Идея спасения в романе ф. М. Достоевского «братья карамазовы»

Вид материалаАвтореферат диссертации

Содержание


Общая характеристика работы.
Цели и задачи работы
Научная новизна исследования
Практическая значимость
Методологической основой исследования
Апробация работы
Объем и структура работы.
Идея русского мессионизма у Достоевского //Достоевский и современность: Материалы XII Международных Старорусских чтений. Старая
Число 14 в романе «Братья Карамазовы» //Достоевский и современность: Материалы XV Международных Старорусских чтений. Старая Русс
Подобный материал:
На правах рукописи


ШАРАКОВ СЕРГЕЙ ЛЕОНИДОВИЧ


ИДЕЯ СПАСЕНИЯ В РОМАНЕ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО

«БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ»


Специальность 10. 0. 01. – русская литература


Автореферат диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук


Петрозаводск -2006


Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении

высшего профессионального образования

«Петрозаводский государственный университет»


Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор Захаров Владимир Николаевич;


Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

доцент Иванов Василий Васильевич;


кандидат филологических наук,

доцент Гаричева Елена Алексеевна;


Ведущая организация: Российский государственный университет

им. И. Канта.


Защита состоится 26 декабря 2006 г. В 15.15 часов (ауд № 317) на

заседании диссертационного совета Д М 212. 190. 04 по присуждению ученой степени доктора филологических наук при Петрозаводском государственном университете (185 910, г. Петрозаводск, пр. Ленина, 33)

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Петрозаводского государственного университета


Автореферат разослан «….» 2006 г.


Ученый секретарь Диссертационного совета Нилова А. Ю.


^ Общая характеристика работы.


Проблема христианского контекста в русской литературе - одна из самых значимых и востребованных в отечественной науке последних десятилетий. В связи с этим перед учеными стоят задачи создания «новой концепции русской литературы» (В.Н. Захаров, И.А. Есаулов), для чего необходимо использовать новые подходы как в области теории литературы, так и в наблюдениях над поэтикой того или иного автора. Обозначенная проблема определяет актуальность исследования, которая, в свою очередь, заключается в том, что тема спасения, являясь одной из стержневых в творчестве Достоевского, позволяет наиболее полно раскрыть христианский контекст романа «Братья Карамазовы».

^ Цели и задачи работы: определить особенности воплощения христианской идеи спасения в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы»; проанализировать, как идея спасения реализуется в мотивах спасения, творения, грехопадения, суда, веры, соблазна, тайны и др.

^ Научная новизна исследования состоит в том, что данная работа является первой попыткой рассмотреть роман «Братья Карамазовы» сквозь призму религиозных мотивов, непосредственно связанных со Священной историей.

^ Практическая значимость. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке вузовских лекционных курсов, спецкурсов, практических занятий по истории русской литературы. Сделанные в работе выводе открывают перспективы для дальнейших исследований, посвященных творчеству Ф.М. Достоевского.

^ Методологической основой исследования является сочетание принципов академического литературоведения (культурно-исторической, сравнительно-исторической школ), а также герменевтического анализа.

^ Апробация работы. Основные положения излагались на III и IV Международных конференциях «Евангельский текст в русской литературе XVIII –XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр», проходивших соответственно в 1999 и в 2003 годах; на ежегодных Международных чтениях «Достоевский и современность» (Новгород – Старая Русса, 1998 – 2003).

^ Объем и структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии.

Во «Введении» дана постановка проблемы диссертационного исследования. О том, что идея спасения была неотъемлемой частью мировоззрения Достоевского, говорили уже первые исследователи его творчества. Так Н. А. Бердяев, отмечая не возрожденческий, гуманистический, но религиозный характер русской литературы, пишет: «Они (Достоевский и Толстой. – С. Ш.) поражены религиозной болью и мукой, они ищут спасения, жаждут искупления, болеют о мире».


Более определенно, с точки зрения церковного понимания спасения, высказывается о. Василий (Зеньковский): «Христианство для Достоевского открылось именно как сила спасения и как путь спасения». И далее: « Центральное значение идеи спасения в христианстве нужно непременно иметь в виду, чтобы понять диалектику духовных исканий и философских построений Достоевского. Эта диалектика определяется двумя исходными темами – темой о падении человека и темой его спасения и восстановления». О главенстве идеи спасения в творчестве писателя говорил и русский богослов митрополит Антоний (Храповицкий): «Какого бы из героев этих трех романов вы ни взяли (три последние романа – С.Ш), какую бы сцену ни открыли, везде встретите ту же идею, те же две проведенные дороги – к спасению в человеке образа Божия и к уничтожению. С этой идеей Достоевский прошел по всем слоям общества: по монастырям и церквам, по университетам и низшим школам, по гостиным и гуляньям, по ученым кабинетам и судам, по училищам и больницам, по тюрьмам и каторжным шахтам».

Но, несмотря на очевидность того факта, что христианская сотереология присуща мировоззрению Достоевского, до сегодняшнего времени нет исследования, в котором бы идея спасения рассматривалась в качестве «порождающей модели» того или иного произведения писателя. (Следует отметить – об этом мы будем говорить в первой главе – что тема спасения в том или ином виде присутствует во многих работах современных ученых). На то есть свои причины, которые коренятся, прежде всего, в особенностях исторического развития России в XX веке.

Вообще, надо сказать, изучение Достоевского в контексте христианской духовности имеет более чем столетнюю историю. Тема религиозных убеждений писателя так или иначе затрагивается уже его современниками, среди которых выделяются публикации русских философов: Вл. Соловьева и К. Леонтьева. А полемика о характере религиозности Достоевского, начатая ими, продолжается и сегодня. Стоит отметить также статьи и «Слова» церковных деятелей конца XIX начала XX веков, начавшие появляться еще при жизни писателя. Среди прочих обращают на себя внимание проповеди таких священнослужителей, как протопресвитер Иоанн Янышев, архимандрит Иосиф, приват-доцент Иван Яхонтов, протоиерей Философ Орнатский.

