Alexander Livergant Boris Kapustin, Frances Pinter, Andrei Poletaev, Irina Savelieva, Lorina Repina, Alexei Rutkevich, Alexander Filippov рассел бертран p 24 исследование

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 24

ГЛАВА III

ПРЕДЛОЖЕНИЯ, ХАРАКТЕРИЗУЮЩИЕ ОПЫТ

ВСЕ люди, научившиеся говорить, могут использовать предложения для характеристики событий. События являются свидетельствами истинности предложений. В одних случаях вещь в целом настолько очевидна, что трудно увидеть какую-либо проблему; в других все настолько запутано, что трудно видеть какое-либо решение. Если вы говорите, что «идет дождь», вы можете знать, что вы сказали то, что является истинным, поскольку вы ищите дождь и ощущаете, и слышите его; это настолько ясно, что ничего не может быть яснее. Но трудности возникнут, как только мы попытаемся проанализировать, что происходит, когда мы делаем высказывания такого сорта на основе непосредственного опыта. В каком смысле мы «знаем» событие независимо от использования слов о нем? Как можем мы сравнить событие с нашими словами, с тем чтобы знать, что наши слова правильные? Какое отношение должно существовать между событием и нашими словами, чтобы наши слова могли быть правильными? Каким образом мы знаем в каждом конкретном случае, существует подобное отношение или нет? Вполне ли допустима возможность знать, что наши слова правильные, без какого бы то ни было невербального знания события, к которому они применимы?

Давайте изучим последний вопрос первым. Может случиться так, что в некоторых случаях мы произносим определенные слова и чувствуем, что они правильные; при этом у нас нет никакого независимого знания причин наших произнесений. Я полагаю, что

49

Предложения, характеризующие опыт

подобное иногда имеет место. Например, вы можете предпринимать энергичные усилия, чтобы понравиться господину Л., но вдруг вы обнаруживаете, что восклицаете: «Я ненавижу господина А», и вы осознаете, что это правда. Нечто подобное, как я могу вообразить, происходит, когда кого-нибудь исследует психоаналитик. Но подобные случаи исключительны. В целом там, где речь идет во всяком случае о присутствующих чувственно воспринимаемых фактах, существует некоторый смысл, в котором мы можем их знать без использования слов. Мы можем отметить, что нам жарко или холодно или что гремит гром или сверкает молния, и если мы переходим к выражению в словах того, что было отмечено нами, мы просто регистрируем то, что уже знаем. Я не настаиваю, что подобное довербальное состояние всегда существует, если под «знанием» опыта мы подразумеваем не более чем то, что мы имели этот опыт; но я настаиваю на том, что подобное довербальное знание является крайне общим. Необходимо, однако, различать опыт, который мы отмечаем, и опыт, который просто происходит с нами, хотя различие только в степени. Давайте проиллюстрируем сказанное несколькими примерами.

Предположим, вы вышли прогуляться в сырую погоду, видите лужу и избегаете ее. Вы не произносите про себя: «Вот лужа, желательно не вступить в нее». Но если кто-нибудь спросит: «Почему вы внезапно шагнули и сторону?», вы ответите: «Потому что я не хотел вступить в лужу». Ретроспективно вы знаете, что у вас было зрительное восприятие, на которое вы среагировали должным образом; так что в предполагаемом случае вы выражаете это знание в словах. Но что бы вы знали и в каком смысле, если бы ваше внимание не было привлечено к предмету задавшим вопрос?

Когда вас спросили, событие уже прошло, так что вы ответили по памяти. Можно ли вспомнить то, что вы никогда не знали? Это зависит от значения слова «знать».

