Geum.ru

Оргкомітет IV міжнародної науково-практичної конференції

Вид материалаДокументы

Содержание


Некоторые вопросы поддержания государственного обвинения и убедительности доказательств
Подобный материал:
1   ...   31   32   33   34   35   36   37   38   39

Эволюция российского уголовного законодательства об ответственности за угон и неправомерное завладение автомобилем или иным транспортным средством без цели хищения в дореволюционный период

Е.А. Хачатурян


Закрепление любого деяния в качестве преступления в уголовном законе связано с изменением существующих в государстве общественных отношений. Научно-технический прогресс привёл к тому, что к концу XIX века в мире было изобретено множество технических устройств. Одним из них является автомобиль. Первые транспортные средства были изготовлены в Германии и Англии. В России массовый выпуск автомобилей начался с 1965 года.

Проведение историко-правового анализа отечественного законодательства об ответственности за угон и неправомерное завладение автомобилем или иным транспортом, имеет особенное значение в современный период. Так как знание проблем развития законодательства об ответственности за совершение анализируемых преступлений позволяет в период интенсивного реформирования уголовного законодательства максимально использовать всё положительное из прошлого и не повторять имевшиеся ранее просчёты и ошибки в процессе противостояния преступности.

Автотранспорт является одним из видов наземного транспорта. Вообще понятие транспорт (от лат. transporto – перемещаю) представляет собой отрасль материального производства, связанная с передвижением людей и перемещением грузов. Автотранспорт как понятие является идентичным понятию автомобильный транспорт. Автомобиль (авто. и лат. mobilis – подвижной, легко двигающийся) – транспортная безрельсовая машина главным образом на колёсном ходу, приводимая в движение собственным двигателем (внутреннего сгорания, электрическим или паровым).

Автомобиль как самодвижущееся механическое транспортное средство с двигателем, предназначенное для перевозки грузов и пассажиров по безрельсовым путям, появился в России в начале XX века. В связи с этим автор считает необходимым провести историко-правовой анализ отечественного законодательства по правовому регулированию хищений средств передвижения по безрельсовым наземным путям. Понятие транспорт, как тот или иной вид перевозочных средств, возникло задолго до появления механических средств передвижения. До появления автотранспорта средством для передвижения и перевозки грузов служил гужевой транспорт, который приводился в движение живой тягой с помощью коней.

Под гужевым транспортом можно понимать различные сани, телеги, которые представляли собой повозки для перевозки грузов конной тягой. К указанному виду транспорта относилась также карета – большой закрытый четырёхколёсный конный экипаж на рессорах. С древних времён лошадь как крупное домашнее однокопытное животное являлось единственным средством передвижения.

Известные с древности преступления против собственности, касающиеся средств передвижения, остаются и сейчас одними из самых распространённых в России видом преступности. Сообразно времени законодатель по разному квалифицировал и оценивал преступные деяния, направленные на завладение чужой собственностью, в том числе и лошадью.

В первом источнике российского уголовного права – великом памятнике древнерусского права XI века Русской правде – есть упоминание о совершении такого преступного деяния как хищение коня. Так, например, как это вытекает из текста статьи 31 пространной редакции Русской правды, кража коня признавалась тяжким преступлением: «А иже крадеть любо кон(ь)…то гривну и тридесят резан плати ему».

Статья 35 пространной редакции Русской правды прямо устанавливала наказание за такое корыстное деяние, как хищение коня: «Аже кто познаеть свое, что будеть погубил или украдено у него, что, или конь или порт, или скотина, то не рци: кто будеть виноват, на того татьба снидеть, тогда он свое возьметь, а что гибло будеть с нимь, тоже ему начнеть платите; аже будеть коневый тать, выдати князю на поток…». В Древней Руси конь являлся не только имуществом и средством передвижения, но и важнейшим элементом домашнего хозяйства. Поэтому виновный в краже коня подлежал высшей мере наказания – «потоку и разграблению». В разные времена эта мера понималась по-разному. Это могло означать и убийство осуждённого, и разграбление его имущества, и изгнание с конфискацией имущества, и продажу в холопы.

