Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции. 23-24 апреля 2003 г. Нижний Новгород: изд-во ннгу, 2003

Вид материалаСборник статей
Д.В. Гугунава (Нижний Новгород) Экспрессия и окказиональность в современной нижегородской кинокритике
О.В. Куварзина (Нижний Новгород) Языковая игра в творчестве Александра Башлачева
Немая тетива
Летним садом
Список литературы
Подобный материал:
1   ...   20   21   22   23   24   25   26   27   28

Д.В. Гугунава (Нижний Новгород)

Экспрессия и окказиональность в современной нижегородской кинокритике


Современная нижегородская кинокритика переживает период бурного развития. Этому способствует подъем интереса к кино- и видеопрокату, а также весьма широкий выбор кинопродукции в телеэфире, доступном абсолютному большинству нижегородцев. Кинокритику в СМИ можно разделить на два течения: анализ текущей жизни киноискусства (новинок кино, представленных в продаже или прокате) и анализ фильмов текущей теленедели (приложение к телепрограмме с рассказом уже не о новинках, а о наиболее эстетически значимых или популярных фильмах).

На наш взгляд, работу в обоих течениях успешно совмещает кинокритик А. Гусев, самобытный и грамотный специалист, в течение ряда лет ведущий разделы «Кино на TV» и «Кинопремьера» в еженедельнике «Бир­жа». Речь кинокритика носит специфический характер, отличаясь образностью и экспрессивностью. Одним из весомых средств создания экспрессии в статьях А. Гусева является окказиональное словотворчество.

Детальный анализ окказиональных слов в кинокритике – дело будущего, но уже в первом приближении можно заметить обилие оценочных аффиксов и частей сложных слов. Анализ ряда номеров еженедельника «Биржа» за конец 2002 – начало 2003 гг., позволил выявить наиболее распространенные способы деривации при создании экспрессивности:1

- сложение: ядрено-безмозгло-вампирская вакханалия; …с вопиюще-шикарным …Гари Олдменом…; …пообещав нью-возлюбленной в строгом порядке вернуться… (ср. также профессор-жир­трест, ретроклассика, шок-мизан­сцены, мультблокбастер, киноквинтэссенция, киномейнстрим, киновариация, экс-любов­ни­ца, нью-классика), а также рифмованное сложение (гендиадис): полумаски-полусказки; …эротичес­кий триллер Эдриана Лэйна, видного специалиста по межполовым отношениям-искривлениям (примеры окказиональных композитов составляют подавляющее большинство, в чем угадывается гипертрофированное проявление общеязыковых тенденций);

- суффиксация: …в отличие от своего суперменистого героя; «депресняк» после смерти отца… (ср. также психопатич­ность, поттериада, Антоха [Бандерас]);

- субстантивация: пообещав всего больше: смешного, мрачного, спецэффектного; деловито поставленное «вжик-вжик» на <…> шпагах…

Неожиданно мало представлена префиксация, а также комбинированные способы деривации. Среди наиболее экспрессивных (хотя и нечасто встречающихся) – дериваты, созданные следующими способами:

- слияние: финальное бац-по-мозгам – озарение…; Ивашка-щас-как-дам (от антропонима Жан-Клод Ван Дамм);

- декомпозиция: …«энд» запредельного «хэппи»… (от хэппи-энд).

Экспрессия – атрибут окказиональности. Нижегородская кинокритика, влияя на формирование эстетического вкуса публики, широко (подчас слишком широко) использует окказионализмы и другие средства экспрессивизации речи, в чем можно наблюдать признаки преходящей моды.

Примечания


1 Исследование выполнено при поддержке ФЦП «Русский язык». Грант №696.

О.В. Куварзина (Нижний Новгород)

Языковая игра в творчестве Александра Башлачева


Языковая игра является способом обогащения и обновления языка. Суть ее в деавтоматизации языкового знака и осознанной установке на творчество [Гридина 1996,12]. В качестве функций языковой игры называют эстетическую, эвристическую, релаксационную, эвфемистическую и т.д.

Разнообразны и причины обращения к ней. Установка на языковую игру рассматриваемого поэта обусловлена его ориентацией на смеховую народную культуру, в частности – на культуру скоморохов. Языковая игра скоморохов служила «обнажению» слова (Д.С. Лихачев), что было не-обходимо для создания антимира, мира наоборот, принципиально про-тивопоставленного миру реальному.

Нередко в качестве объекта языковой игры у А. Башлачева выступают названия реалий Москвы и Петербурга, реалий, увиденных не с рождения и являющихся компонентами поздней языковой картины мира. Известно, что формирование его языковой личности пришлось на провинцию, а творческая деятельность была связана с двумя этими городами. В данном случае игра словом являет собой материализованный «взгляд провинциала». Так, обыгрываемые культурные реалии Москвы можно назвать «туристскими»: в большинстве своем представлен Московский Кремль, идейный центр любой экскурсоводческой программы.

