Alexander Livergant Boris Kapustin, Frances Pinter, Andrei Poletaev, Irina Savelieva, Lorina Repina, Alexei Rutkevich, Alexander Filippov рассел бертран p 24 исследование
| Вид материала | Исследование |
- Итоговый отчет по российским предприятиям водоснабжения и водоотведения Подготовлено, 2739.43kb.
- Бертран Рассел история западной философии, 14496.15kb.
- < alexander kudryavtsev @ algo msk com, 68.19kb.
- Козлов Александр Сергеевич, 68.13kb.
- Священному Синоду Православной Церкви в Америке и одобренного Синодом 17 февраля 1971, 379.2kb.
- Alexander vaynshteyn, 366.39kb.
- Бертран Рассел. Мудрость запада, 2772.85kb.
- Выдающийся философ XX в. Бертран Рассел заметил: «Если вы не думаете о будущем, у вас, 105.1kb.
- Alexander Solzhenitsyn House of Russia Abroad in the Virtual reference service cucl., 73.13kb.
- А. Ю. Полунов православие в остзейском крае и политика правительства александра III, 157.3kb.
Язык служит трем целям: (1) указывать на факты, (2) выражать состояние говорящего, (3) изменять состояние слушателя. Эти три цели не всегда присутствуют все вместе. Если мы, находясь в одиночестве, укололи палец и сказали «ох», только цель (2) была задействована. Повелительные, вопросительные и желательные предложения служат целям (2) и (3), но не цели (1). Ложь преследует цель (3) и, в известном смысле, (1), но не (2). Восклицательные высказывания произносятся в одиночестве или же безотносительно к слушателю. Они служат целям (1) и (2), но не (3). Отдельные слова могут выполнять сразу все три цели, например, если мы нашли на улице труп и закричали: «Убийство!».
Язык может терпеть неудачу в реализации целей (1) и (3): человек мог умереть на улице естественной смертью или же наши слушатели могут быть настроены скептически. А в каком смысле язык может неудачно выполнить цель (2)? Ложь, упомянутая выше, не является неудачницей в этом отношении, поскольку не имеет намерений выразить состояние говорящего. Но ложь является примером рефлексивного использования языка; когда язык функционирует спонтанно, он не может лгать и не может терпеть неудачу в выражении состояния говорящего. Он может быть неудачен в сообщении того, что выражает, благодаря различиям в употреблении языка говорящим и слушателем, но с точки зрения говорящего спонтанная речь должна выражать его состояние.
227
Язык как выражение
Я называю язык «спонтанным», когда нет языкового посредника между внешними стимулами и словом (или словами) — это, по крайней мере, является первым приближением к тому, что я подразумеваю под «спонтанным». Данные определение не является адекватным по двум причинам: во-первых, потому, что посредник, которого следует исключить, не обязан быть вербальным, хотя и должен иметь что-то общее с языком; во-вторых, потому, что стимул не обязан быть, в каком-либо обычном смысле, «внешним». Второе обстоятельство проще, поэтому давайте рассмотрим его в первую очередь.
Предположим, я говорю: «Мне жарко», причем говорю так потому, что мне жарко. В данном случае стимулом выступает ощущение. Предположим, я говорю: «Вот красный цветок», потому что (выражаясь в привычной манере) я вижу красный цветок. Непосредственным стимулом вновь является ощущение, хотя я полагаю, что ощущение имеет внешнюю причину; если же нет, то мое высказывание ложно. Когда я говорю: «Мне жарко», я не могу ожидать того, чтобы другим тоже было жарко, например, если я бежал в морозный день. Но когда я говорю: «Вот красный цветок», я ожидаю, что другие его тоже видят. Если же нет, я удивлен, и это показывает, что все, что, как я думаю, другие должны видеть, было частью того, что я утверждаю. Высказывание «Я вижу красное пятно определенной формы» является поэтому логически более простым, чем высказывание «Я вижу красный цветок». Но высказывание «Я вижу красное пятно» — того же уровня, что и высказывание «мне жарко». Как бы то ни было, оно менее спонтанное, чем высказывания «Я вижу красный цветок» или же «Вот красный цветок».
Итак, вместо того чтобы говорить о «внешнем» стимуле, мы говорим, что в «спонтанной» речи стимулом выступают ощущения.
