революцию выдвигал влиятельный масон Некрасов: в феврале 1917г. взамен Имперского правительства, вторично в апреле на место Гучкова, но Маниковский лишь 22 октября уселся в кресло Военного министра. Марушевский был начальником Генерального штаба, 1 декабря его освободили, после того как он собственноручно написал: «Современной власти считаю нужным подчиниться и исполнять её приказания» [17, с.75]. Разрешение на выезд в Финляндию Марушевскому и его супруге подписал Н.И.Подвойский. По сему поводу М.А.Молодцыгин совершил ошибку в ошибке, написав: «Николай Ильич, видимо, уже подзабыл тогда, как он ратовал за предание суду Дыбенко, отпустившего Краснова» [52, с.382]. Версия Подвойского об отпущении Краснова, по всей видимости, недостоверна. Тем более, напрасно думать, будто Краснова отпустил Дыбенко – под суд Дыбенко должны были отдать за подписание соглашения о размене Керенского на выход Ленина и Троцкого из совнаркома.
Маниковскому предложил работать на СНК Крыленко 28 октября, и 1 декабря генерала освободили. Под честное слово также были освобождены генерал-квартирмейстер Северного фронта В.Л.Барановский и начальник ростовского гарнизона генерал Потоцкий. На всех имеются документы: когда и кем был освобождён каждый из генералов, и только на Краснова нет ничего [17, с.74].
Ни Троцкий, ни Ленин ни разу не воспользовались “подсказкой” Сталина. Ильич потом поминал Краснова довольно часто, рядом с германскими снарядами, англо-французскими империалистами и непременно с атаманом Дутовым (не с Деникиным). Впервые Ильич говорит о нём публично на заседании ВЦИК 4 ноября: к генералу применили мягкие меры, только домашний арест, так что никакой гражданской войны мы не хотим, мы только защищаемся [40, Т.35, с.53]. 7 марта (н.ст.) на седьмом съезде РКП(б) Ленин напомнил о начале победного шествия революции: «казаки, которых Керенский и Краснов пытались вести против красной столицы, заколебались». В апреле Ленин напечатал в газетах, что в лице Краснова «капитал» оказывал угнетённым эксплуатируемым трудящимся военное сопротивление, и то же произнёс на заседании ВЦИК 29 апреля. А когда Сталин уже пустил в обращение сказку о том, каким образом Краснов стал атаманом, 5 июля 1918г. Ленин шесть раз произнёс его имя на V съезде советов. На третий раз его оборвали при словах: «Если казачий генерал Краснов...», когда председатель Совнаркома заново причислял левых эсеров к союзникам генерала в октябре 1917г. Чуть погодя, оправдывая расстрелы контрреволюционеров, Ленин выдавил следующую речь: «На Дону Краснов, которого русские рабочие великодушно отпустили в Петрограде, когда он явился и отдал свою шпагу, ибо предрассудки интеллигенции ещё были сильны и интеллигенция протестовала против смертной казни, был отпущен из-за предрассудков интеллигенции против смертной казни. А теперь я посмотрел бы на народный суд, тот рабочий, крестьянский суд, который не расстрелял бы Краснова, как тот расстреливает рабочих и крестьян» [40, Т.36, 503]. Понятно, зачем Ленин просил никогда и никаких дословных записей речей в газетах не печатать, а составлять отчёты [Т.38, с.73]. К счастью для моего детектива, стенографы зафиксировали у Ленина устойчивую, достаточно упрямую мотивировку. 14 декабря 1918г. на рабочей конференции им сказано: Краснов «был арестован нашими войсками и освобождён, к сожалению, потому что петроградцы слишком добродушны» [40, Т.37, с.379]. 20 июля 1919г. в ответе американскому журналисту: «После революции 25 октября (7 ноября) 1917г. мы не закрыли даже буржуазных газет, и о терроре не было и речи. Мы освободили не только многих министров Керенского, но и воевавшего против нас Краснова» [40, Т.39, с.113]. Из речи на съезде профсоюзов 7.4.1920г.: два года назад «Гражданская война ещё не начиналась. Краснов только ещё появлялся на Дону, пользуясь немецкой помощью» [40, Т.40, с.300]. На съезде металлистов 6.3.1922г.: «Керенский обратился к юнкерам, поскакал к Краснову, хотел собрать армию, и идти на Петроград. Мы их немножко помяли, и теперь они в обиде» [40, Т.45, с.9]. Не важно, что к юнкерам у Керенского времени не было обращаться и он не скакал, а ехал на авто; кто больше врал, Ленин или Сталин, долго будет высчитывать. Главное, несомненно: Ленин очень часто вспоминал Краснова и не единожды не сказал о честном слове! Полное собрание сочинений о честном слове Краснова умалчивает, потаённых высказываний о нём не нашлось [39].