Слово «знать» является весьма двусмысленным. В большинстве случаев понимания данного слова «познание» события отлично от известного события, но существует смысл «познания», при котором, когда вы имеете чувственный опыт, нет никакого различия

50

Предложения, характеризующие опыт

между чувственным опытом и узнаванием того, что вы его имеете. Можно утверждать, что мы всегда знаем наш текущий чувственный опыт; но это невозможно, если знание чего-то отличается от опыта. Ведь если опыт — одно, а познание — другое, предположение, что мы всегда знаем опыт, когда он имеет место, влечет бесконечное преумножение каждого события. Я чувствую жар — это одно событие. Я знаю, что чувствую жар — это другое событие. Я знаю, что я знаю, что чувствую жар — это третье событие. И так далее до бесконечности, что нелепо. Поэтому мы должны сказать, что или наш текущий опыт неотличим от нашего знания о нем, пока он продолжается, или же, как правило, мы не знаем нашего текущего опыта. В целом я предпочитаю употреблять слово «знать» в том смысле, из которого следует, что познание отлично от того, что известно, а также принимать следствие, что, как правило, мы не знаем нашего текущего опыта.

Теперь мы можем сказать, что одно дело — видеть лужу, и совсем другое — знать, что я вижу лужу. «Познание» можно определить как «подходящее действование»; именно в этом смысле мы говорим, что собака знает свое имя, а почтовый голубь знает дорогу домой. В этом смысле мое знание лужи заключается в моем шаге в сторону от нее. Но такое понимание знания является неясным как потому, что другие вещи могут вынудить меня сделать шаг в сторону, так и потому, что «подходящее» может быть определено только в терминах моих желаний. Я могу желать промокнуть, поскольку только что застраховал свою жизнь на приличную сумму, и думать о том, что смерть от пневмонии была бы кстати; в этом случае мой шаг в сторону от лужи свидетельствовал бы о том, что я не видел ее. Более того, если исключить желания, подходящая реакция на определенные стимулы может демонстрироваться научной измерительной аппаратурой, но никто ведь не скажет, что термометр «знает», когда холодно.

Что должно быть сделано с опытом, чтобы мы могли знать его? Возможны различные ответы. Можно использовать слова, характеризующие его, можно помнить опыт в словах или образах, наконец, мы можем просто «обратить внимание» на него. Но «направленность

51

Предложения, характеризующие опыт

внимания» является делом степени и очень плохо определима; как кажется, она состоит главным образом в обособлении от чувственно воспринимаемой окружающей среды. Например, слушая музыкальное произведение, вы могли обратить внимание только на партию виолончели. Остальное же вы слышали, как говорят, «неосознанно», но нет никакой надежды придать этому слову какое-либо определенное значение. В определенном смысле можно сказать, что вы «знаете» текущий опыт, если он пробуждает у вас какие-либо чувства, как бы незначительны они ни были, если они приятны или неприятны вам, интересуют вас или действуют на нервы, удивляют вас или являются тем, что вы как раз и ожидали.

Существует важный смысл, в котором вы можете знать все, что в настоящий момент находится в вашем поле ощущений. Если некто спрашивает вас: «Видите ли вы сейчас желтое?» или: «Вы слышите шум?», вы можете ответить с полной уверенностью, даже если вы до того как вас спросили, не обращали внимания на желтый предает или шум. И часто вы можете быть уверены, что названные события уже происходили перед тем, как ваше внимание было обращено на них.

Поэтому, думается, что наиболее непосредственное знание того, что нам дано в опыте, включает присутствующую в чувствах реальность плюс кое-что еще, но любое излишне точное определение, чем требуется, так же дезориентирует своей точностью, поскольку обсуждаемая проблема обладает существенной расплывчатостью, которая полностью неустранима. Желаемое может быть названо «вниманием»; оно частично представляет обострение соответствующих органов чувств, частично эмоциональную реакцию. Внезапный громкий звук почти всегда привлекает внимание, но так же действует слабый звук, имеющий эмоциональное значение.

Каждое эмпирическое суждение базируется на одном или более доступном чувствам явлении, которые замечаются, когда они происходят, или же сразу после этого, пока они еще составляют часть правдоподобного настоящего. Про такие явления скажем, что они «известны», когда на них обращают внимание. Слово «знать» имеет множество значений, и это только одно из них; но для целей нашего исследования именно оно является фундаментальным.

52

Предложения, характеризующие опыт

Этот смысл «знания» не опирается на использование слов. Следующая наша проблема состоит в следующем: когда мы обращаем внимание на событие, как можем мы сформулировать предложение, которое (в другом смысле) мы «знаем» как истинное благодаря данному событию?

