Alexander Livergant Boris Kapustin, Frances Pinter, Andrei Poletaev, Irina Savelieva, Lorina Repina, Alexei Rutkevich, Alexander Filippov рассел бертран p 24 исследование

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 24

ГЛАВА II

ПРЕДЛОЖЕНИЯ, СИНТАКСИС И ЧАСТИ РЕЧИ

ПРЕДЛОЖЕНИЯ могут быть вопросительными, побудительными, восклицательными или повелительными, они могут быть также изъявительными. Оставляя большую их часть за рамками нашего обсуждения, мы можем сосредоточить свое внимание на изъявительных предложениях, ибо только они являются истинными или ложными. Будучи истинными или ложными, изъявительные предложения обладают также двумя другими интересными для нас свойствами, которые присущи и другим видам предложений. Во-первых, они состоят из слов, и их значение обусловлено значениями входящих в них слов; во-вторых, они обладают определенной целостностью, благодаря которой приобретают такие свойства, которых нет у входящих в них слов.

Каждое из этих трех свойств заслуживает особого рассмотрения. Начнем с целостности предложения.

Грамматически единое предложение может не быть единым с логической точки зрения. Предложение «Я вышел и обнаружил, что идет дождь» логически неотличимо от двух предложений: «Я вышел», «Я обнаружил, что идет дождь». Однако предложение «Когда я вышел, то обнаружил, что идет дождь» является логически единым: оно утверждает одновременность двух событий. Фраза «Цезарь и Помпеи были великими полководцами» логически содержит два предложения, однако «Цезарь и Помпеи были одинаково великими полководцами» есть логически одно предложение. Для

29

I

Предложения, синтаксис и части речи

наших целей удобно исключить из рассмотрения предложения, которые с точки зрения логики не являются едиными, а состоят из двух предложений, соединенных связками «и», «но», «хотя» или им подобными. Единым предложением для нас должно быть предложение, которое говорит что-то такое, что не может быть высказано с помощью двух отдельных более простых предложений.

Рассмотрим теперь такое предложение: «Мне будет жаль, если вы заболеете». Его нельзя разделить на «мне будет жаль» и «вы заболеете», оно обладает той целостностью, которой мы требуем от предложения. Однако в нем есть сложность, которой лишены другие предложения: не обращая внимания на время, оно устанавливает отношение между «Мне жаль» и «Вы больны». Мы можем интерпретировать его как утверждение о том, что для любого времени, когда второе предложение истинно, первое предложение также истинно. По отношению к входящим в них предложениям такие предложения можно назвать «молекулярными», а первые — «атомарными». Вопрос о том, существуют ли «атомарные» предложения в безотносительном смысле, можно пока оставить открытым. Но если мы считаем некоторое предложение молекулярным, то рассматривая, что образует его единство, в первую очередь должны обратить внимание на его атомы. Грубо говоря, атомарное предложение должно было бы содержать только один глагол, однако сказанное будет точным только в строгом логическом языке.

Эта проблема отнюдь не является простой. Допустим, я говорю сначала «А», а затем «Я». Вы можете думать: «Звукосочетание "А" предшествует звукосочетанию "В"». Отсюда вытекает: «явление звукосочетания "А"», «звукосочетания звука "В"» и вдобавок то, что одно явление было раньше другого. Таким образом, ваше высказывание совершенно аналогично такому, например, высказыванию: «После того как я вышел, я промок». Это молекулярное утверждение, атомами которого будут: «А произошло» и «В произошло». Но что мы понимаем под «А произошло»? Мы полагаем, что было произнесено звукосочетание, относящееся к определенному классу — классу, называемому «А». Таким образом, когда мы говорим: «А предшествует В», здесь скрыта некоторая логическая форма, которая со-

30

Предложения, синтаксис и части речи

впадает с логической формой утверждения: «Сначала послышался лай собаки, а затем ржание лошади».

Попробуем продвинуться немного дальше. Я говорю: «А». Затем я спрашиваю: «Что я сказал?» Вы отвечаете: «Вы сказали "А"». Звукосочетание, которое вы произносите, когда говорите «А» в последнем ответе, отличается от звукосочетания, которое я первоначально произнес; поэтому, если «Л» является именем особого звукосочетания, ваше высказывание будет ложным. Только потому, что «А» является именем класса звукосочетаний, ваше высказывание оказывается истинным; ваше высказывание классифицирует произведенное мною звукосочетание в той же степени правильно, как и в случае, когда вы сказали: «Вы лаете, как собака». Рассмотренный пример показывает, как язык принуждает нас к общности, даже если большинство желает ее избежать. Если мы желаем говорить об особом звукосочетании, произнесенном мною, мы обязаны присвоить ему собственное имя, скажем, «Том»; а звукосочетание, которое вы произносите, когда сказали «А», назовем «Дик». Тогда вы можете сказать: «Том и Дик являются Α-ми». Мы можем сказать: «Я сказал Том», но не «я сказал 'Том"». Строго говоря, нам не следует говорить: «Я сказал "А"»; нам следует говорить: «Я сказал об одном из "A"» (an "A"). Все сказанное иллюстрирует общий принцип, согласно которому когда мы употребляем общий термин, такой как «А» или «человек», мы держим в наших головах не универсалию, а ее единичное проявление, на которое похож наш нынешний объект мысли. Когда мы говорим: «Я сказал «А», что мы имеем реально в виду, выражается фразой: «Я произнес звук, крайне похожий на звук, который я сейчас намерен произносить: "А"». Однако мы отклоняемся от темы.

