Geum.ru

Ожидание осуществления социального идеала как феномен массового сознания

Вид материалаДиссертация
1.2. Оценочная природа феномена ожидания осуществления социального идеала
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   13

1.2. Оценочная природа феномена ожидания осуществления социального идеала




Анализ феномена ожидания осуществления социального идеала представляется логичным начать с выяснения его природы, в частности, с определения, в ряду каких явлений его можно рассматривать.

Прежде всего необходимо отметить сочетание в данном феномене двух элементов: гносеологического и аксиологического. С одной стороны, это представление об историческом развитии общества (преимущественно о грядущей его части), а с другой – оценка этого предполагаемого исторического будущего, тесно связанная с оценкой настоящего и прошлого. Таким образом, сущность феномена можно охарактеризовать как оценочно окрашенную идею25.

Идея эта существовала в истории в огромном числе вариантов, так что правильнее говорить о совокупности идей, весьма многоликих и часто конкурирующих друг с другом, имеющих, однако, структурное и содержательное сходство. Абстрагируясь на данном этапе от этого многообразия и имея в виду объединяющий элемент, можно дать следующее определение рассматриваемого понятия: ожидание осуществления социального идеала – это вариант оценочного восприятия истории, прежде всего исторического будущего, при котором в будущее помещается тотальное изменение общества, приводящее это общество к идеальному состоянию.

В зависимости от того, какой элемент понятия выдвигать на первый план, по-разному можно сформулировать, какое понятие будет более общим, родовым по отношению к данному. В одном случае таковым окажется оценочное восприятие истории, в другом – идея изменения объекта в лучшую (или идеальную) сторону. В этих двух направлениях прежде всего и предполагается искать аналогии и альтернативы рассматриваемого феномена.

Можно заметить, что в обоих случаях еще более общим родовым понятием выступает оценочное восприятие объекта, изменяющегося во времени. Различные варианты такого восприятия сводятся к осмыслению изменения объекта как улучшения либо ухудшения, плюс тот случай, когда объект воспринимается как не изменяющийся или же его изменения не приводят к изменению оценки. Трансформация объекта, а значит и изменение его оценки могут быть более резкими или же постепенными. Эти элементы могут комбинироваться в различных сочетаниях и пропорциях, образуя самые разнообразные варианты.

Рассматриваемый в настоящей работе феномен связан с оценочным восприятием истории общества, а именно – истории человечества в целом, или, в крайнем случае, истории отдельного народа или схожей с ним по масштабам общности. Можно заметить, что именно этими, наиболее всеохватывающими общностями оперируют обычно утопия и эсхатология. В то же время та же схема оценочно воспринимаемого изменения действует и в случаях с другими типами объектов, обычно не рассматриваемыми в рамках тех же понятий утопии и эсхатологии. Это, во-первых, разного рода общности – от класса или населения определенной территории до коллектива работников небольшого предприятия. Оценка членом общности происходящих с нею изменений, ее судьбы строится во многом по тем же гносеологическим и аксиологическим принципам, что и восприятие отдельным человеком судеб всего человечества.

Ничто не мешает продолжить эту линию и до уровня восприятия отдельным человеком своей собственной судьбы или судьбы другого человека. В частности, идея грядущего улучшения встречается как на этом уровне, так и на уровне осмысления истории человечества. Следует заметить, что данный случай хорошо иллюстрирует выводы первого параграфа настоящей главы: угол зрения, выраженный в понятии «утопия», не предрасполагает к исследованию связей между восприятием общественного и индивидуального будущего, так как второе не вписывается в понятие утопии. Проблемами восприятия человеком самого себя, своего места в мире, в том числе и своего будущего, занимается психология; она же изучает и восприятие человеком группы, членом которой он является. Вместе с тем очевидно, что изучение вышеприведенной параллели может оказаться полезным и для обществоведения, например, в таких проблемах, как психологические корни утопизма, связь между индивидуальным и общественным идеалами, вообще проблема диалектики индивидуального и социального, столь важная при изучении общества. В третьем параграфе настоящей главы анализируются некоторые аспекты связи между идеей скачкообразного осуществления идеала на индивидуальном и социальном уровнях, в частности, на примере параллелей между принципами утопии и законами фольклорной поэтики, а также в связи с проблемами смысла жизни и смысла истории.