Теперь нам следует рассмотреть, какой вид посредничества между стимулом и словами должен быть исключен в определении «спонтанной» речи. Рассмотрим случаи быстрой лжи. Школьник, которого рассерженно спрашивают: «Кто сотворил мир?» отвечает без каких-либо колебаний: «Извините сэр, это не я». Эти-
228
Язык как выражение
чески, хотя не теологически, он сказал ложь. В данном случае стимулом для слов является не то, что слова означают, и даже не то, что обладает тесной причинной связью с тем, что слова означают; стимулом здесь выступает исключительно желание произвести определенное впечатление на слушателя. В этом случае требуется более продвинутое знание языка, чем в случае его использования для выражения восклицаний. Я полагаю, что, определяя «спонтанную» речь, должен отвести подчиненную роль желанию воздействовать на слушателя. При определенных обстоятельствах определенные слова присутствуют в нашей голове, даже если мы не произносим их. Использование слов является «спонтанным», когда ситуация, служащая им причиной, может быть определена без ссылки на слушателя. Спонтанная речь такова, что может осуществляться и в одиночестве.
Давайте пока ограничимся спонтанной речью в изъявительном наклонении. Я хочу рассмотреть, в связи с такой речью, отношение между (1) фактами, на которые указывается, и (2) выражением состояния говорящего.
Кажется, что в некоторых случаях различие между (1) и (2) не существует. Если я восклицаю: «Мне жарко!», тот факт, который указывается, является моим состоянием, причем именно тем состоянием, которое я выражаю. Слово «жарко» означает определенный вид органического условия, и этот вид условия может быть причиной восклицательного употребления слова «жарко». В таких случаях причина употребления отдельного слова является одновременно причиной использования значения отдельного слова. Остается еще случай: «Я вижу красное пятно», не говоря уже о некоторых возможностях слов «Я вижу». Там, где как в рассмотренных случаях, нет различия между (1) и (2), не возникает проблемы истинности или ложности, поскольку данная проблема существенно связана с различием между (1) и (2).
Предположим, я говорю: «Вам жарко» и при этом убежден в том, что говорю. В таком случае я «выражаю» свое состояние и «указываю» на ваше. Здесь на сцену выступают истинность и ложность, поскольку вам может быть холодно или же вы вообще мо-
229
Язык как выражение
жете не существовать. Предложение «Вам жарко» является в некотором смысле «значимым», если оно может выразить наше со* стояние; в другом же смысле оно «значимо», если истинно или ложно. Различные ли это смыслы «значимого» нельзя решить, пока не определили, что такое «истинный» и «ложный». Ограничим себя на минуту первым определением: рассмотрим сначала предложение в качестве «значимого», если оно реально выражает наше состояние, и с этого отправного пункта постараемся постепенно достичь более широкого определения.
Что во мне происходит, когда мое состояние выражается словами «вам жарко»? На этот вопрос нет определенного ответа. Я могу «вообразить» ощущение тепла в сочетании с ощущением прикосновения к вам. Я могу ожидать, что вы скажете: «Мне жарко». Я могу видеть капли пота на вашем лице и делать выводы. Все, что может быть сказано с определенностью, что некоторые возможные события могут меня удивить, в то время как другие — вызвать чувство подтверждения.
Высказывание «Я полагаю, что вам жарко» выражает другое состояние, чем то, которое выражается высказыванием «Вам жарко»; оно указывает на тот факт, который выражен с помощью высказывания «Вам жарко». И здесь возникает вопрос: можно ли заменить высказывание «Я полагаю, что вам жарко» каким-либо эквивалентным высказыванием, которое указывало бы только на меня, но не упоминало бы вас?
Я склонен думать, что подобное высказывание возможно, но оно было бы слишком длинным и усложненным. Обычно «состояния ума» изображают словами, обладающими внешней референцией: мы говорим, что думаем об этом или том, желаем, чтобы было то или это, и т. д. У нас нет словаря для описания того, что на самом деле происходит в нас, когда мы что-либо полагаем или желаем, разве что мы можем воспользоваться элементарным средством закавычивания слов. Можно сказать, что когда я думаю о кошке, я думаю «кошка»; но это не адекватное и не необходимо истинное выражение того, что происходит на самом деле. Думать «о» кошке — значит находиться в состоянии, каким-то образом
230
Язык как выражение
связанном с восприятием кошки, но возможные связи могут быть крайне многочисленны. То же самое можно сказать, причем в более сильном смысле, про мнение. Итак, мы сталкиваемся с двойной трудностью: с одной стороны, события, которые можно правильно изобразить как мнение по поводу данного суждения, весьма различны, а с другой стороны, мы нуждаемся в новом словаре, если намерены охарактеризовать упомянутые события иначе, чем указанием на объекты.