Вернемся к предположению, что я вначале сказал «А», а затем «5». Назовем событие, которым было первое произнесение, «Томом», а второе — «1Ърри». Затем мы можем сказать: «Том предшествовал Гарри». Именно это мы реально намерены сказать, когда говорим, что «звукосочетание "А" предшествовало звукосочетанию "В"»; и мы, кажется, наконец-то добрались до атомарного предложения, которое не только классифицирует.

31

Предложения, синтаксис и части речи

Можно возразить, что когда мы говорим «Том предшествовал Гарри», из этого следует, что «был Том» и «был Гарри», так же как когда мы сказали, что «звук "А" предшествовал звуку "В"», сказанное влекло «было "А"» и «было "В"». По нашему мнению, рассуждать так было бы логической ошибкой. Когда я говорю, что проявился неопределенный член класса, мое высказывание значимо, если мне известно, что это за класс. Но в случае правильного собственного имени оно лишено значения до тех пор, пока не именует нечто, и если именует нечто, такое нечто должно произойти. Сказанное может показаться возвращением к онтологическому аргументу, но фактически это лишь часть определения «имени». Собственное имя именует нечто такое, что не представляет собой множество случаев, причем именует его путем ad hoc конвенции, а не дескрипцией, составленной из слов с ранее приписанными значениями. Следовательно, пока имя ничего не именует, оно остается пустым звуком, а не словом. И когда мы говорим: «Том предшествовал Гарри», где «Том» и «Гарри» — имена отдельных звукосочетаний, мы не предполагаем, что «был Том» и «был Гарри», так как заключенные в кавычки выражения в строгом смысле не имеют значения.

На практике собственные имена не даются единичным кратким явлениям, поскольку большинство из них недостаточно интересны. Когда у нас есть повод упомянуть их, мы это делаем с помощью дескрипций — таких, как «смерть Цезаря» или «рождение Христа». Если рассуждать в данный момент в терминах физики, мы присваиваем собственные имена определенным непрерывным пространственно-временным интервалам, таким как Сократ, Франция или Луна. В старину говорили, что мы даем собственное имя субстанции или собранию субстанций, но сейчас мы можем найти другую фразу для выражения объекта собственного имени.

На практике собственное имя всегда охватывает множество событий, но не является именем класса: отдельные события являются частями того, что имя значит, но не его примерами. Рассмотрим, скажем, фразу: «Цезарь умер». «Смерть» является родовым словом для большого числа событий, имеющих определенное сходст-

32

I

Предложения, синтаксис и части речи

во друг с другом, но не обязательно какую-либо пространственно-временную взаимосвязанность; и каждое из этих событий является одной из смертей. Напротив, «Цезарь» вводится для последовательности совместных, а не нескольких событий. Когда мы говорим: «Цезарь умер», мы говорим, что одна из последовательностей событий, которая была Цезарем, была членом класса смертей; это событие называется «смерть Цезаря».

С логической точки зрения собственное имя, может быть приписано произвольной непрерывной части пространства-времени. (Достаточно макроскопической непрерывности.) Две части жизни одного человека могут иметь различные имена; например, Абрам и Авраам, или Октавиан и Август. «Вселенная» может рассматриваться как собственное имя для пространства-времени в целом. Мы можем дать собственное имя очень маленьким частям пространства-времени при условии, что они все еще достаточно велики, чтобы быть отмечены. Если мы говорим «А» ровно в 6 часов вечера такого-то числа, мы можем дать этому звукосочетанию собственное имя или, если говорить более конкретно, слуховому ощущению, которое некоторая присутствующая личность имеет, слушая нас. Но даже когда мы достигли этой степени детализации, мы не можем сказать, что мы назвали нечто лишенное структуры. Поэтому можно допустить, по крайней мере пока, что каждое собственное имя является именем структуры, а не чего-то лишенного частей. Но это — эмпирический факт, а не логическая необходимость.

Если мы хотим избежать затруднения в вопросе, который не является лингвистическим, мы должны различать предложения не по сложности, которую они могут иметь, но по тому, что подразумевается их формой. Предложение «Александр жил раньше Цезаря» является сложным благодаря сложности Александра и Цезаря; но «х предшествовал у» — не подразумевает, исходя из его формы, что χ и у являются сложными. Фактически, поскольку Александр умер раньше, чем Цезарь родился, каждая составляющая Александра предшествовала каждой составляющей Цезаря. Таким образом, мы можем принять в качестве атомарной формы суждения выражение: «х предшествует у», даже если мы не можем фактически

33

Предложения, синтаксис и части речи

указать те χ и у, которые образуют атомарное суждение. Затем мы говорим, что форма суждения является атомарной, если из того обстоятельства, что суждение обладает данной формой, логически не следует, что оно представляет структуру, составленную из подчиненных суждений. И еще добавим, что нет логической необходимости в том, чтобы собственное имя именовало структуру, имеющую части.

