Alexander Livergant Boris Kapustin, Frances Pinter, Andrei Poletaev, Irina Savelieva, Lorina Repina, Alexei Rutkevich, Alexander Filippov рассел бертран p 24 исследование

Вид материала

Исследование

Содержание Значимость предложений Прим. перев. Прим. перев. Значимость предложений Значимость предложений Значимость предложений Значимость предложений Значимость предложений Значимость предложений 203 Значимость предложении

Подобный материал:

• Итоговый отчет по российским предприятиям водоснабжения и водоотведения Подготовлено, 2739.43kb.
• Бертран Рассел история западной философии, 14496.15kb.
• < alexander kudryavtsev @ algo msk com, 68.19kb.
• Козлов Александр Сергеевич, 68.13kb.
• Священному Синоду Православной Церкви в Америке и одобренного Синодом 17 февраля 1971, 379.2kb.
• Alexander vaynshteyn, 366.39kb.
• Бертран Рассел. Мудрость запада, 2772.85kb.
• Выдающийся философ XX в. Бертран Рассел заметил: «Если вы не думаете о будущем, у вас, 105.1kb.
• Alexander Solzhenitsyn House of Russia Abroad in the Virtual reference service cucl., 73.13kb.
• А. Ю. Полунов православие в остзейском крае и политика правительства александра III, 157.3kb.

Значимость предложений

был бы черным¹. Наша проблема в другом: существует ли нечто, и если существует, что именно, по поводу чего я имею мнение, когда полагаю, что снег белый?

Еще раз: что вы спрашиваете, если говорите «является ли снег белым»? Давайте предположим, что вы выросли в Эфиопии, но в результате воздушного налета были захвачены, ослеплены и переправлены за Полярный круг, где познакомились со снегом, прикасаясь к нему, пробуя его на вкус и нюхая. Тем самым вы усвоили, что «снег» является именем субстанции, проявляющей себя соответствующим образом в отношении трех ваших органов чувств. Затем вы можете спросить «является ли снег белым?» Вы будете спрашивать не о слове «снег» и не о слове «белый», а об объекте восприятия. Вы можете иметь в виду: видят ли белизну те, кто не ослеплен, когда имеют те же ощущения прикосновения и запаха, которые у нас уже ассоциируются со словом «снег»? Но даже сказанное все еще слишком вербально. Если вы на мгновение прикоснетесь к снегу и понюхаете его, вы можете иметь в виду, «ассоциируется ли это обычно с белизной?» И если вы воображаете себе белизну, ваша мысль может быть такова: «ассоциируется ли это обычно с тем?», где это является осязательным и обонятельным объектом, а то — образом белизны. Но «то» не может быть проинтерпретировано как образ самого себя; «то» скорее должно означать объект восприятия, подобный указанному образу. Однако в этом пункте рассуждений очень трудно сохранить ясность, поскольку образ, как кажется, в той же мере «означает» объект восприятия, что и слово.

Если мнения имеют свой объект, то очевидно, что когда мы полагаем, что снег белый, мы полагаем то же самое, в чем сомневаемся, когда спрашиваем: «Является ли снег белым?» Чем бы данный объект ни был, он, согласно нашей гипотезе, представляет собой значимость предложения «Снег белый». Если значимость предложения является истиной, это зависит от событий, которые не пред- \ ставляют собой ни слов, ни образов; если же известно, что пред- i ложение истинно, то это должно зависеть или зависит от объекта

¹ Т. е. утверждение «Я полагаю, что снег черный» является истинным, если я на самом деле так полагаю. — Прим. перев.

194

Значимость предложений

восприятия. Сказанное справедливо, mutatis mutandis, если предложение ложно. Истинность и ложность зависят от отношения между значимостью предложения¹ и чем-то таким, что не является ни словом, ни образом (за исключением тех случаев, когда в самом предложении идет речь о словах или же об образах).