Что должно происходить, когда я полагаю суждение «Мистеру А — жарко»? Мистер А не обязан быть реальной личностью: он может быть только воображаемой личностью, которую во сне я видел в аду. Никакие слова при этом не требуются. Я видел воду, испаряющуюся при температуре замерзания; я мог бы (если бы имел поменьше знаний) погрузить свою руку в воду, веря, что она горячая, и оказаться в шоке от неожиданного ощущения холода. Ясно, что в этом случае мнение могло бы быть совсем бессловесным. С другой стороны, во мне должно существовать нечто соответствующее слову «жарко», а также нечто, что ощущается, возможно ошибочно, как знак личности, названной «мистер Л». Почти невозможно сделать подобные высказывания достаточно смутными, хоть я и сделал в этом направлении все от меня зависящее.
Как я полагаю, одно слово «мнение» следует заменить несколькими. Прежде всего: восприятием, памятью, ожиданием. Далее, подходят умозаключения на основе привычки, которые Юм рассматривал в связи с причинностью. Последними приходят на ум взвешенные выводы, которые поддерживаются или отвергаются логиками. Их следует различать в данном обсуждении, поскольку они вызывают различные состояния у субъекта мнений. Допустим, я — диктатор, и в 5 часов пополудни 22 октября некто попытается вонзить в меня кинжал. На основании рапорта секретной полиции я полагаю, что это должно произойти; такое мнение является (или по крайней мере может являться) логически выводным мнением; оно также может быть мнением, полученным умозаключением на основе привычки.
231
Язык как выражение
В 4 часа 59 минут я вижу известного мне врага, вынимающего кинжал из ножен; в этот момент я ожидаю нападения. В этом случае умозаключение о непосредственном будущем является не логическим, а осуществляемым в силу привычки. Моментом позже нападающий бросается вперед, его лезвие рассекает мое пальто, но кинжал останавливает кольчуга, надетая на голое тело. В этот момент мое мнение является делом восприятия. Позже злодей будет обезглавлен, а у меня появится опыт «спокойного воспоминания эмоций», и мое мнение станет проявлением памяти. Очевидно, что мои телесные и умственные состояния различны в рассмотренных четырех случаях, хотя я полагаю одно и то же в том смысле, что полагание определяется в одних и тех же словах, а именно: «Я полагаю, что в 5 часов пополудни 22 октября была предпринята попытка вонзить в меня кинжал». («Предпринята» здесь не относится к какому-то грамматическому времени, как и во фразе «Четыре равно двум, взятым два раза».)
Возможно, было бы уместным исключить восприятие из форм мнения. Я включил восприятие ранее с целью последовательного развития своей концепции. Но в целом я его исключаю.
Наша проблема может быть сформулирована следующим образом. Существует большое число состояний нашего ума и тела, и одно из них, когда оно осуществляется, делает истинным высказывание «Я полагаю, что вам жарко». Мы можем предположить, что любое из этих состояний может быть с достаточной тщательностью описано психологами и физиологами. Допустим, это сделано для всех таких состояний. Способны ли в этом , случае психофизики узнать о любом из состояний, что оно от- | носится к нашемумнению по поводу того, что вам жарко? И еще, способны ли они обнаружить что-нибудь общее в этих состояниях, кроме отношения к вам и жаре?
Я думаю, что в теории ответ на оба вопроса должен быть утвердительным. Проблема существенно та же, что при обнаружении, что «горячий» означает горячий, которую болыдин-
232
Язык как выражение
ство детей решают примерно в возрасте 18 месяцев. Если я пребываю в одном из тех состояний, которые могут быть охарактеризованы как мнение, что вам жарко, и вы спрашиваете: «полагаете ли вы, что мне жарко?», я отвечаю утвердительно. В этом проявляется экспериментальное каузальное свойство мнения, столь же убедительное, как те, что используются в химических тестах. Конечно, имеются усложняющие различия: ложь, различия в языке и т. д., но ни одно из этих усложнений не создает принципиальных трудностей.
Теперь мы можем сказать: состояния двух личностей, говорящих на одном языке, представляют примеры одного и того же мнения, если существует предложение 5 такое, что оба в ответ на вопрос «Вы полагаете, что S?» дают утвердительный ответ1. Человек, не желающий обманывать и говорящий себе или другим «5!>>, полагает, что S. Два предложения S и S' обладают одной и той же значимостью, если любой, полагающий одно, полагает и другое. Например, если вы слышите, как человек говорит «5», и спрашиваете его: «Вы полагаете, что 57», он ответит: «Определенно, я только что сказал именно это». Сказанное применимо, например, к случаю, когда «5» означает «Брут убил Цезаря», а «5'» — «Цезарь был убит Брутом». То же самое применимо к случаю, когда 5 и S' принадлежат к разным языкам, при условии, что оба языка известны обсуждаемой личности.