Дискуссия, приведенная выше, является необходимым вступлением к попытке установить, что конституирует существенное единство предложения, — ведь данное единство, какова бы ни была его природа, очевидно существует в предложении атомарной формы и в первую очередь должно исследоваться в таких предложениях.

В каждом значимом предложении некоторая связь между тем, что отдельные слова означают, является существенной, опуская слова, которые служат только для указания синтаксической структуры. Мы видели, что «Цезарь умер» утверждает существование общего члена двух классов, класса событий, которым был Цезарь, и класса событий, которые являются смертями. Предложение может утверждать только одно из отношений; в каждом случае синтаксис показывает, какое отношение утверждается. Некоторые случаи оказываются проще, чем «Цезарь умер», другие сложнее. Предположим, я указываю на бледно-желтый нарцисс и говорю: «Это — желтое», где «это» может быть использовано в качестве собственного имени части моего поля зрения, а «желтое» может быть использовано в качестве имени класса. Данное суждение, интерпретированное подобным образом, проще, чем «Цезарь умер», поскольку оно классифицирует данный объект; оно логически аналогично суждению «Это — смерть». Мы должны быть способны знать такие суждения прежде, чем мы можем знать, что два класса обладают общим членом — как раз это утверждается суждением «Цезарь умер». Но суждение «Это — желтое» не столь простое, каким выглядит. Когда ребенок изучает значение слова «желтый», то прежде всего существует объект (или скорее множество объектов), которые желтые по определению, а затем восприятие, что другие объекты сходны с ними в цвете. Итак, когда мы говорим

34

Предложения, синтаксис и части речи

ребенку «это — желтое», то, что мы (с успехом) сообщаем ему, выглядит так: «Это схоже по цвету с объектом, который является желтым по определению». Такие суждения-классификаторы, а также суждения, приписывающие предикаты, реально выглядят суждениями, утверждающими сходство. Если так, то простейшие суждения — это суждения отношения.

Однако существует различие между симметричными и асимметричными отношениями. Отношение является симметричным, если связывая х с у, оно также связывает у с х; асимметричным, если связывая χ су, не может связывать у с х. Так что сходство является симметричным, и таково же различие. В то же время «прежде чем», «больше», «справа от» и так далее — асимметричны. Существуют также отношения, которые нельзя отнести ни к симметричным, ни к асимметричным. Например, «брат», поскольку еслих — брат у, у может быть сестрой х. Подобные отношения вместе с асимметричными называют несимметричными. Несимметричные отношения крайне важны, и многие известные философские течения опровергаются их существованием.

Давайте попытаемся разобраться, что в точности представляют собой лингвистические факты о несимметричных отношениях. Два предложения: «Брут убил Цезаря» и «Цезарь убил Брута» состоят из одних и тех же слов, в обоих случаях упорядоченных отношением временного порядка. Тем не менее первое из них истинно, а другое — ложно. Использование порядка слов для этих целей, вообще говоря, не существенно; латинский язык использует вместо этого флексии¹. Но если бы вы были римским школьным учителем, преподающим различие между именительным и винительным падежами, в некоторый момент вы были бы вынуждены ввести несимметричные отношения и посчитали бы вполне естественным объяснить их с помощью пространственного и временного порядка. Обратимся на минуту к тому, что произошло, когда Брут убил Цезаря: кинжал быстро двигался от Брута в направлении Цезаря. Абстрактная схема выглядит так: «Л двигался от В к С», и факт, с которым мы имеем дело, отличается от схемы «А двигался от С к В». Было два события:

¹ Интонации. — Прим. пврев.

35

Предложения, синтаксис и части речи

одно A-бытие-в-B, другое —A-бытие-в-С, которые мы назовем χ и у соответственно. Если А перемещается от В к С, χ предшествовал у; если же А перемещался от С к B, то у предшествовал χ. ΊΆΚ что изначальный источник различия между «Брут убил Цезаря» и «Цезарь убил Брута» лежит в различии «х предшествует у» и «у предшествует х», где х и у — события. Аналогично в поле зрения существуют пространственные отношения: выше-и-ниже, справа-и-слева, которые обладают тем же свойством асимметрии. «Ярче», «громче» и вообще сравнительные прилагательные также являются асимметричными.

Единство науки особенно очевидно в свете асимметричных отношений: «х предшествует у» и «у предшествует х» состоят из одних и тех же свойств, упорядоченных одним и тем же отношением временного порядка; в составляющих этих высказываний нет ничего, что отличало бы одно высказывание от другого. Предложения отличаются как взятые в целом, но не в их частях; именно это мы имеем в виду, когда говорим о предложении как единстве, целостности.

