Функционирование библейских эпиграфов в художественной структуре романов л. Н. Толстого («анна каренина», «воскресение») и ф. М. Достоевского («братья карамазовы»)

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 14

ГЛАВА III

ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ЭПИГРАФА ИЗ ЕВАНГЕЛИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ

ТКАНИ РОМАНА Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО "БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ"

По определению Ф. М. Достоевского, Евангелие было для него "вечной книгой" - в том смысле, что евангельские образы и сюжеты, являясь философским обобщением, служили средством изображения широких социально-исторических событий современной ему эпохи. На эту особенность использования Евангелия в романах Достоевского совершенно справедливо указывал еще Г. М. Фридлендер: "С точки зрения Достоевского, получившей отражение в самой художественной ткани его романов, события, описанные в Евангелии, не следует рассматривать как отражение того, что происходило в истории один раз, только в определенное время и в определенном месте. Сюжеты евангельских рассказов, по мнению Достоевского, постоянно повторяются, переживаются людьми вновь и вновь, повседневно разыгрываются каждый день в самой гуще повседневной человеческой жизни. Они представляют одну из наиболее общих и "вечных" форм всякого общественного бытия, как прошлого, так и современного"⁹³.

Учитывая эту связь прошлых (евангельских) и современных событий, можно сказать, что евангельские образы и сюжеты в романах Достоевского связывают события, имевшие место в Евангелии, с современными писателю ситуациями и придают им, в свою очередь, обобщенное философское "вечное" значение (что соответствует философской жанровой природе романа Достоевского).

Сказанное выше можно отнести и к эпиграфу из Евангелия, который поставлен Достоевским перед романом "Братья Карамазовы": "Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода (Евангелие от Иоанна, гл. 12, ст. 24)" (Т. 14. С. 5).

Достоевский в эпиграфе о пшеничном зерне выражает мысль о необходимости человеческих страданий, добровольной жертвы для изменения человека к лучшему.

Роман Ф. М. Достоевского "Братья Карамазовы", будучи произведением полифоническим, то есть сочетающим несколько равноправных голосов, сознаний и самосознаний, дает возможность многозначного толкования евангельского эпиграфа к нему. Одновременно синтетический (нравственно-философский и социально-психологический) жанр романа Достоевского свидетельствует о том, что философский диспут идей отражается в судьбах конкретных художественных образов, с их психологической многозначностью, противоречивостью, борением добра и зла.

А. Б. Криницын определяет обобщенный, символический смысл понятий "зерно" и "почва" ("земля") в философии Достоевского: "Каждую человеческую душу и все человечество в целом писатель мыслил как почву, на которой должно прорасти упавшее туда зерно - Слово Божие.

И из притчи о семени, как из зерна, вырастает сюжет романа. Известно, что в Евангелии Христос рассказывает эту притчу о самом Себе и предстоящей Ему крестной смерти"⁹⁴.

Изречение об упавшем в землю зерне Иисус Христос произносит за шесть дней до иудейской Пасхи после воскресения Лазаря. В нем предрекается жертва Христа, который, пострадав за грехи всего человечества во имя его будущего счастья, обрел бессмертие и дал людям пример достижения идеала гармоничной и вечной жизни: только веря в Бога и бессмертие своей души, живя по закону бескорыстного и деятельного добра, будучи всегда готовым пострадать за грехи других людей, человек прорастет зерном в памяти будущих поколений. "Самопожертвование Христа есть наивысшая свобода человека. Нравственная личность должна вслед за Христом пожертвовать своим "я" ради ближних, по мысли Достоевского Христос являет собой идею нравственной ответственности личности. С идеей нравственной ответственности человека неразрывно связаны две другие идеи у Достоевского: идея страдания и идея бессмертия души. Разрабатывая синтетический образ Христа, писатель находит самые различные аналоги к этому образу. Социологическим аналогом Христа оказывается русский народ, суть которого выражается в страдании, самопожертвовании и чувстве нравственной ответственности за преступление и грехи"⁹⁵.

Поэтому в эпиграфе заключена мысль не только о жертве Христа, но и о жертве современников Достоевского, которые ради спасения других людей готовы пожертвовать собой, своим счастьем, судьбой и даже жизнью. И тогда (после этой жертвы) человек оставит по себе след: добрые дела, мысли, поступки, учеников, о нем будут помнить, потому что он "принесет много плода".

Кроме того, в этом евангельском изречении выражена мысль о том, что "каждый верующий отображает в себе Христа, живет с ним и в нем и восходит вместе с ним на крест"⁹⁶.