В таких памятниках уголовного права Пскова и Новгорода XIII-XV вв. как Псковская судная грамота и Новгородская судная грамота, конокрадство рассматривалось как наитягчайшее преступление, за которое предусматривалось самое суровое наказание – смертная казнь. Статья 7 Псковской судной грамоты гласит: «А крим(с) кому татю и Коневу и перевестнику и зажигальнику тем живота недати». Конокрадство, наряду с изменой и поджогом, во времена грамоты представлялось наиболее опасным преступлением. Если в Русской правде наивысшая мера наказания «поток и разграбление» предусматривалась за разбой и убийство, то в Псковской грамоте высшая мера наказания (смертная казнь) предусматривалась за конокрадство. В связи с этим возникает вопрос: что было опаснее с точки зрения древнего псковича – разбой или конокрадство? Во всяком случае, известно, что вплоть до XX века конокрады в деревнях подвергались самосуду, а что касается разбойников, то их поимкой более интересовались государственные органы.

Судебник 1550 года, принятый великим князем Иваном IV, устанавливал в статье 94 порядок клеймения лошадей, и заключения договора купли-продажи лошадей. В данной статье определялся и порядок регистрации лошадей на определённой территории. Необходимость в этом возникла не только с целью взимания пошлин, но и для возможности идентификации лошади в случае её хищения. Ответственность за кражу лошади наступала по общим статьям Судебника и была не менее суровой, чем за кражу коня в Псковской судной грамоте.

Одним из основообразующих правовых документов периода укрепления централизованного российского государства явилось Соборное уложение, принятое в 1649 году. Как следует из анализа содержания норм Соборного уложения, преступления против собственности, где предметом преступного посягательства были лошади, наказывалось по общим статьям Соборного уложения. Однако в данном источнике уголовного права была и специальная норма, предусматривающая ответственность за посягательство на лошадь. Так в ст. 210 главы «О суде» предусматривалось наказание за неправомерное удержание и возможное завладение лошадью: «А буде кто стадо конское с своя или чюжия земли взгонит к себе по двор насильством без вино, и в том на него будут челобитчики… Да на нем же венять за его насильство доправити с суднаго дела государевы пошлины вдвое».

Следующим значительным источником уголовного права России стало Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года (далее – Уложение 1845 года). В нём, как и в некоторых предыдущих рассмотренных источниках уголовного права, устанавливалась ответственность за хищение некоторых средств передвижения.

В разделе двенадцатом «О преступлениях и проступках против собственности частных лиц» в главе первой «О насильственном завладении чужим недвижимым имуществом, или чужим скотом, и о истреблении граничных межъ и знаков». В ст. 1604 устанавливалась ответственность за хищение чужого скота, в том числе и лошади. Данная статья Уложения 1845 года гласит: «Кто насильственным или иным образомъ, или даже случайно, от гонитъ къ себе съ чужой земли часть чужаго стада или табуна, или гурта птицъ или иныхъ домашнихъ животныхъ, или хотя одну лошадь или скотину или иное домашнее животное, и не возвратитъ ихъ по первому требованiю хозяина, тотъ, с верхъ обязанности вознаградить его за убытки, подвергается…».

В XIX века кроме железнодорожного и водного транспорта распространённым сухопутным видом транспорта был гужевой транспорт. Поэтому на данное средство передвижения и перевозки грузов часто совершались нападения с целью хищения имущества» в отделении первом «О разбое» закреплялась ответственность за (разбой) нападение в целях хищения чужого имущества на такие средства передвижения, как дилижанс – многоместная карета для перевозки пассажиров и почты, а также другие средства передвижения, называемые «транспортами». Статья 1632 Уложения 1845 года гласит: «Когда виновными въ разбое ограблены почта или дилижансъ, или другiе, учрежденные правительствомъ, обществами или частными людьми, для путшественниковъ или перевоза клади, транспорты, или же когда притомъ нанессены кому либо увечье, раны, побои или иные истязанiя, или мученiя, или же когда разбой учиненъ несколькими сговорившимися на то лицами…». Разбоем согласно статьи 1627 Уложения 1845 года признавалось: «Всякое на кого-либо, для похищенiя принадлежащяго ему или находящягося у него имущества, нападенiе, когда оное учинено открытою силою съ оружiемъ, или хотя и безъ оружiя, но сопровождалось или убiйством или покушенiемъ на оное, или же нанесенiемъ увечья, ранъ, побоев или другихъ телесныхъ истязанiй, или такого рода угрозами или иными действiями, отъ которыхъ представлялась явная опасность для жизни, здравiя, или свободы лица или лицъ, подвергшихся нападенiю».