В этом месте, чтобы избежать недоразумения, важно вспомнить, что слова являются универсалиями¹. В двух произнесениях предложений «х предшествует у» и «у предшествует х» два символа «х» не тождественны, то же самое касается двух символов «у». Пусть 8_г и 5₂будут собственными именами этих произнесений предложений; пусть X₁ и X₂, будут собственными именами двух произнесений «х», 7₁ и У₂ — двух произнесений «у», и Р₁, Р₂ — двух слов «предшествует». Тогда S₁ состоит из трех произнесений Х₁, Р₁, Y₁ именно в таком порядке, а 5₂ состоит из трех произнесений У₂,Р₂,Х₂ именно в таком порядке. Порядок в каждом из случаев является фактом истории столь же определенным и неизменяемым, насколько незыблем факт, что Александр жил раньше Цезаря. Когда мы обнаруживаем, что порядок слов может быть изменен, что мы можем сказать: «Цезарь убил Брута» так же легко, как «Брут убил Цезаря», мы склонны думать, что слова являются такими вещами, которые могут распола-

¹ Из сказанного не следует существование универсалий. Утверждается только то, что статус слова, противопоставляемого упоминаемым им конкретным примерам, является тем же самым, что у собаки как таковой, противопоставляемой различным конкретным собакам.

36

Предложения, синтаксис и части речи

гаться по-разному. Но это ошибка: слова — это абстракции, и вербальные произнесения могут иметь лишь тот порядок, который слова реально имеют. Хотя жизнь произнесений коротка, они живут и умирают, но не способны к воскрешению из мертвых. Все имеет то расположение, какое имеет, и не способно к изменению расположения. Мы не хотим мыслить без нужды педантично и поэтому отметим, что ясность в данном вопросе необходима для понимания возможности. Мы говорим, что возможно говорить как то, что «Брут убил Цезаря», так и то, что «Цезарь убил Брута», и мы не осознаем, что сказанное полностью аналогично тому факту, что один мужчина может находиться слева от женщины в одном случае, а другой мужчина находиться справа от другой женщины в другом случае. Пусть β— класс вербальных произнесений, представляющих произнесенное слово «Брут»; пусть к — класс вербальных произнесений, представляющих произнесенное слово «убил»; и пусть 7 — класс вербальных произнесений, представляющих произнесенное слово «Цезарь». Тогда сказать, что можно говорить или «Брут убил Цезаря» или же «Цезарь убил Брута», значит сказать, что (1) существуют события х, Р,у, такие, что x — член β, Ρ — член к, у — член γ, х непосредственно предшествует Ρ и Ρ непосредственно предшествуету (2) существуют события х', Р',у', выполняющие названные выше условия относительно членства в β, κ, γ, но такие, что у' непосредственно предшествует Р' и Р' непосредственно предшествует х'. Мы утверждаем, что во всех возможных случаях существует субъект в виде переменной, выполняющей некоторое условие, которое выполняют многие значения переменной, причем некоторые из этих значений удовлетворяют дополнительному условию, в то время как остальные — нет. В таком случае мы говорим, что это «возможно», подразумевая, что субъект может удовлетворять названному дополнительному условию. В символическом выражении, если «φχ и ψχ» и «φχ и не-ос» оба истинны для подходящих значений х, тогда, при заданности φχ, ψχ — возможно, но не необходимо. (Иногда различают эмпирическую и логическую необходимость, но мы не желаем входить в обсуждение этого вопроса.)

37

Предложения, синтаксис и части речи

Следует отметить еще одно обстоятельство. Когда мы говорим, что предложения «хРу» и «у?х» (где P — асимметричное отношение) несовместимы, символы «х» и «у» являются универсалиями, поскольку в нашем высказывании присутствуют два примера каждого из них; но они должны быть именами отдельных предметов. «День предшествует ночи» и «Ночь предшествует дню» — эти высказывания оба истинны. В таких случаях отсутствует логическая однородность между символом и его значением: символ является универсалией, в то время как значение его — отдельный предмет. Такого рода логическая неоднородность приводит к недоразумениям. Все символы относятся к одному логическому типу: они являются классами сходных произнесений, сходных звуков, сходных форм, но их значения могут быть произвольного типа или же неопределенного типа, как значение самого слова «тип». Отношение символа к его значению необходимо варьируется в зависимости от типа значения, и данный факт крайне важен в теории символизма.

Имея теперь дело с недоразумениями, которые могут возникать, если говорить, что одно и то же слово может входить в два разных предложения, мы можем, следовательно, вольно обращаться с данным положением, так же как можем сказать, что «жирафу можно обнаружить в Африке и в зоопарке», и при этом не впасть в путаницу по поводу того, что истинно для какой именно жирафы.

В языке, подобном английскому, в котором порядок слов обязателен для значения предложения, мы можем описать суть несимметричных отношений следующим образом: если дано множество слов, пригодных для построения предложения, часто оказывается, что они пригодны для построения двух или более предложений, одно из которых истинно, а остальные ложны, причем эти предложения отличаются только порядком слов. Таким образом, значение предложения, по крайней мере в некоторых случаях, определяется упорядоченностью слов, а не их классом. В таких случаях значение предложения нельзя получить из собранных вместе значений нескольких слов. Когда индивидуум знает, кто такие Брут и Цезарь, что представляет собой убийство, он тем не менее не знает, кто кого

38

Предложения, синтаксис и части речи

убил, если слышит предложение «Брут убил Цезаря»¹. Чтобы узнать это, ему требуется синтаксис в той же мере, что и словарь, поскольку форма предложения как целого привносит свой вклад в значение².