Если мы можем решить, что подразумевается под словом «значимость» для предложения, мы скажем, что такая значимость должна называться «суждением», и что суждение является либо истинным, либо ложным. Предложение может означивать истинность, ложность или не означивать ничего, но если предложение что-нибудь означивает, тогда то, что оно означивает, должно быть истинным или ложным.

В попытке установить, что подразумевается под «значимостью» предложения, давайте противопоставим значимое предложение незначимому. Рассмотрим предложения: «Сократ пьет цикуту» и «Четырехсторонность пьет отсрочку». Первое из них логически возможно и когда-то было суждением восприятия; когда же оно не суждение восприятия, оно способно вызывать сложный образ, имеющий ту же значимость, которая, возможно, является значимостью соответствующей фразы. Но мы не в состоянии создать образ пьющей четырехстороннее™. Когда мы пытаемся это сделать, мы просто воображаем какого-либо человека, которого, шутки ради, зовем «Четырехсторонность». Давайте спросим себя: как может такое слово, как «Четырехсторонность», указывать на что-либо опытное? Предположим, вы занимаетесь строевой подготовкой и постоянно слышите команду: «Построиться по четыре». Вы можете, если питаете любовь к абстрактным словам, поразмышлять, что «Четырехсторонность заметна при строевой подготовке». Это означает: «При строевой подготовке имеется много ситуаций, в словесном описании которых естественно использовать слово "четыре"». Мы можем определить «Четырехсторонность» как «то свойство пропозициональной функции, которое делает функцию истинной в точности для четырех значений ее переменной». В таком случае мы должны спросить: откуда мы знаем, что бессмысленно

¹ Т. е. суждением. — Прим. перев.

195

Значимость предложений

полагать, будто бы свойство пропозициональной функции может пить? Трудно, хотя и не очень трудно, сформулировать такие правила синтаксиса, которые обеспечат, при заданном значении отдельных слов, значимость каждой комбинации слов, построенной в соответствии с названными правилами, и наоборот, каждая значимая комбинация слов при этом будет подчиняться сформулированным правилам. Такая работа фактически уже проделана логиками, хотя, возможно, и не полностью, но со значительной степенью адекватности. Но проделанная работа вызывает беспокойство, по крайней мере частичное, у непредвзятого человека. Мы не можем оставаться удовлетворенными нашими правилами значимости, пока не увидим какие-либо основания для них, а это требует, чтобы мы установили, что же словесная форма означивает, когда она значима.

Можно поставить вопрос в следующей форме: «что мы полагаем, когда полагаем нечто?» Давайте рассмотрим иллюстрацию. На некоторой каменоломне ежедневно в двенадцать часов производятся большие взрывные работы. Сигнал освободить территорию дается горном; также привлекаются люди с красными флажками, располагающиеся в зоне работ на дорогах и тропинках. Если вы спросите их, почему они там находятся, они скажут «потому что здесь предполагается взрыв». Взрывники, которые слышат горн, окрестные жители, видящие красный флаг, и случайный прохожий, которому нужно сказать словами, все в конце концов полагают одно и то же суждение, именно то, которое выражено словами «здесь предполагается взрыв». Но, возможно, только случайный прохожий и его информатор воплощают данное мнение в словах; для других горн и красный флаг служат целям языка и вызывают соответствующие поступки, не требующие никаких языковых посредников.

Горн и флаг можно считать языком, поскольку их цель — сообщать информацию. Но подходящий предмет может сообщать очень похожую информацию, не будучи языком, поскольку инструктаж не является ее целью. Гильза от взрывного патрона, горн и флаг могут подобным образом причинно обусловливать мнение, не тре-