Можно добавить, что та же схема применима к оценке фактически любого объекта, имеющего ценностную значимость и способного изменять свои характеристики.

Если рассматривать феномен ожидания осуществления социального идеала в другом из намеченных рядов – как вариант оценочного восприятия истории, – то здесь следует отметить, что анализируемое явление касается прежде всего осмысления будущего, хотя и связано теснейшим образом с восприятием прошлого и настоящего. Соответственно, в качестве альтернатив здесь можно рассматривать различные варианты оценочного осмысления глобального исторического будущего. В частности, грядущее осуществление идеала может мыслиться как мгновенное (такой вариант присущ, например, эсхатологии) или же постепенное (теория прогресса). Противоположностью такому восприятию будущего выступает идея грядущей глобальной катастрофы. Можно заметить, что в истории человеческой мысли эти крайности (идеал или гибель) в осмыслении будущего встречаются гораздо чаще, нежели промежуточный вариант – мысль о том, что грядущее человечества будет содержать в себе и положительные, и отрицательные черты. Наконец, в этом ряду следует назвать циклическое восприятие истории, когда периоды, оцениваемые положительно (в том числе и как идеальное состояние) и отрицательно, чередуются в бесконечном круге. Впрочем, все возможные варианты с исчерпывающей полнотой перечислить трудно, тем более что они нередко сочетаются друг с другом в пределах одной картины мира. Некоторые аспекты их соотношения рассматриваются в третьей главе работы.

Таковы некоторые самые общие свойства феномена ожидания осуществления социального идеала. Рассмотрим теперь более подробно предпосылки онтологического, гносеологического и аксиологического характера, делающие возможным само существование этого феномена и определяющие его облик.

На тотальную изменчивость, процессуальность, незавершенность бытия как наиболее общую онтологическую предпосылку утопизма (а значит, и интересующего нас феномена) указывает, в частности, Э. Блох: «Ни одну вещь невозможно было бы переработать в соответствии с желаниями, если бы мир был завершенным, полным жестких, вполне законченных фактов. Но вместо этого в нем существуют только процессы, то есть динамические отношения, в ходе которых действительное не побеждает окончательно»26. Как считает З. И. Файнбург, утопическое мышление основывается на осознании изменяемости мира; утопическим же оно становится из-за невозможности адекватно оценить свои возможности влияния на этот процесс изменения27.

Можно добавить, что изменения, являющиеся неотъемлемым свойством социального бытия, могут обладать различной скоростью протекания. Иногда общество остается относительно неизменным в своих основных характеристиках веками, а иногда колоссальные изменения происходят за считанные дни. Изменения, протекающие относительно быстро (в сравнении с другими процессами жизни общества), могут быть восприняты как мгновенные, скачкообразные. Следует заметить, что, хотя любое изменение требует определенного времени и, следовательно, не может считаться мгновенным, есть ряд общественных изменений, которые в определенном смысле именно мгновенны: так, если новый закон или указ вступает в силу с определенного дня, то получается, что граница его действия устанавливается с точностью до секунды (начало новых суток). Точная граница смены определенного параметра общественного бытия имеет место и в массе других случаев: вступление в должность президента или коронация монарха, капитуляция находящегося в состоянии войны государства и т. п. Интересно, что дистанция между формальной и фактической переменой иногда очень велика: например, после крещения Руси (как и многих европейских государств) борьба с язычеством и его пережитками продолжалась века, хотя принятие христианства властью в качестве государственной религии имело, по-видимому, вполне определенную дату.