В этой идее сопричастности каждого верующего крестной муке Христа заключена основа философии Достоевского: потому что в мире "все за всех виноваты", люди на пути к Христу должны безвинно пострадать и найти утешение в том, что своим страданием они очищают от греха весь мир и не просто гибнут, но, "падши в землю, умирают, чтобы принести много плода".

В "Братьях Карамазовых" герои идут по пути очистительной жертвы, безвинно страдают во имя будущего счастья человечества: старец Зосима и его "таинственный посетитель", Алеша и Митя Карамазовы, Илюша Снегирев и Коля Красоткин.

Первым в их ряду был старший брат Зосимы Маркел, которого подвигла на самоотречение смертельная болезнь. Маркел, осененный Божественной благодатью, осознает, что он может повторить крестный путь Христа, просветляется неземной радостью и безропотно уходит в землю "зерном".

В дальнейшем посеянное им "зерно" прорастает в душе Зосимы: воспоминание о брате и об открытой им перед кончиной истине побуждает его отречься от блестящей светской карьеры и пойти в отдаленный монастырь искупать свою "вину перед всеми".

Старец Зосима высказывает идею Достоевского о всеобщей нравственной ответственности людей за свои грехи друг перед другом, потому что каждый "за всех и за вся виноват" (Т. 14. С. 290). Благословляя Алешу на жизнь в миру, Зосима наставляет его, говоря, что человек "... пред всеми людьми за всех и за вся виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные... каждый единый из нас виновен за всех и за вся на земле несомненно, не только по общей мировой вине, а единолично каждый за всех людей и за всякого человека на сей земле" (Т. 14. С. 149).

По Достоевскому, каждый из людей привносит частицу зла в мир и тем самым нравственно виновен в отдалении мировой гармонии. На свете нет невиновных, т. е. не принимавших участия в увеличении зла, и потому каждый человек лично виновен в чужих грехах и в проступке каждого отдельного человека. Вследствие этой общности человек, знающий о преступлении своего ближнего, должен отвечать за него как за свое собственное, поскольку сам прямым или косвенным образом причастен к распространению зла в мире: "Если бы светил, то светом своим озарил бы и другим путь, и тот, который совершил злодейство, может быть, не совершил бы его при свете твоем". Достоевский и его герой старец Зосима твердо убеждены в значимости жизни праведника, который приносит "много плода" и после его смерти: "Праведник отходит, а свет его остается. Ты же для целого работаешь, для грядущего делаешь. Награды же никогда не ищи..." (Т. 14. С. 292). Следовательно, Зосима утверждает бессмертие души человека, при жизни пострадавшего за мировую вину и бескорыстно работающего ради будущего счастья людей.

Зосима советует Алеше "... весь мир любовию приобрести и слезами своими мировые грехи отмыть" (Т. 14. С. 149), т. е. пострадать за все человечество и исправить его христианской любовью. Именно это, по мысли Зосимы, даст человеку вечный смысл жизни и обессмертит его имя: "Если же все оставят тебя и уже изгонят тебя силой, то, оставшись один, пади на землю и целуй ее, омочи ее слезами твоими, и даст плод от слез твоих земля... принеси и тогда жертву и восхвали Бога ты..." (Т. 14. С. 291).

Таким образом, старец Зосима своей философией раскрывает вторую часть эпиграфа к "Братьям Карамазовым": человек обретает вечную жизнь и бессмертие, если в нем умрет эгоистическая любовь к себе и он сможет пострадать за все грехи, потому что все за всех виноваты.

Именно в объединении таких новых людей видел Зосима будущее идеальное устройство общества: "Чтобы переделать мир по-новому, надо, чтобы люди сами психически повернулись на другую дорогу. Раньше, чем сделаешься в самом деле всякому братом, не наступит братства. Никогда люди никакою наукой и никакою выгодой не сумеют безобидно разделиться в собственности своей и в правах своих" (Т. 14. С. 275). Когда люди перестанут жить по одиночке, наступит новое общество: "Повсеместно ныне ум человеческий начинает насмешливо не понимать, что истинное обеспечение лица состоит не в личном уединенном его усилии, а в людской общей целостности. Но непременно будет так, что придет срок и сему страшному уединению, и поймут все разом, как неестественно отделились один от другого. Таково уже будет веяние времени, и удивятся тому, что как долго сидели во тьме, а света не видели. Тогда и явится знамение сына человеческого на небеси... Но до тех пор надо все-таки знамя беречь и нет-нет, а хоть единично должен человек вдруг пример показать и вывести душу из уединения на подвиг братолюбивого общения, хотя бы даже и в чине юродивого. Это чтобы не умирала великая мысль" (Т. 14. С. 276).