Если я обнаруживаю, скажем, что мне жарко, каково отношение того, что я обнаруживаю, к словам «мне жарко»? Мы можем исключить местоимение «мне», не имеющее отношение к проблеме, и предположить, что я просто сказал: «Ну и жара». (Я говорю «жара», а не «теплота», поскольку хочу употребить слово для обозначения того, что ощущаю, а не физического понятия.) Но поскольку данная фраза выглядит неуклюжей, буду продолжать говорить: «Мне жарко» с учетом приведенной выше оговорки, которая на самом деле подразумевается.

Давайте внесем ясность в нашу текущую проблему. Мы больше не имеем дела с вопросом: «Как я могу знать, что мне жарко?» Это был наш предыдущий вопрос, на который мы ответили, — как бы это ни выглядело неудовлетворительно, — просто сказав, что я обратил на это внимание. Наш вопрос не по поводу узнавания того, что мне жарко, но по поводу узнавания, когда я уже знаю это, что слова «мне жарко» выражают то, на что я обратил внимание, и являются истинными благодаря тому, на что я обратил внимание. Слова «выражать» и «истинный», которые здесь встречаются, не заняты в том, что просто отмечается, а вводят что-то радикально новое. На явления можно обращать внимание или же нет, но нельзя на них обратить внимание, если они не происходят; следовательно, коль скоро это касается только того, чтобы обратить на что-либо внимание, проблема истинности и ложности не возникает. Я не говорю, что истинностная оценка возникает только в связи со словами, поскольку память, проявляющаяся в образах, может быть ложной. Но пока что это обстоятельство можно не принимать во внимание, и в случае высказывания, используемого с намерением выразить то, на что мы обращаем внимание, истинность и ложность впервые появляются в связи с использованием слов.

Когда мне жарко, слово «жарко» соответственно возникает в моем мозгу. Может показаться, что именно в этом состоит причина

53

Предложения, характеризующие опыт

произнесения фразы: «Мне жарко». Но в таком случае что происходит, когда я (истинно) говорю, что «мне не жарко»? Здесь слово «жарко» приходит мне на ум, хотя мое состояние не того рода, чтобы вызывать подобный эффект. Я думаю, что мы можем сказать, что стимул к суждению, содержащему «нет», всегда чаотишгьавс ляется вербальным; кто-либо спрашивает: «Вам жарко?», и вы отвечаете: VMlîé~HélkapKO». Таким образом, отрицательные суждения возникнут тогда, когда вас стимулируют словом, а не тем, чем обычно стимулируется слово. Вы слышите слово «жарко», но вы не чувствуете жары, поэтому вы говорите: «Нет» или «Мне не жарко». В этом случае слово стимулируется частично словом («жарко» или каким-либо другим), частично опытом, но не тем опытом, который состоит как раз в том, что слово подразумевает.

Возможных стимулов для употребления слова множество, и они разнообразны. Вы можете использовать слово «жар», поскольку пишете поэму, в которой предыдущая строчка заканчивается словом «пожар». Слово «жар» может быть вызвано в вашей голове словом «холод» или словом «экватор», или же, как в предыдущем обсуждении, поиском какого-нибудь очень простого опыта. Конкретный опыт, который подразумевается под словом «жар», определенным образом связан со словом, предшествующим и упомянутым ранее слова «жар», пришедшего на ум, поскольку этот опыт устанавливает данную связь со многими другими вещами. Ассоциация является существенной частью связи между существованием ощущения жары и словом «жарко», но не исчерпывает эту связь в целом.

Отношение между опытом и словом отличается от других подобных ассоциаций, ранее уже упомянутых, в первую очередь тем, что один из элементов ассоциации не является словом. Ассоциация «жара» с «холодом» или «жара» и «пожара» носит чисто вербальный характер. Сказанное важно, но существует и другой важный момент, связанный со словом «значение». Означать — это намереваться, и использование слов, вообще говоря, представляет намерение, которое в большей или меньшей степени обладает социальной природой. Когда вы говорите: «Мне жарко», вы сообщаете информацию, и, как правило, вы намереваетесь ее сообщить. Ког-