Одна из целей данной дискуссии состоит в том, чтобы решить, является ли высказывание «А полагает, чтор» функцией от р. Давайте подставим на место суждения p предложение S. В логике мы приучены думать о суждении или предложении, в первую очередь, как о способных быть истиной или ложью; мы можем, как полагаем, по крайней мере временно, пренебречь
1Я не настаиваю, что предложил лучшее определение того, что устанавливает «то же самое» мнение. В лучшем определении должны учитываться причины и следствия мнения. Но такое определение было бы весьма развернутым и трудным, так что определение посредством предложений выглядит достаточным для текущих целей.
233
Язык как выражение
суждениями и сосредоточиться на предложениях. Технически главное в том, что мы сосредоточимся на аргументах функций истинности. Если «5» и «ί» — два предложения, «s или t» является третьим предложением, истинность или ложность которого зависит только от истинности или ложности s и ί. В логике предложения (или суждения) технически понимаются так, как если бы они были «вещами». Но произнесение предложения само по себе является последовательностью звуков, не более интересной, чем последовательность чихания и кашля. Что делает предложение интересным, так это его значимость или, говоря более определенно, его способность выражать мнение и указывать на факты (или же терпеть в этом неудачу). Предложение достигает последнего посредством первого, а первое — посредством значений своих слов, значения которых представляют причинные свойства звуков, приобретенные через механизм условных рефлексов.
Из только что сказанного следует, что отношение предложения к факту, делающее предложение истинным или ложным, является косвенным, опосредованным и пронизывает мнение, выраженное данным предложением. Первично мнение, которое истинно или ложно. (Я пока воздерживаюсь от любых попыток определить «истинное» и «ложное».) Вот почему когда мы говорим, что «5 или £» является предложением, мы должны раскрыть содержание нашего высказывания, исследуя выраженное посредством предложения «5 или t» мнение. Мне кажется, что человек или животное может иметь мнение, правильно выражаемое посредством «5 или ί», но изображаемое психофизиологом без использования слова «или». Давайте исследуем этот вопрос, держа в уме то обстоятельство, что все сказанное об «или» сходным образом приложимо к другим логи- ί ческим словам.
Я предполагаю, что существует различие между словом! «или» и такими словами, как «горячий» или «кошка». Послед-! ние два слова необходимы для того, чтобы указывать и выра-| жать, в то время как слово «или» необходимо только для выра*
234
Язык как выражение
жения. Оно необходимо для выражения неуверенности. Неуверенность может быть обнаружена у животных, но у них (как предполагают) она не находит вербального выражения. Человеческое же существо в поисках выражения неуверенности изобрело слово «или».
Логик определяет «р или g» с помощью концепции «истины» и потому способен к короткому обходному маршруту мимо мнения, выраженного с помощью «р или с». Но для наших целей этот короткий обходной маневр непригоден. Мы желаем знать, какие события делают полезным слово «или». Этих событий не найти среди фактов, которые верифицируют или же фальсифицируют мнения, не имеющие альтернативных качеств, но представляющие собой то, чем они являются. Для слова «или» требуются только субъективные события, фактически они являются проявлениями неуверенности. Чтобы выразить неуверенность словами, мы нуждаемся в «или» или же другом эквивалентном слове.