Так или иначе, история знает множество примеров, когда грандиозные по масштабам социальные перемены происходили в очень короткое время. При этом во многих случаях перемены эти приносили с собой нечто принципиально новое. Даже когда новизна содержала в себе элемент повторения (скажем, крушение Римской империи было не первым в истории крушением могучего государства), эффект «перспективы», о котором писал О. Шпенглер28, заставлял людей воспринимать историю собственного общества как нечто более исключительное, нежели то было в действительности. Так сама жизнь дает повод для надежды на внезапные всеохватывающие перемены, в том числе такие, которые дадут новую, неведомую ранее форму социального бытия.

В числе гносеологических предпосылок феномена ожидания осуществления социального идеала можно назвать следующие. Человеческое сознание способно воспринимать объекты совершенно различных масштабов, оперировать понятиями различной степени обобщения; как единый объект восприятия может выступать и история человечества. Во всех случаях сознание стремится к целостности и завершенности восприятия, а также к его четкости, прегнантности. Заложенное в самой природе сознания стремление воспринимать объект как завершенный и целостный вступает в конфликт с принципиальной незавершенностью истории. «Незавершенность человека и его историчность – одно и то же», – пишет К. Ясперс. «История сама по себе не может быть завершена. Она может кончиться лишь в результате внутренней несостоятельности или космической катастрофы»29. Однако человек не удовлетворяется известным ему прошлым и настоящим: целостная картина истории может быть выстроена, только если она предстанет перед сознанием вся, от начала до конца. И если начало исторического процесса вырисовывается даже при недостатке информации о нем – будь то божественное сотворение мира или же происхождение человека от обезьяноподобных предков, – то историческое будущее приходится достраивать, причем сознание, в силу все той же тенденции к завершенности восприятия, зачастую не останавливается в этом достраивании до тех пор, пока не достигнет законченности картины. Такую законченность может дать, в частности, достижение обществом идеального состояния, после которого движение истории останавливается и, следовательно, история предстает как завершенная.

Гносеологической предпосылкой изучаемого феномена является, безусловно, и сама проективная способность человеческого разума30. Здесь также заключено противоречие: с одной стороны, человек на основании имеющейся у него информации может прогнозировать будущие события, а также предвидеть возможные результаты своей деятельности, а с другой стороны – это предвидение никогда не является абсолютно точным, во многих же случаях его правомочность изначально ставится под сомнение. Как представляется, одна из главных составляющих традиционно выделяемой проблемы утопии как раз и заключается в конфликте между претензией на способность прогнозирования исторического будущего и сомнениями в обоснованности такой претензии. Именно к этому во многих случаях сводится и полемика вокруг марксизма, в частности, касающаяся вопроса о его утопичности. Следует отметить в этом контексте, что даже максимально рациональное, научное прогнозирование несет на себе печать все той же невозможности стопроцентно точного предвидения, элемент сущностной познавательной недостаточности. Как отмечает И. И. Кравченко, «рациональность политической или иной социальной идеи, политического проекта и соответствующего действия призвана сделать их адекватными действительности и тем самым противостоять их утопическим превращениям. Рационализм и в самом деле едва ли не решающее антиутопическое начало теоретической и практической деятельности. Однако сам рационализм – и в этом состоит подлинная суть его предельности – способен порождать свои собственные утопические начала... Утопия же, со своей стороны, способна рационализироваться... Рационализированная процессуально и интенционально, утопия (и не только непреднамеренная) становится трудноотличимой от подлинно рационального проекта. Различение их делается, впрочем, еще более проблематичным, поскольку подлинность рационализма во всех случаях может оказаться под сомнением»31.

Особое внимание стоит уделить аксиологической составляющей феномена. Для того, чтобы лучше ее понять, имеет смысл подробнее остановиться на оценочной природе восприятия исторического прошлого, настоящего и будущего в их взаимосвязи.

Наиболее очевидным образом аксиологическая природа восприятия истории проявляется в тех трактовках, которые получают одни и те же исторические события у носителей разных систем ценностей. Обилие разнообразных мировоззрений, философских систем и политических позиций в истории общества дает массу отличающихся друг от друга оснований оценки. В результате одно и то же историческое явление может оцениваться отрицательно, положительно или нейтрально, причем с разной интенсивностью, кроме того, одна и та же оценка может иметь совершенно различные основания.