Чтобы избежать ненужных длиннот, давайте предположим, что существует только устная речь. Тогда все слова подчиняются временному порядку, а некоторые слова утверждают временной порядок. Мы знаем, что если «х» и «у» — имена конкретных событий, то когда «х предшествует у» является истинным предложением, «у предшествует х» — является ложным. Наша нынешняя проблема заключается в следующем: можем ли мы сформулировать нечто эквивалентное сказанному выше, прибегая к терминам, касающимся не языка, а только событий? Может показаться, что мы имеем дело с характеристикой временных отношений, тем не менее когда мы пытаемся сформулировать, что эти характеристики собой представляют, мы вынуждены прибегнуть к формулировке характеристик предложений о временных отношениях. Причем все, что говорится о временных отношениях, в равной степени приложимо ко всем другим асимметричным отношениям.

Когда я слышу предложение «Брут убил Цезаря», я воспринимаю временной порядок слов. Если бы было не так, я не мог бы знать, что слышал указанное предложение, а не предложение «Цезарь убил Брута». Если утверждению временного порядка я предпосылаю предложения «"Брут" предшествовало "убил"» и «"убил" предшествовало "Цезарю"», я опять должен быть осведомлен о временном порядке слов в этих предложениях. Следовательно, мы должны знать временной порядок событий в случаях, в которых мы не утверждаем, что события имеют этот временной порядок, иначе мы впадем в бесконечный регресс. Что же мы осознаем в таком случае?

В этой связи можно предложить следующую теорию: когда мы слышим слово «Брут», имеется чувственный опыт, аналогичный

- ¹ Поскольку в английском языке отсутствуют падежные окончания существительных, этот вымышленный индивидуум будет понимать данную фразу примерно так: «Брут, убил, Цезарь». — Прим. перев.

² Иногда возможна с двусмысленность: ср.: «Сама муза породила Орфея». (В оригинале фраза, которая может быть понята и так, что Орфей породил музу. — Прим. перев.)

39

Предложения, синтаксис и части речи

постепенному ослаблению звука колокола; если слово слышалось мгновением раньше, то все еще имеется ощущение эхообразного вида, аналогичное тому, что было мгновением раньше, только слабее. Итак, после того как мы перестали слышать предложение «Брут убил Цезаря», мы все еще обладаем слуховым ощущением, которое можно представить как:

Брут убил ЦЕЗАРЯ;

в то время как если мы только что перестали слышать «Цезарь убил Брута», наше ощущение может быть представлено как:

Цезарь убил БРУТА.

Мы имеем дело с различными ощущениями, и именно данное различие — можно так утверждать — позволяет нам осознать временной порядок. В соответствии с данной теорией, когда мы различаем «Брут убил Цезаря» и «Цезарь убил Брута», мы различаем не два целых, составленных из в точности сходных частей, которые произошли одно за другим, а два целых, составленных из кое в чем различных частей, которые происходят одновременно. Каждое из этих целых характеризуется своими конституентами и не нуждается в дополнительном упоминании об их упорядочении.

В представленной теории имеется, без сомнения, элемент истины. Кажется очевидным как факт психологии, что существуют события, которые можно классифицировать как ощущения, в которых продолжающийся звук комбинируется со слабеющим призраком звука, услышанного мгновением раньше. Но если в теории больше ничего не содержится, мы не могли бы знать, что прошлые события произошли. Допуская,.что существуют фантомные ощущения, как можем мы знать об их сходстве или же отличии от ощущений действительных? Если бы мы знали только текущие события, которые фактически связаны с прошлыми событиями, мы бы никогда не узнали об этой связи. Очевидно, что иногда, в определенном смысле, мы знаем прошлое, не выводя его из настоящего, но тем же прямым путем, которым мы знаем настоящее. Если бы это не имело места, ничто в настоящем не вело бы нас к предположению о том, что когда-то существовало прошлое, и мы бы даже не понимали такого предположения.

40

I

Предложения, синтаксис и части речи

Давайте вернемся к суждению: «если χ предшествует у, у не предшествует х». Кажется очевидным, что мы не знаем этого эмпирически, но не кажется, что данное суждение является чисто логическим¹. Но мы не видим, как можно сказать, что данное суждение представляет лингвистическую конвенцию. Суждение «х предшествует у» может утверждаться на основе эксперимента. Мы говорим, что если этот опыт имеет место, то не имеет места никакой другой опыт, который приводил бы к тому, что «у предшествует х». Хотя мы по-новому формулируем проблему, очевидно, что всегда должно быть отрицание в каком-то месте нашего высказывания; мы полагаем также совершенно очевидным, что отрицание вводит нас в сферу языка. Когда мы говорим, что «у не предшествует х», может показаться, что мы можем иметь в виду только следующее: «предложение "у предшествует х" — ложно». Ведь если мы примем любую другую интерпретацию, мы будем вынуждены допустить, что мы можем постигать отрицательные факты, что выглядит нелепым, хотя, возможно, таковым не является по причинам, которые укажем позже. Мы думаем, что нечто подобное может быть сказано про «если»; там, где встречается данное слово, оно должно применяться к предложению. Итак, кажется, что исследуемое нами суждение должно быть сформулировано так: «по крайней мере одно из предложений "х предшествует у" и "у предшествует х" является ложным, если х и у — собственные имена событий». Дальнейшее исследование проблемы требует определения ложности. Поэтому пока что отложим данный вопрос до момента обсуждения истинности и ложности.