Особая роль в исследовании христианского контекста произведений Достоевского принадлежит деятелям русского религиозно-философского ренессанса, среди которых стоить отметить работы Н. А. Бердяева, Н. О. Лосского, В. В. Розанова, о. Сергия (Булгакова), о. Василия (Зеньковского), митрополита Антония (Храповицкого), К. Мочульского, Вяч. Иванова и др. Именно ими наиболее полно были рассмотрены религиозные и философские взгляды и убеждения писателя. При всем том, в исследованиях указанных авторов недостаточное внимание уделяется формальной, по преимуществу художественной стороне произведений Достоевского.

Данный недостаток был восполнен в советском литературоведении, в котором в центре внимания находится, прежде всего, поэтика Достоевского. И хотя в это время много было сделано в интересующей нас области (боле всего на уровне отыскания христианских источников), религиозное содержание, присущее произведениям Достоевского, отодвигается на второй план. Более того, творчество писателя и вообще русская литература рассматриваются в парадигмах, игнорирующих духовный уровень постижения культуры.

В последние два десятилетия в отечественной науке возрождается интерес к христианскому контексту русской литературы. По мнению ряда ученых, наметилась необходимость новой концепции, «которая бы учитывала ее (русской словесности. – С. Ш.) подлинные национальные и духовные истоки и традиции». Говорится о возможности и необходимости новых подходов к изучению художественных произведений. Так, например, И. А. Есаулов предлагает подход (наряду с выдвинутыми М. М. Бахтиным двумя подходами – историко-литературным и мифопоэтическим), «вытекающий из постулата существования различных типов культур, которые оказывают глубинное воздействие на создание и функционирование того или иного произведения искусства». Ученый также утверждает, что отечественная словесность своими корнями уходит в толщу православной культуры.

В связи с вышесказанным становятся понятными цель и задачи нашего исследования. Если целью является обнаружение православного кода романа Достоевского « Братья Карамазовы», то главной задачей – рассмотрение роли идеи спасения в построении художественного мира произведения.

Произведение искусства, как это принято понимать в классической эстетике, суть творения человека по принципу подражания (в самом широком смысле слова) объективно существующей реальности в художественных образах. Понятно, что категории «объективная реальность», «подражание», «художественный образ» полисемичны.

Для Достоевского объективной реальностью был Бог, Творец мира, Иисус Христос. «Реальное (у Достоевского. – С. Ш.) истинно, если оно обращено к Богу и Христу, но призрачно, если пошло и прозаично. Нет ничего реальнее личности Христа, реален фантастичный Дон-Кихот и Идиот, но фантастично обыденное». Писатель, в согласии с христианским учением, верил в божественность Христа и спасительность подвига Богочеловека. «Достоевский верил, что природа Христа богочеловечна. Явление – это богоявление, открывшее человечеству путь ко спасению и вечной жизни».

В свою очередь, вера в Бога необходимым образом отражалась и на творческой деятельности писателя, влияла на формирование особого типа художественного видения (мимесис), что, несомненно, сказалось и в создании художественных образов.

Для изучения романа «Братья Карамазовы» мы привлекаем категории формы и содержания в том значении, какое вкладывал в них Гегель: «…Содержанием искусства является идея (содержание. – С. Ш.), а его формой – чувственное, образное воплощение». Данный выбор обусловлен тем, что понятия формы и содержания (идеи) помогают увидеть, как авторская концепция, идея реализуется в художественной форме произведения. Дело в том, что идея и форма необходимым образом связаны друг с другом. Как отмечает тот же Гегель, идея и ее воплощение максимально друг другу соответствуют, так что «конкретная идея носит в самой себе принцип и способ своего проявления, и она свободно созидает свою собственную форму».

Таким образом, идея спасения, если она является центральной в романе «Братья Карамазовы», должна играть роль «порождающей модели» произведения как художественного целого. Другими словами, идея спасения должна каким-то образом проявиться в художественной форме «Карамазовых».

Как известно, в составе формы, несущей содержание (идею), в науке выделяются три стороны: предметное начало (мир произведения или «художественный мир»), художественная речь («поэтический язык»), композиция (структура литературно-художественной формы).

В ходе исследования так или иначе мы будем затрагивать каждую из указанных сторон, но преимущественно наше внимание будет направлено на такой аспект композиции, как мотивы.

Наш выбор диктуется особой ролью и значением выбранной категории, какую она играет в построении произведений художественной словесности.

Обратимся к понятию «мотива». Известно, что данный термин перешел в литературоведение из музыки, где он понимается как «наименьшая самостоятельная единица формы музыкальной». В русской науке впервые понятие мотива теоретически было обосновано А. Н. Веселовским. «Под мотивом я разумею простейшую повествовательную единицу, образно ответившую на разные запросы первобытного или бытового наблюдения. При сходстве или единстве бытовых и психологических условий на первых стадиях человеческого развития такие мотивы могли создаваться самостоятельно и вместе с тем представлять сходные черты». В качестве простейшей повествовательной единицы, по Веселовскому, мотив является минимальной единицей сюжета.

В 1920-е годы рассуждения Веселовского о мотиве как неразложимой единице сюжета было пересмотрено и подвергнуто сомнению В.Я.Проппом, который считал, что мотив вполне возможно разложить на более мелкие элементы. В качестве малейшей единицы сюжета ученый предложил «функции действующих лиц». Точку зрения А. Н. Веселовского оспаривают и другие ученые.

Как утверждает современный исследователь Л. М. Щемелева, в последнее время термин мотив, став «актуальным аспектом современного литературоведческого анализа, все более утрачивает свое прежнее содержание, относящееся к формальной структуре произведения: из области «строгой» поэтики он переходит в область изучения мировоззрения и психологии писателя». И более того: мотивы могут быть не только сюжетными, но и описательными, лирическими, не только интертекстуальными (Веселовский имеет в виду именно такие), но и внутритекстовыми. Можно говорить о знаковости мотива – как в его повторяемости от текста к тексту, так и внутри одного текста.