Хочется отметить, однако, что конкуренция различных систем ценностей проявляется не только при оценке исторических явлений, но и уже на стадии выделения сознанием структуры исторического процесса и его элементов. Так, Г. Риккерт противопоставлял оценке исторических событий отнесение к ценности как метод, а точнее, ступень исторического исследования32. Оценка исторических событий может быть разной, но, как отмечал Г. Риккерт, отнесение к ценности не имеет, как оценка, знака «плюс» или «минус», а указывает только на историческую значимость явления33. Отнесение к ценности связано с вычленением из всего многообразия жизненных фактов того, что следует считать наиболее важными, значимыми элементами и характеристиками исторического процесса, его сутью: события, процессы и их совокупности, в наибольшей степени детерминирующие те стороны общественной жизни, которые наиболее важны с позиции той или иной системы ценностей, и будут считаться «историческими». Именно таким путем, согласно Г. Риккерту, образуются исторические понятия34; можно добавить, что и существование самой истории (как целостного процесса) в человеческом сознании имеет то же происхождение.

Однако вышеописанные процессы свойственны не только научному познанию, методологию которого исследовал Г. Риккерт, но и любому восприятию истории, так как в основе его всегда лежит выделение наиболее значимых составляющих исторического процесса и фактическое восприятие истории как суммы этих наиболее значимых составляющих.

Риккерт считал, что ценности имеют всеобщий характер (то есть одинаковы для всех людей) и что «благодаря этой всеобщности культурных ценностей и уничтожается произвол исторического образования понятий; на ней, следовательно, покоится его "объективность"»35. История культуры, однако, уверенно опровергает данный тезис тем простым фактом, что системы ценностей могут очень сильно варьироваться. Влияние последнего обстоятельства на образование понятий в историческом сознании явственно видно хотя бы на примере различий между религиозными и светскими концепциями истории. Пришествие пророка окажется в одной системе отсчета лишь отдельным (и не всегда самым важным) фактом истории общественной мысли, в другой – где определяющими ценностями являются праведность и возможность спасения души – будет принято за центральную точку истории.

Так уже в самом фундаменте формирования представлений об историческом процессе заложена возможность разногласий при осмыслении истории.

Еще одним важным фактором возникновения подобных разногласий выступает возможность по-разному проводить причинно-следственные связи, соотносящие социальное явление с той или иной желаемой характеристикой общественного бытия. К примеру, можно соглашаться с желаемостью высокого уровня жизни для всех членов общества, но по-разному видеть средства, необходимые для его достижения, и придерживаться поэтому прямо противоположных политических позиций. С точки зрения аксиологии данный конфликт связан с разделением ценностей на финальные и инструментальные, отношения между которыми упрощенно можно трактовать как отношения цели и средств36.

Существует, однако, целый ряд факторов, которые не только делают возможным различное оценивание одного и того же явления разными субъектами, но и создают предпосылки для противоречивости оценки явления одним и тем же субъектом. Во-первых, в одном явлении могут сосуществовать компоненты, из которых одни оцениваются с позиции определенной ценности положительно, а другие – с позиций той же ценности – отрицательно. В историческом сознании восприятие истории как единого процесса сосуществует с представлениями об отдельных исторических событиях, государственных деятелях и институтах, социальных механизмах, вообще о самых разнообразных составляющих общественного бытия. Человеческое сознание при осмыслении истории способно переходить с одного уровня обобщения на другой, что сообщает оценке исторических явлений дополнительную сложность и противоречивость.

Далее, исследователи неоднократно отмечали важный факт неоднородности любой индивидуальной системы ценностей. В пределах одной и той же системы ценностей с позиции одной ценности оценка объекта может быть позитивной, с позиции другой – негативной. Такой разнобой может приводить и к ситуациям серьезного внутреннего конфликта. Человеческое сознание имеет, конечно, и механизмы защиты от такой внутренней противоречивости системы ценностей – прежде всего это иерархичность данной системы, но полностью проблема этим не снимается37. Такая ситуация, как справедливо пишет В. Брожик, может, в частности, вызывать резкие колебания в оценке без существенных внешних изменений38.