Мог ли И.В.Сталин знать о Краснове лучше, чем В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий? Достоверность отдельных сведений историками определяется реконструкцией последовательности событий, авторских мотивов, сличением частного факта с совокупностью иных известных, с альтернативными версиями и логическим вычислением предпочтительной. Причём оценивается и общая достоверность используемого источника. Важно, что сведения Сталина в его статье 1 июня 1918г. опровергаются не только по части передачи обстоятельств вокруг пленения и освобождения генерала Краснова, но и по множеству иных событий в начале правления донского атамана. Подробнее в главе «Гидра контрреволюции». Можно распространить утверждение о склонности к заведомой лжи и публикации непроверенных сведений на весь корпус документов Гражданской войны, подписанных именами Ленина, Троцкого и Сталина, но достаточно и установления длинного ряда заблуждений в первоисточнике легенды.
Похоже, «честное слово» Краснова изобрёл Сталин. Его выдумкой не все и не сразу начали пользоваться, но автор легенды верно рассчитал значимость мифа, его ложь остаётся востребованной до сих пор. Красным эта выдумка по-прежнему очень полезна, её как десятилетия назад использовали в доказательство чистоты и невинности советской власти, так и теперь часто пытаются на примере “честного слова” объяснить через вероломность Белых вынужденность красного террора. Конечно, никто при этом не вдаётся в подробности, когда и как “отпускали” Краснова, сталинским мифом пользуются бездоказательно.
При Сталине под легенду не была подведена опора, а во второй половине ХХ века советские историки не пытались или не смогли удостоверить её. Через 14 лет после смерти Сталина институт марксизма-ленинизма поместил в качестве источника информации об отпущении Краснова на свободу под честное слово следующее: «Краснов не сдержал своего слова: вскоре он выступил одним из организаторов белогвардейской контрреволюции на Дону» («История коммунистической партии Советского Союза» М.: Политиздат, 1967, Т.3, Кн.1, с.343). И так повело себя учреждение, имевшее в распоряжении все архивные фонды! В 1975-м Д.Л.Голинков как правоверный марксист-ленинист дал такую же подстрочную ссылочку: «Своё “честное слово” Краснов не сдержал». Из превеликого множества историков, передающих легенду безвариантно, без дополнений и уточнений, выделился в 1976г. В.Д.Поликарпов: «Краснов, арестованный матросами, был доставлен в Смольный, в Военно-революционный комитет. Он дал честное слово, что не будет больше воевать против Советской власти, и Крыленко отпустил его к своему корпусу, которому было приказано сосредоточиться в Великих Луках» [55, с.88]. Здесь тоже нет ни одной ссылки на источник и обесцвечено, обезличено всё, кроме Крыленко. Арестовывают не Муравьёв, не Дыбенко, не Еремеев, не Троцкий, не Орджоникидзе – арестовывают матросы. Краснов вспоминал солдат, ворвавшихся в его комнату с Муравьёвым, Чеботарёв – солдат и матросов, только Еремеев определённо называет матросским организованный им конвойный отряд для Троцкого. Мы выяснили, как арест Краснова не удался, Троцкий дал честное слово, что генерал не будет арестован, и в Смольном это слово было нарушено.
Поликарпов не повторяет ошибок “руководителей” с условиями и местом отправления корпуса и его командира; выделяется, называя Крыленко наркомом, отпустившим Краснова, а позднее приводит выдержку из ранних воспоминаний Крыленко, где «Абрам» рассказывает об убийстве Духонина в Могилёве. По записи Крыленко, солдаты, желавшие расправы над Духониным, объясняли: «Керенский уже удрал, Корнилов удрал, Краснов также... всех выпускают» [55, с.263].
Одно предложение Крыленко перевесит сотню томов партийных книжек. До 20 ноября «армия была отрезана от Петрограда» [38, с.285]. О побеге Керенского оповестили всех две недели назад, Корнилов совсем недавно «едва ушёл, переодетый в крестьянское платье» (Крыленко). Но откуда солдатам знать о Краснове? Во всём Могилёве один Крыленко знал, что с ним стало. Следовательно, «также»