Определённое отношение связывает мотив и лейтмотив с темой произведения. Мотив можно рассматривать как развитие, расширение и углубление основной темы. Мотив наряду с лейтмотивом может играть особую роль в организации «второго» смысла произведения.

Задачей нашей работы является показ того, как идея спасения расширяется и углубляется в мотиве спасения и как, по мере развёртывания основной темы, возникают мотивы творения, грехопадения, суда, веры, соблазна и др. Данные мотивы, как мы попытаемся доказать, «организуют», в свою очередь, внутренний смысл, «подводную» составляющую романа.

Но прежде чем обратиться к рассмотрению религиозных мотивов романа, мы предлагаем краткий экскурс в современную историю исследований евангельского слова у Достоевского (преимущественно в романе «Братья Карамазовы»).


В первой главе «Идея спасения в современном изучении романа» рассматривается, как религиозно-эстетические темы и проблемы разрабатывались как в работах деятелей русского религиозно-философского ренессанса, так и в творчестве советских ученых. Это выражается прежде всего в единстве тем (Достоевский и Церковь, образ Христа у Достоевского, религиозные мотивы в творчестве писателя и др.), в продолжение разработки значимых категорий для изучения творчества Достоевского (категории реализма, полифонизма, антиномизма мышления, смеха и др.). Наряду с известными понятиями предлагаются и новые (категории соборности и умиления, понятия пасхального, сакрального и др.).

Прежде всего стоит обратить внимание на работы, посвященные эстетическим воззрениям Достоевского. В исследованиях В. Н. Захарова, И. А Есаулова, Г. К. Щенникова, А. Алексеева, Е.Трофимова, К. А.Степаняна, Т. А. Касаткиной и др. раскрывается религиозный характер эстетики писателя. Говорится о связи эстетического идеала писателя с Боговоплощением, преображением и воскрешением.

В качестве одной из ведущих категорий эстетики Достоевского выдвигается понятие реализма (В. Н. Захаров, К. А. Степанян Г. К. Щенников и др.). В работах В. Н. Захарова творческий метод Достоевского получает определение «христианский реализм», то есть такой реализм, в котором зримо присутствие Христа. Указанные работы интересны для нас тем, что в них подтверждается главенство идеи спасения в романах Достоевского. Этот эстетический принцип, как считает ученый, впервые был явлен в Евангелии, а потом выразился в художественных достижениях христианской живописи деятелей Возрождения, в картине А. Иванова, в русской литературе XIX века. К. А. Степанян в исследовании проблемы метода писателя опирается на средневековое определение реализма (спор реалистов и номиналистов).

Некоторые положения данных концепций, на наш взгляд, нуждаются в уточнении. Говоря о христианской эстетике, необходимо учитывать сложные вопросы взаимосвязи обрядового и внеобрядового искусства, о допустимых границах и сущности творческого вымысла, воображения. В средневековой эстетике христианское мировоззрение было выражено в адекватной художественной форме. Категория вымысла, игры в христианской эстетике замещается каноном, так как выражение догмата преображения (суть православного искусства – Л.Успенский) требует от художника не отвлеченного о догмате представления или индивидуального его понимания, а непосредственной передачи церковной истины. Другими словами, в средневековой эстетике творчество художника рождается в опыте молитвенно-аскетического подвига, а не в результате эмоционального, чувственно-эстетического опыта. Существует представление, что литература, в эпоху Возрождения освободившаяся от опеки Церкви, получает дальнейшее развитие. На наш взгляд, стоит говорить не столько о дальнейшем развитии художественной формы (жанры, сюжеты и т.д.), сколько о том, что в эпоху Возрождения произошла замена содержания (христианское мировоззрение было потеснено гуманизмом, базирующемся на гуманистическом неоплатонизме – А. Ф. Лосев), и новое содержание потребовало новой художественной формы (потребность в категории вымысла, игры, прежде всего). Так что когда русские писатели XIX века, тяготеющие к православной духовности, пытались выразить свое христианское мировоззрение, они, в известной мере, вынуждены были отказываться от современной им художественной формы и обращаться к форме, традиционной для православного искусства. С этой точки зрения, эстетику Достоевского (такие же тенденции можно наблюдать и в творчестве Гоголя, основные вехи которого можно обозначить так: от романтических «Вечеров…» к христианской проповеди – «Выбранные места…» - и церковному богословию – «Размышления о Божественной Литургии. Показателен и путь св. Игнатия (Брянчанинова.) – от художественного творчества к «Аскетическим опытам») нужно характеризовать как переходную от гуманистической к православной, церковной (введение писателем в художественную ткань произведения евангельских цитат, традиционно христианских жанров жития, проповеди, молитвы).

В связи с вышесказанным особый интерес для нас представляет современная интерпретация темы Достоевский и Церковь (В. Лурье, А. М. Любомудров,  В.  Малягин, А. Е. Кунильский, А. Звозников, о. Дмитрий (Григорьев) Е. Трофимов и др. Полемика В. Н. Захарова с В. Лурье и А. М. Любомудровым.).

Работа Е. Трофимова интересна тем, что в ней автор пытается обосновать тождество и различие церковного искусства и светского. Соглашаясь с постановкой проблемы, мы, вместе с тем, не соглашаемся с тем, как эта проблема у Е. Трофимова решена. Мы спорим, в частности, с тем, что ученый иерархически разделяет эстетическое и религиозное как ступени обожения и приписывает такое понимание Достоевскому. Подобная градация эстетического и религиозного позволяет Е. Трофимову говорить о некой параллельности культуры и религии. Мы, со своей стороны, полагаем, что когда Достоевский говорит о не самодостаточности эстетического, этим он хочет сказать то, что в эстетическом у художника обязательно проявляется его религиозный опыт (а есть он у каждого), а не то, что произведение как проявление культуры есть действие такое же, как и религиозное, в том смысле, что оно направлено на достижение обожения.