Во время совершения разбоя на средства передвижения похищалось не только имущество граждан и перевозимое имущество, но и все транспортное средство целиком. После совершения нападения похищенное средство передвижения использовалось по усмотрению преступников. Лошадей обычно раздавали между членами преступной группы (шайки), дилижанс, карету или повозку либо уничтожали с целью скрыть совершённое ими преступление, либо использовали в своих целях.

В 1885 году Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года было издано в новой редакции (далее Уложение – 1885 года). По сути, новая редакция явилась улучшенным, более совершённым вариантом Уложения 1845 года. В Уложении 1885 года в разделе двенадцатом «О преступлениях и проступках против собственности частных лиц» в главе третьей «О похищении чужого имущества» данного раздела, в отделении первом «О разбое», подобно Уложению 1845 года, предусматривалась практически аналогичная ответственность за нападение в целях хищения чужого имущества на средства передвижения. Однако в Уложении 1885 года появилась специальная норма, предусматривающая ответственность за открытое хищение лошади. Так, статья 1643¹ раздела двенадцатого «О преступлениях и проступках против собственности частных лиц» главы третьей «О похищении чужого имущества» данного раздела отделения второго «О грабеже» гласит: «Виновный въ открытом похищенiи лошади при обстоятельствахъ, указанныхъ въ первой части предшедшей (1643) статьи подвергается…». В части первой статьи 1643 Уложения 1845 года сказано: «За грабежъ, учиненный безъ насилiя и угроз такимъ человекомъ, который не имелъ при себе не только оружия, но и никакого орудiя, коимъ онъ могъ бы устрашить подвергшегося нападенi…». Под грабежом согласно статье 1637 Уложения 1845 года понималось: «во-первыхъ, всякое у кого либо отнятие принадлежащего ему или же находящегося у него имущества, съ насилием или даже съ угрозами, но такого рода что сiи угрозы и самое насильственное действiе не представляли опасности ни для жизни, ни для здравiя, или свободы того лица; во-вторыхъ, всякое, хотя без угрозъ и насилия, но открытое похищение какого либо имущества, въ присутствии самого хозяина или другихъ людей».

В конце XIX – в начале XX века в России велась активная работа по созданию нового Уголовного уложения, так как все предыдущие законодательные акты (в том числе и Уложения 1845 и 1885 года) представляли собой не цельный, единый правовой акт, а совокупность разрозненных законов, накопившихся за долгие годы и даже столетия. Поэтому перед учёными стояла задача разработать новое уголовное законодательство, которое соответствовало бы потребностям и уровню развития Российского государства того периода и основывалось на научных положениях отечественного уголовного права и на опыте законодательства иностранных государств. После продолжительной работы и постоянного редактирования различными инстанциями 22 марта 1903 года Николай II утвердил проект нового Уголовного уложения. С 1904 по 1911 год часть статей Уголовного уложения была введена в действие. Однако в проекте данного Уголовного уложения специальная норма, предусматривающая ответственность за хищения средств передвижения и тем более автотранспорта, отсутствовала.


НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ПОДДЕРЖАНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО ОБВИНЕНИЯ И УБЕДИТЕЛЬНОСТИ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ

В СУДЕБНОМ ЗАСЕДАНИИ В УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ

Д.М. Хлебников


О том, что доказательства должны быть достаточно убедительными, стало очевидно в последнее время в связи с проводимой в стране судебной реформой и усложнением правоотношений, вызванных проходящими экономическими преобразованиями.

Так, благодаря реформе суда появился суд присяжных, особенностью которого является то, что максимально исключена возможность предвзятого рассмотрения уголовного дела. Этот суд отвергает всякое неаргументированное заявление и отказывается осуждать человека только на основании громогласных ничем неподкрепленных требований. В таких условиях представить суду доказательства мало, их нужно сформулировать так, чтобы они были достаточными и убедительными. Именно, об убедительности доказательств речь идет в ч. 1 ст. 339 УПК РФ, когда по каждому из деяний, в совершении которых обвиняется подсудимый, перед присяжными «ставятся три основных вопроса:

1) доказано ли, что деяние имело место;

2) доказано ли, что это деяние совершил подсудимый;

3) виновен ли подсудимый в совершении этого деяния».