В. Брожик отмечает, что оценка всегда содержит в себе сравнение и что в зависимости от того, что служит мерилом, меняется и тип оценки39. Таковым мерилом может служить норма; она бывает разной в различных обстоятельствах, отсюда возможность объекта соответствовать ей или нет в зависимости от ее изменений. Мерилом может оказаться и другой объект, который можно сопоставить с оцениваемым. Этот другой объект, разумеется, может превосходить данный по определенным параметрам, а может уступать ему; отсюда возможность колебания оценки от уничижительной до превозносящей при оценивании одного и того же явления с позиций одной и той же ценности.

Сюда следует добавить и то обстоятельство, что «отнесение к ценности» как механизм образования исторических понятий, о котором писал Г. Риккерт, как и осмысление причинно-следственных связей между историческими явлениями и финальными ценностями, также могут иметь различные варианты, сосуществующие в рамках индивидуального сознания.

Все вышеперечисленные явления приводят к возможности сосуществования в пределах не только общественного, но и индивидуального сознания самых различных оценок одного и того же исторического явления. Например, оценка русским крестьянством прошлого века (достаточно однородным в идеологическом отношении) современного ему российского общественного бытия была положительной, когда акцентировалась религиозная избранность России (русский народ как носитель истинной веры – в противоположность неправославным государствам), но то же общественное бытие могло оцениваться отрицательно, когда речь заходила о социальной несправедливости, о притеснениях со стороны помещиков и т. п.

Таким образом, оценочная составляющая восприятия истории имеет многоуровневый характер, причем во всех случаях аксиологический компонент тесно переплетается и взаимодействует с гносеологическим.

Выше были перечислены факторы, препятствующие цельности оценки исторических процессов, однако таковая все же в определенной степени возможна. С упомянутым выше тяготением восприятия к целостности и четкости, а также с описанными Г. Риккертом механизмами образования исторических понятий связана возможность единой оценки такого сверхсложного объекта, как общество в целом, а также его исторического развития. Оцениваться могут и крупные периоды истории родного народа и всего человечества.

Оценка по своей природе бинарна (объект может оцениваться положительно или отрицательно). Помимо этого она обладает таким качеством, как тяготение к однозначности: человек, оценивая то или иное явление, стремится вынести ему окончательный приговор со знаком «плюс» или «минус», невзирая на противоречивость, многомерность и сложносоставность объекта оценки и собственной системы ценностей. Даже при сознательном стремлении рассмотреть в совокупности положительные и отрицательные стороны предмета оценивающий редко может избежать подытоживающего склонения в пользу первого или второго. В числе основных причин этого феномена можно назвать тесную связь оценки с деятельностной стороной человеческого бытия: часто человек оказывается перед необходимостью выбора между несколькими действиями, не допускающей промежуточного варианта.

Таким образом, восприятие исторического прошлого, настоящего и будущего на уровне индивидуального сознания формируется в диалектическом напряжении между тяготением оценки к однозначности и факторами, препятствующими этой однозначности.

Все это приводит, во-первых, к тому, что история может представать в сознании в виде достаточно простой схемы, элементы которой способны получать относительно однозначную оценку, а во-вторых, к тому, что в индивидуальном сознании могут сочетаться, не вытесняя друг друга окончательно, различные схемы осмысления глобальных исторических процессов. Подробнее этот феномен анализируется на конкретно-исторических примерах в третьей главе настоящей работы.

Особенностью оценочного мышления в сфере осмысления исторического будущего является то, что оценивать, в сущности, еще нечего: предмет оценки нуждается в достраивании, а последнее, как уже было сказано, проблематично. В то же время само это достраивание изначально сопряжено с оценкой: как отмечает К. Ясперс, «прогноз никогда не бывает нейтральным»40. Поэтому можно сказать, что здесь оценка в известной степени предшествует познанию объекта: оценочное отношение к возможным вариантам будущего возникает одновременно с попыткой познания, более того, являясь ее побудительной причиной.