54

Предложения, характеризующие опыт

да вы сообщаете информацию, вы позволяете действовать вашему слушателю с учетом фактора, с которым он не был ознакомлен напрямую; другими словами, услышанные им звуки вызывают с его стороны действие, которое уместно в отношении опыта, испытанного вами, но не вашим слушателем. В случае фразы: «Мне жарко» этот аспект проблемы не очень заметен, пока вы не оказываетесь посетителем и ваши слова не вынуждают вашего хозяина открыть окно, хотя он и будет дрожать от холода; но в случае, вроде: «Смотрите, подъезжает автомашина», динамическое воздействие на слушателя как раз то, которое входило в ваши намерения.

Произнесение фразы, выражающей текущий чувственно воспринимаемый опыт, является, таким образом, в некотором смысле мостиком между прошлым и будущим. (Мы имеем в виду те фразы, которые произносятся в повседневной жизни, а не те, которые придумывают философы.) Чувственно воспринимаемый факт определенным образом воздействует на А, осознающего его; А желает, чтобы В действовал в соответствии с данным фактом, поэтому А произносит слова, которые «выражают» данный факт и которые, как он надеется, вынудят Б действовать в нужном направлении. Произнесение фразы, которая истинным образом выражает текущий чувственно воспринимаемый факт, вынуждает слушателя (в какой-то степени) действовать так, как если бы данный факт воспринимался им самим.

Слушатель, имеющий отношение к истинности высказывания, может быть гипотетическим — необязательно реальным. Суждение может быть произнесено в уединении, или же адресоваться глухому, или же человеку, не владеющему языком автора суждения, но ни один из перечисленных факторов не влияет на истинность или"ложность произнесенного суждения. Предполагается, что слушателем является человек, чьи ощущения и языковые привычки сходны с теми, которыми обладает говорящий. Можно сказать, скорее в духе предварительного, чем заключительного определения, что словесное произнесение высказывания истинным образом выражает доступный чувствам факт, если слушатель, услышавший произнесенное, но не ощутивший факт, действует на основе произнесенного так, как он бы действовал на основе воспринимаемого факта.

55

Предложения, характеризующие опыт

Приведенная формулировка является нечеткой, что создает неудобства. Откуда мы знаем, как слушатель будет действовать? Откуда мы знаем, какая часть его реальных действий обусловлена одними особенностями окружающей среды, а какая — другими? Более того, нельзя признать полностью истинным утверждение, что слова производят в точности те эффекты, которые утверждаются с их помощью. «Королева Анна мертва» — это высказывание обладает крайне незначительной динамической силой, но если бы мы находись у ее смертного ложа, данный факт, вероятно, оказал бы на нас сильное воздействие. Тем не менее данный пример следует исключить из рассмотрения, поскольку мы имеем дело с словесном выражением текущих фактов, так что исторические факты можно оставить для более позднего рассмотрения.

Мы полагаем, что намерение уместно рассматривать только в связи с предложениями, а не словами, кроме тех случаев, когда слова используются как предложения. Возьмем такое слово, как «жарко», значение которого чувственно воспринимаемо. Можно настаивать, что только невербальный стимул этого слова представляет нечто жаркое. Если в присутствии чего-то жаркого нам на ум приходит слово «холодно», это происходит потому, что слово «жарко» пришло в голову первым, а затем оно вызвало слово «холодно». Возможно, что каждый раз, глядя на огонь, мы вспоминаем Кавказ в связи со следующими строчками: Можно ли держать в руке огонь, Думая о морозном Кавказе?

Однако опосредованные словесные ассоциации могут быть существенными, так что мы не придем к ошибке, полагая, что «Кавказ» подразумевает «огонь». Следовательно, мы можем сказать: если определенные ситуации вызывают определенное слово без какого-либо словесного опосредования, слово означает как раз эти ситуации или то, что у них общее. И в таком случае услышанное слово приводит к одной из обсуждаемых ситуаций. Когда мы говорим, что слово приводит к ситуации, мы имеем в виду нечто не очень определенное, что может быть образом, или действием, или же только зарождающимся действием.