Части речи, как они проявляют себя в грамматике, не имеют слишком тесной связи с логическим синтаксисом. «Прежде» является предлогом, а «предшествует» — глаголом, но оба слова означают одно и то же. Глагол, который может показаться существенным для предложения, может отсутствовать во многих языках, и даже в английском в такой фразе, как «больше спешки — меньше скорость»². Однако возможно соединить логический язык с логи-

¹ Чтобы решить этот вопрос, необходимо обсудить собственные имена, к чему мы подойдем попозже.

^г Английский аналог русской поговорки «Тише едешь — дальше будешь». — Прим. перев.

41

Предложения, синтаксис и части речи

ческим синтаксисом, и когда это сделано, обнаружить некоторые предположения естественного языка, которые привели к этому.

Наиболее полной частью логики является теория связок. Их назначение в логике — связывать только целые предложения; с их помощью образуют молекулярные предложения, атомы которых отделены друг от друга связками. Эта часть предмета настолько полно разработана, что нет нужды расточать на нее время. Более того, все проблемы, которых мы до сих пор касались, возникают в связи с предложениями атомарной формы.

Давайте рассмотрим несколько предложений: (1) это — желтое; (2) это происходит прежде, чем то; (3) А дает книгу Б.

(1) В предложении «Это — желтое» слово «это» является собственным именем. Верно, что в других случаях другие объекты называются «этим», но то же в равной степени справедливо для «Джона»: когда мы говорим: «Здесь Джон», мы не имеем в виду того, что «здесь находится некоторый член класса людей, которых зовут "Джон"»; мы рассматриваем имя как принадлежащее только одной личности. То же самое справедливо для «этого»². Слово «люди» приложимо ко всем объектам, в отдельности называемым «человек», но слово «эти» неприложимо ко всем объектам, в других случаях называемым по отдельности «этим».

Слово «желтый» является более трудным. Кажется, оно значит, как утверждалось выше, «сходство в цвете с определенным объектом», который является желтым по определению. Разумеется, строго говоря, поскольку существует множество оттенков желтого, мы нуждаемся в большом числе объектов, желтых по определению: но можно и проигнорировать это усложнение. Но поскольку мы можем отличать сходство в цвете от сходства в других характеристиках (например, в форме), мы не избегаем необходимости определенной степени абстракции в заключении о том, что подразумевается под «желтым»². Мы не можем видеть цвет без формы или же

² Слово «это» будет обсуждаться в главе «Эгоцентрические подробности».

² Но рассмотрим «Логическое конструирование мира» Р. Карнапа; желтое (по определению) — это группа всех сходных по цвету с ним и друг с другом предметов, причем не все сходны с чем-либо вне данной группы. Этот предмет будет обсуждаться в главе VI.

42

Предложения, синтаксис и части речи

форму без цвета; но мы в состоянии увидеть различие в сходстве желтого круга с желтым треугольником, равно как и в сходстве желтого круга с красным. Поэтому может показаться, что доступные ощущениям предикаты, такие как «желтый», «красный», «громкий», «тяжелый», выведены из восприятия видов сходства. Сказанное применимо также к весьма общим предикатам, таким как «зрительный», «слышимый», «тактильный». Итак, возвращаясь к высказыванию «это — желтое», его значение, кажется, следует понимать так: «это обладает цветовым сходством с тем», где «это» и «то», — собственные имена, объект, названный «тем», является желтым по определению, а сходство в цвете является двухместным отношением, которое может быть воспринято. Можно видеть, что сходство в цвете является симметричным отношением. В этом заключены мотивы, по которым возможно понимать «желтый» как предикат и пренебречь сравнением. Но возможно и то, что сказанное о сравнении применимо только к изучению слова «желтый»; может оказаться так, что когда оно изучено, оно действительно становится предикатом¹.

(2) «Это происходит прежде, чем то» — уже обсуждалось. Поскольку отношение «прежде, чем» является асимметричным, мы не можем рассматривать данное суждение как приписывание общего предиката «тому» и «этому». Если же мы рассматриваем данное суждение как приписывание различных предикатов (например, дат) «тому» и «этому», эти предикаты сами должны находиться в асимметричном отношении, соответствующем отношению «прежде, чем». Формально можно истолковать данное суждение как «дата "этого" более ранняя, чем дата "того"», но «раньше» является в той же мере асимметричным отношением, как и «прежде, чем». Нелегко найти логический метод производства асимметрии из симметричной данности².

¹ Этот вопрос не представляет интереса. Объект образует минимаьный словарь, и это можно (сделать двумя способами.

² По поводу сказанного д-р Шеффер имеет свой способ различения пар «у следует за х» и «х следует за у», который показывает, что технически можно согласиться с его способом, поскольку он представляет собой больше, чем просто техническое средство.

Другой путь оперирования асимметрией будет рассмотрен в одной из следующих глав.