196

Значимость предложений

буя слов. Когда большое число людей все вместе полагают, что предстоит взрыв, что у них общее? Определенное состояние напряженности, которое проходит после взрыва, но если их мнение было ложным, состояние будет продолжаться некоторое время, а затем сменится удивлением. Состояние напряженности может быть названо «ожиданием»; но трудность возникает в связи (а) со взрывом или его отсутствием, (Ь) с чем-то, что, не претендуя на точность, назовем «идеей» взрыва. Очевидно, что одно дело ожидать взрыва, другое дело ожидать прибытия поезда. В этих ситуациях общим является чувство ожидания, но они отличаются как события, которые изменят чувство ожиданиях на равнодушие или удивление. Поэтому чувство ожидания не может быть единственным фактором, который конституирует состояние личности, чего-то ожидающей. Если бы дело обстояло так, то любое событие удовлетворило бы его ожидание, в то время как фактически только событие определенного рода сделает это. Возможно, однако, ситуация в целом может быть объяснена психологически? Каждый, кто ожидает, что сверкнет молния, руководствуется ощущением своих глаз, а ожидание раскатов грома включает в себя нечто подобное в связи с ушами. Можно сказать поэтому, что ожидание доступного чувствам феномена состоит в состоянии восприимчивости соответствующих органов чувств. Но существуют ощущения, связанные с указанным состоянием восприимчивости, и эти чувства можно считать такими, которые образуют ментальную часть ожидания. Могло бы показаться в этой связи, что то, в чем проявляется общность большого числа людей, каждый из которых убежден в том, что выражается словами: «Сейчас здесь послышится звук взрыва» — это состояние напряженности, связанное с соответствующими органами чувств, психологическое состояние этих органов и ощущения, сопутствующие такому состоянию. То же самое можно сказать о фразах: «Неподалеку сейчас засверкает молния» или «здесь сейчас запахнет комнатой, полной хорьков». Но все это весьма выразительные события, и все они ожидаются в самом непосредственном будущем. Когда я полагаю что-нибудь менее захватывающее: что в завтрашней «Тайме» будет помещено предсказание пого-

197

Значимость предложений

ды или что Цезарь перешел Рубикон — я не могу наблюдать какие-либо события внутри себя. Если бы вы сказали мне, что «через минуту вы будете убиты», возможно мои волосы встали бы дыбом; но когда вы говорите мне, что Цезарь был убит на мартовские иды, мои волосы не станут более растрепанными, чем прежде, и это несмотря на тот факт, что я совершенно уверен в том, что вы сказали.

Однако различия, возможно, только в степени, пока обсуждаемое мнение остается только вербальным. Когда я говорю о мнении, что оно «только вербальное», я подразумеваю не только то, что оно выражено в словах, но также то, что того, что слова означивают, нет в голове носителя мнения, который только полагает, что слова корректны. Мы знаем, что фраза «Вильгельм Завоеватель 1066» корректна, но мы не часто задумываемся, что же она значит. В таком случае мы не полагаем «р», но полагаем, что «"р" означивает истину». Мнения образованного человека в значительной степени именно таковы. Но мнения, которые изначально затрагивают нас, не относятся к чисто вербальным. Ведь пока мы имеем дело с ними, мы не можем объяснить, что имеется в виду под «означиванием истины».

Когда вы ожидаете взрыв, ваше тело пребывает в определенном состоянии, и ваш разум тоже пребывает в определенном состоянии. Это состояние может создать слово «взрыв» в вашем разуме, и это слово, во всяком случае с маленьким вербальным дополнением, может стать причиной состояния ожидания. Если вам сказали «здесь только что прогремел взрыв», и вы твердо убеждены в том, что вам сказали, состояние вашего тела и ума становится в значительной мере подобным тому, как если бы вы слышали взрыв, хотя и не столь выраженным. Воображение, если оно достаточно яркое, может производить физические эффекты, аналогичные восприятию; особенно сказанное справедливо в случаях, когда в воображении возникает событие, по поводу реальности которого имеется твердая убежденность. Слова без образов также могут, путем ассоциаций, вызывать эти эффекты. И где бы ни существовали подобные физические эффекты, там имеются сопутствующие ментальные эффекты.