Проблема соотношения церковного и светского стилей поставлена в монографии А. М. Любомудрова. Автор предпочитает говорить о духовном реализме, а не христианском. Ученый считает, что в современном отечественном литературоведении термины «христианский», «православный», «церковный», «духовный» используются в неоправданно расширительном значении, отчего христианство оказывается практически не связанным с Церковью. А. М. Любомудров предпочитает говорить о духовном реализме, а не христианском. Он полагает, что реализм Достоевского не вполне соответствует духовному, православному реализму. Отступление Достоевского от Православия автор видит в том, что в произведениях писателя недостаточно полно и точно воплощена духовная сторона иночества, к тому же они не соответствуют критерию «церковности». Такой же точки зрения придерживаются В. Лурье и В. Малягин. Мы соглашаемся с постановкой проблемы, но считаем ошибочным её решение и в опровержение положений А. М. Любомудрова приводим ряд тезисов: во-первых, Православие не является системой догматических, канонических и других истин. Ядро Православия – литургическая жизнь христиан во Христе; во-вторых, критерий церковности приложим только к богослужебному искусству; в-третьих, А. М. Любомудров, ратуя за церковность как критерий светского искусства, сам подменяет канон своим пониманием; в-четвертых, ученый нарушает один из принципов христианского реализма: главное – КАК, а не Что изображения; в-пятых, замена термина «христианский реализм» на «духовный реализм» как раз и приводит, на наш взгляд, к размыванию православного содержания. В итоге мы приходим к выводу, что в работах В. Лурье, В. Малягина и А. М. Любомудрова не наблюдается глубокого анализа художественной формы произведений Достоевского, так что писатель здесь оказывается просто не прочитанным.

Темы одоления греха, спасения, преображения человека, веры и неверия, суда затрагиваются в исследовании М. М. Дунаева. Исследователь считает, что вне Православии Достоевский постигнут быть не может. Главная проблема для писателя, по мнению Дунаева, проблема веры. По поводу наблюдений исследователя мы отмечаем недостаточность понятия веры для полного понимания помыслов и поступков действующих лиц романа. Также, как нам представляется, существенным недостатком работы М. М. Дунаева является игнорирование эстетического своеобразия произведений Достоевского.

В. А. Котельников считает, что роман «Братья Карамазовы» строится как соборное деяние, суть которого заключается в движении героев к Личности Спасителя. Учёный говорит о трёх «главенствующих символах» в романе, воплощающих идею спасения: свет, зерно и земля. Полагая правильным выдвижение идеи соборного спасения как главной в «Карамазовых», мы отмечаем, что воплощение данной идеи в художественной форме произведения видится В. А. Котельникову, на наш взгляд, в искаженной перспективе. Говоря о соборном спасении в романе, ученый не обращается к образу Христа, Который суть средоточие спасения у Достоевского. Получается, спасение без Спасителя. Не случайно, божественную функцию – воссоединение небесного и земного, вечного и временного – исполняет в «Карамазовых», по мнению исследователя, иночество. Поэтому «главенствующими символами» спасения оказываются, при такой интерпретации, природные явления – свет, зерно, земля. У Достоевского же, как мы показываем в работе, согласно реализму христианского искусства, присутствие Христа обнаруживается, прежде всего, в образах действующих лиц романа.

О теме соборного спасения в творчестве Достоевского размышляет И. А. Есаулов. Наблюдая над тем, как преломляются идея закона и благодати у Достоевского, учёный делает важные для нашего исследования выводы в отношении суда.

Тема суда в романе своеобразно раскрыта в работе Т.А. Касаткиной. Романная икона в «Карамазовых», как полагает учёная, икона причащения апостола, в которой разрешается проблема церковного суда. Сцена причащения апостолов заставляет человека «ощутить своё преступление против «другого», как грех против себя самого».

Особый интерес вызывает работы, в которых исследована роль символики христианского календаря в произведениях Достоевского (В. Н. Захаров, Е. Степанян и др.).

Е Ковина анализирует элементы художественного времени и пространства в отношении православной символики, что, с ее точки зрения, помогает вскрыть смысловую перспективу хронотопа в построении сюжета и в формировании общей концепции произведения. Ученая с разной степенью подробности рассматривает понятие послушания, мотивы суда и духовного выбора, мысль о познании Творца через творение. Правда, автор только указывает на их присутствие в романе, говорит об их роли в построении внешнего и внутреннего сюжетов, но не затрагивает имеющиеся связи между понятиями суда, послушания и т. д. Вследствие этого автор делает ошибочный, на наш взгляд, вывод в отношении мотива духовного выбора, полагая, что путь Алеши Карамазова между монастырем и городом с помощью символов претворяется в духовный выбор между монастырем и миром, что снятие антитезы монастыря и мира должно произойти в следующем романе. Мы не соглашаемся с последним утверждением и говорим о том, что снятие указанной антитезы происходит в пространстве «Карамазовых». Только победа монастыря над миром происходит не во времени и пространстве, а в сердце Алеши и в сердцах других героев. Наглядность данного вывода следует из нашей работы, где прослеживается определенная связь, например, между мотивами послушания и веры, духовного выбора и суда и т. д.

Роль евангельских притч в творчестве Достоевского раскрыта в работах Л. М. Лотман, В. Е. Ветловской, Р. Г. Назирова, Ф. Тарасова и др.

Некоторые аспекты темы суда в произведениях Достоевского затронуты в работах В. Н. Сузи, Ф. Тарасова и др.