56

Предложения, характеризующие опыт

Предложение, скажем, отличается от слова тем, что обладает намерением, которое предоставляет информацию только в целях коммуникации. Но именно из значений слов вытекает их сила для исполнения намерения. Ведь когда человек произносит предложение, именно благодаря значениям слов предложение способно влиять на действия слушателя, которые оказываются как раз теми, которые намеревался вызвать говорящий.

Предложения, характеризующие опыт, должны содержать слова, которые обладают тем видом связи с чувством, какую можно обнаружить у слов вроде слова «жарко». Среди подобных слов присутствуют имена цветов, имена простых и привычных форм, громкости, твердости, мягкости и т. д. Практическое удобство, главным образом, определяет, какие чувственно воспринимаемые качества будут иметь имена. В каждом конкретном случае множество слов приложимо к тому, с чем мы сталкиваемся на опыте. Предположим, мы видим красный круг, вписанный в синий квадрат. Мы можем сказать: «Красный внутри синего» или же «круг внутри квадрата». Каждая из этих фраз является непосредственным вербальным выражением каких-то сторон того, что мы видим; каждая фраза полностью верифицируема тем, что мы видим. Если мы заинтересованы в цветах, мы скажем одно, а если в геометрии, то другое. Слова, которые мы употребляем, никогда не исчерпывают всего того, что мы могли бы сказать о чувственном опыте. То, что мы говорим, является более абстрактным, чем то, что мы видим. И опыт, оправдывающий наше высказывание, является только частицей того, что мы испытываем в данный момент, за исключением случаев необычной концентрации внимания. Как правило, мы осознаем множество форм, звуков и телесных ощущений в дополнение к тому, что оправдывает наше высказывание.

Многие высказывания, базирующиеся на непосредственном опыте, являются намного более сложными, чем высказывание: «Мне жарко». Данная мысль иллюстрируется приведенным выше примером «круга внутри квадрата», или «красного внутри синего», или же «красного круга, вписанного в синий квадрат». Подобные вещи можно утверждать как прямое выражение того, что мы видим. Точно так

57

Предложения, характеризующие опыт

же мы можем сказать: «Это жарче, чем то» или «Это громче, чем то» в качестве прямого результата наблюдения; и «Это расположено перед тем», если оба события происходят в границах подходящего настоящего. С другой стороны: если А — круглое синее пятно, В — круглое зеленое пятно, С—круглое желтое пятно, причем все находятся в границах одного визуального поля, мы можем сказать, выражая то, что мы видим, «Л более похоже на В, чем на С». Насколько мы знаем, не существует теоретического предела сложности того, что может быть воспринято. Когда мы говорим о сложности того, что может быть воспринято, фраза звучит двусмысленно. Мы, например, можем обозревать визуальное поле сперва как целое, потом по частям, что было бы естественным при разглядывании картины при плохом освещении. Мы постепенно обнаруживаем, что картина изображает четырех мужчин, женщину, младенца, быка и осла, а также хлев. Вначале мы воспринимаем в чувствах все эти предметы, в конце мы определенно можем сказать, что картина имеет все перечисленные части. Но может и не существовать момента времени, в который мы бы осознали аналитически, посредством чувственного восприятия, все эти части и отношения. Когда мы говорим о сложности чувственной данности, мы имеем в виду больше, чем то, что происходит в данном случае: мы подразумеваем, что замечаем несколько взаимосвязанных предметов как в качестве отдельных, так и взаимосвязанных. Различие наиболее очевидно на примере музыки, где можно слышать общее звучание или выделять на слух отдельные инструменты и те ингредиенты, которые приводят к суммарному эффекту. Только в последнем случае мы могли бы говорить о сложности слышимой данности. Сложность, которая нас интересует, измеряется логической формой суждения восприятия; простейшее является субъектно-предикатным суждением, например, «Это — теплое», следующий пример таков: «Это расположено слева от того»; следующий пример таков: «Это расположено между тем и другим» и т. д. Композиторы и художники, вероятно, заходят намного дальше в способности к подобного рода сложности.