Одной из важнейших составляющих аксиологической природы исторического сознания является проблема социального идеала. Так как предметом настоящей работы является прежде всего схема осуществления идеального состояния общества и ее функционирование в массовом сознании, здесь рассматриваются преимущественно те грани категории социального идеала, которые непосредственно связаны с данной схемой.

Следует отметить, что, при всей значимости проблемы идеала в философии, пафос поиска социального идеала как для выдающихся мыслителей, так и для широких народных масс всегда был связан прежде всего с определенными составляющими этой проблемы. В формируемых общественной мыслью моделях идеального общества на первый план по значимости выдвигалось не их предполагаемое совершенство или максимальная приближенность к нему, а вопрос о том, насколько данная модель решала существующие болезненные противоречия общественной жизни. Другими словами, именно способность социального идеала устранять существующие противоречия и проблемы, осознаваемые как значимые, и являлась главным мерилом его «идеальности». Многогранная связь представлений об идеале с представлениями о существующей действительности очевидна. Много написано и о конкретно-исторической обусловленности попыток конструирования социального идеала41.

Выше уже отмечалось, что в основе оценки лежит сравнение объекта с определенным «мерилом». Если в роли последнего выступает идеал – а именно это происходит при противопоставлении прошлого и настоящего идеальному будущему, – то оценка тяготеет к «черно-белой». Идеал, по мнению В. Брожика, «...не способен выполнять функцию мерила ценностей. Как инструмент оценки он неизбежно обесценивает действительность, которая, преломляясь сквозь призму идеала, выявляет прежде всего свои отрицательные ценности, тогда как все, что есть в действительности положительного, выступает в отношении к идеалу в лучшем случае как недостаточное»42. Именно это обстоятельство создает почву для абсолютного оценочного противопоставления негативно оцениваемых прошлого и настоящего, с одной стороны, и идеального будущего, с другой. Такую картину мы находим в интересующем нас феномене ожидания осуществления социального идеала. Как пишет Е. Шацкий, утопист разбивает историческое время на противопоставляемые друг другу части, так что «мир утописта всегда разделен надвое»43; «...утопистом является тот, кто безусловно дурную действительность хочет заменить действительностью безусловно хорошей»44. То же можно сказать и об эсхатологических идеях. Базой же для возможности оценочного противопоставления значительных отрезков истории друг другу служат такие описанные выше свойства оценки и восприятия, как стремление к завершенности, ясности и однозначности.

Впрочем, как пишет тот же В. Брожик, идеал способен не только обесценивать действительность, будучи противопоставлен ей, но и наделять ее смыслом, ценностью, правда, уже ценностью инструментального характера: позитивно оцениваются элементы существующего мира, являющиеся предпосылками будущего осуществления идеала45.

Часто в истории общественной мысли социальный идеал появлялся в рамках утопии. Многие трактовки последней, как уже было сказано (смотри первый параграф данной главы), так или иначе связаны с категорией социального идеала. Однако далеко не все утопии повествуют об изображаемом в них желаемом состоянии общества как о чем-то неизбежном, а некоторые и вовсе не ставят прямо вопроса о его воплощении. Иными словами, не всякая утопия является ожиданием осуществления социального идеала. Согласно одной из классификаций утопии, можно выделить «эскапистские» и «героические» утопии, в зависимости от того, планируется и ведется борьба за осуществление идеала или нет. Эскапистские, в свою очередь, подразделяются на утопии места, утопии времени и утопии вневременного порядка (к последним Е. Шацкий относит, в частности, учение Платона об идеальном государстве)46. Утопии времени далеко не всегда несут в себе уверенность их авторов в том, что таковым общество и будет; что же касается утопий места, то автор известнейшей из них, Т. Мор, сам признается в финале своего произведения: «...в утопийской республике имеется много такого, чего я более желаю увидеть в наших государствах, нежели ожидаю»47. Платон, по мнению К. Поппера, специально исследовавшего этот вопрос, также считал осуществление принципов своего идеального государства возможным, но далеко не неизбежным48.