Данная норма указывает на такое субъективное качество доказательств, как их убедительность. Кроме того, на это указывает сама конструкция данной нормы, которая включает в себя ссылку на доказанность, а не на наличие или отсутствие доказательств. Ведь «доказанность» - это термин, под которым понимается не только факт приведения каких-то доказательств, но и то, насколько эти доказательства убедительны, не оставляет сомнений в истинности вердикта, выносимого присяжными. Если бы законодатель имел в виду не убедительность как качество доказательств, то вполне очевидно, что он использовал бы другую конструкцию.

На убедительность как свойство доказательств указывают и другие статьи УПК РФ.

Так, в ч. 1 ст. 17 УПК РФ указано то, что «судья, присяжные заседатели, а также прокурор, следователь, дознаватель оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью», а в ч. 7 ст. 246 УПК РФ сказано, что «если в ходе судебного разбирательства государственный обвинитель придет к убеждению, что представленные доказательство не подтверждают предъявленное подсудимому обвинение, то он отказывается от обвинения и излагает суду мотивы отказа».

Изложенное свидетельствует, что основанием принятого решения государственным обвинителем является убедительность либо, напротив, неубедительность представленной системы доказательств.

Заметим, что понятие «внутреннее убеждение» не является специфическим правовым понятием. Как общеупотребительное оно несет, различное смысловое содержание. Как справедливо заметила Я.В. Жданова: «В уголовном процессе это понятие обладает специфическим содержанием, которое является «антиподом» системы формальных доказательств, существовавшей ранее, то есть в настоящее время правилом содержания внутреннего убеждения является то, что не существует доказательств определенного рода и числа, которые рассматривают, как «априори» для принятия процессуальных решений. Следует иметь в виду, что содержание понятия «внутреннее убеждение» раскрывается в ч. 2 ст. 17 УПК РФ, где сказано, что никакие доказательства не имеют заранее установленной силы. Это означает, что при формировании выводов о доказанности искомых фактов судья, прокурор, следователь, дознаватель и присяжные заседатели не следуют догмам, а оценивают доказательства с учетом специфики конкретного уголовного дела. Поэтому вывод, следующий из оценки доказательств по внутреннему убеждению, не является формально достоверным, «автоматически» следующим изменяющимся обстоятельствам, а признаётся содержательно достоверным.

В процессуальной литературе было высказано правильное суждение о том, что внутреннее убеждение следует рассматривать как начало, принцип, как метод оценки доказательств и как результат такой оценки. Поэтому, одним из существенных положительных моментов действующего УПК РФ является то, что он оценку доказательств по внутреннему убеждению включает в систему принципов уголовного процесса, поскольку он отчетливо прослеживается во всех стадиях уголовного процесса и служит основой принятия всех процессуальных решений уголовного судопроизводства.

Как известно, с этимологической точки зрения «внутреннее убеждение» - «созерцание души человека, его внутреннего психического мира, сознания, твердый взгляд на то или иное явление». «Нормы права устанавливают то русло, те внешние условия, гарантии, которые обеспечивают истинность логических выводов судей и других субъектов доказывания».

Вместе с тем, следует иметь в виду, что процессуальный закон не регулирует ход мыслительной деятельности участников уголовно-процессуального доказывания. Этот процесс подчинен общим законам мышления, хотя с точки зрения социальной психологии внутреннее убеждение при оценке доказательств – не всегда убеждение, всегда не внутреннее и не свободное, процесс оценки доказательств их убедительности сугубо субъективен.

Практика работы обвинителей, а также обобщения передового опыта поддержания государственного обвинения, заставляет акцентировать наше внимание на следующих положениях. При анализе принятых прокурором решений по уголовному делу важно учитывать факторы, влияющие на формирования его убеждения. Знание того, как получаемая прокурором информация о фактах, входящих в предмет доказывания, становится основой принимаемых им решений по делу, его убеждения, необходимо не только для того, чтобы воссоздать механизм формирования убеждения, но и для того, чтобы выяснить роль последнего в осуществлении прокурором функции обвинения повышения ее эффективности. Кроме того, убеждение прокурора, процесс его формирования должен изучаться с помощью ряда наук, и, в первую очередь, психологии.