Важным моментом является то, что подобные суждения, настолько сложные, насколько это для них возможно, все еще прямо осно-

58

Предложения, характеризующие опыт

ваны на опыте, в той же степени полно и истинным образом, как и в случае суждения «мне тепло». Это совсем не Gestalt¹, с которым имеет дело гештальтпсихология. Рассмотрим, скажем, восприятие десятки треф. Любой игрок, пользующийся игральными картами, сразу видит, что это десятка треф, и видит это посредством восприятия образа (гештальта), но не аналитически. Но он также может видеть, что карта состоит из десяти сходных черных значков на белом поле. Это требует заметного искусства, но в случае двойки или тройки это было бы легче. Если, глядя на двойку треф, мы говорим, что «эта поверхность состоит из двух черных значков на белом фоне», то, что мы говорим, является не просто анализом визуальной данности, но само выражает визуальную данность; другими словами, оно является суждением, которое я могу знать с помощью моих глаз, без какой-либо потребности в умозаключении. Разумеется, данное суждение может быть выведено из суждений «имеется черный значок на белом фоне», «это так», «это сходно с тем», но фактически нет никакой нужды в таком выводе.

Однако существует важное различие между суждениями, которые невозможно вывести, и суждениями, которые могут быть выведены, но не являются таковыми. Временами очень трудно установить, к какому классу принадлежит суждение. Обратимся снова к двойке треф и суждению: «Это.схоже с тем», приложенному к двум трефам. Мы можем дать имя форме, назвав ее «клеверообразной». Итак, мы можем сказать, что «это — клеверообразное», и «то — клеверообразное»; кроме этого, «это — черное» и «то — черное». Мы можем вывести суждение: «Это и то сходны по форме и по цвету». Но такой вывод в определенном смысле является выводом из сходства двух вербальных произнесений «клеверообразного» и Двух вербальных произнесений «черного». Итак, если суждение формы: «Это схоже с тем» не является само по себе выражением чувственной данности, оно, как кажется, должно быть выведено из посылок, по крайней мере одна из которых обладает той же формой. Предположим, например, что вы проводите опыты, в которых важно зарегистрировать цвет. Вы наблюдаете черное и говорите

¹ Целостный образ (нем.) — Прим. перев.

59

Предложения, характеризующие опыт

слово «черное» в ваш диктофон. На следующий день вы повторяете опыт. Затем, в третий раз, вы можете включить диктофон, чтобы он повторил два произнесения слова «черное», которые, по вашим наблюдениям, схожи. Вы умозаключаете, что цвета, которые вы видели в два разных дня, были схожими. Использование диктофона здесь несущественно. Если вы видите, как два черных пятна быстро сменяют друг друга, и в каждом случае говорите, что «это — черное», вы можете сразу после этого вспомнить ваши слова, но не сохранить визуальной памяти о пятнах; в этом случае вы умозаключаете о сходстве пятен из двух произнесений слова «черное». Таким путем язык позволяет не освобождаться от сходства ради тождества.

В подобных случаях вопрос о том, что является умозаключением, а что нет, психологически не имеет никакого определенного ответа.

В теории познания естественно попытаться свести наши эмпирические предпосылки к минимуму. Если имеются три суждения р, q, r, каждое из которых утверждается нами на основе прямого опыта, и если г может быть логически выведено из p и g, мы обойдемся без г как посылки в теории познания. В приведенном выше примере мы видим, что «те предметы оба черные». Но мы можем видеть «это — черное» и «то — черное» и заключить, что «те предметы оба черные». Правда, все здесь не так просто, как кажется. Логика имеет дело не с вербальными произнесениями или произнесениями предложений, а с суждениями или по крайней мере с самими предложениями. С позиций логики, когда мы знаем два суждения «это — черное» и «то — черное», слово «черное» входит в оба. Но как эмпирический психологический факт, когда мы произносим два предложения, их вербальные произнесения представляют различные примеры слова «черное», и чтобы вывести, что «это и то черное», нам необходима дополнительная эмпирическая посылка: «Первое произнесение "черного" и второе произнесение "черного" являются примерами слова "черное"». Но в любом случае мы можем только произносить примеры слова, а не само слово, которое остается неподвижным в платоновском небесном царстве.