Неуверенность в своей первичной природе представляет конфликт двух двигательных импульсов. Например, он может быть замечен у птицы, робко приближающейся к крошкам хлеба на подоконнике, или у человека, намеревающегося совершить опасный прыжок через глубокую расселину, чтобы спастись от дикого животного. Интеллектуальная форма неуверенности, выражаемая дизъюнкцией, представляет развитие чисто двигательной неуверенности. Каждый из двух конфликтующих двигательных импульсов, если только они существуют, представляет мнение и может быть выражен утверждением. В той степени, в какой оба импульса существуют, невозможно никакое утверждение, кроме дизъюнкции «этот или тот». Предположим для примера, что вы видите аэроплан. В обычных обстоятельствах вы будете готовы заметить: «Вот аэроплан». Но если вы располагаете противовоздушным заряженным орудием, ваши действия, вызванные наблюдением, будут различными в зависимости от того, что это за аэроплан. Вы можете сказать, если сомневаетесь, что «этот аэроплан британский или
235
Язык как выражение
германский». В таком случае вы откладываете все действия, кроме наблюдения, пока не сделаете выбор в пользу одной из альтернатив. Интеллектуальная жизнь касается главным образом отложенных двигательных импульсов. Рассмотрим молодого человека, спешащего нахвататься знаний перед экзаменом. Его активность управляется дизъюнкцией: «меня спросят А, или В, или С, или...» Он приступает к приобретению двигательных привычек, подходящих к каждой из этих альтернатив, и сохраняет их в нерешительности до того момента, когда поймет, какие из них можно утратить. Его ситуация очень похожа на ситуацию человека с противовоздушным орудием. В каждом из этих случаев состояние ума и тела сомневающегося теоретически возможно охарактеризовать, описывая двигательные импульсы и их конфликт без использования слова «или». Разумеется, конфликт должен быть изображен в психофизических терминах, а не в терминах логики.
Аналогичные рассуждения приложимы к слову «нет». Представим себе мышь, которая часто видела, как другие мыши попадались в мышеловку на приманку с сыром. Она видит такую мышеловку и находит привлекательным запах сыра, но память о трагической судьбе ее приятельниц подавляет ее двигательный импульсы. Мышь не пользуется словами, но мы можем с помощью слов выразить ее состояние, и слова должны быть такими: «Тот сыр нельзя есть». Одно время я держал голубей и обнаружил, что они могут быть образцом супружеской верности. Но однажды я запустил к ним новую самочку, очень похожую на ту, что уже составляла супружескую пару. Самец ошибочно принял ее за свою жену и начал ворковать с ней. Вдруг он обнаружил сврю ошибку и выглядел настолько же смущенным, насколько выглядел бы мужчина в аналогичных обстоятельствах. Состояние его ума могло бы быть выражено словами: «Это не моя жена». Двигательные импульсы, ассоциированные с мнением, что это была его жена, внезапно были подавлены. Отрицание выражает состояние ума, в котором определенные импульсы существуют, но они подавлены.
236
Язык как выражение
Вообще говоря, речь того сорта, которую логики назвали бы «утверждением», несет две функции: указывать на факт и выражать состояние говорящего. Если я восклицаю: «Пожар!», я указываю на пламя и выражаю состояние моего аппарата восприятия. В общем и указанный факт, и выраженное состояние являются внеязыковыми. Слова бывают двух видов: те, которые необходимы для указания на факты, и те, которые необходимы только для выражения состояний говорящего. Логические слова относятся к последнему виду.
Вопрос истинности и ложности связан с тем, на что слова и предложения указывают, а не с тем, что они выражают. По крайней мере, на это можно надеяться. Но как по поводу лжи? Казалось бы, когда человек лжет, выражается ложность соответствующего предложения. Ложь все еще остается ложью, даже если высказывание оказывается объективно истинным, при условии что говорящий полагает, что говорит ложь. А как насчет явных ошибок? Психоаналитики говорят нам, что наши мнения не совпадают с тем, что мы о них думаем, и действительно, это временами имеет место. Тем не менее, кажется, существует смысл, в котором меньше шанса на ошибку в отношении выражения, чем в отношении указания.
Решение лежит, я полагаю, в концепции «спонтанной» речи, которая раньше уже рассматривалась в данной главе. Когда речь носит спонтанный характер, она должна, я думаю, выражать состояние ума говорящего. Это высказывание, правильно проинтерпретированное, оказывается тавтологическим. Мы согласны, что данное мнение может быть показано различными состояниями организма, и одним из этих состояний является спонтанное произнесение определенных слов. Данное состояние, которое легче наблюдать, чем те, которые не включают нескрываемого поведения, было взято в качестве определения данного мнения, в то время как оно фактически представляет просто удобный экспериментальный тест. Результатом стала неправильная вербальная теория истинности и ложности, а также вообще всех логических слов. Когда я говорю
237
Язык как выражение
«неправильная», я имею в виду ее неправильность с точки зрения теории познания; для логики традиционное принятие «суждений» и определение, например, дизъюнкции посредством истинностных значений является приемлемым и технически оправданным, за исключением некоторых спорных проблем, вроде экстенсиональности и атомистичности. Эти проблемы, поскольку они возникают в связи с пропозициональными установками (мнения и т. п.), могут рассматриваться только в рамках теории познания.
238