198

Значимость предложений

Возможно, мы можем теперь объяснить «значимость» предложения следующим образом. Во-первых: некоторые предложения означивают наблюдаемые факты; как это происходит, мы уже говорили. Во-вторых: некоторые наблюдаемые факты являются мнениями. Мнение не нуждается в привлечении каких-либо слов для носителя мнения, но всегда возможно (если дан подходящий словарь) найти предложение, означивающее воспринятый факт, по поводу которого у нас сложилось такое-то мнение. Если предложение начинается с оборота «я полагаю, что», то, что следует за словом «что», является предложением, означивающим суждение, а высказанное суждение — тем, по поводу чего мы имеем мнение. В точности такие же замечания уместны в отношении сомнения, желания и т. д.

В соответствии с нашими взглядами, если p — суждение, «я полагаю, что р», «я сомневаюсь, что р», «я желаю, чтобы р» и т. д. могут означивать наблюдаемые факты; может также случиться, что «р» означивает наблюдаемый факт. В этом последнем случае «р» может стоять одно и быть значимым для объекта восприятия, иначе оно не означивает ничего такого, что воспринимается. Возможно, «р» само по себе нечто означивает; возможно, как мы предположили раньше, оно означивает подчиненный комплекс, который является составной частью пропозициональной установки. В последнем случае, однако, мы должны объяснить, почему подобные комплексы никогда не встречаются, кроме как в виде консти-туент пропозициональных установок.

Изложенная теория имеет трудности. Одна из трудностей в том, чтобы объяснить, каково отношение р к факту, когда р — истинно. Предположим, например, что мы видим буквы «А В» именно в таком порядке, и мы полагаем, что «Л находится слева от Б». В этом случае мы убеждены в суждении р, которое имеет определенное отношение к факту. Мы предполагаем, что р - не вербальное, но существует нечто не вербальное, что означивается словами «А находится слева от В», но не является тем фактом, благодаря которому эти слова выражают истину. Можно сказать, что мы вынуждены приписывать словам два различных употребления: одно — когда

199

Значимость предложений

мы утверждаем р, и второе — когда мы утверждаем, что мы пода-1 гаем, что р. Ведь когда мы утверждаем p (допуская, что p является \ суждением восприятия), слова из «р», можно сказать, обозначакйе объекты, в то время как если мы утверждаем, что мы полагаем, чтор, jf;" слова должны иметь какое-то ментальное значение. В соответствии f с этим взглядом, когда я говорю, что «Сократ — грек», имеется в виду -^:j Сократ, но когда я говорю: «Я полагаю, что Сократ — грек», имеет- v ся в виду только моя идея Сократа. Кажется, в это трудно поверить.

Я думаю, что подобные возражения лишены оснований. Предположим, я вижу красный круг и говорю «это — красное». В ис- ^; пользовании слов я ухожу далеко от объекта восприятия; если вместо слов я использую образы, то они, подобно словам, означют объект восприятия, но они несколько отличны от слов. Когда я говорю «это — красное» или когда в глазах возникает образ красного, я имею мнение. Если после этого я говорю «я полагаю, что то было красным», слова и образы, привлеченные мной, могут быть как раз теми, которые использовались, когда я сделал суждение восприятия. Видение не является полаганием, а суждение восприятия — самим восприятием.

Наше теперешнее предположение состоит в том, что предложение «р» значимо, если предложения: «Я полагаю, что р» или «Я сомневаюсь, что р» и т. д. могут характеризовать воспринимаемый факт, для которого нет нужды в словах. Тут существуют определенные трудности: «могут характеризовать» — не ясно, «нет нужды в словах» — само нуждается в разъяснениях. Тем не менее кое-что, возможно, удастся сделать, используя наше предположение.