В поэтических произведениях А. Башлачева очень личностно пред-ставлена такая культурная реалия, как царь-колокол. В какой-то мере эта культурная аномалия способствовала появлению в творчестве поэта-исполнителя колокольчиков и их аккомпанемента. Безусловно, полу­ченные впечатления не могли не оказать влияние на языковое сознание поэта. В языке А. Башлачева слово «колокол» всегда обозначает функционально неполноценную реалию, поэтому оно реэтимологизи­рует­ся:

Колокола сбиты, расколоты.

(«Время колокольчиков»)

Направление мотивировки слов «колокола» и «расколоты» амбивалентно. Паронимия функционирует здесь как средство семантического сближения слов.

Используется также прием парономастической подмены (царь-Пушкин вместо царь-пушка):

За окнами салют. Царь-Пушкин в новой раме.

(«Петербургская свадьба»)

В данном случае парономастическая подмена актуализирует метафорические ассоциации: для А. Башлачева свойственно восприятие поэзии как вооруженной борьбы (Ср.: «На фронтах Мировой Поэзии призван годным и рядовым»). При сохранении ассоциативно-метафорической связи с царь-пушкой игровая трансформа царь-Пушкин участвует в создании образного смысла, базирующегося на значении слова «царь»: исключительный среди подобных.

Кроме этого, используются языковые средства ввода прецедентных текстов:

Однозвучно звенит колокольчик Спасской башни Кремля.

В тесной кузнице дня Лохи-блохи подковали Левшу.

(«Зимняя сказка»)

При восприятии цитаты из известного романса актуализируется, так или иначе, весь прецедентный текст. Таким образом, происходит довольно неожиданное сближение сакрального (Спасская башня и связанное с ней понятие времени) и профанного (колокольчик под дугой, символи-зирующий ямщицкую тоску) планов. Эффект «наоборотности», «обна-жения» усиливает последующая строка, в которой «имена» персонажей из произведения Н.С. Лескова введены в намеренно ошибочном порядке. Все это способствует установлению игрового парадокса: бытовая реалия бе-рет на себя функцию культурной реалии.

При обыгрывании петербургских реалии в качестве объекта языковой игры выступают топонимы:

Мой друг, иные здесь. От них мы недалече.

Ретивые скопцы. Немая тетива.

Калечные дворцы простерли к небу плечи.

Из раны бьет Нева. Пустые рукава.

(«Петербургская свадьба»)

Содержание данного фрагмента составляет «метаязыковое размышление» (Вяч. Вс. Иванов). Паронимическими аттракантами топонима «Не­ва» являются слова «раны», «рукава» и словосочетание «немая тетива». Функциональная нагруженность перечисленных сближений связана с «поэтико-этимологическим» аспектом паронимии [Григорьев 1979,97].

Следующая разновидность топонимической игры – использование «фоносемантических» подмен [Гридина 1996,97]:

Мой друг, сними штаны и голым Летним садом

Прими свою вину под розгами дождя.

(«Петербургская свадьба»)

Созданы условия контекстуального сопоставления фоносемантов, в качестве которых выступают топоним «Летний сад» и эксплицитно не названный апеллятив. Игровой парадокс заключается в обнаружении се-мантической близости неэквивалентных по значению, но сходных по звучанию лексем («сад» – «зад»). Основанием для сопоставления служит такая «примета» Летнего сада, как скульптурные изображения обнажен-ных человеческих тел.

Частным случаем топонимической игры становится аллитерация:

ИскаЛи ветер Невского да в ЕЛисейском поЛе

И привыкаЛи звать ФоНтаНкой ЕНисей…


Мой БеДный друГ, из ГлуБины Твоей Души

СТучиТ КопыТом серДце ПеТерБурГа.

(«Петербургская свадьба»)

Звуковые повторы «летящих» сонорных и взрывных, имитирующих стук копыт, звуков участвуют в создании звукового образа Петербурга, города, который представлен как открытое, незамкнутое пространство.

Языковая игра, объектом которой являются названия реалий Мо-сквы и Петербурга, материализует своеобразное видение мира двух сто-личных культур поэтом, сформировавшимся в иной культурной среде.

Список литературы


Башлачев А. Посошок. – Л., 1990.

Григорьев В.П. Поэтика слова. – М., 1979.

Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество. – Екатеринбург, 1996.

Словарь паронимов русского языка/ Под ред. Н.П. Колесникова. – Тбилиси, 1971.