⁴³

Предложения, синтаксис и части речи

Словосочетание «прежде чем», подобно слову «желтый», может быть получено из сравнения. Мы можем начать с весьма характерных случаев последовательности, например, такого, как часов, отбивающих двенадцать, и рассматривая другие случаи последовательности, не имеющие никаких других признаков сходства с бьющими часами, постепенно сконцентрировать внимание на последовательности как таковой. Однако представляется ясным — что бы ни представлял случай с «желтым», — что в отношении «прежде, чем» все сказанное выше применимо лишь при изучении данного словосочетания. Значение таких слов, как «прежде чем» или «сходство в цвете», не всегда может быть выведено из сравнения, поскольку попытка сравнения может привести к бесконечному регрессу. Сравнение является необходимым побудительным мотивом абстракции, но абстракция должна быть возможной по крайней мере в той же степени, что и разглядывание сходства. И если абстракция возможна в отношении сходства, представляется бессмысленным отказывать ей где-либо еще.

Сказать, что мы понимаем словосочетание «прежде, чем», значит сказать, что когда мы воспринимаем два события А и S во временной последовательности, мы знаем, надо ли сказать «А происходит прежде, чем 5» или «5 происходит прежде, чем А», и в отношении одного из приведенных высказываний мы знаем, что оно описывает как раз то, что мы воспринимаем.

(3) «А дает книгу В». Это означает: «существует χ такой, что А дает х-В и χ является книжным». Слово «книжный» используется в данном случае для определения качества, которым обладают книги. Давайте сосредоточимся на высказывании «А дает С—В», где А

B, С—собственные имена. (Вопросы, поднятые высказыванием «существует χ такой, что», будут тоже вскоре рассмотрены). Я хочу проанализировать, какого рода события дают нам свидетельство истинности данного высказывания. Если мы способны знать его истинность не понаслышке, а благодаря свидетельству наших собственных ощущений, мы должны видеть А и Б и видеть, как А держит

C, перемещая С в направлении В, наконец, как С попадает в руки В. (Мы предполагаем, что С является некоторым маленьким объектом

44

Предложения, синтаксис и части речи

вроде книги, а не имуществом или авторским правом или чем-нибудь еще, владение чем осложняется их абстрактной природой.) Рассматриваемая ситуация аналогична той, которая возникала в случае высказывания «Брут убил Цезаря кинжалом». Существенно то, что Л В, С могут быть чувственно представлены за конечный период времени, в течение которого изменяются пространственные отношения С к А и Б, Схематически, геометрически минимальный смысл высказывания выглядит следующим образом: сначала мы видим три формы A₁, В₁ C₁ из которых С₁ находится вблизи A_v затем мы видим три весьма схожих формы А₂, В₂, С₂, из которых С₂ — близка к В_г. (Я опускаю множество деталей.) Ни один из названных фактов по отдельности не достаточен; утверждается, что они происходят быстро и последовательно. Но и этого в действительности недостаточно: мы должны быть убеждены в том, что А₁ и А₂, В₁и В₂, С₁ и С₂ соответственно представляют проявления одних и тех же материальных объектов, которые можно определить. Я пренебрегаю тем обстоятельством, что факт «данности» включает интенцию; но и в этом случае остаются беспокоящие сложности. Может показаться на первый взгляд, что как минимум утверждается примерно следующее: «А₁В₁, С₁ — проявления трех материальных объектов в один момент времени; А₂, В₂, С₂ — проявления «тех же» объектов в чуть более позднее время; С₁соприкасается c A₁, но не с В₁; С₂ соприкасается с В₂ но не с А₂». Не будем входить в проблему, как можно показать, что два проявления в два разных момента времени являются проявлениями «того же» объекта; в конечном счете, это дело физики, но на практике приемлемы и весомые судебные методы решения. Для нас важно то, что, как кажется, следует рассматривать атомарную форму, содержащую шесть терминов, а именно: «близость С₁ к А₁ и их сравнительная отдаленность от В₁ является событием, чуть предшествующим близости С₂ к B₂ и их сравнительной отдаленности от А₂,». Напрашивается вывод, что мы не можем избежать атомарной формы указанной степени сложности, если только хотим иметь чувственное свидетельство того, как один человек передает объект другому. Но возможно, что наши рассуждения ошибочны. Рассмотрим следующие суждения: C₁ находится рядом с A₁, C₁находится далеко от

45

Предложения, синтаксис и части речи

В₁,А₁— одновременно с В₁,В₁— одновременно с С₁,А₁— чуть предшествует А₂_,А₂—одновременно с В₂, В₂— одновременно с С₂, С₂ находится рядом с В₂, С₂ находится далеко от А,. Это множество из девяти суждений логически эквивалентно одному суждению, включающему А₁ В₁, C₁A₂, В₂, С₂. Следовательно, это одно суждение является не данным, а выводным. Существует еще одна трудность: «рядом» и «далеко» являются относительными терминами; в астрономии Венера находится близко от Земли, но не с точки зрения человека, что-либо передающего другому. Однако подобных проблем можно избежать. Можно подставить «С₁ соприкасается сА₁» вместо «C₁ находится рядом с А₁" и «нечто расположено между С₁и В₁» вместо «C₁ находится далеко от В₁". Здесь «соприкасается» и «между» должны быть видимой данностью. Таким образом, трехместное отношение «расположен между», кажется, самая сложная из требуемой данности.