Прежде всего, нам следует пояснить высказывание, что нет нужды в словах. Иногда слова приходят на ум, иногда нет; в сложных суждениях они практически обязательны, хотя с большим умственным напряжением мь1 способны обойтись без них. Следующий вопрос, что подразумевается под «может характеризовать воспринимаемый факт», более трудный. Мы явно не желаем исключить все предложения, которые фактически не входят в пропозициональные установки. Мы хотим найти характеристики предложений, которые заставляют нас почувствовать, что в них можно верить I

200

Значимость предложений

или сомневаться, и пока такие характеристики не найдены, наша проблема не решена.

Мы могли бы попытаться определить значимость, в большей степени привлекая лингвистические понятия. Разделим прежде всего слова на категории, связанные с частями речи. Тогда мы говорим: если дано любое суждение восприятия (которое может иметь форму «я полагаю, чтор»), любое слово может быть заменено другим словом этой же категории без потери значимости предложения. И мы позволяем образовывать молекулярные и обобщенные суждения уже рассмотренным методом. Тогда мы скажем, что семейство таким путем полученных предложений является классом значимых предложений. Но почему так? Я не сомневаюсь, что некоторое лингвистическое определение класса значимых предложений — только что приведенное или же другое — является возможным; но мы не можем игнорировать содержание предложений до тех пор, пока не найдены основания для наших лингвистических правил.

Когда же основания для наших лингвистических правил будут найдены, они должны состоять из свойств сложных объектов, которые некоторым образом связаны с правилами. В таких суждениях, как «А находится слева от £», когда они являются суждениями восприятия, мы анализируем сложный объект восприятия. Как кажется, в любой фразе, выражающей такой анализ, должно содержаться по крайней мере одно слово-отношение. Я не думаю, что в этом проявляется только свойство языка, я полагаю, что сложный объект обладает соответствующей конституентой, которая представляет собой отношение. Я думаю, что когда мы говорим, что фраза значима, мы имеем в виду, что сложный объект, охарактеризованный фразой, является «возможным»; а когда мы говорим, что сложный объект, охарактеризованный фразой, является «возможным», мы подразумеваем, что существует сложный объект, охарактеризованный фразой, которая получена из данной фразы подстановкой на место одного или более слов других слов тех же категорий. Итак, если «А» и «В» — имена людей, «А убил В» — возможно, потому что Брут убил Цезаря; и если «Я» — имя отношения той же

201

Значимость предложений

категории, что имя убийства, то по тем же основаниям возможно «А имеет отношение R к Б».

В этом пункте мы затрагиваем отношения между лингвистикой и метафизикой. Займемся данной проблемой в одной из последующих глав.

Возвращаясь к тому, что подразумевается под «значимостью» предложения, мы скажем, что в случае предложения атомарной формы значимость является состоянием носителя мнения или точнее, множеством таких состояний, обладающих определенным сходством. Возможной формой подобного состояния является комплексный образ или, скорее, множество сходных комплексных образов. Образы формируют язык, но язык отличается от слов тем фактом, что не содержит никакой бессмыслицы. Распространить определение «значимости» за пределы атомарных предложений, очевидно, задача, которую может решить только логика.

Пока что я продолжаю допускать, что когда предложение значимо, существует нечто такое, что предложение означивает. Поскольку значимое предложение может быть ложным, ясно, что значимостью предложения не может быть тот факт, который делает предложение истинным (или ложным). Значимостью поэтому должно быть что-то в личности, полагающей предложение, но не в объекте, на который данное предложение указывает.. Естественно возникает мысль об образах. Образы «означают» во многом так же, как слова, но они имеют то преимущество, что не существует сложных образов, соответствующих бессмысленным предложениям. Картинки действительности обладают тем же достоинством. Я могу создать картину, как Брут убивает Цезаря, или же, по выбору, как Цезарь убивает Брута, но я не могу создать реальную или воображаемую картину четырехстороннее™, пьющей отсрочку. Синтаксические правила для получения других значимых предложений из суждений восприятия реально являются, в соответствии с нашей теорией, психологическими законами того, что можно вообразить.