О летописном времени в творчестве Достоевского говорится в работе Д. С. Лихачева, который находит, что летописное время у писателя тождественно тождественно летописному времени в древнерусской литературе. Как утверждает ученый, это нужно было Достоевскому, чтобы в повседневности найти признаки «вечной» правды. Вместе с тем, Д. С. Лихачев полагает, что у Достоевского летописное время – художественный способ изображения мира, писатель воссоздает его искусственно. Летописное же время у древнерусских писателей – их природа, природа их видения мира. Ученый затрагивает сложную проблему соотношения искусства Средневековья и искусства Нового времени. Недостаточность представлений Д. С. Лихачева мы видим в том, что произведения Достоевского исследователь рассматривает в отрыве от христианской веры писателя. Для Достоевского-христианина, по нашему мнению, летописное время – не только художественный прием, но норма видения мира. Точка зрения Д. С. Лихачева здесь не исключается, но включается в иную историко-литературную перспективу: Для Достоевского древнерусская литература – это не столько материал для художественных опытов, сколько возможность присоединиться к эстетическому опыту единоверцев.

О важности понятия веры в произведениях писателя говорится в исследованиях М. М. Дунаева, В.Е. Ветловской, В. Н. Сузи и др.

 


Во второй главе «Семантика мотива спасения в сюжете романа» рассматриваются религиозные мотивы, встречающиеся в романе, такие как мотив спасения, мотив творения, и связанные с ним мотивы тайны и веры, мотив грехопадения и примыкающие к нему мотивы соблазна, гордости, толковости-бестолковости и др., мотив суда, мотив веры. В основе каждого из них лежит проходящий через всё произведение устойчивый словообраз, закрепленный в нем как идеологически акцентированное ключевое слово. Соответственно, такие слова и словосочетания, как грех, тайна творения, спасение, суд, вера, “умные люди”, соблазн и др. через повторяемость и присутствие в сильной позиции вырастают в мотивы грехопадения, творения, тайны, спасения, суда, веры, толковости-бестолковости, соблазна и т. д. Так как роман обладает признаком законченности, то указанные мотивы взаимосвязаны, тесно переплетены друг с другом, и «просвечивают один через другой». При всей условности их выделения вполне целесообразно самостоятельное изучение отдельных мотивов, так как каждый из них представляет ту или иную грань художественного мира романа.

Мотивы рассматриваются на разных уровнях произведения: текстуальном, предметно-образном (ценностные ориентации персонажей, символическая составляющая ряда образов).

Все рассматриваемые мотивы можно отнести к религиозно-символическим. Они имеют свою содержательную структуру. Так, если семантика одних мотивов задана самим опорным словом (мотив спасения), то смысл других мотивов (мотив грехопадения), выступающих как конкретные элементы, выявляется лишь в процессе их многоаспектного анализа.

Вычленение и анализ религиозных мотивов важны как способ «реконструкции» художественного мышления и сознания Достоевского, в частности, выявления такой религиозной доминанты сознания писателя, каковой является христианская идея спасения.

Мотив спасения – ведущий в «Карамазовых». Об этом говорит уже тот факт, что цитата из Евангелия, содержащая в себе мысль об условии спасения, (вечную жизнь обретет та душа, которая сумеет умереть для греха), помещена в начале (эпиграф) произведения. Такое местонахождение цитаты принято считать сильной позицией.

На текстуальном, речевом уровне мотив спасения проявляется в репликах персонажей. О спасении, так или иначе, с различной степенью серьезности размышляют, говорят, спорят, во имя спасения совершают поступки основные действующие лица «Карамазовых». Катерина Ивановна движима идеей спасения сначала Дмитрия, а затем Ивана Федоровича. Идея спасения человечества руководит поступками великого инквизитора. О спасении размышляют братья Иван и Алеша. Мысль о спасении брата Дмитрия пересиливает в Алеше заботу о Зосиме. Спасение Руси, русского народа, русского человека – одна из главных тем «Бесед» Зосимы. Дмитрий ищет деньги, в которых видит свое спасение. О спасении сына спрашивает у московского доктора капитан Снегирев. С просьбой о спасении обращается к Алеше Лиза Хохлакова. О спасении рассуждает Смердяков. Катерина Ивановна считает, что купец Самсонов спас Грушеньку. Поочередно обращаются друг к другу с просьбой о спасении Мити Катерина Ивановна и Грушенька. Спасительницей Мити объявляет себя мадам Хохлакова. Основная цель речи прокурора заключается в «спасении общества». О спасении души Мити заботится адвокат. Хотя указанные персонажи говорят и размышляют о спасении, наполняют они это понятие различным значением. Другими словами, слово спасение существует в произведении в различных контекстах. Наиболее авторитетный из них – евангельский.

На предметно-образном уровне мотив спасения проявляется двояко: в виде ценностных ориентаций персонажей (три брата олицетворяют три идеи спасения: языческую, богоборческую, христианскую) и в символической составляющей значимых в свете идеи спасения героев.

Идея спасения «охватывает» персонажей произведения с различными ценностными ориентациями. В романе сталкиваются различные мировоззрения, различные веры. Митя ищет спасения в союзе с землей (язычество), Иван видит спасение вне Бога (атеизм и богоборчество), Алеша чает спасения в Личности Иисуса Христа.

В логике размышлений и поступков Мити обнаруживается связь с логикой древнегреческого мифа о Деметре (Элевсинские мистерии). Ценностные ориентации Ивана в одной плоскости с европейской мифологемой о естественном человеке. В судьбе Алеши наиболее полно отображаются события христианской Священной истории. Языческий и гуманистический пути спасения терпят в романе крушение; и только через обращение героев к вере во Христа они получают возможность спасения.

Рассматриваются образы, символическое ядро которых связано с идеей спасения, с Личностью Спасителя: образ Мирового Древа (современники Алеши, оторвавшиеся от «сердцевины целого»); образ зерна, образ камня (камень Илюши).