Вместе с тем следует отметить, что в процессуальной литературе не исследовалась с должной полнотой специфика формирования убеждения прокурора и факторы, влияющие на его формирование. Вопрос об убеждении прокурора рассматривается лишь при оценке собранных по делу доказательств. Такой подход к исследованию данного вопроса не раскрывает, однако, специфику формирования убеждения прокурора, не выявляет факторы, определяющие его личностное отношение к совокупности собранных по делу доказательств. Сказанное делает правомерным более подробное рассмотрение структуры самого понятия убеждения, а также факторов, его формирующих. Более того, убеждение прокурора следует рассматривать как определенное состояние сознания, которое всегда обусловлено результатом доказывания и имеет гносеологический, психологический и этические аспекты.

В гносеологическом аспекте убеждение является результатом отражения в сознании прокурора познания им события преступления и иных обстоятельств, подлежащих установлению по уголовному делу. Как определенное знание об исследуемых фактах, убеждение опосредствуется практической (процессуальной) деятельностью прокурора, выражается в занимаемой прокурором позиции по уголовному делу и состоит из объективных и судебных элементов, которые в своем единстве и целостности выражают сущность данного понятия, определяю закономерности его формирования и функционирования.

В психологическом плане убеждения прокурора выражается в преодолении им сомнения относительно установления обстоятельств, входящих в предмет доказывания, и в уверенности, достоверности своего вывода по существу дела, в правильности, занимаемой им как государственным обвинительным позиции. Иными словами, убеждение характеризуется чувством уверенности, основанном на полном, объективном, всестороннем изучении и исследовании обстоятельств совершенного преступления и чувством доверия к своим выводам с точки зрения их соответствия закону, целям и задачам правосудия.

Психологические элементы во внутреннем убеждении включают и волевые стимулы, обуславливающие практические действия по реализации сформировавшегося убеждения, естественно, в рамках требований закона и тех целей, которые стоят перед прокурором, как государственным обвинителем. Эмоции, интуиция сопровождают процесс познавательной деятельности и делают его весьма искренним.

Эмоциональная окрашенность - необходимое условие для внешнего проявления убежденности. «Через убеждение осуществляется «выход» знаний на практику, обратное влияние мышления на бытие».

Отмечая значение эмоций в познавательной деятельности, следует подчеркнуть недопустимость подмены фактических данных по делу чувствами, представлениями, когда они, а не факты выдаются за объективные данные и на них основываются выводы по делу. Такую ошибку допускают обвинители, когда вместо обоснования своих выводов достоверно установленными обстоятельствами ссылаются на свое «глубокое убеждение», на «чувство уверенности», прежний опыт. Полагаем, что в доказательственной деятельности в уголовном процессе должно быть единство познавательной и удостоверительной сторон.

В этическом аспекте убеждение прокурора выражает его ценностную ориентацию, его нравственные идеалы и взгляды на осуществление процессуальной функции обвинения. Поэтому, в формировании убеждения прокурора существенную роль играют и его личностные качества, уровень его профессионального правосознания, социально-психологические мотивы его деятельности, осознанность им целей и задач государственного обвинения. Субъективные элементы в убеждении прокурора связаны не только с особенностями его личности, но и обусловлены избирательностью актов судебного познания и являются одним из выражений активного, творческого характера его деятельности в суде.

Этическая категория «совесть», включенная в принцип оценки доказательств (ст. 17 УПК РФ), призвана побуждать лиц, оценивающих доказательства и принимающих решение (особенно при праве на его выбор), учитывать не только правовые требования, но и нравственные предписания. Это должно предупреждать от формирования убеждения, которое не основано на анализе доказательств, а продиктовано своекорыстными интересами, предубеждением, предвзятостью и т.п.

Изложенное, позволяет сделать следующий вывод: факторы, влияющие на формирование убеждения прокурора, поддерживающего обвинение, должны способствовать выработке объективной позиции прокурора. В современных условиях убедительность и доказательность являются главным достоинством судебной речи. Поэтому, чтобы речь прокурора отвечала этим требованиям, необходимо соблюдение ряда условий. Во-первых, прокурор, выступающий в процессе, должен хорошо знать материалы предварительного и судебного следствия. Во-вторых, прокурор должен быть уверенным в правоте отстаиваемой им позиции, и в-третьих, прокурор должен уметь производить анализ собранных по делу доказательств таким образом, чтобы вывод о виновности или невиновности лица не вызывал никакого сомнения ни у суда, ни у присяжных заседателей, ни у слушателей. Это позволяет рассматривать процесс доказывания, как процесс сложный, многогранный, имеющий цель - создать прокурором такую систему доказательств, которая способна выдержать критику и убедить всех в признании прокурорской оценки доказательств убедительной.