60

Предложения, характеризующие опыт

Таким образом, логика и в целом концепция слов и предложений, как противостоящая произнесениям слов и предложений, является неискоренимо платонистической. Когда мы говорим, что «это — черное» и «то — черное», мы хотим сказать одно и то же о двух предметах, но нам это не удается; мы преуспеем в нашем желании только в том случае, когда скажем, что «это и то являются черным», и в таком случае мы говорим нечто отличное от того, что перед этим было сказано об этом и о том. Таким образом, тот вид общности, который, как кажется, должен использоваться при повторном использовании слова «черный», является иллюзией; в действительности мы имеем дело со сходством. Воспринимать сходство двух произнесений слова «черное» — то же самое, что воспринимать сходство двух черных пятен. Но фактически, когда мы используем язык, нет необходимости воспринимать сходство. Одно черное пятно обусловливает одно словесное произнесение «черного», а другое — другое; пятна являются сходными, и их вербальные эффекты являются сходными, и эффекты двух вербальных произнесений тоже являются сходными. Эти сходства можно наблюдать, но в этом нет нужды; все, что требуется, так это чтобы они фактически существовали. Важность данного вопроса состоит в его связи с логикой и теорией универсалий. И он показывает, насколько схожи психологические посылки доктрины (а логика считает ее доказанной), согласно которой одно и то же слово может встречаться в различных случаях, в различных произнесениях предложений и даже в различных предложениях. Если не быть внимательным, это может дезориентировать нас так же, как если бы мы заключили, что окапи¹ находится одновременно в Лондоне и Нью-Йорке на основании того, что предложения: «Окапи находится сейчас в Лондоне» и «окапи находится сейчас в Нью-Йорке» могут оба быть истинными.

Чтобы опять вернуться из этой экскурсии к логике, давайте дальше посмотрим, что случится, когда мы перейдем от гештальт-вос-приятия к аналитическому восприятию, например, от фразы «име-

¹ Африканское животное из семейства жирафов, но с более короткой шеей. — Ярим, перев.

61

Предложения, характеризующие опыт

ется двойка треф», когда мы воспринимаем значки в целом, как юс единство, к фразе «Имеются две сходные черные метки на белой основе», где мы видим части формы и их взаимосвязь. Знакомство с одним из видов чувственно воспринимаемого материала порождает подобные аналитические суждения. Вы знаете, что колода карт содержит тринадцать карт трефовой масти и четыре двойки, и вы имеете привычку к двойной классификации карт. Это делается, однако, обоими путями. Вы способны распознать десятку по образцу, в то время как человек, незнакомый с картами, мог бы считать до десяти не с целью обнаружить, что образец отличается от девятки или восьмерки, а с целью дать карте свое имя.

Легко впасть в преувеличение с тем, что необходимо, например, при счете. Если вы намерены пересчитать кучу орехов, обладая двигательной привычкой говорить: «Один, два, три...» в правильной последовательности, вы можете складывать орехи один за другим в сумку, каждый раз называя соответствующее число, и в конце концов вы пересчитаете их. При этом необязательно помнить или понимать числа иначе, чем в виде строчки звуков, появляющихся в определенной последовательности в соответствии с имеющейся привычкой. Данный пример показывает, насколько большим выглядит число слов, которые требуется знать, по сравнению с тем, что известно человеку, употребляющему их. Аналогично, черный объект может побудить вас сказать: «Это — черное» в результате просто механической реакции, без осознания значения ваших слов. В самом деле, что говорится в бездумной манере, может оказаться более похожим на истину, чем то, что сказано обдуманно; ведь если вы владеете английским, существует причинная связь между черным объектом и словом «черный», которой нет между тем же объектом и названием другого цвета. То, что приписывает столь высокую степень правдоподобия предложениям, стимулируется присутствием объектов, на которые указывают эти предложения.