Мотив спасения реализуется через вставные сюжеты (история Аделаиды до замужества; история с иноком, который не послушался совета своего духовного отца и др.) и через притчи (притча о сеятеле, притча о блудном сыне, притча о работнике одиннадцатого часа и др.).

Мотив творения и связанные с ним мотивы тайны и веры расширяют и углубляют идею спасения. Анализ данного мотива приводит к интересному выводу: тема творения тесно увязана в романе с мотивами тайны и веры. В сопоставлении с этими мотивами вполне раскрывается и значение мотива творения: через отношение к тайне и вере открывается и отношение героев к идее творения, а, в пределе, и к Творцу мироздания, Спасителю мира. О тайне и вере в связи с идеей творения размышляют Зосима, Митя, Иван Федорович, Федор Павлович, Смердяков. Связь между понятиями творения, тайны и веры обнаруживается в рассказе повествователя о кликушах. Перед читателем возникает «картина» мира, в которой не последнее место отведено тайне и в которой истинная подоплека событий и вещей скрыта за этой таинственной завесой. От читателя требуется выбор, так или иначе связанный с моментом веры. Существование тайны свидетельствует о величии творения, о том, что человек – часть творения, и что он, следовательно, не может в полноте познать мир Божий и причину его творения. Смиренное признание тайны бытия становится «актом» усыновления человека Богу, и такому человеку Бог подает знания, необходимые для спасения. Вступление в пространство тайны раздвигает границы земного существования, открывает существование непознанного как в мире, так и в самом человеке. Через открытие существования тайны (и смиренного признания ее) человек только и оказывается способным обрести то внутреннее состояние, которое служит основанием истинного творчества, связанного с делом преображения существа человека и тварного мира. От того или иного отношения к идее творения и связанной с ней тайне зависит судьба героев «Карамазовых»: они либо обретают Христа, либо впадают в мрак неведения и отчаяния. Подобное преображение происходит с Маркелом, с Зосимой, с Алешей, с Митей. Неприятие тайны сотворения мира, либо горделивое ее осуждение рождают иной взгляд на идею творения, иное мировоззрение. Таковы: Федор Павлович, Иван Федорович, Смердяков. От того или иного отношения к идее творения и связанной с ней тайной зависит конечная судьба героев: они либо обретают Христа, то есть, спасаются, либо впадают в мрак неведения и отчаяния.

Идея спасения воплощается в мотиве грехопадения и в примыкающих к нему мотивах соблазна, гордости, толковости-бестолковости и др.

Образ грехопадения помещен в предисловии «От автора»: отрыв современников Алеши от «сердцевины целого». О лестнице грехопадения говорит Алеша брату Дмитрию. Сам Митя понимает охватившую его грязь сладострастия как нравственное падение. Полная христианская «картина мира», включающая в себя и момент грехопадения, дана в «Беседах…» Зосимы. Христианское мировоззрение отображено здесь как в содержании, так и композиционно. «Беседы…» состоят из 9 частей. Первая часть содержит в себе образ рая, последняя – образ ада. Между двумя безднами: раем и адом, Божественной любовью и сатанинской гордыней, - находится человек. Герои романа вписаны в эту «картину мира»: они то падают в ад гордыни, богооставленности, то восходят к Божественной любви.