Таким образом, старец Зосима предрекает второе пришествие Христа, "золотой век", век всеобщей гармонии, но для этого нужно объединить людей, показать им пример самопожертвования, что является, по мысли Достоевского, наивысшей свободой человека. Нравственная личность должна вслед за Христом пожертвовать своим "я" ради ближних, осознав свою нравственную ответственность за грехи и преступления всего человечества. В романе Достоевского Алеша Карамазов был именно таким юношей, "... честным по природе своей, требующим правды, ищущим и верящим в нее, а уверовав, требующим скорого подвига, с непременным желанием хотя бы всем пожертвовать для этого подвига, даже жизнью" (Т. 14. С. 25).

В евангельском контексте изречения, вынесенного Достоевским в эпиграф к роману, заключено противопоставление эгоизма и альтруизма: "Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную"⁹⁷. По Евангелию, если человек не преодолеет свою любовь к себе, не полюбит все человечество и окружающих его людей бескорыстно, то он останется один; а если сможет преодолеть свой эгоизм, пострадать и пожертвовать для других людей своим счастьем и даже жизнью, то его духовная или физическая смерть принесет "много плода": любовь, веру в Бога и свое бессмертие, обеспечит вечную жизнь в поколениях. Такая двучастная структура эпиграфа определяет "диспут идей", реализующийся в судьбах двух антиподов романа - Ивана Карамазова и старца Зосимы, их двойников и героев, следующих их философии.

В разговоре с Алешей Карамазовым (книга шестая "Русский инок") старец Зосима относил слова эпиграфа к его судьбе и завещал своему ученику выйти из стен монастыря и в миру помогать другим людям обрести веру в жизнь, т. е. забыть о себе, побороть свой индивидуализм и в заботе об окружающих найти смысл жизни: "Мыслю о тебе так: изыдешь из стен сих, а в миру пребудешь как инок. Много будешь иметь противников, но и самые враги твои будут любить тебя. Много несчастий принесет тебе жизнь, но ими-то ты и счастлив будешь, и жизнь благословишь, и других благословить заставишь - что важнее всего" (Т. 14. С. 259). Интересно в этих словах Зосимы определение счастья, которое заключается во множестве собственных несчастий во имя блага других. Такое понимание счастья было характерно и для Достоевского. Намечая главную идею "Преступления и наказания", первым пунктом он выделяет следующее: "Нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием. Таков закон нашей планеты, но это непосредственное сознание, чувствуемое житейским процессом, - есть такая великая радость, за которую можно заплатить годами страдания. Человек не родится для счастья. Человек заслуживает свое счастье, и всегда страданием" (Т. 7. С. 154-155). Таким образом, в эпиграфе заключается и идея страданий во имя будущего счастья человечества.

Иллюстрацией к этой мысли Достоевского может послужить судьба "таинственного посетителя" Зосимы. Совершив преступление (убив любимую женщину, он подстроил так, что улики пали на ее слугу, который был невинно осужден за совершенное не им преступление, подобно тому как Митя Карамазов пострадает за совершенное не им, а Смердяковым отцеубийство), "таинственный посетитель" четырнадцать лет душевно страдал, мучился оттого, что не может признаться в его совершении и понести наказание. Но, пораженный истиной евангельских слов об умирающем и плодоносящем зерне, прочитанных ему Зосимой, он отбрасывает последние колебания и решает послужить "правде высшей, неземной", решает пострадать и тем самым возродиться к жизни: "Знаю, что наступит рай для меня, тотчас же и наступит, как объявлю. Четырнадцать лет жил во аде. Пострадать хочу. Приму страдание и жить начну" (Т. 14. С. 280).

Всенародным покаянием "таинственный посетитель" побеждает "ад" в своей душе, хотя и ценою жизни. Не случайно, призывая "таинственного посетителя" к публичному покаянию, которое является искуплением его грехов, необходимым нравственным испытанием перед будущим возвращением к людям и возрождением к новой жизни, Зосима видит в этом необходимом для страдальца нравственном очищении своего рода подвиг самопожертвования: "Поймут все подвиг ваш... не сейчас, так потом поймут, ибо правде послужили, высшей правде, неземной" (Т. 14. С. 280). Таким образом, заключенная в эпиграфе идея страдания тесным образом связана с проблемой жертвы и реализуется и в судьбе "таинственного посетителя".