Когда вы видите черный предмет и говорите: «Это — черное», вы, как правило, не замечаете, что произносите эти слова; вы знаете, что вещь является черной, но вы не знаете, что вы это оказали. Мы употребляем «знать» в смысле «обращать внимание», что было

62

Предложения, характеризующие опыт

объяснено выше. Вы можете заметить, что вы говорите, но вы так поступаете только тогда, когда в силу ряда причин ваша речь интересует вас в той же степени, в какой объект речи, например, если вы изучаете язык или практикуетесь в красноречии. Если же вы — так же, как и мы — изучаете отношение языка к другим фактам, вы замечаете связь между вашими словами и черным предметом, которую вы можете выразить в следующем предложении: «Я сказал "это — черное", потому что оно является черным». Это «потому что» требует тщательного исследования. Я обсуждал данный вопрос в статье «Пределы эмпиризма»¹. Теперь ограничусь кратким повторением наиболее характерных частей той статьи.

Мы имеем здесь дело с отношениями трех суждений:

«Имеется черное пятно», которое назовем «р»;

«Я сказал "имеется черное пятно"», которое мы назовем «с»;

«Я сказал "имеется черное пятно"», потому что черное пятно есть там», которое назовем «г».

В отношении г возникают два вопроса: первый — как мы это знаем; второй — каково значение слов «потому что», встречающихся в данном суждении?

Что касается первого вопроса, я не вижу, как избежать точки зрения, согласно которой мы знаем τ благодаря тому, что знаем ρ и q, поскольку г — предложение, выражающее опыт. Но прежде чем мы адекватно проанализируем данный взгляд, нам следует чуть больше определиться с q, которое может просто означать, что мы произвели определенные звуки или же что мы сделали утверждение. Последний вариант говорит больше, чем первый, поскольку устанавливает, что звуки были произнесены с определенным намерением. Я мог бы сказать: «Имеется черное пятно» не потому, что желал это утверждать, а потому, что эта фраза представляет часть поэмы. В таком случае г могло бы быть и неистинным. Поэтому, если г должно быть истинным, недостаточно, чтобы мы произнесли звуки, которые образуют произнесение предложения q, но должны произнести их с намерением сделать утверждение о наличном чувственно воспринимаемом факте.

¹ Proceeding of the Aristotelian Society, 1935-1936.

63

Предложения, характеризующие опыт

Но сказанное является слишком определенным и явным. «Намерение» предполагает нечто осознанное и сделанное с умыслом, что не должно быть выводным. Слова могут возникать из восприятия окружающей среды так же непосредственно, как звук «ой!», когда мне больно. Если меня спрашивают: «Почему вы сказали «ой»?» и я отвечаю: «Потому что я почувствовал зубную боль», слова «потому что» обладают тем же значением, что в нашем суждении г: в каждом случае они выражают наблюдаемую связь между опытом и произнесением. Мы можем правильно использовать слово, не наблюдая этой связи, но только наблюдая связь, мы можем точно знать значение слова, при условии что слово не имеет словесного определения, а является таким, которое мы усваиваем, сопоставляя с его значением. Отличие крика боли от слова «черное» состоит в том, что первое представляет безусловный рефлекс, а второе нет. Но данное различие не включает в себя различие в словах «потому что». Человек, выучивший некоторый язык, приобрел импульс к использованию определенных слов в определенных случаях, и этот импульс, когда он приобретен, полностью аналогичен импульсу, вызывающему крик в случае боли.

У нас могут быть разные соображения для произнесения предложения: «Имеется черное пятно». Этот факт может быть настолько интересным, что мы восклицаем, не думая; мы можем желать передать информацию; мы можем желать привлечь чье-либо внимание к происходящему; мы можем желать ввести в заблуждение; мы можем, как при декламации поэзии, произносить слова, ничего не утверждая. Если мы делаем выбор, то можем знать, по какой из перечисленных причин произносим слова, и мы знаем это путем наблюдения — того вида наблюдения, который зовется интроспекцией. В каждом из случаев мы имеем наблюдаемую связь между двумя опытами. Простейшим случаем является тот, в котором взгляд на черное пятно является основанием для восклицания: «Имеется черное пятно!». Этот случай отражен в нашем суждении г. Но дальнейшее обсуждение слов «потому что», которые входят в суждение г, может быть отложено до рассмотрения нами пропозициональных установок.

64

Blog

Alexander Livergant Boris Kapustin, Frances Pinter, Andrei Poletaev, Irina Savelieva, Lorina Repina, Alexei Rutkevich, Alexander Filippov рассел бертран p 24 исследование