Одним из знаков падшего бытия является момент соблазна, того, что препятствует спасению. Роман насыщен образами соблазна. Федор Павлович соблазняет своих  жен, Миусов соблазняет Калганова поездкой за границу. С целью соблазна приезжает в город Иван Федорович, Ракитин соблазняет Алешу и Грушеньку, Миусов и Федор Павлович искушают Зосиму. Смердяков соблазняет отцеубийством Ивана Федоровича. Встреча последних у скамейки выписана в соответствии с логикой грехопадения. Разговор Ивана Федоровича с лакеем оказывается связан на духовном уровне с разговором братьев Ивана и Алеши в трактире, где автор «Инквизитора» искушает своего брата идеей человекобожества. Иван Федорович проявляет при этом адскую гордыню, когда говорит, что возвращает «билет Богу». Согласно святоотеческому опыту, впадение в гордыню вызывает уныние (тоску), затем приходит искушение и становится возможным падение в грех. Данная закономерность прослеживается и в сцене встречи Ивана Федоровича с лакеем. Сначала он бунтует против Бога, затем его охватывает тоска, после чего происходит встреча со Смердяковым, где последний искушает Ивана Федоровича отцеубийством. Закономерность грехопадения: гордыня – уныние (тоска) – соблазн – грехопадение, - прослеживается и в судьбе Мити. Падение в гордыню происходит, когда Митя проклинает отца и отрекается от того. Затем героя настигает уныние, которое выражается у старшего-Карамазова в потребности перемены места, на что указывает повествователь. Смердяков свои поведением соблазняет Митю на преступление, и герой только чудом не убивает отца. С целью искушения приезжает в город Иван Федорович. Герой хочет принести жителям Скотопригоньевска мысль о том, что для разрушения «прежней нравственности» достаточно уничтожить идею о Боге и бессмертии. Эта мысль искусительна для людей, так как содержит в себе тот же импульс, что и слова змея-искусителя: «Будете как боги». Искушает Алешу Ракитин. Семинарист предлагает герою колбасу, отводит его к Грушеньке, где предлагает тост за «врата небесные». Ракитин же соблазняет стихами мадам Хохлакову, а неверием искушает Митю. Действующие лица романа по отношению к соблазну распадаются на две группы: искушаемые и искушающие. Причем, последние, такие как Иван Федорович, Смердяков, Ракитин, сами соблазняются. Те же, кто только испытывают соблазн, но сами никого не искушают – Алеша, Митя, Илюша, Коля Красоткин, Грушенька – в конечном счете, побеждают соблазн. С мотивом грехопадения связан мотив толковости. Значение этого слова в романе синонимично со значением, указанным в словаре церковнославянского языка, где толк = учение, которому последует некоторое число людей, удалившихся от общепринятых правил веры. Одно из последствий грехопадения – утрата целесообразности. На практике это означает, что единственная цель человеческой жизни – обожение – перестает быть в качестве единственно истинной и, со временем, подменяется всевозможными другими целями. Появление других целесообразностей в сознании падшего человека вполне объяснимо, ведь утрата истинной цели жизни погружает того в особое состояние духовной рассеянности, состояние для существа разумного непереносимое. В романе для обозначения подобной духовной рассеянности и использован мотив толковости, который дан через оппозицию толковость-бестолковость. Первое упоминание о данной оппозиции находится в предисловии «От автора», где о современниках Алёши сказано, что они стремятся обрести толк во всеобщей бестолочи. Таким образом, современникам мир представляется «бестолочью», то есть, неистолкованным, неизученным, и они пытаются во всеобщем хаосе мнений, идей и направлений обрести толк, некое общее знание, некий единый модус понимания, которые сделали бы осмысленной жизнь человека. Причём, Алёша для его современников является обособлением, частностью в потоке «всеобщей бестолочи», или, что то же самое, бестолковым. В романе дана целая галерея «толковых» людей. К их разряду относится «умные люди»: Фёдор Павлович, Иван Фёдорович, инквизитор, Смердяков, Ракитин и т. д. Особое значение в указанном контексте приобретает слово «критика». Критик здесь – истолкователь Божьего мира. В роли «критика» как раз и выступают «умные люди». Родословие их возводится к дьяволу – первому критику Божьего творения. Мысль о дьяволе как первом критике обыгрывается в разговоре с Иваном Фёдоровичем с чертом. Последний заявляет, что роль критика-отрицателя изначально ему была навязана. Речь черта насыщена такими философско-эстетическими категориями, как «реализм» и «идеализм», «комедия» и «трагедия», «фантастическое» и «реальное», «романтизм» и «реализм». Божий мир, соответственно, собеседник Ивана Федоровича называет комедией, т. е. трактует как произведение искусства, которое вполне может быть истолковано в вышеозначенных категориях. Признание факта возможности описания Божьего мира, в свою очередь, ставит Творца в один ряд с авторами художественных произведений. Подобная установка повышает и статус «критика», в данном случае черта, до того, что последний оказывается соположным с Творцом. Такая «трактовка» творения коренится в гордыне, обуявшей дьявола, в нежелании того покориться под руку Господню. В трех поэмах Ивана Федоровича дана своеобразная парадигма всякой критики Божьего творения. Речь идет о «Легенде о рае», «Геологическом перевороте», и «Великом инквизиторе». Данный триптих связан сквозной идеей – идеей жизни без Бога. Помимо идеи богоотрицания между поэмами наблюдаются отношения иерархического порядка. Отрицание Бога, отраженное в первой поэме, приводит к идее «человекобога» (вторая поэма), а принятие, в свою очередь, человекобожеской идеи неизбежно влечет к поклонению «умному духу» (третья поэма). Так атеизм оказывается начальной, либо конечной ступенью лестницы, ведущей к поклонению нечистой силе. Человек, пытающийся выстроить свою жизнь без Бога, попадает в парадигму, начертанную в триптихе Ивана Федоровича. В романе каждое из действующих лиц, принадлежащих соответственно к «умным людям», занимает ту или иную ступень. Так, скажем, либерал сороковых годов Миусов, будучи отрицателем Бога по-преимуществу, олицетворяет ступень, отображенную в поэме «Легенда о рае». Ко второй ступени можно отнести Ракитина, который на основе науки и с помощью естественных человеческих сил мечтает принести человечеству счастье. Наконец, к третьей ступени принадлежит сам Иван Федорович, который через идею «человекобога» приходит к созданию поэмы Великий инквизитор», где и утверждается идея поклонения «умному духу». Истинно толковыми в романе оказываются те, кто обретает веру во Христа, то есть те кого «умные люди» признают бестолковыми. Таковы: Зосима, Алёша, Митя, Грушенька, Илюша и др.

Таким образом, мотив грехопадения и связанные с ним мотивы гордости, соблазна толковости–бестолковости и другие призваны выразить и многосторонне исследовать проблему зла и его преодоления, что является важной составляющей идеи спасения.

Важнейшим религиозным мотивом, связанным с идеей спасения, является мотив веры. Вера – одна из основных категорий сознания героев. Так, например, Алеша с горечью для себя отмечает, что его брат Иван не верит в Бога. Бог и вера в Него мучают Митю. О вере спорят Федор Павлович, Алеша, Иван Федорович, Смердяков и слуга Григорий. Вере посвящены многие страницы поучений Зосимы, о ней размышляет автор-повествователь. Через веру герои обретают способность видения рая на земле. Отсутствие же таковой оставляет действующих лиц во мраке неведения, сладострастия, обособления, уныния и отчаяния. Возможность обретения веры открывается через самоотвержение. Связь самоотвержения (в романе речь идет о послушании) с верой, обусловленность появления веры наличием послушания намечена в «Беседах…» Зосимы. Послушание приводит к вере библейского праведника Иова, брата Зосимы Маркела, самого Зосиму. Самоотречение проявляется в покаянии, но предела своего оно достигает на путях деятельной любви. Поэтому Зосима и говорит маловерной мадам Хохлаковой, что вера приобретается через «опыт деятельной любви». Напротив, нежелание самоотречения делает героев неспособными к вере и жертвенной любви. Так, например, в основании неверия Ивана Федоровича лежит нежелание исполнять заповедь любви к ближнему. Не стал бы жертвовать собой ради веры Смердяков. Жизнь по своей воле делает неверующим и Федора Павловича.