Подобному же крестному пути обрекает себя и Митя Карамазов, который осуждает себя безвинно, не совершив в действительности отцеубийства, но тем не менее воспринимает свой приговор как справедливое возмездие за всю прежнюю "низость" своей души. Митя от философии вседозволенности Ивана, которую он вначале исповедовал, не без влияния Алеши приходит к выраженной в эпиграфе идее добровольного страдания, самопожертвования. Именно на примере судьбы Мити Достоевский показывает, как уничтожить зло на земле и восстановить мировую гармонию, утешить всех обиженных и сделать всех людей счастливыми. Для этого человеку необходимо повторить крестный путь Господа и добровольно принять на себя часть Его страданий, к чему и призывает Митя.

Митя хочет пострадать за совершенное не им преступление, осознав, что все за всех виноваты. Он понимает это после сна, который, по мнению К. Г. Юнга, выражает подсознание героя: "Сны всегда посвящены какой-либо частной проблеме индивида, относительно которой у него неверное сознательное суждение. Сны всегда являются реакцией на нашу сознательную установку... Сны - естественная реакция саморегуляции психической системы"⁹⁸.

В романе Достоевского черт говорит Ивану Карамазову о снах: "... иногда видит человек такие художественные сны, такую сложную и реальную действительность, такие события или даже целый мир событий, связанный такою интригой с такими неожиданными подробностями, начиная с высших ваших проявлений и до последней пуговицы на манишке, что, клянусь тебе, Лев Толстой не сочинит..." (Т. 15. С. 74).

Как считает Ж. И. Степаньянц, "на протяжении всей своей творческой деятельности Достоевский использовал сны, когда требовалось выявить нечто сокровенное, глубоко упрятанное. В "Братьях Карамазовых" сны обнажают раздвоение героев, за которыми стоит отмеченная в романе "дуалистичность"; они фиксируют переломные моменты в их судьбах; им же дано изображать переполняющие их мысли и предчувствия. Сновидения в романе - и в этом его отличие от предшествующих - все без исключения имеют концептуально-онтологический характер"⁹⁹.

Во время допроса в Мокром Мите приснился поистине пророческий сон, будто едет он по степи, "и вот недалеко селение, виднеются избы черные-пречерные, а половина изб погорела, торчат только одни обгорелые бревна". Митя видит, что все бабы худые, а у одной, особенно худой, "на руках ... плачет ребеночек... И плачет, плачет дитя и ручки протягивает, голенькие, с кулачонками, от холоду совсем какие-то сизые.

- Что они плачут? Чего они плачут? - спрашивает, лихо пролетая мимо них, Митя.

- Дите, - отвечает ему ямщик, - дите плачет. И поражает Митю то, что он сказал по своему, по-мужицки: "дите", а не "дитя". И ему нравится, что мужик сказал "дите": жалости будто больше.

- Да от чего оно плачет? - домогается, как глупый, Митя. - Почему ручки голенькие, почему его не закутают?

- А иззябло дите, промерзла одежонка, вот и не греет.

- Да почему это так? Почему? - все не отстает глупый Митя.

- А бедные, погорелые, хлебушка нетути, на погорелое место просят.

- Нет, нет, - все будто еще не понимает Митя, - ты скажи: почему это стоят погорелые матери, почему бедны люди, почему бедно дите, почему голая степь, почему они не обнимаются, не целуются, почему не поют песен радостных, почему они почернели от черной беды, почему не кормят дите?" (Т. 14. С. 456).

Очень важен этот символический сон Мити, который связан с символическим образом-символом детей. Поэтому, отступая от темы возрождения Мити, именно здесь необходимо сказать о роли образа-символа детей. Не случайно Митя видит во сне "дите", потому что именно он стал виновником преждевременной трагической гибели Илюшечки (ведь это Митя вытащил штабс-капитана Снегирева за бороденку из трактира, что видели все мальчики и стали дразнить его "мочалкой"). Не случайно Иван Карамазов со всей страстью и силой, очень убедительно, говорит о страданиях детей, о недопустимости слезинки ребенка даже ради вечной гармонии человечества. Не случайно группа мальчиков (двенадцать) под влиянием Алеши встают на путь возрождения, приобщаются к добру, опять дружат с Илюшей Снегиревым, с которым до этого враждовали, делают Илюшечку перед смертью счастливым, он умирает примиренным с товарищами. Не случаен и разговор о будущей жизни, о желании послужить людям, добру у большого камня, о чем мы еще будем говорить в дальнейшем.