Важность атомарных форм и противоречащих им форм состоит, как мы увидим, в том, то все суждения, по крайней мере все непсихологические суждения, оправданные наблюдением без помощи умозаключений, имеют эти формы. Другими словами, если быть аккуратными, все предложения, несущие сообщения об эмпирической физической данности, будут утверждать или отрицать суждения атомарной формы. Все другие предложения физики теоретически могут быть либо доказаны, либо опровергнуты (если представится случай), или окажутся вероятными, или невероятными, что устанавливается с помощью атомарных форм. Поэтому не следует включать в данность ничего такого, что можно было бы логически доказать или же опровергнуть посредством других данных. Но это возможно только путем предвидения.

Предложение атомарной формы, выраженное в строго логическом языке, содержит конечное число собственных имен (сколь угодно большое число), а также одно слово, не относящееся к собственным именам. Например: «х — желтый», «х — раньше, чему», «х расположен между у и z» и так далее. Мы можем отличать собственные имена от других слов на основе того факта, что собственное имя может входить в каждую форму атомарного предложения, в то время как слово, которое не является собственным именем,

46

Предложения, синтаксис и части речи

может входить только в атомарное предложение с подходящим числом собственных имен. Так, «желтый» требует одного собственного имени, «раньше» — двух, «между» — трех. Такие термины называются предикатами, бинарными отношениями, тернарными отношениями и т. д. Иногда, в целях унификации терминологии, предикаты называют монадическими отношениями.

Мы переходим теперь к другим, чем союзы, частям речи, которые не могут входить в атомарные формы. Таковыми являются неопределенный и определенный артикль, «все», «некоторые», «многие», «ни один». Сюда же, как мы полагаем, следует добавить отрицание «нет», но здесь возникает ситуация, аналогичная союзам. Давайте начнем с неопределенного артикля. Предположим, мы говорим (истинно): «Я видел человека» (I saw a man). Очевидно, что «человек как таковой» не относится к тем вещам, которые возможно видеть, это логическая абстракция. То, что мы видим, представляет некоторую особую форму, которой мы желаем дать собственное имя А; и вы заключаете, что «А является человеком». Два предложения: «Я видел Л» и «А является человеком» позволяют вам дедуцировать «Я видел человека», но это последнее предложение не имеет следствием, что вы видели А или же что А является человеком. Когда вы говорите мне, что видели человека, я не могу сказать, видели вы А или В, или С, или же какого-то другого существующего человека. То, что известно, представляет истинность некоторого суждения формы: «Я видел X, и Xявляется человеком».

Данная форма не является атомарной, будучи составленной из «Я видел х» и «X является человеком». Она может быть дедуцирована из «Я видел А, и А является человеком»; таким образом, она может быть доказана с помощью эмпирических данных, хотя данная форма и не относится к тому виду предложений, которые выражают данность восприятия, поскольку в последнем случае предложение упоминало бы А или В или С или что-либо еще, что вы видели. Напротив, никакие данные восприятия не в состоянии опровергнуть предложение «я видел человека».

Суждения, содержащие слова «все» или «ни один», могут быть опровергнуты эмпирическими данными, но не доказаны, за исклю-

47

Предложения, синтаксис и части речи

чением доказательства в логике и математике. Мы можем доказать, что «все простые числа, кроме 2, являются нечетными», поскольку это следует из определений; но мы не можем доказать, что «все люди — смертны», поскольку мы не можем доказать, что не упустили ни одного.Фактически высказывание «Все люди — смертны» является высказыванием обо всем, а не только о всех людях; оно устанавливает для каждого х, что χ либо смертен, либо не человек. До тех пор, пока мы не изучим все на свете, мы не можем быть уверенными в том, что нечто, еще не изученное, является человеком, но не является смертным. Но так как мы не можем изучить все на свете, мы не можем эмпирически знать общие суждения.

Ни одно суждение, содержащее определенный артикль (в единственном числе), не может быть строго доказано с помощью эмпирического свидетельства. Мы не знаем, что Скот был единственным автором Веверлея (Scott was the author of Waverley); что мы знаем, так то, что он был одним из авторов Веверлея (he was an author of Waverly). Ведь насколько нам известно, кто-либо на Марсе также мог бы написать Веверлея. Чтобы доказать, что Скот был единственным автором, мы должны обозреть Вселенную и установить, что все в ней либо не писало Веверлея, либо было Скотом. Данная задача выходит за пределы наших возможностей.

Эмпирическое свидетельство может доказать суждения, содержащие неопределенный артикль или слово «некоторый», а также может опровергнуть суждения, содержащие определенный артикль, слова «все» или «ни один». Оно не может опровергнуть суждения, содержащие неопределенный артикль или слово «некоторый», не может доказать суждения, содержащие определенный артикль, слова «все» или «ни один». Если эмпирическое свидетельство способно вести нас к потере доверия к суждениям про «некоторый» или же к возникновению "доверия к суждениям про «все», это должно осуществляться с помощью некоторого правила вывода другого, чем строгая дедукция до тех пор, пока среди наших базисных суждений могут встречаться суждения, содержащие слово «все».

48

Blog

Alexander Livergant Boris Kapustin, Frances Pinter, Andrei Poletaev, Irina Savelieva, Lorina Repina, Alexei Rutkevich, Alexander Filippov рассел бертран p 24 исследование