Особым образом идея спасения выражается в мотиве суда. Идея спасения, с одной стороны, указывает на болезнь, на грех, от которого человека нужно спасать; с другой стороны является синонимом вечной жизни, Царствия Небесного. Наступление последнего, как известно, откроется для всех со Вторым Пришествием Христа. Со Вторым Пришествием связана тема суда, когда вполне откроется тайна спасения.

Мотив суда – один из опорных в романе. Достаточно сказать, что первый значимый спор в произведении посвящен соотношению церковного и светского судов и что заканчиваются романные события сценами суда. Мы рассматриваем данный мотив лишь в отношении идеи спасения.

Мотив суда в романе проявляется многообразно: это и свойство Бога истинного Судьи, и знак дьявольской и человеческой гордыни, самочинно присваивающей себе Божественное право, и характеристика человека в состоянии грехопадения («толковые», «критики», «умные люди»). Суд как знак гордыни свойственен Фёдору Павловичу, который осуждает монахов; судится с монастырём Миусов; осуждает семью Карамазовых и Зосиму Ракитин; судит Россию и солдата за его подвиг вера Смердяков; судит созданный мир и самого Бога Иван Фёдорович. Напротив, никого не осуждают Митя. Алёша, Зосима. В романе мотив суда связан с темой веры и неверия, так как осуждение ближнего и Творца мира оказывается присуще тем персонажам, которые не верят в Бога. В этом смысле, суд в романе становится категорией мироотношения. Линия суда над Богом и человеком развивается в первых шести книгах произведения. Торжествует же в романе не законническая, а евангельская этика, согласно которой считается невозможным осуждение, но, напротив, «всякий человек за всех и за вся виноват».

Мотив спасения реализуется и через число 14. Число 14 в христианской культуре символизирует спасение. Последовательно рассматривается бытование числа 14 в Библии и в «Карамазовых». Присутствие в жизни того или иного персонажа данного числа заостряет внимание на том, что в художественном мире романа идея спасения является парадигмой помыслов и поступков героев. Например, Иван Федорович помнит Алешу, когда тому было 14 лет. Число 14 здесь указывает на Божий Промысел над героем, ведь память об Алеше - это последняя нить для Ивана между упованием на Бога и полной утратой веры. Через 14 дней Лиза Хохлакова обещает танцевать кадриль. Самой Лизе 14 лет. 14 дней становятся сроком испытания, духовной борьбы, выразившейся в противостоянии в душе героини образов братьев Алеши и Ивана.


В «Заключении» подводятся итоги исследования, суммируются основные выводы, определяются наметившиеся перспективы. Религиозные мотивы спасения, грехопадения, творения, тайны, соблазна, гордости, суда, веры и др. способствуют прояснению главной идеи романа – идеи спасения. Идея спасения, таким образом, является своеобразной порождающей моделью существования указанных мотивов в «Братьях Карамазовых», так как каждый из них со своей стороны раскрывает, расширяет и углубляет содержание идеи спасения. Через отношение к проблемам спасения, творения, тайны, грехопадения, суда и веры каждый из героев романа получает определение в свете идеи спасения. Как нетрудно заметить, в последовательности мотивов: творение – грехопадение – спасение – суд, - повторяются основные моменты Священной истории. Тем самым, образуется внутренний, символико-метафорический сюжет, но это уже тема для дальнейшего исследования.


По теме диссертации опубликованы следующие работы:

  1. ^

    Идея русского мессионизма у Достоевского //Достоевский и современность: Материалы XII Международных Старорусских чтений. Старая Русса. 1998.

  2. Мотив веры в романе «Братья Карамазовы» //Достоевский и современность: Материалы XV Международных Старорусских чтений. Старая Русса. 2001.

  3. ^

    Число 14 в романе «Братья Карамазовы» //Достоевский и современность: Материалы XV Международных Старорусских чтений. Старая Русса. 2001.

  4. Идея спасения в романе «Братья Карамазовы» //Евангельский текст в русской литературе XVIII – XX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Сб. научных трудов. Петрозаводск. 2002.

  5. Русская идея у Достоевского //Духовные начала русского искусства и образования. Великий Новгород. 2002.
  6. Восток и Запад в романе «Братья Карамазовы» //Достоевский и современность: Материалы XVII Международных Старорусских чтений. Великий Новгород. 2003.

Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского // Бердяев Николай. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. Т.2 М., 1994. С. 7 – 150.

Зеньковский В. В. Проблема красоты в миросозерцании Достоевского // Русские эмигранты о Достоевском. СПб., С. 222 – 236.

Антоний (Храповицкий), митрополит. В день памяти Достоевского / / Ф. М. Достоевский и Православие. М., 1997. С. 45 – 53.

Захаров В. Н. Русская литература и христианство // Евангельский текст в русской литературе XVIII – XX веков. Петрозаводск, 1994. С. 5 – 11.

Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск, 1995.

Бычков В. В. Эстетика. М., 2003. С. 215.

Захаров В. Н. Реальное // Достоевский: Эстетика и поэтика. Словарь-справочник. Челябинск, 1997. С. 41.

Арсентьева Н. Н., Щенников Г. К. Идеал // Достоевский: Эстетика и поэтика. Словарь-справочник. Челябинск. 1997. С. 16.

Гегель Г.Эстетика: В 4 т, Т. 1, М., 1968. С. 75.

Там же. С. 81.

Музыкальный энциклопедический словарь. М., 1990.

Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М., 1989.

Пропп В. Я. Морфология сказки. Л., 1928.

Бем А. К изучению историко-литературных понятий / ОРЯС АН. 1918. Т. 23. Кн.1. С. 231.

Щемелева Л. М. Мотивы // Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 290–291.

Успенский Л. Богословие иконы. М., 2001. С. 146.

Дунаев М.М. Вера в горниле сомнений. М.М 2002. С. 205.

Лихачев Д.С. Прогрессивные линии в истории русской литературы // Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение и другие работы. СПб., 2001. С. 48 - 508.

Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М., 1998. С. 69.