Как нам представляется, эпиграф связан с этим образом-символом "дитя", так как "много плода" и подразумевают продолжение жизни людей в детях, учениках и т. д.

После этого сна о "дите" Митя переродился, в нем воскресло чувство вины за все страдания человечества: "Принимаю муку обвинения и всенародного позора моего, пострадать хочу и страданием очищусь! Ведь, может быть, и очищусь, господа, а? Но услышьте, однако, в последний раз: в крови отца моего не повинен! Принимаю казнь не за то, что убил его, а за то, что хотел убить и, может быть, в самом деле убил бы" (Т. 14. С. 458). В письме к Н. А. Любимову 16 ноября 1879 года Достоевский писал: "... намечу сильнее характер Мити Карамазова, он очищается сердцем и совестью под грозой несчастья и ложного обвинения, принимает душой наказание не за то, что он сделал, а за то, что он был так безобразен, что мог и хотел сделать преступле-ние, в котором ложно будет обвинен судебной ошибкой" (Т. 30. Кн. 1. С. 130).

Митя невинно осужден, но с радостью несет свой крест. "Все за всех виновны", - повторяет он главный тезис Зосимы и принимает страдания, благодаря которым в нем еще до каторги воскресает новый человек, готовый в тюрьме запеть "трагический гимн Богу": "Брат, я в себе в эти два последних месяца нового человека ощутил, воскрес во мне новый человек! Был заключен во мне, но никогда бы не явился, если бы не этот гром. Страшно! И что мне в том, что в рудниках буду двадцать лет молотком руду выколачивать, не боюсь я этого вовсе, а другое мне страшно теперь: чтобы не отошел от меня воскресший человек! Можно найти и там, в рудниках, под землею, рядом с собой, в таком же каторжном и убийце человеческое сердце и сойтись с ним, потому что и там можно жить, и любить, и страдать! Можно возродить и воскресить в этом каторжном человеке замерзшее сердце, можно ухаживать за ним годы и выбить наконец из вертепа на свет уже душу высокую, страдальческое сознание, возродить ангела, воскресить героя! А их ведь много, их сотни, и все мы за них виноваты! Зачем мне тогда приснилось "дите", в такую минуту? "Отчего бедно дите?" Это пророчество мне было в ту минуту! За "дите" и пойду. Потому что все за всех виноваты. За всех "дите", потому что есть малые дети и большие дети. Все - "дите". За всех и пойду, потому что надо пойти. Я не убил отца, но мне надо пойти. Принимаю!" (Т. 15. С. 30-31).

Это осознание своей виновности во всех грехах человечества и желание пострадать за них рождает у Мити веру в Бога, а Алеше дает еще один урок того, что "если пшеничное зерно, падши в землю, ... умрет, то принесет много плода".

Г. К. Щенников сопоставляет нравственные позиции героев-антагонистов Ивана и Мити, когда Достоевский подвергает их проверке во второй половине романа. "Кульминационный момент их "тяжбы" - предложение Ивана устроить побег Мити с каторги и реакция Мити на это предложение. Иван соблазняет Митю убежать от страданий, причем убеждает его не словесно, действует не логикой, а искушает Митину страсть, его желание быть с Грушенькой. Но это искушение имеет и идейную подоплеку. Иван хочет, чтобы Митя поступил по его, Ивановой, философии, чтобы как сильная личность он поставил себя над людьми - над приговором. Ракитин тоже искушает Митю: он предлагает ему нанять адвоката, который оправдал бы его аффектом - временным помешательством. Ракитин учит Митю принять ради спасения пошлое общественное мнение. Иван учит стать над общественным мнением - это искус пострашнее. После суда Митя согласится на бегство, но с другим объяснением. До суда же он думать не хочет о побеге, так как для него приговор суда важнее собственного, он не хочет своим судом опережать людской суд - он хочет свое решение принять в зависимости от людского. Митя только потому и соглашается на бегство, что он не убил и приговор ошибочен, наказание ему определено несоразмерное с виной"¹⁰⁰.

Поведение Мити на суде противоположно поведению Ивана: Иван высказывает презрение к людям - Митя тут же взывает: "Презирайте меня, презирайте все, заслужил" (Т. 14. С. 119).

Blog

Функционирование библейских эпиграфов в художественной структуре романов л. Н. Толстого («анна каренина», «воскресение») и ф. М. Достоевского («братья карамазовы»)