Следует, однако, обратить внимание на одно общее свойство многих утопий. Их авторы, ставя перед собой целью проектирование социального идеала, который разрешил бы все противоречия, не были ничем ограничены в своей фантазии и имели возможность щедро привлекать себе в помощь любые фантастические средства. Они могли, скажем, наполнить свои идеальные страны скатертями-самобранками (способ достижения всеобщей сытости) или волшебными растениями, чьи плоды дают мудрость и добродетельность. Так, в сущности, и происходит в народных утопиях типа страны Кокейн (английский вариант страны молочных рек с кисельными берегами), не говоря о других фольклорных жанрах; так же поступали писатели-сказочники Нового времени, а сейчас этим путем нередко идут писатели-фантасты. Но почти никогда не встретим мы столь легкий и вместе с тем искусственный путь достижения всеобщего счастья в сочинениях, авторы которых ставили перед собой цель сконструировать социальный идеал. Здесь из средств конструирования употреблялись лишь воспринимаемые как реально возможные, то есть могущие при определенных обстоятельствах оказаться воплощенными. Идеал утопистов изначально нацелен на возможность быть воплощенным. «В отличие от сказки, не утверждающей реальности описываемого в ней, утопия настаивает если не на реальности описываемого, то хотя бы на возможности или осуществимости предлагаемого образца»,49 – пишет Е. Л. Черткова. Сказочный, полный фантастики и потому, вероятно, гораздо более привлекательный социальный идеал заведомо неосуществим, как неосуществимы сказочные чудеса50. Играя заметную роль в истории человеческой культуры, идеалы такого типа не несут в себе проективного начала и надежды на осуществление и потому не представляют интереса для тех, кого беспокоит необходимость решения насущных социальных проблем.

Но отсюда можно сделать один немаловажный вывод. Вне зависимости от степени уверенности в неизбежности осуществления формулируемого ими социального идеала, авторы, проектирующие этот идеал, воспринимают его как реально возможный. Шаг между возможностью и неизбежностью делается такими авторами с тем большей легкостью, чем больше они находят рычагов, которые, как им представляется, могут реально переделать мир в нужном направлении (добрый и мудрый правитель, сила разума, возможность искоренить пороки путем правильного воспитания и т. д.). Активное подключение психологических факторов, с одной стороны, основывается на этом восприятии идеала как возможного, а с другой – усиливает эту возможность, доводя ее порой до непреложности.

Как отмечал еще Д. Дьюи, неотъемлемым элементом оценки является императив51. Тем более это относится к идеалу. А императив, приказание, пожелание по природе своей направлены прежде всего в область будущего, становящегося, еще не оформившегося. Следовательно, помещается ли утопический идеал в будущем, в далекой стране или преподносится как вневременная теоретическая схема – во всех случаях он фактически относится к будущему как предсказание и одновременно императив, причем второе, как уже было показано, генетически предшествует первому. Случай, когда идеал помещается в область прошлого, представляется более сложным, но и здесь часто присутствует элемент указанной трансформации52. Как пишет Ч.С. Кирвель, «...где бы утопист ни локализовал изображаемую им картину иного общественного устройства – в прошлом, настоящем или будущем, – она в конечном счете всегда, независимо от того, осознавал он это сам или не осознавал, объективно представляла собой попытку предвосхищения именно будущего...»53.

Таким образом, феномен ожидания осуществления социального идеала неизбежно складывается в условиях, с одной стороны, информационной недостаточности, так как объект осмысления – будущее, а с другой стороны – в условиях, когда определенные характеристики этого будущего являются желательными. В силу того что в познавательный процесс здесь вмешивается оценочный элемент, возникает благоприятная ситуация для детерминирования познания психологическими факторами, которые рассматриваются в следующем параграфе настоящей главы.