Теория, рассмотренная выше, как я думаю, является одной из возможных. Но, однако, она в некоторых отношениях вызывает не-

202

Значимость предложений

приязнь. Использования образов следует избегать где только возможно; и бритва Оккама побуждает нас желать, если только это возможно, избегать суждений как чего-то отличного от предложений. Давайте поэтому попытаемся создать теорию, в которой значимость будет всего лишь прилагательным предложений.

Наиболее обнадеживающим является предложение различать значимые и бессмысленные предложения по их причинным свойствам. Мы в состоянии отличить истинное предложение от ложного (когда это касается суждений восприятия), сравнивая причины, вызвавшие их произнесение; но поскольку мы сейчас имеем дело с проблемой, в которой истинные и ложные предложения на равных, мы должны будем рассматривать скорее эффекты слушателя, чем причины говорящего.

Многие из услышанных предложений не оказывают наблюдаемого эффекта на действия слушателя, но они всегда способны вызвать какой-либо эффект в подходящих обстоятельствах. Предложение «Цезарь мертв» оказывает крайне незначительный эффект на нас в настоящий момент, хотя в свое время это сообщение произвело огромный эффект. Бессмысленные предложения, осознанные таковыми, не могут способствовать каким-либо действиям, связанным с тем, что значат составляющие предложения слова; самое большее, что они могут произвести, так это требование к говорящему попридержать язык. Поэтому такие предложения, как может показаться, причинно отличимы от значимых предложений.

Однако не все так просто. Лэмб¹, в перебранке с торговкой рыбой из Биллингсгейта, обозвал ее параллелограмшей, и это произвело большее впечатление, чем он мог бы достичь любым более значимым оскорблением; это произошло потому, что торговка не подозревала о бессмысленности его предложения. Многие верующие люди оказываются под сильным впечатлением таких предложений, как «Бог — един», которые синтаксически ущербны и должны рассматриваться логиками как строго бессмысленные. (Правильной фразой была бы «Существует только один Бог».) Вот почему слушатель, в отношении которого должна быть определена

¹ Ч. Лэмб — английский эссеист, критик и юморист начала XIX в.

203

Значимость предложении

значимость, обязан быть логически тренированным слушателем. Сказанное выводит нас из области психологического наблюдения, поскольку задает стандарт, посредством которого один слушатель оказывается логически предпочтительнее другого. То, что делает его предпочтительным, должно лежать в области логики, а не определяться в терминах поведения.

В журнале «Mind» за октябрь 1939 года помещена интересная статья Каплана и Копиловиша «Должны ли существовать суждения?» Их ответ отрицательный. Я предлагаю воспроизвести, а затем заново исследовать их аргументацию.

Авторы вводят термин «неявное поведение» в крайне широком смысле, как все, что случается с организмом или «в» нем, когда он использует знаки. Они оставляют открытым вопрос, должно ли неявное поведение описываться бихевиористически или же в образах. Имплицитное поведение вызывается знаком-средством выражения мыслей и называется «интерпретацией». Существует правило интерпретации, ассоциируемое с каждым знаком-средством, которое задает вид неявного поведения. Знак является классом знаков- средств, каждый из которых подчиняется одному и тому же правилу интерпретации; это правило называется интерпретатором знака. Интерпретация знака-средства является корректной, если правило, задающее такую интерпретацию, было предварительно установлено в качестве стандарта данных знаков-средств. Мы говорим, что 0 понимает знак, когда 0 корректно интерпретирует, при определенных условиях, один из членов его класса. О полагает знак-средство, когда 0 обладает корректной его интерпретацией совместно с «установкой утверждения» (предварительно неопределенной). Полагаемый знак является диспозицией¹. Нам говорят:«0рганизм, можно сказать, имеет мнение даже тогда, когда знаки не задействованы. Имеется в виду случай, когда организм обладает неявным поведением такого рода, что, будучи вызвано знаком-средством, оно бы конституировало мнение об этом знаке-средстве».

¹ Т. е. знак предрасположен к тому, чтобы задавать определенное поведение. — Ярим, перев.